Читать книгу Александрия - Николай Викторович Игнатков - Страница 2

Серые рваные облака сами по себе или гонимые ветром медленно ползут к горизонту. По ходу своего движения поглощают меньшие, растворяя их в себе, не оставляя следа. А затем сами синей дымкой пропадают за горизонтом, обнажив синее, синее небо.

Вот и наступил 2021 Новый год. Каким он окажется для Александрии? Годом перемен или очередным годом стагнации и топтания на одном месте? Как писал когда-то классик советской России: «Шаг вперед и два шага назад».

Император великой страны Александрия, по размерам и численности населения сравнимой с современной Россией, сидя за рабочим столом, просматривал документы. На отдельных документах делал пометки, на других неразборчивым подчерком что-то писал. В стопке бумаг осталась одна – предложение неизвестного поэта на пяти страницах. Он нахмурил лоб…

– Как могли такую хрень положить ему в папку. Затерялась среди других бумаг или помощники проглядели? – подумал он. Указ №2 «О подтверждении законности состояния». Что я? Я должен подтверждать законность своего состояния? Или мои друзья и близкие родственники? – бросил бумагу на край стола, раздражено бросил следом и папку с бумагами. Поэт хренов. Мне министры не могут просто так предложить… Помощника, который готовил папку, завтра уволю.

Ни я один… За мной уже другие,

В сознании чужом зияет брешь…

И цели были те тогда благие,

Теперь они как забродивший фреш.

Пускают пузыри, гоняя воздух,

И чистоту, и свежесть подавив.

И рельса звон, и колокольный отзвук,

Поднять не сможет мертвых из могил.

Попонкой серой жизнь легла под ноги,

И наступить нельзя перешагнуть.

И там как здесь меня осудят боги,

Я сам себя пытался обмануть.

И знал я все… Прикидывался только.

Не рубанул однажды всей рукой.

И мой замах заметен был настолько,

Пролился обновлением рекой?

Откинувшись в кресле, взял книгу «Наполеон Бонапарт». Открыв её в самом начале начал читать: «Восемнадцатое столетие было временем удивительных человеческих судеб. В неподвижном по видимости мире строгого сословного деления, тщательно вымеренных иерархических ступеней, жестких правил регламентации материальной и духовной жизни неожиданно порядок был нарушен. Люди без роду, без племени, мальчишки, бог весть какими ветрами заброшенные в столицы могущественных монархий, оказывались вознесенными на вершину общества; без каких-либо заметных усилий – так, по крайней мере, представлялось – овладевали умами и сердцами своих современников, становились властителями дум поколения»2.

– Как похожи наши судьбы…, И я заполз на самую вершину государственной власти, о которой не только не мог мечтать, я и думать об этом не мог, и спускаться с этой вершины уже не желаю.

Я сам вскарабкался сюда,

Гонимый безвозвратным чувством.

Со мной состарились года…

Политику равнять с искусством?

Смешно! И в смехе том отрава.

И кто сказать имеет право?

И в мире этом я один,

И царь, и бог, и господин.

Когда вслед за бумагой поэта он бросил папку с документами, папка упала на край стола, бумаги поэта подбросила воздушным потоком и они, поднявшись вверх, прижались к часам, закрыв циферблат, но все, что там было напечатано, на первой странице хорошо читалось. Оторвавшись от Наполеона он сам не желая того вновь прочитал: Указ №2 «О подтверждении законности состояния». Каждый, кто имеет состояние сто миллионов рублей и более обязан подтвердить законность его получения… Задумался…

Ну, сколько раз задумавшись на время,

Я сам себе на верность присягал.

Не рвался я… Всучили это бремя,

Звериный не понятен мне оскал.

Я много лет безудержен в стараньях,

Встаю в заботах с ними и ложусь.

И лучшей жизни также в ожиданьях,

Уйти сейчас? Ну как я откажусь…

– Рехнулся парень, – сказал сам себе и вернулся к книге.

«То были уже не буревестники-одиночки, возвещавшие приближение грозы. Надвигалась сама гроза, и ожесточенное сражение в сфере идей, в которое ввязывалась «партия философов», атакуя твердыни старого мира, было верным признаком приближавшегося социального взрыва огромной, небывалой еще силы, к которому шло европейское общество конца XVIII века»3.

– Великая страна с населением двести миллионов человек и не менее великой историей зависима от одного человека? От одного меня… – подумал он.

И кто я есть? Зачем в потоке славы,

Иллюзиями тешились мечты.

Я прав один, они всегда неправы,

И не достичь моей им высоты.

Вознесся так, земля уже не держит,

Трава лоснится… Хочется тепла.

Рассвет прошел, закат только забрезжит,

А с ним и жизнь под ноги утекла.

Напрасно все? К чему срывая маски…

Открыться мне, и правдою сказать.

И поделится – запросто, по-братски,

Чтобы себя потом не унижать.

Он сделал все что мог… Возможно, многого не сделал из того, что нужно было сделать. Но он так вцепился за подол власти, что оторвать его уже, невозможно не повредив сам подол. А обнаженная власть опасна, она может спровоцировать бурю ненужных эмоций. Каждый новый день его, наверное, волнует только один вопрос: «Что будет с ним?» Поэтому и обнуление сроков, и гарантии личной неприкосновенности все нацелено на одно – удержаться у власти и не пострадать потом. Наивно полагая, что такое в Александрии возможно. Он что уже не помнит про культ личности его предшественника? Он может назвать хотя бы одного правителя Александрии, которого потом не втоптали в грязь? Придут другие они, также умело двигая политические наперстки, изберут новую Думу, новый Совет Федерации, новый состав Верховного и Конституционного судов. Все ведь так просто, когда в Александрии решает только один человек. Но как это все изменить? Что сделать? Вот главный вопрос, на который нет ответа. Александрия, как и мир в целом стоят перед выбором, и выбор этот не большой. Выбирать, как всегда приходится из плохого и очень плохого. Самоочищение или саморазрушение? Самоочищение – это трудный путь человечества и его можно пройти. И Александрия может это сделать первой. Без самоочищения никакие перемены невозможны. Александрийцы еще чувствуют тот воздух, воздух побед и свершений. Пусть окончательно и бесповоротно исчез сам призрак коммунизма, который ползая по Европе пугал людей. Он не нашел пристанища и здесь, на земле гордой и независимой Александрии. Александрия как птица Феникс много раз погибала и возрождалась заново, и теперь готова к обновлению более чем какая-то другая страна мира. Нужна новая идеология, которая станет не призраком, а явью.

«О, как люди, далеки от природы! Как они трусливы, подлы, раболепны! Что я увижу на своей родине? Моих соотечественников, скованных цепями и с дрожью целующих руку, которая их угнетает?»4. Дрожь пробежала по телу императора…

Вот мне прислал поэт набросок речи,

Ему-то что? А мне как не молчать?

По всей земле поджечь в народе свечи,

Но отвечать, придется отвечать.

Историй мне других совсем не надо,

И где любовь там ненависть жива.

Только пастух свое покинет стадо,

И побегут они как от ножа.

Затопчут все… И что не посадили,

И что взошло зеленою волной.

И те, тогда, которые любили,

Все повернутся собственной спиной.

Итог один… Но как мне продержаться?

Кривится ночь под сполохом огня.

Навечно здесь я не могу остаться,

Коня бы мне, хорошего коня.

– Поэт предлагает новую объединяющую идеологию. Я почти четверть века у власти так и не придумал ничего похожего, – размышлял он.

«Райизм – объединяющая идеология 21 века», – стучали в висках слова поэта. Я убежден, – пишет поэт, – райизм может стать идеологией 21 века. Райизм, опираясь на исторический опыт и вобрав в себя все самое лучшее из других идеологий, сможет стать объединяющей для большинства людей мира не зависимо от религии, национальности или цвета кожи. Столпы райизма: справедливость; права и свободы человека; равенство; братство.

«За минувшие годы он не раз испытывал превратности судьбы. Она то взметала его вверх, то бросала вниз; он многое познал: напряжение ожесточенной борьбы и радость успеха; обманутые надежды и торжество победы; доверие и подозрение; вражду и дружбу; добро и зло»5.

– Это все происходило двести лет назад, – думал император и не понимал…

Вода рекою убежала,

Остались только берега.

Как прежде кровь из-под кинжала,

И ищем мы опять врага.

Два века вспять… Былая память,

Забыла все, что ей забыть.

И я подчас не этим занят,

Чтоб правду вечности открыть,

Костров не хватит на планете.

И мир сгорает как костер.

Мы ищем тех, кто не в ответе,

Поэт на выдумку остер…

– Как сейчас все так, похоже, если не считать действующих лиц, – думал он, откладывая книгу, и потянулся за бумагой поэта.

Я сам, спасая свою честь,

Забывшись только на минуту,

Как там внутри взыграет лесть.

Она сама подобно спруту,

Опутать сможет верх и низ,

И паутиною накроет.

И честь покажется каприз,

И дух смиренно с ней не спорит.

И кто сильней? Я иль она?

Упасть кому нам на колени?

И жизнь – проталина одна…

И видеть мы другой хотели,

Ту силу внутреннего я.

И почему так ослабели?

И созидая, и творя,

С рожденья нежась в колыбели.

И где поступок – как кинжал?

Прольётся кровь невинной раны…

Спасти себя от сотни жал,

И унести с собой обманы.

Прикрыть нагие облака…

Где их помпезные одежды?

И скажет кто: "Вот вам рука",

Она история надежды.

И дряхлый мир из серых туч,

Сгущает солнечные краски.

И слабый кто, вдруг стал могуч,

И сбросят все с личины маски.

Открывшись правдою рассвет,

Прольётся в день небесным светом.

И тот единственный ответ,

Так и останется советом.

И чистым воздухом лугов,

Цветущим полем из ромашек,

Своих не слышим мы шагов,

И давим жизни тех букашек.

Что Богом созданные нам,

И меры нет… Скудеем духом.

И не глядим по сторонам,

И доверяем больше слухам.