Читать книгу Симеон Сенатский и его История Александрова царствования, или Я не из его числа. Роман второй в четырёх книгах. Все книги в одном томе - Николай Rostov - Страница 13

Эта операция получила название «Комариное цоканье» и во всех военных учебниках по стратегии и тактике отмечена как блестящий пример наведения ужаса на противника малыми, комариными средствами.

И от этого комариного «цоканья» Европа в ужас пришла. Разумеется, это «цоканье» в нужное время и в нужном месте должно было произвесть.

Автор сей операции неизвестен.

Келер. Ведомство (Сто лет под грифом «совершенной секретности»). М., 1907 г. С. 93

Как же, господин генерал, неизвестен? Автор «Комариного цоканья» граф Большов!

От экипажа требуется, чтобы он представлял такой вид, точно все его части срослись вместе, никакое сотрясение, никакие толчки не должны отзываться на нем. Когда карета опрокинется, то лак на некоторых местах непременно сотрется, но сам кузов или стенка должны выдержать это падение, как панцирь – легкий ружейный выстрел. Каждый экипаж должен быть поэтому так изготовлен, как если бы ему на каждом шагу угрожала катастрофа. Если фабрикант не в состоянии выполнить такой работы, то пусть тогда и не претендует на звание каретного мастера.

Князь С. П. Урусов. Книга о лошади. 1911 г. (Глава XIV «О езде в упряжи»)

Зябко гулок звук от конских копыт в утренней тишине и тревожен. А если он в тысячу кавалерийских копыт, то и грозен!

И невольно у проснувшегося от этого гулкого цоканья мысли такие же тревожные и грозные в голову лезут.

Куда это полк вдруг выступил?

Не на войну ли часом?

Непременно на войну!

Куда же еще в такую рань, если не на войну?!

И Конногвардейскому полку приказано было выступить в четыре часа утра – и проехать по улицам петербургским под окнами посольств иностранных.

И полетели во все части света дипломатические депеши послов, перепуганных конногвардейским цоканьем!

Потом послам, конечно, разъяснили, что зря они перепугали себя и всю Европу. Полк Конной гвардии не на войну выступил. А что в такую рань, так путь до Соловков долог, а по холодку утреннему приятен.

Послы, как всегда, не поверили.

Зачем на Соловки полк послан?

Почему именно этот полк, а не пехотный, например, Измайловский?

И пришлось тогда государю императору нашему самому послам разъяснить: «С комарами воевать в конном строю сподручнее!»

Сию шутку по достоинству оценили у нас в России. Оценили ли в Европе? Вряд ли. Но это не важно. Важно то, что полгода послы от любого цоканья утреннего просыпались и в окна тревожно выглядывали: не полк ли какой еще кавалерийский в поход выступил? Если выступил, тогда точно – на войну!

А граф Большов в тот день, часом позже, с тишайшей предосторожностью, в отличие от Конногвардейского полка, из дома выехал на свое Соловецкое богомолье. И путь окольный выбрал через Тверскую губернию.

Карета у него была превосходная. За одну только разрисовку герба на карете живописцу Брулову было заплачено 200 рублей. Умолчу обо всех остальных тратах. К тому же, дорогие мои читатели, если дорога дрянь и погода гнусная, то и в хорошей карете натерпишься.

Но с погодой графу повезло, да и дорога из Петербурга в Москву была превосходная. Пленные турки с англичанами после шестого года ее в порядок привели. И до Выдропужска он с большим удовольствием и комфортом доехал, коротая время за чтением французского романа или созерцая мирные дорожные пейзажи, бегущие за окном.

И после Выдропужска с ним ничего особенного не случилось. Правда, то место, где фельдъегерей злодеи жизни лишали, он с содроганием миновал.

«Хоть бы памятный знак поставили, ироды! – подумал осуждающе, но тут же вспомнил, что согласно его следственному докладу фельдъегеря в доме корнета Ноздрева сгорели – там памятный знак им и поставлен. И вздохнул тяжко: – Мистификация сплошная, а не История! Вот и верь после всего этого летописцам и Карамзину».

При чем здесь, замечу, летописцы наши и Карамзин? Ведь сам же он руку приложил к Истории нашего Отечества! С него, графа, как говорится, и спрос. И с него, будьте уверены, спросят, и спросят строго. Но это так, к слову. Истины исторической ради. Продолжим описание дорожных приключений графа Большова.

Проехав с версту, успокоился, даже задремал и чуть поворот – проселочную дорогу, что вела в поместье князя Ростова, не проспал.

Но когда его карета с главного тракта Российской империи Санкт-Петербург – Москва на дорогу эту съехала, охватила Мефодия Кирилловича необъяснимая тревога, а один придорожный куст его даже в ужас привел.

Что ему в том кусте померещилось?

Подумаешь, тенью кто-то вылетел из-под этого куста. Поди, птица какая большая или зверь какой – не разбойник же!

Но он пистолеты дорожные из шкатулки достал, курки взвел – и пожалел, что от конвоя отказался. Не хотел привлекать ничьего внимания, особенно – Павла Петровича. Уж точно бы тот, узнай – куда он едет, устроил бы ему дорожные приключения почище фельдъегерских! И никакой конвой бы не помог. И скажем откровенно, что Конногвардейский полк на Соловки для того был послан, чтобы Павла Петровича отвлечь, чтобы под шумок, так сказать, под утренний конногвардейский цокот выскользнуть незаметно из Петербурга.

И выскользнул ведь. И всего три версты оставалось ему проехать до княжеского поместья, как вдруг раздался ружейный выстрел!

Мефодий Кириллович выглянул из окна кареты – и настоящий ужас охватил его!

– Гони! – крикнул он кучеру диким голосом, а сам… спрятался в глубину кареты. Нет, чтобы, как Порфирий Петрович, точными выстрелами осадить разбойничий пыл злодеев.

Вот это место из моего романа первого «Фельдъегеря генералиссимуса», где Порфирий Петрович этими выстрелами осадил злодеев. Привожу его потому, что поближе хочу познакомить не читавших тот роман с ним, нашим Великим Пророком – Порфирием Петровичем Тушиным, главным героем всех моих романов. Скоро, очень скоро ворвется он в наше повествование – и времени не будет у нас разъяснять, кто он и откуда, кто таков!

Разбойников было трое, а пистолетов два. Необходимо было проскочить раньше разбойников то место, где они намеревались перерезать им путь.

– Проскочим, будьте покойны, Порфирий Петрович, – угадал Селифан мысли капитана артиллерии в отставке.

А разбойники приближались все ближе и ближе. Уже были слышны их гортанные выкрики.

– Да стреляй же, Порфирий! – не выдержали нервы у Селифана.

Порфирий Петрович даже не шелохнулся. Плавно, не целясь, он нажал на курок пистолета, который держал в правой руке; потом положил его себе за спину и сказал громко Селифану:

– Заряжай!

– Да как же!..

– Заряжай, – повторил еще раз Порфирий Петрович и переложил из левой руки в правую руку второй пистолет.

Первым же выстрелом он угодил в грудь лошади первого разбойника, вырвавшегося чуть вперед, и она рухнула на скаку на бок, придавив собой седока. Остальные два разбойника даже не посмотрели в сторону своего упавшего товарища, и один из них прицелился в Порфирия Петровича – и выстрелил!

Пуля просвистела возле его щеки. Слава богу, не попала ни в Селифана, ни в лошадей.

Вторым своим выстрелом Порфирий Петрович снес стрелявшему с головы мохнатую кавказскую шапку и, пожалуй, не только ее. Потерявший шапку взмахнул руками и, опрокинувшись на спину, вылетел из седла. Одна его нога застряла в стремени, а лошадь, метнувшись в сторону, понеслась по полю, волоча по снегу его разбойницкое тело.

Третий разбойник тут же осадил своего коня и повернул назад. Видно, наглядный урок, продемонстрированный Порфирием Петровичем только что двумя выстрелами, остудил его разбойничий пыл.

Вот как надо с разбойниками поступать, а не в глубину кареты прятаться, в бархат диванный вжиматься и с замиранием сердца слушать за своей спиной заливистый лай гончих псов!

Впрочем, может, и хорошо, что так вышло? Вдруг бы граф с перепугу попал в того, кто на дорогу выехал и ружье свое охотничье в воздух разрядил, приветствуя дорогого гостя.

Но не будем гадать. Время покажет, хорошо ли, плохо ли вышло, что граф не подстрелил того охотника на проселочной дороге. Ведь принял он его не за охотника, а за разбойника с большой дороги.

И чуть не убился, когда его карета опрокинулась с моста.

Слава богу, что карета выдержала тот «легкий ружейный выстрел», о котором князь Урусов написал в своей книге. И сам он, выброшенный в окно, полетел в ров, выкопанный князем Николаем Андреевичем Ростовым по всем законам фортификации еще в прошлом, восемнадцатом веке.

За рвом, после смерти князя, должного присмотра не было, и он, когда-то выложенный гранитным камнем, зарос бурьяном и крапивой (гранитные плиты растащили по дворам окрестные крестьяне).

Это, наверное, и спасло графа.

Матерясь, он выбрался из рва – и побрел, как в бреду, к княжескому дворцу.