Читать книгу Вот ты какая, Россия - Николай Талызин - Страница 6

* * *

Болел Витя долго и тяжело. Фельдшер из района несколько дней просидел в доме у Зарубиных, опасаясь оставить тяжело заболевшего мальчика. Мать металась, разрываясь, между младшенькой Нюрочкой, больным сыном и колхозной работой. На ноги Витя встал только с первыми весенними ручьями.

Пётр Ильич почесал обрубок ноги, прочертил костылём по полу, встал с табурета и строго проговорил, приняв окончательное, не подлежащее обсуждению решение:

– В пастухи. В помощь Митьке… Тьфу! Дмитрию Трофимовичу…

Дмитрий Трофимович был крепкий старик лет шестидесяти. В империалистическую получил контузию, а поговаривали, что отравился при газобаллонной атаке немцев. Затем побывал в плену у австрийцев. После этих военных злоключений у Митьки появилась странность: он всё время пел и смеялся. Других пороков вроде бы не замечалось: и рассуждал здраво, правда, со своим дурацким смешком, и выполнял любую порученную работу исправно. Но большого доверия ему не было. Да он и не стремился к этому: пастух, так пастух. Рассуждал-то он здраво.

У Дмитрия Тимофеевича была гнедая кобыла лет шести от роду, но её мобилизовали, а пастуху выделили старого Витиного знакомого смиренного Рубина. А подпаску лошадь не положена: молод, за стадом бегом успеешь.

Стадо становилось заметно меньше, фронт требовал всё больше и больше. Колхозное и деревенское стада объединили в общее, а затем и телят, и коз, и овец, и коров свели в одну отару.

Летом пасти скотину было одно удовольствие. Луга скосили не все: во-первых не хватало сил и техники, во-вторых, скармливать сено некому. Стадо набиралось на сочной луговой траве быстро, и если бы не шебутные козы, то полдня можно бы лежать на берегу реки близ водопоя. Но эта скотина, создание сатаны, ни на минуту не успокоится. То залезет на самый крутой обрыв, чтобы сжевать сухой стебелёк полыни, то вскарабкается на наклонённый ствол старой плакучей ивы, чтобы ущипнуть едва не касающийся воды листок, при этом ни на миг не приляжет: будет искать недоступный, но так манящий корм, хотя вокруг полно сочной травы. И мало бы было беды, если только сами козы, эти чёртовы твари, лезли на безрассудные подвиги. Но за ними, влечённые стадным инстинктом, вставали овцы, затем телята, и лишь взрослые коровы, протяжно трубя, оставались на берегу, удивлённо водя большими глазами: мол, куда это вы все? Тут не зевай – заворачивай назад. Иначе разбредутся по лугу, залезут в посевы, а то и в огороды. Тогда не избежать скандала. Но всё равно летом хорошо в пастухах: природа, свежий здоровый воздух, купающаяся и рыбачащая малышня поможет завернуть стадо, загнать упрямых и отстающих животных.

Виктор лежал на тёплом песке и одновременно наблюдал и за стадом и за небом. В небе происходили интересные события. Всё чаще и чаще стали пролетать тяжёлые машины с жёлтыми крестами. А вокруг ревущих бомбардировщиков шныряли фашистские истребители. Те иной раз проносились так низко, что можно было различить номер и всевозможные рисунки на фюзеляже: бубновые тузы, стрелы, львиные и птичьи головы с угрожающе раскрытыми пастями.

– Эти пошли на Сталинград. А вчера, наверное, возвращались с Куйбышева или Сызрани. Высоко пошли. Говорят, и Саратов бомбят, Крекинг хотят поджечь и мост через Волгу. Да и Комбайну достаётся. Там, на Комбайне, опять же говорят, наши начали новые истребители делать. Эх, пальнуть бы по гадам!

И, словно прочитав мальчишеские мысли, из-за дубового пролеска врезалась тройка краснозвёздных соколов в строй фашистских стервятников. Заметались тяжёлые машины, заревели, завыли моторы, загорелись тузы, кресты и прочая нечисть: один, второй, третий… Но и краснозвёздный вдруг взревел, дёрнулся и камнем упал за рекой, подняв огромное чёрно-красное пламя, достающее голубое небо.

Два оставшихся смельчака, едва не касаясь земли, стали уходить на Восток. Но и немцы, потеряв строй, убрались на Запад. Жаль, что наши не победили, но немцам всё-таки досталось здорово. Лётчик наш сгорел, а ведь это чей-то отец, сын…

Промелькнуло лето. Посерело небо, набухли и расползлись дороги. На трудодни выдали муки, зерна, немного подсолнечного масла. Окончательный расчёт Пётр Ильич обещал после Нового года. Но и так Виктор почувствовал себя кормильцем семьи. Хоть и не полностью заменил отца, но старается, работает, заботится о семье.

В ненастный осенний вечер, уже пригнав стадо, обнаружили недостачу коз и трёх бычков. Пока ещё раз пересчитывали, козы, дьявол их сотворил, явились сытые и довольные. Дороги домой не потеряли. А бычков нет. Хочешь, не хочешь, а надо идти искать.

Витя прошёл водопой, обшарил овраги, пробежал вдоль лесополосы, вернулся к убранным полям – бычков нигде нет. Хоть плачь. Взошла луна. И где-то на склоне Шатровой горы в нескольких километрах от полей стали видны три тёмные точки. Витя со своим пастушеским посохом двинулся к подножью горы.

Пройдя пролесок, Витя вышел на дорогу, проходящую вдоль подножья горы. Навстречу ему спускались не три силуэта, а намного больше. В трёх угадывались телята, а что же это? Веером за потерявшимися животными двигались фигуры помельче. Вот они приближаются, ага, телята, завидев подпаска, кинулись бегом, а это… Это ж волки!

– А-лю! А-лю-лю! – закричал Витя, замахал посохом и не знал, что же ему делать? Бежать навстречу телятам? Или ждать на месте?

Волки, почуяв и услышав человека, отстали от бычков, но не остановились. Вот осталось телятам совсем немного. Вот они уже рядом. Но и волки здесь, стая хищников веером охватила телят и за их маленьким спасителем замкнула круг. У Вити от ужаса стянуло кожу на затылке, и высыпали мурашки на животе. Во рту стало сладко и горько одновременно.

– У-лю-лю! – закричал мальчишка.

– Му-у-у, – затрубили телята, вытянув шеи.

– У-лю-лю! У-лю! – застучал посохом о землю возле носа волка Витя.

– У-у-у-у, – беспрерывно тянули испуганные животные, ещё сильнее задрав морды.

Витя вновь взмахнул палкой, но волки не расступились, он ещё сильнее замахал посохом перед хищной пастью. И вдруг волк взметнулся, слёту перекусив сухую трость. Витя растерялся и швырнул в зверя огрызок. Хищник рванулся и впился клыками в рукав фуфайки. Зубы кровожадной пасти не достигли тонкой руки ребёнка, завязли в свалявшейся вате.

– У-лю-лю-у-у-у! – дико заорал Витя, – У-лю-лю-у-у-у!

Но хищники осмелели и стали поочерёдно налетать на мальчика. С правой коленки текла кровь на подмёрзшую дорогу. Зверь вырвал штанину, прокусил кожу на ноге.

– А-лю-лю, – уже плакал Витя. Фуфайка превратилась в кровавый кусок ваты. – У-лю-лю, – последний раз прошептал пастушок, защищавший вверенную ему скотину, – у-лю…

Закружилась голова, перед глазами стояла, сверкая клыками, разъярённая запахом крови хищная стая.

– Бах! – прогрохотал выстрел двустволки, следом второй, – Бах! – и треском эхо повторило выстрелы.

– У-ге-гей! Пошли, проклятые, – телега с впряжённым жеребцом слёту остановилась около лежащего Вити, – Зарубин! Виктор, ты?

– Телят спасите. Гоните в деревню, – спёкшимися губами прошептал теряющий сознание подпасок.

– Эти двое сами за нами прибегут. А за третьим, если и вернёмся, то к нашему приезду волки его доедят. Они же не далеко ушли. Чуют верную добычу. Но, пошёл! – взмахнул кнутом запоздавший из района колхозный бухгалтер, – Телят гоните, сам бы жив остался. Кровищи-то сколько.

Раны оказались не тяжёлые. Через пару недель Витя вышел на работу, вернулся опять на конюшню. За лето Зарубин вытянулся, окреп, раздался в плечах. Словом, повзрослел. Ведь ему пошёл четырнадцатый год.

Шла вторая военная зима…