Читать книгу Viva Америка - Николай Ободников - Страница 5

По громкой связи объявили о скором прибытии в Нью-Йорк, и по салону прокатился шепоток облегчения.

– О-ля-ля! – с наслаждением потянулась Козетта. – Надо бы припудрить свой любопытный носик.

Большую часть полета она нагло проспала на моем плече. Лишь иногда, когда я пытался посмотреть какой-нибудь фильм, она вновь бралась за безуспешный обстрел вопросами.

– Про прищепку на нос не забудь – чтобы не совать его куда не следует! – поддел я Козетту, коварно ожидая ее ухода.

Козетта манерно изобразила пальчиками ножницы, отрезающие ее элегантный носик, и отправилась в туалет. Я натянуто улыбнулся ей вслед и быстро схватил ее портфель.

– С кем поведешься… – процедил я, ища протокол. – Конец полета, конец соседства, конец бдительности… В конце концов, у меня на эти бумажки больше прав!

– У т-твоей половинки потрясающие в… волосы-ы, – неожиданно одобрительно изрек толстяк. – Шах и мат, мужик. Однозначно.

После ужина он не прекращал заказывать коньяк, из-за чего теперь был похож на покрытую потом лиловую картофелину, на которую нельзя было без содрогания смотреть.

Не найдя в портфеле протокол, я стал глупо таращиться на остальные вещи Козетты, усиленно пытаясь сообразить, куда она могла спрятать бумаги. Тут я заметил, что толстяк пьяно изучал меня.

– Ну чего? – нахмурился я, беря фотоаппарат Козетты. – А, ты про эту. Она мне не жена и не «половинка». Так что шах и мат на другую доску, приятель.

– Хох! Я св… своа… свою тоже на л-людях так никогда не наз… ы-ы-ы… ваю! – промычал толстяк и меланхолично сделал глоток коньяка. – Но твою – можно.

– Да уж, повезло шахматистке, – отстраненно бросил я и, включив фотоаппарат, начал просматривать сделанные Козеттой снимки.

«Так вот как в тихом омуте черви возятся… – подумал я и изумленно уставился на один из кадров. – Это же мой телефон!»

На снимке некие невзрачные личности копошились в пакетах с разноцветной мешаниной из фотоаппаратов, камер и смартфонов. В холеных руках одного из неизвестных был мой поцарапанный телефон – включенный. Судя по цвету стен, темные делишки проворачивались в одном из кабинетов полицейского участка.

«Божья роса мне в глаза! Козетта – французская ты моя красотка! – Я возбужденно поежился. – Вся техника была рабочей! Бальтасар – лживый хрен! Надурить меня хотел, филиппинский пес?! А это еще что?..»

На следующих фотографиях было видно, что вся аппаратура поочередно помещалась в серый чемоданчик с электронным табло на боку.

– Эй, любопытный воробушек! – внезапно гаркнула мне в ухо Козетта. – Ты что там ищешь?! Может, мне тебе карту боли составить, м-м?!

Я зло взглянул на нависшую надо мной Козетту и рывком посадил ее на место.

– Где ты сделала этот снимок, Кози?! – свирепо спросил я, показывая Козетте ее фотоаппарат. – Что ты видела?!

– Пусти, багет тебе в зад! – прошипела Козетта. – Я сняла это в участке, где из тебя так вежливо болвана делали! Там же, – рассерженно кивнула она на снимок, – всю технику, что сперли у спящих туристов, промариновали в этой штучке с ручкой! Штучка с ручкой! Понимаешь, о чём я, м-м?! После этого уже ничего не работало – даже вибрация для дамочек!

Неожиданно Козетта побледнела и с удивлением зевнула. Вокруг ее красивых глаз явственно проступили черные круги, отчего она стала похожа на озабоченного макияжем енота.

– Только не говори, что тебе вдруг поспать приспичило!.. – встревожился я.

– Со мной… а-а-ангх… со мной всё… нормально… – изящно прозевала Козетта. – Что-то… что-то спать захотелось… Странно, м-м?..

– Не то слово, – мрачно согласился я.

Бегло осмотрев Козетту, я обнаружил на ее запястье знакомый укус. Точно такой же был у меня и у экскурсовода с помощником, словно всех нас облюбовало одно и то же исключительно циничное насекомое.

– Откуда это?! – схватил я Козетту за руку. – Когда ты получила этот укус?!

– Дура-стюардесса чем-то уколола меня, когда я в туалет заходила, – вяло ответила Козетта, сонно запрокидывая голову. – А что там? Третья вишенка?

– Какая еще, к черту, «вишенка»?! Те твари здесь – в самолете! – взволнованно прошептал я, суетливо доставая пакетик со стронгилодоном. – Подобный укус был у меня и у тех горемык – с экскурсии! Похоже, нас таким образом как-то дублируют!

– О-ля-ля! Так ты всё-таки подтверждаешь эту дивную историю, м-м? – довольно прошамкала Козетта и закатила глаза. – Тогда, будь добр, включи диктофон. И… и не дублируй меня без моего согласия…

Козетта мотнула своими удивительными волосами и затихла.

– И не мечтай, чтобы я тебя «отдублировал без твоего согласия»! – огрызнулся я и вскрыл пакетик.

Бережно оторвав когтеобразный цветок стронгилодона, я с надеждой сунул его Козетте под нос. К моему облегчению, щеки Козетты тотчас налились румянцем, а ее глаза словно выплыли из черных прудов.

– Что это?.. – Козетта подслеповато прищурилась и забрала у меня листик. – Это та самая отравленная дрянь, провонявшая вулканом, м-м?

– Уваж-ж-жаемые пас-с-саж-жиры! Нап-напоминаем! З-з-запрещ-щается трогать з-з-замок и ру-у-учки вых-х-ходов!.. – вдруг раздался шипящий женский голос.

Я испуганно вздрогнул: в середине салона стояла та самая стюардесса, что в начале полета так грубо и бесцеремонно лишила мою сумку формы и, похоже, девственности.

– Ос-с-сновные вых-ходы рас-с-сположены сле-е-ева!.. – И стюардесса угловато взмахнула рукой.

Из-за взмаха с ее кисти сорвалась кожа. Пролетев через весь салон, словно резиновая тряпка, кожа липко шлепнулась на лоб одной из пассажирок и противно свисла с ее носа. Через мгновение она слякотно сползла с перепуганного лица пассажирки, и та истошно завопила, начав истерично бить себя по щекам.

– Такж-ж-же вых-ходы с-с-снабжены н-н-надувными тра-а-апами!.. – противно прогнусавила стюардесса.

На ее теле с треском надулись мутные пузыри, натянув ее униформу и обезобразив ее покрасневшее лицо. Затем коротко тренькнуло, звякнула пуговица – и кожа стюардессы лопнула, разлетевшись по всему салону облаком из бесцветных липких лент и капелек. Стюардесса сосредоточенно вытряхнула из промокшей униформы остатки кожного покрова и подняла голову. У нее было лицо Козетты – хмурое, тревожное, с глубокомысленно отвисшей челюстью.

Повисла гнетущая пауза – а затем все пассажиры разом заорали, заглушив своими воплями на разных языках гул турбин.

– Трутень… – прошептал я, с дрожью вставая.

Между тем каштановые волосы стюардессы-трутня жутким париком сползли на пол, и пассажиры завопили еще истошней, увидев ее лысину, на которой тончайшими нитями заколосились новые волосы – раскрашенные под шахматную доску.

– Бла-а-агодарим за внима-а-ание! – зловеще протянула стюардесса-трутень. – А тепе-е-ерь верни-и-ите предполе-е-етные конф-ф-фетки обра-а-атно!

– О-ля-ля! А я в форме та еще штучка! – мгновенно оценила Козетта и схватила свой фотоаппарат. – Вот она – моя долгожданная сенсация! М-м-м! И со мной же на главных ролях!

Я лихорадочно поднял остатки стронгилодона в пакетике и неуверенно наставил их на стюардессу-трутня. Та плаксиво поморщилась и жеманно поправила отросшие волосы – совсем как Козетта. После этого из-под нижней челюсти стюардессы-трутня с противным чавканьем показались мандибулы, а ее глаза выскользнули из орбит, став желтовато-белесыми, словно у сваренной в униформе рыбины.

Толстяк растерянно перевел взгляд на свою бутылку коньяка и обреченно закрыл ею лицо.

– Багет мне в зад… – потрясенно произнесла Козетта, судорожно фотографируя трутня.

– Отойди, «багет»! – Я оттолкнул Козетту и с готовностью выступил в проход. – Если сейчас будет то же, что и у Сагзавы, – разобьемся!..

– Что? Почему? – не поняла Козетта, выходя за мной следом и продолжая снимать.

Стюардесса-трутень раскрыла на щеках жаберные щели, и они характерно затрепетали, распыляя некий токсин. По салону сейчас же пошел удушливый и сладковатый запах меда.

– Вот почему! – крикнул я Козетте, делая острожный шаг вперед. – Только стронгилодон от лица не убирай! Начнешь засыпать – ешь его! Правда, от него околеть можно!

– «Коколеть»? – растерянно переспросила Козетта, неверяще посмотрев на цветок в руке. – А, поняла: сдохну, как говорят русские! В протоколе об этом еще была смешная такая пометка! – И она жадно принюхалась к стронгилодону.

Пассажиры тем временем притихли, обмякли – и безмятежно потеряли сознание. Я со странным безразличием посмотрел на захрапевшего толстяка, чей открытый рот по-детски выдул пузырь из слюны, и с удивлением почувствовал, как мои веки многократно потяжелели, словно на них оказалось по свинцовой капле.

– Глупый цветик не помогает!.. – вяло ужаснулся я.

Неожиданно двигатели самолета обиженно взвыли, а сам он начал уходить в ленивое пике. Нас тряхнуло, и несколько пассажиров безвольно ударилось об потолок. Меня, в свою очередь, швырнуло вперед – прямиком в объятия стюардессы-трутня, проворно поймавшей меня за уши. Стюардесса-трутень цыкнула – и потянула мои уши в разные стороны.

– Ай-ай-ай! Блин, п-пусти! – растерянно прохрипел я, роняя пакетик со стронгилодоном. – Г-г… гах… гадина! Да я тебе сейчас сам… с-с-сам…

Пытаясь сделать стюардессе-трутню что-нибудь неприятное, я глупо схватил ее за мандибулы и постарался их с корнем выломать. Стюардесса-трутень на миг замерла – а затем с аппетитом клацнула своим кошмарным вторым ртом.

– Нгра-а-а-а-ах!.. Хах!.. Отвали, псица самолетная! О-о-отвали-и-и! – заорал я, видя, как из-под чудовищного подбородка стюардессы-трутня побежала кровь из моих прокушенных рук.

Я разозленно зашипел и принялся осатанело дергать ее за мандибулы – словно за заклинившие рычажки. Несколько секунд я просто нелепо боролся, пытаясь спасти свои уши и руки, – пока стюардесса-трутень ехидно не выдохнула мне в лицо токсин через присвистнувшие щеки.

– Кхах! Кх… Липкая ты… кх-кх… вонючка!.. – болезненно закашлялся я.

Вдруг, к моему заторможенному недоумению, вся моя злость улетучилась, уступив место апатичной дремоте. Я промычал что-то невнятное и в лупоглазых бельмах стюардессы-трутня увидел за собой Козетту, рассерженно замахивавшуюся фотоаппаратом.

– Кадр-р на премию! – возбужденно гаркнула Козетта. – Н-на!

Одним решительным ударом она вбила левый глаз стюардессы-трутня обратно в глазницу. Стюардесса-трутень укоризненно всхлипнула, отпустила меня и попыталась что-то нравоучительно сказать. Однако Козетта оборвала ее, брезгливо впихнув пальчиком листик стронгилодона ей прямо между мандибулами.

Стюардесса-трутень невольно сглотнула, и ее вбитый глаз снова выпучился. Затем она схватилась за горло и, словно выпивший на дорожку манекен, чеканным шагом отправилась куда-то в сторону, ударяясь по пути об кресла и спотыкаясь об тела.

– Господи… на них же теперь можно яичницу поджарить!.. – простонал я, держась за свои горевшие уши. – Еще и пилотов вырубило… Надо… надо разбудить их… – Я обессиленно сел на колени одному из пассажиров. – А еще… Мгфх! – И я заплевался, неожиданно ощутив, что Козетта нагло лезет ко мне в рот.

Бесцеремонно втиснув мне за щеку маленький побег стронгилодона из пакетика, Козетта точно такой же кусочек положила на свой розовый язычок. Переглянувшись, мы с отвращением прожевали стронгилодон. Мои губы тотчас словно прилипли к зубам, а язык – как будто окоченел и присосался к нёбу. Однако вальсировавшие у меня перед глазами вихрастые темные пятна померкли и рассеялись.

– Вс… всё… подъем… – Я смущенно вытер потекшие по подбородку слюни и попытался встать. – Надо к пил… пилотам!.. Иначе…

– Ну ты и тяжелый! – капризно пожаловалась Козетта, помогая мне подняться. – Похоже, вот они – пудовые русские «гирьки»!..

– Ага, осталось только их с твоими «гирьками» в апреле-мае стукнуть¹⁵! – отмахнулся я и завертел головой, ища стюардессу-трутня.

Козетта с подозрением прищурилась и принялась водить фотоаппаратом по сторонам.

– У тебя там датчик движения? – с сарказмом поинтересовался я.

– У меня там датчик иронии! – огрызнулась Козетта, делая первые шаги в сторону кабины пилотов. – Так что заткнись, Алекс, и следи в оба своих медвежьих глаза!

– Принято, госпожа убийца чудовищ.

Потолок салона внезапно щелкнул, и из него свесились кислородные маски.

– Это бы пригодилось от их вони – если бы упало вовремя! – с сожалением произнес я. – Ладно, нет веселья без похмелья.

– О-ля-ля! Обожаю ваши алкогольные аллегории, – доверительно сообщила Козетта. – А так согласна: упасть должно вовремя!

Неудобно шагая по наклонившемуся полу, мы прошли служебный участок салона, где сервировали и разогревали еду, и оказались перед распахнутой кабиной пилотов.

– Прис-с-стегнитес-с-сь – или ош-штрафую ваш-ши орга-аны! – внезапно откуда-то пригрозила стюардесса-трутень.

Мы с Козеттой затравленно обернулись – но трутень по-прежнему где-то скрывался.

– Так иди и пристегни нас, шипучка пучеглазая! – насмешливо крикнула Козетта, готовя фотоаппарат для еще одного удара.

– Я тебе сейчас язык пристегну – ко лбу! Шевели багетами! – И я затолкал Козетту в кабину.

Оказавшись внутри, я поспешно запер за нами дверь. Снаружи в этот момент неторопливо заваливался дождливый горизонт, усеянный слезящимися огнями ночного Нью-Йорка. Из динамиков кабины авиадиспетчер встревоженно слал запрос за запросом. Спящие пилоты безучастно свисали из кресел. Козетта ахнула и сделала несколько снимков.

– Потом себе посмертную славу зарабатывать будешь! – раздраженно бросил я Козетте. – Я – к пилотам, ты – к аптечке! Найди что-нибудь от спазмов дыхательной системы, если ты в этом хоть что-нибудь смыслишь!

– Багет тебе… Я знаю только адреналин! – взволнованно отозвалась Козетта, хватая бортовой набор первой помощи. – Подойдет?!

– Не знаю! Инструкции тогда читай! – отрезал я, запрокидывая первому пилоту голову.

Я с содроганием разжевал еще один цветок стронгилодона, а получившуюся из него кашицу втер в десны пилота. После этого ту же самую процедуру я проделал и со вторым. К моему облегчению, первый пилот пьяно открыл глаза и непонимающе посмотрел на меня.

– Самолет сажай, разиня, – ласково сказал я ему.

Неожиданно в мое плечо воткнулось что-то острое. Я в панике вздрогнул – но это была лишь Козетта, сосредоточенно вкалывавшая мне какой-то препарат.

– Сдурела?! – возмутился я, хватаясь за плечо. – Чего не предупредила?!

– Обойдешься! – томно мурлыкнула Козетта и бесстрашно сделала себе укол через разрез в джинсах.

После этого она со шприцами и ампулами быстро обошла пилотов. Убедившись, что они выровняли самолет и их жизни более ничто не угрожало, мы с Козеттой утомленно присели рядом с дверью.

– Что вколола? – угрюмо поинтересовался я. – Хм, вроде чувствую себя получше, чем тогда, когда впервые съел эту филиппинскую рассаду.

– Что-то для стимуляции – то ли эрогенных зон, то ли дыхательного центра, – задумчиво проронила Козетта, просматривая сделанные снимки. – Багет мне в зад, это просто… сенсационно!

Внезапно по ту сторону двери что-то яростно хлопнуло, и самолет словно провалился в выбоину в воздухе. Ряд приборов в кабине тут же тревожно запищал и замигал. Побледневшие пилоты незамедлительно попытались вернуть самолету прежнее положение.

– Что случилось? – крикнул я им, с неохотой поднимаясь.

– Разгерметизация! – отозвался второй пилот. – А вы вообще кто такие и что тут делаете?! Немедленно вернитесь в салон и пристегнитесь!

– Эй, парни, а у вас же есть пистолет в кабине?.. – нервно поинтересовался я у пилотов. – Надо кое-что свинцом угостить – то, что сейчас вашу птичку ломает. Ну?

– Пистолет? – озадаченно переспросил первый пилот. – Конечно! Вот он! – И он, выхватив оружие из-под сиденья, наставил его на нас. – Ни с места, хитрые ублюдки! Хотели всех нас угробить, террористы чертовы?!

– Эй! Я же всё-таки дама! – возмутилась Козетта, вставая со мной рядом. – Так что полегче с этой штукой, пока мой кавалер тебя медведям не скормил!

– Тихо ты! – шикнул я на Козетту и осторожно сказал пилотам: – Мы просто пассажиры, которые, между прочим, пытаются вам, придуркам, помочь.

– Не двигаться – или курить потом будете через новые дырки в черепе! – пригрозил первый пилот и достал следом пластиковые наручники.

Второй пилот тем временем продолжал сосредоточенно заводить разгерметизированный самолет на посадку. За лобовыми стеклами показались перекошенные дождем огни аэродрома.

– Готов? – вдруг тихонько спросила Козетта.

– К чему? – не понял я.

Козетта крепко схватила меня сзади за джинсы, и я услышал щелчок открытия двери кабины. В этот же момент первый пилот поднялся из своего кресла и опасливо направился к нам.

Я перепуганно посмотрел за спину пилота:

– Божья роса мне в глаза! Русская ракета!

Первый пилот трусливо обернулся, едва не выстрелив в обзорный иллюминатор кабины, – и Козетта стремительно выдернула меня обратно в салон. Я торопливо захлопнул дверь, и пилот с пистолетом, неразборчиво ругаясь, ее сейчас же заблокировал.

В коридоре служебного участка тем временем бушевал холодный ветер и летали бумажные полотенца. Одиноко и жалобно позвякивал столик с напитками.

– Что будем делать? – крикнула Козетта, проверяя целостность камеры.

– Поможем этим идиотам посадить самолет! – прокричал я в ответ. – Надо найти причину разгерметизации и… и сделать с ней что-нибудь полезное!

– Мудро! – Козетта повесила на плечо фотоаппарат и взяла в руки огнетушитель. – За мной, мой робкий зверь из России!

Я невольно восхитился потрясающими волосами Козетты, создававшими на ветру причудливые узоры, и взял еще один огнетушитель. Через несколько секунд мы вышли к спящим пассажирам.

К нашему ужасу, входной люк самолета был распахнут, словно холодильник в полночь. В его темном проеме, дышащем дождем и ураганным ветром, карикатурно суетилась стюардесса-трутень – выламывая сам люк из петель. Врывавшиеся в салон холодные потоки воздуха трепали пассажиров за волосы, в стиле диско мотали их руками и изредка срывали с кого-нибудь очки и украшения.

– Р-р-рыба или м-м-мясо? – жутко улыбнулась стюардесса-трутень и, выпрыгнув из самолета, повисла на выгнутом наружу люке. – Или вы-ы ни то, ни друго-ое, м-м?

Встречный ветер тут же с треском сорвал с нее блузку, показав нам ее бюстгальтер нежно-лососевого цвета.

– Это… – замер я на мгновение. – Это тебе за сумку, гадина заморская!

– Чего столбиком стал?! – грубо толкнула меня Козетта. – Рассматриваешь мою худшую половинку, м-м? Надо люк закрыть, а не глазками копии моих пышечек натирать!

– Как закрыть?! Это уже не закрыть! Или ты хочешь, чтобы подруга козлососов меня вышвырнула?! Может, мне ей еще шампунь организовать?! – И я иронично потряс огнетушителем.

В этот миг люк с ужасным скрежетом сорвался с петель и, захватив с собой стюардессу-трутня, исчез в дождливом небе ночного Нью-Йорка.

– Дождался?! – возмущенно прошипела Козетта.

– А я-то тут при чём?! – огрызнулся я, лихорадочно оглядываясь.

Заметив на полу массивный оранжевый куб с надувной спасательной лодкой, я подскочил к нему и бездумно дернул за его шнур. Лодка тотчас надулась, оттолкнув меня и стукнув по голове одного из пассажиров.

– Пом… помогай, Кози! – прохрипел я, поднимая лодку за веревку с поплавком.

Козетта подбежала ко мне, и мы кое-как подтащили лодку к ревевшему проему люка. Бушующий ветер подхватил ее – и, словно подавившись, заблокировал ею сквозивший проем. Сверлящий уши свист сейчас же стих, а мелкие предметы беспорядочно попадали на спинки кресел, пол и некоторые лысины. Брезент лодки пугающе захлопал – но не порвался.

– О-ля-ля! Наконец-то! – с облегчением простонала Козетта и вымученно села на одно из двух свободных мест, предназначенных для бортпроводников. – Прикинь, мы теперь с тобой станем как две рок-звезды! Софиты! Признание! Отлов завистниц!

– Хах! И не надейся! – Я с кряхтением присел рядом с ней. – Кто-то очень влиятельный покрывает всю эту историю с трутнями. Так что, моя дорогая Козетта, береги доказательства. – И я многозначительно покосился на ее фотоаппарат.

– А-а, – отмахнулась Козетта и прикрыла глаза. – Даже если в этом замешан преступный синдикат из нескольких государств – разберемся.

Я еще раз посмотрел на ее поразительные волосы и тоже закрыл глаза.

Через несколько минут самолет успешно сел, и мы услышали многочисленные сирены.

– Как думаешь: что сейчас будет, м-м? – апатично поинтересовалась Козетта.

– Зависит от того, что им наболтали пилоты, – флегматично пожал я плечами. – А наболтать они могли про агрессивную парочку, пытавшуюся угнать самолет.

– Пф! И не такое проходили!

Мы услышали, как к самолету подъезжает и пристыковывается трап. После этого наступило подозрительное затишье. Только снаружи всё так же усердно барабанил дождь и продолжали надрываться сирены.

– Пожалуй, отсяду от тебя, – безразлично сказала Козетта и с зевком встала. – А ты, мой сенсационный русский, – сиди тихо и не сопротивляйся.

– Не понял!.. – удивился я, видя, как Козетта возвращается на свое место. – Эй, вернись! Тоже мне – жена декабриста!

– Вот в декабре и поговорим!

В этот момент спасательная лодка с хлопком отлетела в сторону, и в самолет ворвался штурмовой отряд. В меня тотчас начали тыкать короткоствольными автоматами.

– Лежать! Лежать, гад! – проорал кто-то мне в ухо. – Что у тебя за говядина на футболке, а?! Ты что, коров не любишь?! На пол, я сказал!

– Блин! А сидеть можно? – запротестовал я, покорно сползая с сиденья на пол.

Мои руки тут же завели за спину и заковали в наручники. Затем меня рывком подняли, ударили для острастки прикладом в живот и профессионально поволокли к выходу.

– Божья роса мне в глаза! Что за дела, мужчины в форме?! – возмутился я, пытаясь вырваться. – Я же всех только что спас!

– Тебе, русская ты рожа, предъявляются обвинения в терроризме! – злорадно сообщил ударивший меня. – Так что запасайся туалетной бумагой – на электрический стул себе постелешь! Мхах!

– Вы охренели?! В каком еще терроризме?! – искренне изумился я, прекратив даже вырываться.

– Бу-ум! Попытка взорвать самолет! – хохотнул кто-то радостно.

Меня вытолкали на трап и толчками заставили по нему спуститься. Размеренно лил дождь, в ночном небе бесшумно бодались красноватые молнии. Возле самолета стояло около двух десятков полицейских машин, слепивших проблесковыми маячками. За каждой из них пряталось по несколько вооруженных блюстителей порядка – все они держали меня под прицелом. Ни машин «скорой помощи», ни пожарных – не было.

– Хорошие вы люди, американцы! – со злостью крикнул я всем, готовясь к худшему. – Даже плакать от счастья хочется! Сволочи…

Меня силой подвели к черному фургону, тычками и затрещинами затолкали в него, а после – повезли в неизвестном направлении.