Читать книгу Загвоздка - Николай Владимирович Кокурин - Страница 4

– И побрёл я, понурив голову, нос повесив на осине с Иудушкой бок о бок, на кухню пить имбирь с куркумой и перцем. Знать не знаю, в каком лесу невесту рыскать, – продолжал Ираклий. – Хотя, думаю, времени ещё с избытком. Три года – это ж почти вечность или около того с редкими промежутками, как сказали глюки.

– Поверил? Прям сходу? И не засомневался?! – Удивился я такой легковерности[33].

– Скажем так: не поверил, но взял на заметку. Сперва ко всем подряд приглядывался, потом плюнул. Вообще никто в сердце не шёл даже рядом не останавливался, все мимо да мимо даже печени и почек, про желудок вообще молчу. Прям иудейская пасха, в худших её проявлениях[34]. Симпотных девах в Дусте[35] кучи, а той, что надо нет. Не, Дустом называть нельзя, даже неофициально. Топонимы на судьбу тоже влияют и накладывают свои коррективы. Святоотеческий опыт Врунгеля не зря указывает: «Как вы яхту назовёте, так она и поплывёт»[36]. Дзер[37] хоть на Дзен похож, хоть что-то прекрасное, а Дуст это яд, тем более в таких количествах, в каких его тут и там упоминают всуе. Ко всему – Гости ко мне во время дзена в сдвоенной позиции Сиршасане[38] и Падмасане[39] явились[40].

Подумал – может они ангелы? Но пригляделся – крыльев нет. Значит – не ангелы, но и не бесы, бесы ведь тоже с крыльями должны быть. Сплюнул и призабыл о поисках невесты. Аж когда ублажал «маленького принца» своего, светлой памяти Экзюпери[41] и Летова[42], – перестал об этом думать. Не прошло и полгода, как говорит Высоцкий, любовь нашла меня сама. Когда, как мне показалось, по-уши завяз, тогда и вспомнил про завет моих гостей. Как-будто забывал о них. Разве что сам себя лукаво обманывал. Кстати, их традиционно было трое. Может, поэтому ещё подумалось, что ангелы. Но нисколько не похожи на Рублёвскую Троицу, значит не они. Не дурак, понимаю, что искусство далече отстоит от естества[43], но ожидается же непроизвольно, чтобы хоть что-то чему-то соответствовало, хотя бы изредка, а не просто аллегории разводить на паперти.

И вот, как вспомнил, обрадывался[44], что всё, типа, нашёл, пора свадебный стол накрывать и ждать пришельцев-новоявленцев, и чемоданы в Рай упаковывать. По всем тусовкам хожу со своей «находкой», радываюсь и все за меня радываются. И на радыстях рассказал очередной своей и единственной «галактике» обо всём. Но она даже астероидом, как на поверку оказалось, не являлась. Ясно дело, она скептически к этому отнеслась, а потом и вовсе отказалась лететь со мной в Рай и улетела на мимо «пролетавшем» дальнобое по трассе на Москву. От любви её к автостопу и прозвали её Шосси, производное от «шоссе» и «шасси», гарантирующих мягкую посадку, в основном на сексодром. С кем только она не заходила на посадку…

Хм, подумал я. Погоревал с полчасика. «Принца» угомонил, чтоб не рыпался и не распалялся попусту, но никому ничего не сказал – и так комплексовал от своей никому никчёмности, а тут опять просочилась рыбонька снасть насквозь. Сказывал, если спрашивали – ушла автостопом, как обычно, погостить в столицу к родокам. А мне кто-то в ответ, что её уже в Лондоне видели с Гешкой, а у Гешки герыча хоть обколись и коки, хоть через шланг нюхай. Ну и пофиг с ней. Не она – решил я, хотя и надеялся, что вернётся. Даже звонил ей на мобилу раз, поговорили недолго: у неё уже планы, театр, роли, Гешка с герычем, а ты, то есть я, «абонент пошёл в афедрон со своей пресвятой тримурти», цитата без цензур.

С работы обычно иду пёхом. Я бытотехнику в «DNS» в ЦУМе домхозкам (домохозяйкам) сбываю. Иду по Петрищева, по-ходу к подруге заскочил в дом с библиотекой Симонова у «Союза», ДжаNET. Эх, и имечко у неё: Бога-НЕТ, но при этом есть с Ним СВЯЗЬ, имя обоюдоострое и абсурдное, как и она сама, так она его объясняла свежим трупам. Она всех называла трупами, кто жил в этом мире, а себя избирательной некросекси, то есть с некоторыми трупами не прочь устроить и перепих, оттого над дверью в её комнату-святилище висела табличка: «Lasciate ogni speranza, voi ch’entrate»[45], намекая на непродолжительность тантрической кама-сутры в спаринге с ней. Она и себя считала трупом и любовь к себе, эгоизм, следом за Егором, называла некрофилией[46]. Родоки у неё норм, хипповали в свою бытность в 80–х & 90–х и им понятна тяга к фрилаву[47]. Пусть с возрастом они и обросли мозгами, но смотрели на распущенность дочери почти сквозь пальцы, считая, что мир это иллюзия и не стоит особо напрягаться, чтобы сделать из неё реальность, и так всё пройдёт и канет в небытии, откуда и прибыло. ДжаNET, несмотря на метафорическую некрофилию/некросексию, клёвая, мне даже казалось временами, что может она моя судьбинушка, но с ней постоянно кто-то был, то парень, то не парень, разносторонняя, в традициях Содома, я и сам не прошёл мимо этого городка[48]. Она с ними просто кувыркалась и разбегалась, а я не успевал попасть между прежним и свежим мясом. Впрочем, забегая вперёд, скажу, что один раз и мне выпал грех побыть её трупом с её трупом и больше она мне не дала, как и всем остальным предыдущим «живым мертвецам», она просто вела счёт, по-разику, ведь один раз не считается[49]. Я был сточетвёртым, плюс минус десяток. Захожу в комнату ДжаNET и – БА-БА-БАЦ!!! Думаю: где же крыша? Нет её. Дуют злые ветры в мозг. Эта улыбка, волосы, изгиб положения тела на диване под окном, в свете заката… и какими ошарашенными глазами она смотрела на меня в ту минуту!

– Знакомьтесь, – предложила ДжаNET и представила незнакомку: – Олявера, – и уже указывая на меня: – Ираклий.

– Не понял, – потребовал уточнений, – Оля или Вера? От Оливера Твиста? Это же имя пацана из Чарльза Диккенса. – На пацана она тоже смахивала, правда.

– Олявера – неделимо, – прожурчала новая знакомая. Что это был за голос?! Переливы китайских колокольчиков на двери цветочного магазина? Ласковый лесной ручей в мае? Нет, это её, ни с чем несравнимый сладкозвучный тембр, отдающийся эхом в третьем ухе третьего глаза. – Для постоянных Оля, для проходящих Вера. И да, Чарльз Диккенс мой любимый писатель на данный отрезок времени, а может и до конца совокупности всех моих отрезков, пока не знаю, смерть покажет, если не забудет.

«Бля-я–я» – подумал я и застыдился своих предсказуемых причудливых мыслей, вдруг она, как и мои дзен-приявленцы мысли читает. Так перед ней неудобно стало, но больше ни с кем рядом так приятно не бывало. Но и мысли не было, что это она, моя искомая цель, назначенная явленными мне гостями. Было просто по-кайфу. Тут же сидел у компа мне уже знакомый «Швахц», так его звали, потому что он сказки писал и публиковался на ЛитРес и Ridero под этой псевдой, модифицированной от сказочника «Шварца». Как звали по паспорту я не знал, да мне и незачем.

Посидели, потрындели, музыку древнего Цоя-пророка посмотрели и такого же мёртвого Веню Дыркина по Ютюб, потом пока ещё живого, но древнего нашего земляка из Дзержинска Чижа-Чигракова, его «Письмо Егору Летову» про Дзержинск было для нас открытием не совсем приятным:

«В парке Ленинского Комсомола

Изнасиловали девочку двенадцати лет»

У нас нет парка на проспекте ЛенКома, но есть там кладбище[50], на месте которого, говорят, хотели сделать ещё один городской Парк Культуры и Отдыха. Вполне вероятно, после случая изнасилования двенадцатилетней девочки с парком решили повременить. Изнасилование, цепь и разговоры о строительстве парка наверняка имели место быть порознь, у нас часто насиловали, может не так часто как в Индии[51], и всё же, но поэт их представил в недалёкой перспективе единым целым. А так же парком он мог назвать мемориал, открытый на кладбище[52]. Впрочем, скорее всего Чиж под «парком» имел ввиду идеологию марксизма-ленинизма, а под девочкой Святую Русь[53]. Просветились древним фольклором и разошлись около полуночи. Точнее мы со Швахцем по домам, нам по-пути на бульвар Космонавтов, Олявера осталась у Джанки на ночь. Я ушёл с намерением подкатить к Олевере.

На следующий день, в свой выходной, встал пораньше, около 9–ти и тут же побежал к ДжаNET, надеясь застать Олюверу. Но она уже укатила в универ в НиНо[54].

– У Оли кто есть? – спросил я ДжаNET, нежившуюся в постели с книжкой, кажется с Джойсом, с Сартром или Кафкой, или со всеми вместе, литературная групповуха – это у неё обычное дело.

– Ха, – воскликнула та. – Она тоже про тебя спрашивала. Вы бы так ничо вместе смотрелись, гламурненько. Не, даже готичненько. А, один пенис… Два трупа они и в Караганде два трупа.

– А по-сути, без лирики?

– Я сказала как есть, что ты с Шосси и у тебя всё на мази…

– Какой нахер «шосси-мази»?! – Взорвался я. – Мы расстались давно!

– И кто об этом знает?! – Мертвенно-сонно, но с претензией на укоризну интонацией, риторически спросила она.

– Ну, да, прости. И чоу? – пытался я не выдавать кипевшие во мне гнев и ярость, замешанные на пожизненном обломе.

– Она сразу, прям на глазах, как узнала, сникла так, и говорит: «Тогда скажи Швахцу, что я буду с ним». Швахц меня до того о ней штудировал. Он первый, однако, ему и карт-бланш[55].

– Надеюсь, ещё не сообщила ему?

– А чего тянуть-то? С утра и позвонила, как Оля на электричку на Пушкинскую сорвалась ко второй паре.

– Блин! Блян! Блюн! БЛОН!!! Нафига?! – это я шёпотом, так что извиняться больше не надо было за крик. Мне не хотелось обламывать Швахца, у меня были к нему тёплые дружеские чувства, уважение, мужская дружба, и я оказался в плену этих чувств, понимал, что даже не посмею встать между ними и отбить Олюверу, даже если пока ничего между ними нет, то нити уже потянулись. Только если каким-то чудесным образом она сама придёт и скажет: «Люби меня, люби»[56]… Какой же я халявщик!

– Так мне сказать ей, что ты свободен или как? – в интонации ДжаNET чувствовалось, что она запереживала за нас по вдохновению свыше, не иначе от моих пришельцев-хранителей.

– Не. Нельзя. Швахц натура более тонкая и молодая, нежели я, грубиян, может не выдержать такого дрэма, наверняка уже ликует в глубинах сердца. Разобьётся оно и что мы с ним будем делать?! Вызывать катафалк? – в эту секунду смарт ДжаNET заиграл «Катафалк» Юрия Наумова, он у неё на входящие стоял: «Катафалк не остановить»[57]. Звонила Олявера из универа.