Читать книгу Рай одичания. Роман, повести, драмы и новеллы - Николай Серый - Страница 13

В солнечный день Эмиль, гуляя в чёрном плаще по городу, пришёл к ресторану Киры. Здание понравилось Эмилю, и он решил описать его в своей повести. Он уселся на скамью под платаном и начертал в записной книжке:

«Ресторан построен был в форме греческого креста и летом, окружённый платанами, казался их общим белым цветком. Закатное солнце золотило его купол. Весною ресторан казался домом невесты накануне свадьбы, зимою – жилищем вдовы, осенью – кладбищенским храмом. В этом здании не должен быть ресторан. Нельзя флорентийское Сан-Джованни превращать в притон…»

После раздумий он приписал:

«Искусство делает порочных людей ещё гаже…»

Он сунул записную книжку в карман и встал со скамьи. Он стоял, насвистывая, перед фасадом здания, пока не услышал сзади шум машины. Эмиль обернулся и узрел белый роскошный лимузин с красавицей за рулём. Красавица в голубом пальто вышла к Эмилю и задорно спросила:

– Зачем в ресторан мой так рано? Может, работу ищите? Охранником… Как зовут?

– Эмиль.

– Кира. Вы ночью уже бывали здесь?

– Нет.

– Сегодня приходите… даже без денег…

– Я богат… и отдыхаю здесь…

Он поцеловал ей запястье и пошёл прочь от ресторана. Она смотрела ему вслед и думала:

«Щеголь этот будет великолепен в моей квартире. Похож на поэта-декадента. Введу в моду новый стиль: декадентский…»

Ночью они пили шартрез и ели дичь в кабинете наверху, откуда был виден зал. Кира была в розовом коротком платье с вырезом на груди, Эмиль – в серой шёлковой одежде. На сцене видел он Лизу в ярко-голубом сарафане, певшую по-английски под рокот струнных инструментов.

И небрежно он осведомился о певице, и Кира, слегка ревнуя, сказала ему, что балуется Лизой сельский поп из Волчьего Дола.

– Неужто шалунишка-священник очень смазлив? – спросил Эмиль.

– И старый, и дряблый. Для Божьей благодати, наверное, она кувыркается.

«Так почему Лиза со мной брыкалась и шарахнулась прочь?» – изумлённо подумал он.

– Не понимаю я выбор её, – молвила Кира, – хоть и сама я не ханжа, а пассия здешнего мэра. Она же – его дочь, и теперь она барахтается у меня ради денег.

Он хмыкнул и осклабился.

– Но резоны и польза в моей связи с мэром есть, – заметила Кира, – ведь моё всё это.

И она шевельнула пальцами, словно мусоля денежные купюры.

– Пожалуй, – согласился он.

– Едем ко мне, – предложила она, и согласно он кивнул…

У неё дома встретила их её дочь и, всё поняв, шмыгнула в свою комнату…

Вальяжная хозяйка уселась на диван, и Эмиль, стоя перед нею, возненавидел её. И всё же он вожделел к ней; казалась она ему очень на него похожей. «Я вёл бы себе так же, – подумалось ему, – будь я важной дамой. Кира – нравственный мой двойник, но с женским телом…»

Она его спросила досадливо:

– Почему не идёшь ко мне?

– А в тебе нет нежности.

– Зачем она тебе, если во всём покорным будет моё тело?

И улыбнулась она дразняще, и он, стоя перед нею, думал о том, что сам он с такой вот ухмылкой оценивает блудниц.

С его сознанием происходило странное: вдруг он начал воспринимать себя женщиной, облачённой для маскарада в мужские одежды. Он сел, наконец, рядом с нею и прижался к ней. И пнула она проказливо его плечи и, опрокинув его навзничь, ринулась на него. И мнилось ему тело её гораздо крепче и крупнее, чем было оно в действительности. И вдруг ему подумалось: «Сейчас себя воспринимаю я женщиной, но разве я баба? Значит, могу я себя считать даже гением, не будучи им. Неужели я ошибался в восприятии самого себя? Но кто же я такой?..»

И свершил он нежданное для себя: он, урча и багровея, скинул её на ковёр и встал над нею, и когда гневно вскочила она, ударил её кулаком в живот. И она рухнула ничком, и любовался он мелкой дрожью её плоти, пока оба разом не устремились они в распахнутую дверь спальни… И уподобилась в постели их взаимная страсть нервическому припадку; затем долго они лежали нагие во мгле на простынях и молчали…

Кира спросила, наконец, пугливо и вкрадчиво:

– Почему ты побил меня?

– За вельможного хахаля, – соврал он.

– Но я лишь пользуюсь его любовью. Если бы тебе сулили богатство и власть за ночи с дурнушкой, разве отказался бы ты? Особенно, если б знал, что иначе обретёшь успех только через дюжину лет. И связь эта постылая возникла ещё до знакомства с тобою. И тебе не надо ревновать. Не человек он более.

– А кто же? – спросил Эмиль, опираясь на локоть.

– Ступенька в иерархии правителей. А ты ведь чарующе-живой. И тебя я простила. Готова нищей в шалаше быть ради тебя, хотя всегда боялась бедности.

И он, самодовольный, не усомнился в этих её словах, и, прижимая голову её к своей груди, он думал:

«Приятен мне страх её предо мною, как признание моей власти. Мою власть могут признать добровольно, если буду я высказывать верные мысли. Но ведь не нужны богатому и властительному нашему сословию верные мысли, они – в ущерб ему, и не смею я порвать с ним и стать отщепенцем. Мой народ мне уже бесполезен, и далёк я теперь от него… Моему сословию требуется моя жестокость для защиты его интересов, и поэтому я невольно свирепею. Не преуспеть нам без суровости, не выжить… Всё сильнее привлекает меня власть… не потому ли, что моя ценности, как личности, уменьшается?..»

И вдруг себе объяснил он причину, по какой ударил он Киру.

Ударил он её, мол, потому, что постиг наитием её духовную свободу, которую он сам уже почти утратил. Кира ему казалась способной претерпеть ради своей любви и нищету, и лихолетье, предав своё властительное сословие. И хотя Эмилю было приятно, что Кира готова ради него на неприкаянность и мытарства, но ведь и бесила столь незаурядная духовная свобода. И, кроме того, такая свобода казалась ему опасной для их сословия. И мнилось ему, что хотел он кулаком своим лишить Киру опасного для их сословия вольнолюбия.

Эмиль совершенно забыл, что недавно Кира ему казалась нравственным его двойником с женской плотью. Но появилось у него отвращенье к самому себе, а затем и к ней, и готов он был вновь её ударить…

Он проворно вскочил и начал одеваться, и запалила она спичкой свечу под иконой у своего изголовья. Затем обулась Кира в тапочки с бахромой и облачилась в белый ворсяной халат. В прихожей они простились с поцелуями, и он ушёл, хлопнув дверью. Кира возвратилась к себе в спальню, где и задула оплавленную свечу. Затем проглотила она пилюлю для сна и, скинув на пол халат, легла в постель…

Эмиль вернулся в гостиницу пешком и, быстро раздевшись, рухнул в постель. И снились ему: и дряблые щёки, и пот на лице, и хлопья туши на ресницах, и пальчики в соусе, и пятна на платьях, и окурки, и объедки, и шкалики с мутной водкой, и солдатские фляжки и котелки… Эмиль себе снился развязным и седым брюзгою… И утром мнил он вещим этот сон…