Читать книгу Собрание сочинений в четырех томах. Том 1 - Николай Пернай - Страница 5

В 1969 году я пришел в систему профессионального образования и оставался в ней до 1 апреля 2011 года, проработав в Братском техникуме целлюлозно-бумажной и деревообрабатывающей промышленности до 1987 года и в Братском среднем ПТУ № 63, преобразованном в Высшее профессиональное училище (затем в профлицей № 63 и, наконец, в Братский промышленно-гуманитарный техникум) – с 1987 по 2011 годы.

В 1969 году техникум был вечерним с контингентом немногим более 1000 учащихся. Обучение проходило в шести корпусах барачного типа в поселке Строитель, в шести километрах от города. Ко времени моего прихода в техникуме работало два десятка штатных работников (уборщицы, сторожа, несколько преподавателей общеобразовательных и специальных дисциплин, заведующая вечерним отделением Л. И. Юмашева и методист Е. И. Дмитришина) и около 100 преподавателей-совместителей, главным образом, инженеров с Братского лесопромышленного комплекса.

Подписывая приказ о моем назначении, руководство союзного Минбумпрома поставило передо мной несколько задач, в том числе, такие: построить новый комплекс зданий техникума (на эти цели министерство выделяло 11 млн. советских рублей, что соответствует нынешнему курсу примерно в 20 млрд. рублей); обеспечить организацию работы дневного отделения техникума, доведя его контингент до 1100–1200 учащихся (в то время студентов ССУЗов называли учащимися) с целью обеспечения кадрами целлюлозно-бумажных предприятий страны. Забегая вперед, скажу, что поставленные задачи были выполнены в течение примерно 8 лет.

В первые несколько лет происходило, так сказать, экстенсивное развитие техникума: во-первых, из года в год постепенно расширялась номенклатура специальностей и росло число поступавших на дневное отделение. В связи с этим, росло и число штатных педагогов. Во-вторых, быстро прирастала учебно-материальная база. На строительстве новых корпусов были задействованы значительные ресурсы; частенько и учащиеся, и педагоги участвовали в бесконечных «субботниках» на новостройке.

С каждым годом росло число решаемых задач, менялись и совершенствовались методы и средства решения этих задач.

Вечернее отделение работало как хорошо налаженный механизм. По понедельникам, вторникам, четвергам и пятницам по определенным маршрутам города с 18 часов 30 минут проезжали пять-шесть больших автобусов, которые привозили в поселок Строитель на занятия наших «вечерников». К моменту окончания занятий, ровно в 22–10, автобусы уже поджидали учащихся с заведенными двигателями. Всё это для нас – бесплатно. Все расходы брал на себя Комплекс.

Если возникали проблемы с совместителями, – а такие проблемы возникали, потому что большинство из совместителей-инженеров работало посменно, кроме того, нередко на Комплексе случались нештатные ситуации, и у нас возникала угроза срыва занятий, – в таких случаях мы с Любовью Ивановной Юмашевой встречались с директорами заводов, главными специалистами для того, чтобы найти какой-то компромисс. Если не помогало, я шел к главному инженеру Комплекса всесильному С.К. Сидорову; он был человеком жестким, но техникуму помогал всегда.

В исключительных случаях я обращался к директору ЛПК, мудрому и всегда спокойному М. И. Олонцеву.

Чтобы уйти от нестабильности, связанной с неустойчивым характером работы совместителей (не говоря уже об их низкой методической подготовке), мы начали усиленный поиск квалифицированных инженеров. Правдами и неправдами на преподавательскую работу удалось заманить в течение первого года работы два десятка специалистов, в основном недавних выпускником технических вузов. Но нужно было создать для них нормальные условия жизни. И здесь Комплекс оказал нам оперативную помощь. Наших молодых специалистов по команде замдиректора ЛПК Н. С. Сябренко без проволочек размещали в общежитиях Комплекса, а потом, через несколько месяцев им давали новые благоустроенные квартиры. Например, в 1970 году наши преподаватели получили от Комплекса 13 квартир. Такая тенденция сохранялась и в последующие годы.

Подчиняясь напрямую Минбумпрому, мы одновременно были составной частью Комплекса, и это позволяло без затруднений решать множество вопросов. Всё, что касалось прохождения нашими учащимися производственной практики на ЛПК с помощью начальника отдела подготовки кадров Я. Ф. Лонского решалось разумно и очень основательно. Стажировка наших преподавателей на Комплексе, с целью повышения квалификации, также при необходимости организовывалась легко.

Но… «Любовь должна быть взаимной!» – любил повторять один из поздних генеральных директоров ЛПК К. Н. Мазминов. Поэтому у техникума были тоже некоторые обязанности перед Комплексом, в том числе и помощь во всевозможных авралах и, конечно, уборка картофеля в подшефных совхозах.

Обычно мы выезжали «на картошку» в совхоз Ключи-Булакский или Тангуйский, сразу же после Дня знаний – числа 2 или 3 сентября. За две недели до этого к месту работы направлялась бригада «квартирьеров» из числа сотрудников и учащихся вместе с поездом из 8–10–12 большегрузных МАЗов с трейлерами, груженными солдатскими палатками, деталями сборных домиков, кирпичом, досками, фанерой, гвоздями, топорами, бензопилами, металлическими печками, котлами, лопатами и прочим скарбом для организации бивачной жизни. «Квартирьеры» выбирали место для лагеря (в первые годы это была лесополоса за поселком Леоново, недалеко от ручья), ставили палатки, собирали домики и в них устраивали дощатые нары и устанавливали печи, строили кухонный очаг, отхожие места и многое другое. В их задачу входила и заготовка продуктов для лагеря. В первые годы командовал «квартирьерами» замдиректора по хозчасти А.Г. Козлов, в последующие – завмастерскими А. А. Щеголев и другие педагоги.

Выезжали в «колхоз» почти все учащиеся и преподаватели, за исключением больных и имеющих противопоказания, замы, завотделениями, фельдшер. Получался внушительный отряд: в первые годы его численность составляла 350–400, в последующие годы – до 600 человек. В день приезда на место расселяли ребят: каждую группу – в отдельную палатку; классных руководителей обычно селили вместе с учащимися; занимались «землеотводом»: каждой группе отводился участок для уборки урожая; кормили всех ужином и проводили вечернюю линейку, на которой читался приказ № 1 начальника лагеря. В приказе объявлялся распорядок дня и устанавливались запреты. Их было немного: запрещалось самовольно отлучаться из лагеря или с места работы, курить в палатке, употреблять спиртные напитки, материться. Нарушение запретов обязательно влекло санкции: либо замечание с занесением в вахтенный журнал, либо наряд вне очереди (обычно это была внеочередная работа на кухне, например: начистить после работы ведро картофеля), либо обсуждение нарушения на совете лагеря, либо, в исключительных случаях, отправка нарушителя домой.

После вечерней линейки были, конечно, танцы; без них не обходился ни один вечер, и в 23.00 объявлялся отбой.

После отбоя хождение по лагерю прекращалось. Работали только назначенные в наряд на кухню: они готовили всё для завтрака. Мы всегда строго относились к тому, чтобы обеспечить покой и порядок в лагере, особенно, в ночное время. Первыми начинали дежурить в ночное время мы вдвоем с И. Г. Зуевым, заведующим дневным отделением, на которого возлагались и обязанности начальника лагеря. Мы обходили все палатки, проверяли, не спят ли ночные дежурные, подкладывают ли дровишки в печи, в порядке ли противопожарный инвентарь (были среди ночи случаи возгорания палаток), препроваживали из лагеря непрошеных гостей.

Утром – подъем в 7 часов, умывание у ручья, завтрак и выход в поле.

Самой трудной работой, как оказалось, была не копка картофеля (обычно вручную, лопатами), а работа на кухне. Ведь надо было обеспечить полноценное трехразовое питание нескольких сотен молодых организмов, обладавших отменным аппетитом. Каждый день эта орава съедала по три-четыре сотни буханок хлеба, половину коровьей туши, целый самосвал (3–4 тонны) картошки и много другой мелкой всячины. Поэтому для работы на кухне мы заранее подбирали девушек постарше, достаточно смышленых в поварском деле, и крепких парней; бригадиром поваров и заведующей котлопунктом назначался кто-нибудь из самых ответственных женщин-педагогов. В помощь им каждая группа ежедневно выделяла наряд из 1–2 человек для чистки картошки, шинковки капусты, колки дров, рубки мяса или открывания нескольких сотен банок с тушенкой и прочих работ. Но и этих сил не хватало, поэтому широко использовался труд тех, кто получал наряды вне очереди. Наряд приходилось отрабатывать в такое время, когда большая часть народа была на танцах или уже спала, и «штрафник», выковыривая впотьмах глазки из холодных и скользких картошин, имел возможность позаниматься самоанализом.

Затраты труда, материальных и финансовых ресурсов на уборку картофеля, моркови, свеклы, огурцов, капусты и других овощей, где применялся труд учащейся молодежи (а ведь ему предшествовал труд по обработке земли, посадке и выращиванию этих овощей) были колоссальными. Я как-то не поленился и подсчитал примерную себестоимость этих затрат и получил интересные цифры: при неизменной на протяжении многих лет магазинной цене 12 копеек за килограмм картофеля полная себестоимость его производства, уборки и продажи составляла не меньше 1 рубля 20 копеек за килограмм! Золотой получался картофель.

Однако для нас, педагогов, «колхозная» страда была не только делом, требующим мобилизации больших физических и духовных сил и порой порядочно изматывающим. Возможно, мое суждение покажется кому-то странным, но я считаю, что «колхоз», несомненно, был еще и благом как для педагогов, так и для учащихся, хотя бы потому, что совместное успешное преодоление постоянно возникающих трудностей всех нас сближало и делало более толерантными.

Мы все сразу попадали из уютной городской жизни в экстремальные условия полевой жизни. Погода не всегда была благоприятной. Бывало, и «белые мухи» летали, и снежок укрывал землю. Самыми неприятными были затяжные холодные дожди, во время которых не то что в поле, из палатки выходить не хотелось. В мокрые дни многие простужались, особенно, легкомысленно «с форсом» одетые девушки, не взявшие с собой, как мы того требовали, сменной теплой обуви и одежды, и запас наших медикаментов быстро таял. Но, как ни странно, как только устанавливалась сухая погода, все выходили в поле, и болезни быстро проходили.

Правда, однажды мы основательно перепугались, когда ночью, задолго до рассвета, у наших нужников образовались большие очереди. Что случилось? Повальный понос. Откуда? Почему? Не сразу сообразили, что причина в парном молоке, которое с вечера к нам привезли с совхозной фермы. Казалось бы, что может быть полезнее, чем такой натуральный, экологически чистый, продукт, как цельное молоко, да с ломтиком душистого сельского хлеба, да на свежем воздухе, да перед сном?! И кухонная бригада предложила всем желающим отведать молочка, «еще тепленького» с вечерней дойки…

Прохватило не всех, однако с полусотни детей маялись после молочка еще сутки. Потом всё прошло, но после этого случая молоко употребляли только в кипяченом виде.

Поскольку мы, педагоги, осознавали, что в любых условиях несем всю полноту ответственности за жизнь и здоровье «вверенных нам учащихся», это обязывало нас устанавливать особый режим нашей лагерной жизни. Мы не могли себе позволить малейшую расхлябанность и неорганизованность, всё и все были подчинены строжайшим, причем практически неписаным, требованиям дисциплины. Я никогда не утруждал себя разжевыванием, почему после отбоя хождение запрещено, но дети понимали это правило с первой же ночи. А тот, кто не хотел понять, без криков получал наряд вне очереди и чистил свое ведро картошки на кухне.

Я никогда не слышал, чтобы кто-то когда-то выражал свое недовольство той строгой дисциплиной, которая была у нас в «колхозе».

Мы добивались максимального содружества между учащимися и преподавателями. Все были на виду, друг перед другом. Работали на равных. Постоянно общались друг с другом. Так педагоги все больше узнавали своих учеников, а те убеждались, что их преподаватели вовсе не звери, а очень даже неплохие люди.

Мы добивались также взаимного доверия, и к концу «колхоза» между самими ребятами и между ребятами и преподавателями устанавливались вполне доверительные отношения, которые становились основой наших дальнейших отношений в течение всего учебного года.

Трудности быта, совместная работа и круглосуточное общение быстро выявляли и личные качества, и социальный статус каждого ученика. Очень быстро, особенно в новых группах проявлялось, кто есть кто, и руководители групп могли без труда корректировать ситуацию тогда, когда это было нужно.

У нас почти никогда не было ни «дедовщины», ни «гопничества»: все попытки некоторых агрессивных подростков показать свой авторитет или какие-то криминальные наклонности выявлялись и пресекались еще в «колхозе» и потом в техникуме больше не возобновлялись.

Точно так же устанавливались хорошие взаимоотношения между нами, педагогами.

Неплохо было организовано соревнование между группами. Каждый вечер на линейке объявлялись итоги, и победители награждались то банками сгущенки, то конфетами, то еще чем-нибудь вкусным.

Самое удивительное было то, что ребята просто рвались в «колхоз». Таких, которые уклонялись от поездки, были единицы. А для большинства это был радостный порыв.

Однажды, отработав положенное и сдав убранные поля главному агроному, наш отряд вернулся из Ключи-Булакского совхоза. Сезон оказался сложным, часто шли дожди, все были измотаны до предела. Но мы с заданием управились.