Читать книгу Исповедь мага. Роман в четырех частях - Николай Солярий - Страница 4

Кто зачем приходит на кладбище: одни со скорбью провожают в последний путь близких и знакомых, другие приходят помянуть усопшего и поправить могилу, кто-то торгует живыми и искусственными цветами и венками; не чистые на руку людишки являются сюда, не боясь греха, украсть с могилы дорогой и красивый венок и затем перепродать его у ворот другого кладбища. Но в основном на кладбище безлюдно. Я же попал сюда не по перечисленным мною причинам и даже не в качестве покойника.

Знакомая продавец из нашего гастронома, зная меня как бывшего фотографа, попросила отснять похоронную процессию безвременно ушедшей свекрови. Без всякого энтузиазма я дал согласие. Отказать ей не мог, поскольку она частенько снабжала меня дефицитным товаром из-под прилавка.

Захватив свой старенький «Киев», я прибыл по назначенному адресу и в разных ракурсах сделал несколько снимков усопшей и её провожающих. Решив уже уйти, подошёл к заказчице сказать ей об этом, но она попросила меня задержаться ещё и съездить с ними на кладбище заснять погребение; не все родственники смогли приехать: из-за болезней или дальней дороги, тогда хотя бы по фотографиям будут иметь представление об этом мрачном событии.

Ехать в катафалке с гробом мне не очень то хотелось, и я попросил музыкантов взять меня в свой автобус. Как только машина тронулась с места, мрачные лица музыкальной команды просветлели, а узнав, что я не родственник покойной, засыпали меня циничными шутками. Трубач с отёкшим лицом назидательно говорил:

– Если ты, парень, хочешь срубить хорошие бабки за такую работу, первого своего покойника во время прощания должен поцеловать в губы. Поверь, примета такая, мы все через это прошли и сразу же деньги лопатой грести стали.

Барабанщик – может было бы правильно назвать его ударником, – внешне мало отличавшийся от трубача, утвердительно кивнул головой и добавил, что целовать нужно непременно взасос. Сам я, не лишённый чувства юмора, дал согласие на это и даже пообещал поделиться своим калымом за совет, если любой из них наглядно покажет, как это делается. Вот за этими неуместными шутками незаметно быстро автобус довёз нас до места захоронения.

Музыканты с обшарпанными, как они сами, инструментами выбрались наружу уже со скорбными лицами и честно взялись отрабатывать свою зарплату. Раскрыв футляр фотокамеры, я сделал несколько снимков и вернулся в музыкальный автобус. Родственники разносили кутью, наливали водку, просили помянуть покойную. Мне не хотелось принимать участие в этой процедуре – я не люблю сладкие каши и пить водку в жару, тем более при жизни я не знал покойницу, но чтобы не обидеть присутствующих, взял шоколадных конфет. Музыканты вернулись в автобус с горящими взорами; у троих из пяти в руках, кроме музыкальных инструментов, по бутылке водки, колбаса и конфеты в кульке. Мне стало понятно: возвращаться будем с песнями. Чтобы избежать всего этого, я по-английски, не попрощавшись, покинул машину, решив добираться до дома городским транспортом.

Я не спеша шёл по кладбищенской дорожке и рассматривал всё, что меня окружает. Это кладбище мало чем отличается от других: крашеные и ржавые оградки вокруг могильных холмиков стоят настолько плотно друг к другу, что почти невозможно протиснуться между ними; металлические пирамидки, увенчанные пятиконечной звездой или крестом, забытые, провалившиеся и свежие, ухоженные могилы. Разглядывая памятники, читал имена и даты и пришел к такому выводу: рано ушедших из жизни молодых ничуть не меньше пожилых и стариков, если не больше.

Почти у самого выхода, за старенькой деревянной оградкой, на скамеечке сидела пожилая, не очень опрятная женщина.

Рядом с ней на тёмном платочке, разостланном тут же, на скамейке, лежала скромная трапеза – ломоть чёрного хлеба, пучок зелёного лука с большими белыми луковицами и небольшая горка соли. «Вот нищета, – подумалось мне, – помянуть людям не на что».

На ходу укладывая фотоаппарат в сумку, на дне которой увидел пару конфет, которыми меня угостили только что.

Тут же повернул я назад и через оградку протянул конфеты сидящей женщине.

– Помяните усопшую рабу Марию, – произнёс я.

Женщина подняла опущенные веки, несколько секунд смотрела на меня.

– В этот день я не ем сладкое, оставлю их на другой раз, – и, приняв из моих рук конфеты, убрала их в хозяйственную сумку.

– Дело ваше, как хотите, – с каким-то чувством удовлетворения сказал я ей, собираясь тут же уйти.

– Подожди немного, не торопись, помяни и ты брата моего, – и, свернув перья лука жгутом, макнула их в соль; другой рукой отломила кусочек ржаного хлеба.

Я прекрасно понимал, что с запахом лука мне придётся входить в городской автобус, тем не менее, что-то меня удержало от отказа, наверное любопытство.

Взяв из её рук жгутик лука, словно рюмку с водкой приподняв его вверх, как бы для тоста, собрался произнести известную фразу:

«Упокой, Господи», переведя взгляд на памятник: чтобы прочесть имя покойного, но не увидел никакой таблички и надписи. В общем-то, это был не памятник, а просто обтёсанное топором брёвнышко.

– Что же вы даже надпись не сделали?

Колдун он был, знал все заговоры и привороты, гангрену лечить мог и по ночам летал. Никогда свиней не держал, а двор весь поросячьими следами истоптан, видно оборотнем был. А уж какие мученья перед смертью принял, никакому врагу не пожелаешь: пять дней по полу катался, криком кричал, рубаху на себе всю изорвал. По деревне днём ходить страшно было, всё тучами затянуло, ветер со всех деревьев листья посрывал, собаки из своих конур не вылазили, про ночь и говорить нечего, в усадьбах ворота стонали. Хорошо, кто-то из соседей надоумил дверные косяки выломать. Так и сделали, успокоился он сразу и дух испустил. Книгу его кожаную, про магию, я в печи сожгла, из трубы дым валил чёрный. На деревенском кладбище хоронить запретили – девай его куда хочешь, а нашу землю не оскверняй. Вот с роднёй привезли его сюда и всякими неправдами схоронили тут. Попа пригласили, хотели отпеть по-христиански, рассказали ему всё, но батюшка отпевать отказался и вместо креста велел кол осиновый вбить. Перечить ему не стали, срубили неподалёку осину, кол затесали, вот и стоит он по сей день.

Поговаривают такое: кто кол вытащит и кровью своей ямку из-под кола окропит, получит в награду его способности, но тут якобы целая церемония должна быть, нужно знать – какой день недели, под какой праздник и в какую луну. Но вряд ли найдётся такой, безумным нужно быть – решиться на это.

– Ну и историю вы мне рассказали, неделю теперь точно спать не буду. Всего вам доброго, бабуся.

Распрощался я с ней, что-то не по себе мне стало, жутковато как-то, вокруг никого, и поспешил на остановку.

Только в автобусе я обратил внимание, что в руке держу пучок лука, обмакнутого в соль.