Читать книгу Николай Михайлович Пржевальский. Путешествие длиною в жизнь - Николай Пржевальский - Страница 30

Карл Иванович Максимович вспоминал:

«В начале 1870 года явился ко мне молодой офицер, отрекомендовался Николаем Михайловичем Пржевальским, объяснил, что он три года пропутешествовал в Южно-Уссурийском крае, и хотя преимущественно занимался собиранием зоологического материала, обращал внимание и на растительность, а вывезенный оттуда гербарий предложил Ботаническому саду с единственным условием, чтобы растения были немедленно определены, а список сообщен ему.

Энергическая, талантливая, кипящая жизнью личность Николая Михайловича, его живой ум, отличная наблюдательность и пламенная любовь к природе, сквозившая в речах его, уже тогда произвели на меня глубокое впечатление и навсегда расположили в его пользу.

Дар Николая Михайловича, конечно, был принят с благодарностью, потому что прямо относился к моим специальным занятиям по флоре Восточной Азии. Требуемый же список изготовлен в самый короткий срок, так как между представленными растениями никаких новостей не оказалось, да и вся коллекция была невелика… Выбор экземпляров свидетельствовал о хорошем знакомстве собирателя с флорою средней России: так русские породы собирались по одному, по двум образчикам, местных же или сибирских видов имелось на лицо по десяти и более экземпляров. К коллекции был придан реестр, содержащий довольно полные заметки о местонахождении, времени сбора, почве, росте, распространении и т. д.» (Памяти Николая Михайловича…, 1889, с. 36).

Прошло немного времени после окончания Уссурийского путешествия, и Н. М. Пржевальский совершил первое Центрально-Азиатское (Монгольское) путешествие. 8 января 1875 г. на годовом собрании Географического общества обсуждали вопрос о награждении Пржевальского Константиновской медалью. Выступивший на собрании академик Максимович, изучавший растения, собранные Пржевальским, сказал, что найдены редкие, неизвестные науке растения, «познанием которых мы будем обязаны всецело трудам Н. М. Пржевальского».

Заметим, что и последующие ботанические коллекции Пржевальского обрабатывал К. И. Максимович: «Отдел ботанический, т. I и II, 1889, обработал К. И. Максимович»[218].

М. И. Венюков. Подпись на обороте: «Николаю Михайловичу Пржевальскому. М. Венюков. 19.02.1876 г.»

К. И. Максимович. Подпись на обороте: «Ник. Мих. Пржевальскому от К. И. Максимовича. Май. 1870 г.». Варшава

На собрании был прочитан отзыв Венюкова о путешествии Пржевальского и о его только что вышедшей книге «Монголия и страна тангутов»: «Можно по справедливости сказать, что экспедиция им задуманная и со славою исполненная есть одно из самых плодотворных географических предприятий нашего времени. А потому присуждение нашему почтенному сочлену Константиновской медали есть не более как простой долг со стороны Императорского географического общества» (Отчет ИРГО…, 1875).

«Два этих лестных отзыва послужили основанием к присуждению нашему путешественнику большой Константиновской медали и к избранию его С.-Петербургским обществом естествоиспытателей своим действительным членом» (Дубровин, 1890, с. 191).

Михаил Иванович Венюков сыграл большую роль в жизни Пржевальского.

До 1877 г. он представлял труды Пржевальского Русскому географическому обществу. Переехав за границу и став членом Парижского географического общества, он выступал с сообщениями о путешествиях Пржевальского уже на заседаниях этого общества. Именно Михаил Иванович первым познакомил мировую общественность с исследованиями путешественника из «Московии».

«Я рад очень, – писал Венюков Пржевальскому в апреле 1877 г., – что в течение зимы, которую провел в Париже, мог сообщить известия о Вас тамошнему Географическому обществу»[219].

В другом письме, готовясь к географическому конгрессу в Венеции, 6 (18) февраля 1881 г. он писал из Женевы: «Свободно избрав себе службою России обязанность знакомить Европу с тем, что у нас, в научном мире, делается замечательного, я рад сказать на родине Марко Поло, что его главный продолжатель – мой соотечественник, из „Московии“. Очень жалею только, что Вы сами не явитесь на конгресс в Венецию».

М. И. Венюков выступал в географических обществах Женевы, Парижа и др., в Парижской академии сам, а также привлекал к сообщениям о путешествиях Пржевальского местных ученых.

«Сегодня я условился с одним членом института[220] представить книгу [Французской] Академии наук в будущий понедельник. По уставу Академии библиографические сообщения в заседаниях не допускаются, но для Вашего сочинения, по причине его высокого интереса, будет сделано исключение, на что и получено уже согласие председателя» (июнь 1883 г.). «В Географическом обществе теперь вакансии, в Академии наук тоже заседания почти пусты, но недели через три в последней станет люднее, и тогда я, по возвращении домой, постараюсь завербовать какого-нибудь знакомого академика, чтобы он принял на себя доклад о Вашей книге ученому синклиту» (август 1888 г.).

М. И. Венюков публиковал обзоры о ходе экспедиций Пржевальского, их результатах в научных изданиях, переводил на иностранные языки отдельные разделы его произведений. «Здешние географические общества были, конечно, извещаемы мною своевременно о всех главных обстоятельствах Вашей экспедиции, поэтому Монуар (секретарь Парижского географического общества) написал о ней в своем годовом отчете несколько страниц гораздо более чем о какой-либо другой, во всех частях света, хотя бы то была экспедиция французская» (декабрь 1885 г.).

Очевидно, что благодаря представлению Венюковым работ Пржевальского Парижскому географическому обществу и Академии наук Николая Михайловича наградили Золотой медалью Парижского географического общества, о чем его известил знаменитый географ В. А. Мальт-Брюн, приглашая приехать в Париж. Министерство народного просвещения, духовных сил и изящных искусств (Ministre de l'Instruction publique, des Cultes et des Beaux-arts) избрало Пржевальского сотрудником по народному просвещению и наградило в 1876 г. орденом Академических Пальм (l'Ordre des Palmes académiques) (1876). Большую Золотую медаль Итальянского географического общества (1885) Пржевальский получил, как предполагал Венюков, «по почину» П. А. Чихачева, живущего во Флоренции. «Во всяком случае, сомневаюсь, что идея вышла из Петербурга: тамошние мокрицы и без того полны такой зависти к Вашей славе, что постоянно делают против Вас вылазки из своих щелей».

М. И. Венюков не только занимался популяризацией деятельности Пржевальского, но и помогал ему. Например, он посылал Николаю Михайловичу новейшие карты исследуемых Пржевальским районов, выходящие во Франции и Англии, статьи и работы зарубежных ученых и путешественников по Тибету, Китаю и другим странам. По мнению доктора географических наук В. А. Есакова, «Венюков оказал непосредственное влияние на разработку плана и ход четвертого путешествия Пржевальского. Пржевальский прошел именно тем путем, который был рекомендован Венюковым». Наверное, Николай Михайлович полностью разделял взгляд Михаила Ивановича, который считал, что «не стоит ограничиваться мелкими экскурсиями, хотя бы они были очень плодотворны для естествознания, нужно кроить вещи на широкую ногу и стараться охватить возможно большее пространство. И в этом смысле на Ваш план нельзя представить возражений» (июнь 1883 г.).

Венюков предполагал, что в 1888 г. Пржевальский отправится в Амурский край. «Мне, однако, сдается, что Вы поедете, и именно в Хинганский хребет, Маньчжурию и Уссурийский край восточнее Уссури. Правительству сведения об этих местностях, собранные не новичком, а зрелым и опытным путешественником, по-моему, необходимы. Ведь не довольствоваться же ему предложенными дипломатией английскими реляциями о современном состоянии самой важной нашей азиатской соседки Маньчжурии?» Однако предположение Венюкова не оправдалось[221].

После некоторого отступления вернемся к книге Н. М. Пржевальского «Путешествие в Уссурийском крае».

«На моих плечах лежали две ноши, – писал Пржевальский, – из которых первая, т. е. служебная, как, безусловно, обязательная, часто действовала не совсем выгодно относительно другой. Для человека, связанного службой, и, следовательно, лица ответственного, каким был я, дело личных исследований и дело науки поневоле подчинялось служебным расчетам и требованиям, а поэтому часто не могло быть настолько полным, насколько того желалось с моей стороны» (Пржевальский, 1870а, с. 1–2).