Читать книгу Пушкин целился в царя. Царь, поэт и Натали - Николай Петраков - Страница 5

Если бы Пушкин затеял столь грандиозный скандал из-за ревности к Дантесу, он действительно был бы смешон. Именно поэтому недоброжелатели поэта всячески педалировали эту схему развития событий. Но Дантес (как самостоятельная фигура) не был ровней Пушкину ни по значению в общественной жизни, ни по степени приближенности ко двору и особе императора. В конце концов, Пушкин принадлежал к цвету российского дворянства, в то время как Дантес по сути был эмигрантом, искавшим заработок на чужбине. «Какая ты дура, мой ангел! – писал Александр Сергеевич своей жене, – конечно, я не стану ревновать, если ты три раза сряду провальсируешь с кавалергардом».

Ясно, что Дантес добросовестно отработал порученную ему роль и славно потрудился, чтобы придать истинной трагедии видимость фарса (к этому мы еще вернемся). Но для Пушкина он не был загадкой или серьезным раздражителем. Поэтому мы настаиваем на том, что главный вопрос, квинтэссенция всей интриги: были ли у Пушкина веские основания ревновать к императору? Да, были и немалые. Вот некоторые из них.

Александр Сергеевич отлично знал нравы и принципы «иерархического эротизма» в крепостной России вообще и при дворе в частности. Барин имел «естественное» право на сожительство с крепостными девицами. Между прочим, Пушкин не только не ставил под сомнение «естественность» этой традиции, но неоднократно практически следовал ей. Только потому, что он барин. А девица, соответственно, должна была почитать эту барскую милость за благодать. При дворе в роли барина выступал император, а в роли крепостных девиц – все без исключения дамы высшего света, а также все допущенные ко двору лица женского пола.

Николаю Павловичу эти устои были весьма по вкусу. Д. Фикельмон в своих дневниках отмечает бесчисленные увлечения императора – Урусова, Булгакова, Дубенская, княжна Щербатова, княжна Хилкова. Тут же и замужние дамы – графини Завадовская и Бутурлина, княгиня Зинаида Юсупова, Амалия Крюднер.

Желающих подробнее ознакомиться с сексуальными увлечениями Николая I отсылаем ко второму тому монографии Мрочковской-Балашовой «Она друг Пушкина была». Нам же важно подчеркнуть не столько любвеобильность Николая Павловича (по этому «показателю» он все равно не превзошел свою венценосную бабку), сколько неуемное стремление придворных дам добиться царской альковной благодати. Вот одна из характерных зарисовок Долли Фикельмон: «Император был как никогда красив. Вид завоевателя ему очень подходит, и свита красивых женщин, следующих за ним из залы в залу и ловящих каждый его взгляд, полностью оправдывает этот вид». Быть наложницей царя или хотя бы ночь провести с ним было высшей наградой, вызывало зависть окружающих дам и гордость мужей, что жены были отмечены «интимной милостью» его величества. И не надо заламывать руки с воплем – «О, времена, о, нравы!» Все было в рамках господствующей морали. Самодержавно-патриархальный контекст этой морали предполагал не только реализацию отмеченного выше принципа «иерархического эротизма», но и прямое вмешательство государя в семейные дела своих подданных (подбор невест и женихов, устройство браков бывших своих любовниц), выдача разрешений на выезд в Европу, определение границ вольнодумства и меры наказания за сей грех. Мы уже не говорим о раздаче чинов, земель, привилегий. Царь был и наставником, и отцом-благодетелем, и любовником, а если хотел, то и цензором. И все это, подчеркиваем, было в порядке вещей для подавляющей части общества, а уж для высшего света тем более.