Читать книгу Знак земли. Собрание стихотворений - Николай Тарусский - Страница 1

Запечалясь, в рябиновых бусах

Ты глядишься ко мне в тарантас.

Не прогонит ямщик седоусый

Зычным голосом вдумчивый час.

Ночь беззвездная, месяц несветлый —

Скрип колес – неумолчно родной.

Поворотов дорожные петли

Перепутаны каждой верстой.

Шум березовый молчи не смоет,

Лес в веснушках стоит золотых.

Яснозвукая ночь надо мною

Уронила проселочный стих.

Воздух лунными вдруг хрусталями

Заструился на плечи твои.

Время прошлое стукнуло в память,

Но обратно меня не зови!

Мне рябиновых бус не касаться

И не трогать мне русых волос.

Сердцу новые девушки снятся

И слюбиться с другими пришлось.

Эти девушки в бога не верят,

Им серебряный крестик – запрет,

И они не грустят о потерях

Отшумевших и канувших лет.

До меня они многих ласкали;

Разлюбили и – к новым ушли.

Ты – осенняя! Ты – не такая!

Ты и в детстве не смела шалить!

Мне глаза твои снятся нечасто,

Загрустившие в жизни глаза.

Не от них ли ты стала несчастной

И не смела веселого звать?

Были круты печальные брови,

О которых успел я забыть:

За тобою мне девушек новых

Приходилось немало любить.

Сколько лет я родного не встретил!

В сердце старом – не прежний закал,

Но тебе не родимый ли ветер

О поездке моей рассказал?

Ты, рябиновых бус не снимая,

В тарантас загляделась ко мне.

И от этого ночь молодая

Начинает звенеть в тишине.

Ты от жизни устала, устала

И не любишь ты жизни своей.

Не томи же тоскою бывалой

По родимому близких полей!

Эта грусть, о которой ты пела,

Мне давно отшумела – давно.

Ты по-старому верить хотела

И не смела остаться со мной…

Ночь беззвездная, месяц несветлый,

Скрип колес неумолчно родной.

Поворотов дорожные петли

Перепутаны каждой верстой.

Ты напрасно печалишь мне думы,

Я к тебе никогда не вернусь.

В эту ночь за березовым шумом

Догорай, как осенняя Русь!

Ивняки сережками шептались,

Ночь до неба выпрямила рост.

Месяц плыл за темными плотами

Золотой плавучей мглой волос.

Был далек лохматый пламень ивам, —

Без людей покинутый костер.

Встала ночь, и – перекат бурливый

Мчал реку в невидимый простор.

В шум весла раскапалися искры

Звездных брызг по высини воды.

Смолкнул голос девичий и быстрый

За бугром росистым и седым.

Май и ночь. Весна и водополье.

То – тепло, то – зябко у весла.

Чья весенняя чужая воля

По реке ночной меня несла?

Чей костер зажжен за ивняками?

И какая девушка в ночи

Песнею своей, как огоньками,

Ночь сжигала и теперь молчит?

Не видал… и не увижу вовсе…

Шум весла – и лодку понесло.

Я притих и выгребать забросил,

Положив у ног свое весло.

Чернокудрой девушке ли, русой,

В темь кудрей иль в золото косы —

Звездные нанизывались бусы

Вперемежку с бусами росы?

Молчь реки. А сердце не стихает

И глаза глядят до ивняка…

О Весне тоскую я стихами

Над тобою, майская река!

Вечер пал на плечи смуглых пашен

Тишиной березовой весны.

Стала жизнь невозвратимо нашей,

И хотелось жить до седины.

Ветер пел, тревожился осинник

И на луг просеялась роса.

Сник закат за медленные сини,

За глухие смутные леса.

Час в любовь струился тишиною,

Жизнью теплой налилась ладонь.

С той весны ты сделалась женою,

И с тобой мы через жизнь идем.

Верим мы глазам и думам нашим,

Радуемся жить до седины.

Вечер пал на плечи смуглых пашен

Тишиной березовой весны.

По-девичьи густыми волосами

Упавший месяц путал стрель реки,

Касался дна стремглав за ивняками

И выплывал в засонье осоки.

Зной соловьев кострами побережий,

Острей воды, струился по ночам.

Опять весна, такая же, как прежде,

И ночь весны, что встретилась вчера.

Мне ветер был знакомый не по разу.

Он полуспал иль вскакивал в размет.

Домчав небес в надоблачные лазы,

Огнями звезд пестрил круговорот.

В густую тень тепло вздыхали травы,

Свевая дождь осыпавшихся звезд.

Ночь напролет по-разному лукавит

То золотой, то черной мглою кос.

От месяца душисто золотится;

Затонет месяц – ночь опять черна.

И пусть лицо опахивает птицей

Крылатый сон, она не хочет сна.

Полутаясь в затишьи соловьином,

Она горит, как девушка весной.

И с зимних дум оттаивает льдины

Девическою теплою косой.

До губ моих касается, доверясь, —

Так целовала в прошлогодний май…

В ночном лесу зашевелились звери,

Невидимые, словно тьма сама.

Барсук ли, еж стремятся к водопою?

Расщелкался ли в ивах соловей?

Который раз целуется со мною

Живая ночь, любовницы живей?

Ночь – девушка, знакомая так долго,

Изученная мною наизусть,

Любимая!.. Зачем же втихомолку

С тобой пришла и защемила грусть?

Не первый год как слушать я доволен

Шум задышавшей юной теплоты…

Но вспомнилось… я старой думой болен,

Доступной всем, как радость или стыд.

Струится час журчанием певучим

Под соловьиный голосистый гром.

Я думами про смерть свою измучен,

А смерть чужую чувствую ногой.

Чужая смерть – сгнивающие пали,

В которых нет зеленого огня.

Они в черед и к сроку догорали,

Чтоб этот гриб их ржавчину поднял.

Закат и ночь. День в звуках до отказа.

Звук умирает, никнет, что ни ночь.

Но разве дням, не отдохнув ни разу,

Звучать и петь без этой смерти смочь?

И как вкусна малина на погосте,

Которую садовник не ласкал…

Умрет отец, истаскивая кости…

Дом – сыновьям, а для него – доска.

С плеч головы не отряхнуть заране.

Есть польза и от мертвого орла.

Всё мертвое для новой жизни встанет,

И смерти нет, что жизни немила.

По-новому, но для живого брызнет

И после смерти солнечная ясь.

Всё числится в регистратуре жизни,

И капельке бесследно не пропасть.

И так, и этак. Новое за новым.

Чтоб жить другим, кончается одно.

Лен умирает для мотков суровых,

А из мотков родится полотно.

Перед зарею в безголосьи птичьем

Стучит рыбак веслом невдалеке.

Твой поцелуй росистый и девичий

И на губах, и на щеке.

Ночь – девушка! Еще побудь над краем.

Под пальцами твоя теплеет плоть.

Никто… и тот, который умирает,

К тебе любви не может побороть.

Русь осенней проселочной ряби!

Мне тебя не измерить верстой…

Ржавь листвы загребает без грабель

Ветер утренний в чаще лесной.

Бубенцами звенят по-родному

Золотистые стаи осин.

В молчаливую просинь, как в омут,

Дождь рябиновых искр моросит.

Деревенская песня соломы —

По-старинному – грусти полна.

Вот иду я проселком знакомым

Отыскать, где укрылась весна.

Путь далекий, и скучный, и длинный,

Но на этом пути не засну.

Не забыть мне, как май соловьиный

К моему проливался окну.

Я еще молодой и плечистый,

Чтобы в осени тлеть и сгорать, —

Лишь осенние мертвые листья

Жгут безогненный пламень костра.

Мне весна в этой осени скрыта,

И весну я ищу на пути…

В это утро, поселок забытый,

Не грусти – не грусти – не грусти!

Всё равно – так поверилось думам —

Я с весной соловьиной вернусь,

Пусть сентябрь остается угрюмым,

Опечалив безлистую Русь.

Тихозвукая песня соломы

Над деревнею русской слышна.

Вот иду я проселком знакомым

Отыскать, где укрылась весна.

Захрипела кабацкая Русь.

Поножовщина, матерный выклик.

Ты повесился первым и – пусть!

Мы печалиться шибко привыкли.

Перегаром воняет кабак

И кабацкие пьяные думы.

Засинел и заплавал табак,

Затуманив кабацкие шумы.

Будь, оттуда – шнурок и петля.

– Туже! – туже затягивай горло!

Жизнь – такая… такая земля. —

А от водки дыхание сперло.

Мат собачий кровавит глаза

Проституткам, бандитам, поэтам.

Не от спирта ли веришь слезам?

Не от водки ли песня не спета?

Дождь и ночь, не видать синевы.

Над бульваром скучающий камень.

Охмелел, не поднять головы.

Голова тяжелеет стихами.

Жалко, что ли, себя самого?..

Проститутка гнусавит за пивом:

– Как родная деревня живет

– И родные волнуются нивы?

К мужикам я поеду скорей!..

Месяц тучи сгребает без грабель;

И до дна засыпают ручей

Листвяные осенние ряби.

Грусть ночная и… звездная темь.

Каждый кустик доходит приветом.

……………………………………….

– Я, родная, приехал совсем:

– Быть крестьянином,

– А не поэтом.

– Я теперь – не Сережа. Давно

– Я – безбожник и пьяница даже.

Ветер. Кляча. Седое гумно.

Старина. Материнская пряжа.

– Не стучи, о родимая, так!

– Не буди, не ворочай котомкой!

– Я устал, я устал, я устал.

– Сердце высохло веткою ломкой.

Мык теленка. Взблеяла овца.

Березняк и пушистые ели…

………………………………………

– Пей! Ну, пей же!.. Не видно конца.

Вот пришли гармонисты и сели.

– Эй, играй! Эй, играй! Эй, играй!

– В омут, что ли? Веревку да камень?

– Я у водки рыданье украл

– И за это болею стихами…

– Эй, играй!.. Замолчи, негодяй!

– Сифилитик, подлец и убийца!

– Я бутылкой – на верный угад —

– Расшибу озверелые лица!..

… – Скука!.. Скука! Грустить, не грустить!..

– Я – не Разин, Есенин – поэтик…

– Прочь, трепло! Отпусти – отпусти!

– Я не с ними. Я не из этих.

– Финский нож для врагов припасен.

– Эка штука! убить и забыться.

– Гармонист… Гармонист без усов.

– Ты, наверно, давнишний убийца!

………………………………………………..

Ночь… и вышел. Осенняя мгла.

Моросит. У фонарного круга

Кокаином делиться смогла

Проститутка с ночною подругой.

Ветер. Шум телеграфных столбов.

В закружившихся взорах – извозчик.

Он скучает…

– Эй, соня, готов?

– Мчи коней, чтобы скрыться от ночи!

……………………………………………

День за днем выплетают года.

Было – было, да всё отшумело.

И затянут шнурок навсегда,

Вдруг затянут… на горле умело.

Спи, Распятый! Великая грусть

На твое опустилася имя.

Ты ушел безвозвратно и – пусть! —

Русь привыкла грустить над своими.

Только боль, от которой погиб,

Ты оставил в подарок другим.

Твой подарок – твой жуткий зарок —

Русь. Кабак и печаль…

И шнурок…