Читать книгу Карлуша - Николай Викторович Панов - Страница 6

Кенор

Оглавление

Не могу сказать, по какой причине мы завели у себя у маленькую птичку. К тому времени один из аквариумов был ликвидирован. Отец был инициатором аквариумов, а вот мать захотела завести птицу. Она всегда любила русские народные песни, и говорила, что вот, мол, как он, кенор поет. Конечно, в отличие от самца канарейки, рыбы безмолвны, ибо «набрали полный рот воды». Ну, ежели мать инициатор, то поддержали все! Спустя годы я понял, что отец был одинок в своем увлечении аквариумами, поэтому, конечно, долго не выдержал. Я еще маленький, а мать равнодушна. Иногда она высказывала ему, типа, ну что ты их держишь? Оставь один, а другой ликвидируй, что впоследствии он и сделал. А уж если она сделала выбор, то уж куда там! Все должны поддержать! И вот как-то раз зимой мы проводили мать за птицей в соседний дом. Я только видел, как теперь уже мать, держа в руках газетный сверток, и насколько это возможно, пряча его запазуху, чтобы не замерз, рысью семенила домой. Так кенор оказался у нас. Посадили в купленную клетку и стали с ним «разговаривать», надеясь на то, что он вдруг запоет. Но кенор прыгал в клетке, немного испугано озираясь вокруг и петь ну как-то совершенно не хотел. А мы все столпились вокруг и глазели на него. Ну как же! Интересно! Да, помню, было время, когда я был совсем еще маленьким, отец завел дома волнистых попугайчиков и кенора. Зеленый и бледно-голубого цвета попугаи, самец и самка, были очень дикими, в отличие от кенора. Тот всегда знал клетку, как свой дом, а вот попугаи… Их еле загоняли туда! И клетку помню, высокую такую. Самка даже снеслась один раз! Мелкие яички голубого цвета лежали в гнезде. Но, увы! Птенцам не удалось появиться на свет, так как сами попугаи раздавили эти яйца. А потом внезапно все птички умерли. С тех пор больше птиц родители не заводили. И вот он! Тот редкий случай, который все-таки случается! У нас дома самый что ни на есть обыкновенный кенор! Конечно, не танцор диско, но певец первоклассный! Кенор быстро привык, особенно к рукам бабушки, которая до самой его смерти ухаживала за ним. Да! Все легло на ее плечи, ведь кенор – это прихоть уже не отца, а ее доченьки, моей мамы! Ну что же, родная, терпи! Правда иногда, когда нападало желание, ухаживал я. Что с этим кенором только не было, чего он только не терпел от моих рук! Видать, немало прошел мук. Клевал он мои пальцы по чем зря! Ругался, пищал, ну и так далее. А однажды я, дури своей ради, решил накрыть его газетой поверх клетки. Разумеется, у кенора шок! Чирикать перестал, не говоря уж о пении. Бабушка говорит:

– Чего-то странное с кенкой, – так мы его дружно назвали, – как-то странно чирикает. Небось, опять напугали.

Когда все претензии были ко мне, я сознался в своем «эксперименте». Попало по первое число! Что же! Кенор не гуппи! Его трогать нельзя! Гуппи папин да мой, а кенор-то мамин! Разница-то ОГО КАКАЯ!!!

***

Любили собираться у нас дома наши родственники, по праздникам. Утро седьмого ноября вообще святой день! Провожали технику на Красную Площадь! Уже вовсю поземка была, холодно!

– Что? Пойдем технику провожать? – скажет отец.

– Пойдем!

И вот, одевшись, отец говорит:

– Тогда быстрее собирайся! А то они быстро проедут. Пошли технику смотреть!

– УРРА! ТЕХНИКУ!!! – едва не кричу я и быстро, насколько это можно, собираюсь.

Наконец, мы выходим из дома. Проводив нашу величественную, наикрасивейшую военную технику на парад, возвращаемся домой с честью выполненного долга. Родина снова показала свою мощь и силу! И этого торжества хватит на весь год до следующего парада! А еще, пройдет немного времени, и придут гости. Все свои, все родные. Снова праздничный стол, я его называл «красивый стол», снова веселье и песни. И вот, в разгаре всего, внезапно слышат все сильный голос маленького певца, сидящего в своей клетке. Под общее веселье он тоже веселится, и тоже пытается высказать то, что наболело и в его маленьком, но благородном сердечке. Всё умолкает, умолкают людские речи, уступая место бессловестной, малюсенькой, но такой славной твари! Слушайте, людские сердца, слушайте песнь природы и хвалите Того, Кто ее создал.

Кенка сядет, бывало, мне на палец и вот клюет его! Ведь для него я отдельно, а вот мой палец отдельно. Причем, атакует его как в самой клетке, так и вылетев из нее. Я делаю попытку делать уроки, все, он тут как тут. Клетку-то особенно не закрывали. Закрывали тогда, когда форточка открыта, чтобы случайно не вылетел в нее. Потому, что тогда беда. Дом не найдет и погибнет. Так вот, сижу за письменным столом, а он сядет на макушку и начинает в волосах гнездо вить. А начинаешь ему руками мешать, так ругается и клюется. Вот так уроки и делаешь с гнездом на голове.

А летал плохо. Два круга по комнате и уже задохнулся. Загонять в клетку не надо было, он знал свое место. Его клетка – его домик. Как-то разрешили мне поставить аквариум, пустой, на подоконник, и положить туда морские камни. Что, собственно, я и сделал. Все равно как-то он пусто смотрелся без воды. И решил я налить в него воду. Налил, хорошо не до верху, а так, наполовину. И поставил я этот аквариум рядом с клеткой. В своей мечте лелеял завести какую-нибудь рыбку. Вот так сидел и глядел на пустой, но наполненный водой аквариум. Кенка скакал рядом в клетке, с жердочки на жердочку. Скакал, да все попискивал. Вошли бабушка да мать. О чем говорили не помню, только захотелось бабушке выпустить Кенку. Чего, мол, взаперти? Да пусть полетает. Ну и открыла клетку. Кенка сел на дверцу и вспорхнув, сделал пару кругов по комнате. Мама и бабушка о чем-то говорили, а Кенка приставал то к одной, то к другой. Я тоже отошел от подоконника в другой конец комнаты, а Кенка развеселился.

– Во, летает все, сейчас где-нибудь нагадит. – проворчала бабушка, глядя на разыгравшуюся птичку.

В это время Кенка подлетел к…но только не к своей клетке! Ему необходимо было разведать, а что это такое поставили рядом с ней? Поверхность налитой воды абсолютно гладкая. Не видя ее, а значит и не чуя опасности, кенор с ходу садится прямо в аквариум до половины наполненный водой! Что тут началось! Бедная птица! Бедный кенор! Нет, купаться он любил, но к водоплаванию был как-то явно не готов. Брызги, вылетевшие из аквариума, может и были похожи на малюсенький оживший гейзер, которому не терпелось показать свою силу. Я впервые слышал, как он, Кенка, кричал, прося помощи. Таким высоким и стройным я его тоже ни разу не видел. Распластав свои желтенькие, крылышки на поверхности воды, задрав голову с выпученными от страха глазами, он перебирал своими тонюсенькими ножками по каменистому дну аквариума. Моя реакция была молниеносной:

– Кенка! – заорал я, так как был напуган этой ситуацией не меньше его.

Через секунду Кенка в моих руках, перепуганный, но живой. Еще через секунду он уже в клетке, обсыхает и понемногу отходит от шока после вот такого незапланированного купания. А минуту спустя, аквариум покидает подоконник, теперь уже на долгое время.

***

Кенка любил купаться. Особенно в яркие солнечные дни, да еще и когда бабушка уберет клетку. Ставила она ему баночку с широким горлом, наполненную теплой водой. И вот тут птица начинает хозяйничать. Сначала головой воду цепляет, привыкает как бы. Потом и весь в банке оказывается и начинает бултыхаться! Брызги во все стороны летят! Как накупается, так на жердочку сядет и давай отряхиваться от воды. Чистюля!

– А! Опять накупался! – только и вздыхает бабушка. – Ведь только поменяла ему все! А он опять накупался!

Долгим был жизненный путь Кенки. Когда состарился, то летать не очень-то любил. Но, как и обычно, как спать, так все щурится, а потом сунет голову под крыло, подожмет одну лапку и превращается в пушистый шарик с хвостиком. Под конец жизни когти отрасли у него и завились, мешая старту, так как цеплялись за жердочку. А подстричь их боялись. Вдруг что не так будет. Так и доживал наш Кенка свои дни земного странствия.

– Старость не в радость, – проговорила как-то бабушка, глядя на него. И в этой ее реплике послышалась нота сравнения кенора с человеком. Она это как будто человеку, равному себе сказала. И верно ведь. Только она и ухаживала за ним, с ним так и попрощалась. Незадолго до смерти Кенка уже не купался, а только сидел на жердочке, тяжело дыша и что-то перебирая своим крохотным клювиком. Он сделался взъерошенным, перья уже не лежали один к одному. А потом и вообще обнаружили его сидящим на дне клетки, что не свойственно птицам. Бабушка даже прослезилась, глядя на его страдания. Она-то понимала, как ему тяжело, ведь она сама – бабушка.

– Бабушка, а ты чего плачешь? – спросил я, глядя на нее.

– То и плачу, что ты еще ничего не понимаешь. – ответила она – Ну все, давай, давай, иди от сюда.

Только теперь, спустя много лет я понял, что бабушка увела меня от умирающего от старости Кенки. Мал я был еще, все забудется. И в этот вечер, как сквозь сон услышал я тоненький вопль, исшедший из крохотного тельца, вопль прощания хоть и с земной, но жизнью. Утром следующего дня клетка Кенки была пуста, и вся покрыта небольшим куском белой чистой ткани.

Карлуша

Подняться наверх