Читать книгу Имперский пес. Княжич - Николай Ярыгин - Страница 2

Дмитрий Семенович Вересов не спеша возвращался домой из аптеки. Спокойным размеренным шагом обходил лужи на тротуаре, опираясь на трость. Осень. Начал накрапывать дождь, и Дмитрий Семенович чуть ускорил шаг, хоть ему и было это сложно сделать. Промокнуть он не хотел, прекрасно понимая, что можно ведь и заболеть, и никто не даст гарантии, что все закончится благополучно. Семьдесят пять лет, это вам не кот начихал, годы брали свое. И некогда бравый и веселый Димка Вересов последнее время стал сдавать. Он еще пытался хорохориться, но сам уже прекрасно понимал, прошло его время. Возраст давал о себе знать. Дети звали к себе, и дочь, и сыновья, но он тянул время, раздумывал. Да и если признаться, не хотел быть никому в тягость, а если уедет, то за могилкой жены кто приглядит. Хотя тут проблем вроде бы и не было, он платил похоронному бюро за уход за могилой Наташи, и работники бюро содержали ее в порядке. Да, годы пролетели, оглянуться не успел, вот и Наташа ушла и оставила его одного. Наконец он дошел. Дмитрий Семенович встал под козырек подъезда, ему всегда нравилась такая погода, – тихо, тепло и моросит мелкий дождик, сразу на душе становится как-то уютно. Хотя были времена, когда он дождь просто ненавидел. Чечня, 2008 год, когда в грязи можно было просто утонуть, не то что сапоги оставить. Да, тогда всем доставалось, больше всех простым солдатикам, по сути пацанам, сколько их там осталось. Вот тогда он и принял решение уйти, да и выслужил он уже все, генералом ему не стать, хотя он был бы не против. Но тут надо уметь лизать задницы вышестоящему начальству, а он этого не умел, да и не хотел. Ему и так два срока передержали звание, а нечего было сомневаться в честности начальника вооружения полка, оказавшегося племянником командира дивизии. Ладно, дело прошлое, да и не хотелось вспоминать, сколько дерьма на него тогда вылили. Как только из армии с волчьим билетом не выперли. Уволился полковником, дали, так сказать, на дорожку, да и черт с ним. А этого крысеныша, который еще в первую чеченскую оружие чехам толкал, все-таки убили. Как ему потом сообщили, наверное, что-то пошло не так – или обжулил покупателей, или свои же втихаря и грохнули. Ну да сколько веревочке не виться… Империя рухнула, та страна, которой он давал присягу, к которой прислушивался весь мир, даже когда она говорила шепотом. Ее растащили, разорвав по живому, и наверх начала всплывать всевозможная мерзость, для которой подставить, предать, пойти на сделку с врагом было в порядке вещей, ну а гражданская война добила совсем. Ему было противно, но он воевал. Не дело воину прятаться от обязанностей, правители меняются, а Россия остается, и он прошел ее, эту стыдную войну. А вот когда закончилась, он и ушел, хотя мог бы еще послужить, да и должность предлагали, но смотреть на все, что происходило, у него просто не было сил. Несмотря на то что уже все вроде бы и налаживаться начало, но он надорвался душевно, вот и ушел.

Дмитрий Семенович еще немного постоял, глядя на проносящиеся под дождем машины и спешащих прохожих, открыл дверь подъезда и, прихрамывая, стал не спеша подниматься к себе на этаж. На площадке между вторым и третьим этажами сидели на подоконнике несколько парней лет по шестнадцать-семнадцать и курили анашу. Уж этот запах он еще с Афгана помнит, многие тогда этим баловались. Среди парней был и сосед, живущий над ним, великовозрастный болван тридцати пяти лет, нигде не работающий, да и вообще семья их была неблагополучная.

– Вы чего тут расселись? – спросил он. – Да еще и курите хрен знает что.

Парни не только курили, они еще прихлебывали какое-то пойло, разящее сивухой, а двое что-то грели в ложке над зажигалкой.

– А ну пошли вон, а тебе, Валерка, вообще должно быть стыдно, здоровый лось с малолетками связался! – Может, надо было бывшему полковнику промолчать, но все уже было сказано.

– Дед, бл*, пошел на х*р, – проговорил один из тех, кто что-то грел в ложке, а когда отвлекся, ложку наклонил, и из нее полилась какая-то жидкость.

– Сука, ты что делаешь, козлина, – вызверился его напарник.

– Да я… да это этот козел виноват, из-за него, козла, все пролил, – пробурчал провинившийся и, не говоря больше ничего, попытался ударить Дмитрия Семеновича.

Но старый солдат уже ожидал чего-то такого, поэтому среагировал вовремя и немного отклонился, отодвигаясь, и парень провалился. И точно бы скатился по ступеням вниз и даже, может, сломал бы себе шею, не придержи его за куртку полковник. Вот только сзади вдруг что-то его обожгло, а потом скрутило болью, и боль была страшная. В глазах все помутилось, и Дмитрий начал падать, он ухватился за перила и попытался устоять, и, уже теряя сознание, услышал:

– Ты что, сучара, наделал, ты же его убил, валим на х*р отсюда.

А Дмитрий Семенович упал на заплеванную, холодную бетонную площадку и умер.

* * *

Пришел он в себя неизвестно где, вокруг было темно, хоть глаз выколи. Он попытался осмотреться, но ничего не получилось. Тело не слушалось, и оставалось только тупо пялиться в одну точку перед собой. В этот самый момент он вспомнил все, что с ним происходило.

«Неужели я выбрался, – мелькнула мысль, – а, может, эти уроды вызвали скорую, и я теперь в больнице?»

– Ну и чего мы будем с ним носиться? – Услышал он голос, который был совсем рядом, но никого не увидел.

– Что сказали, то и будем делать, – ответил другой голос, – хватит и того, что мы с тобой попали сюда. Это же надо было тебя послушать, а теперь что, понижение, а если еще совершим проступок, забудь обо всем. Так и будем на сортировке пахать.

– Слушай, а чего с ним возиться, давай отправим его на нижний план, и все.

– Нельзя, сказали обеспечить нормальное перерождение. Почему, не знаю.

– Нельзя, нельзя, как надоело мне все это, то нельзя, это нельзя. А когда уже льзя будет?

– Нет такого слова. Ирит, слушай, что я тебе говорю, я – старший, и твоя обязанность безоговорочно выполнять приказы. Ты все сделал, что я тебе раньше говорил?

– Ой, да что там делать, все, можешь отправлять.

С этими словами все вокруг Дмитрия Семеновича закружилось, ему показалось, что его словно засасывает в какую-то воронку. И еще он вдруг понял, что у него нет тела, а в самый последний момент, когда он куда-то полетел, вдруг услышал:

– Ты что творишь, придурок, у него ведь не стерли память о прежней жизни, теперь точно нас…

Что там говорили дальше, Дмитрий не слышал, все звуки и чувства отключились.

* * *

Во второй раз он пришел в себя на небольшой лесной поляне. Как только он стал себя ощущать, в него ворвались запахи скошенной травы, влажной земли и всего того, чем пахнет знойный летний день. Дмитрий Степанович увидел, что стоит с косой-литовкой в руках, прижимаясь к чему-то мягкому и теплому. А на него наступает какое-то чудище, смахивающее на лохматого медведя недоросля, с вытянутой мордой, пастью, как у крокодила усеянной большими зубами, какими-то наростами на голове и почему-то длинным крысиным хвостом. От этого существа разило невыносимой вонью, которую Дмитрий не сразу почувствовал, но когда унюхал, его желудок чуть не вывернуло. Эта неизвестная ему образина шипела, плевалась и периодически прыгала вперед, атакуя.

В голове вдруг ясно прозвучало: «Ударь его косой, и он убежит, ударь, тебе говорят…» Дмитрий Семенович понял, что стоять нельзя, надо попытаться нанести этому медведе-крокодилу какую-нибудь рану и тогда можно будет сбежать. Он опустил косу, которую держал, в траву и стал ждать, когда тварь приблизится. Та, видя, что острого предмета, которого она опасалась, нет, стала медленно приближаться. Вот он, момент! Дмитрий резко со всей силы махнул косой, удар вышел удачный, он попал в бок образине и прилично его распорол. Тварь завизжала и кинулась наутек. Дмитрий тоже развернулся, чтобы бежать, но запнулся и упал. А еще он увидел, к чему прижимался, – это была девчонка лет семи-восьми, испуганная и зареванная.

«Твою налево, – подумал он и грязно выругался, тоже про себя, – куда я попал? Так, Дима, без паники, разберемся, надо же, живой!» – вертелось в его голове, и эта мысль отдавала болью.

– Помоги встать, – прохрипел он.

Девочка кинулась к нему и потянула его за руку. С горем пополам ему удалось подняться на колени. Голова закружилась, и его стошнило, рвало его желудочным соком и желчью. После того как рвать его перестало, он вытерся рукавом вымазанной в траве и земле рубахи из такого же полотна, как и платье у Лизки. Откуда к нему пришло знание ее имени, он не знал. Осмотрел себя и понял, что находится в теле мальчишки лет четырнадцати-пятнадцати. Лизка глянула не него и снова заплакала.

– Ты как вурдалак, – сказала она сквозь слезы, – весь в крови, рубаху и порты все в зеленке и земле изгваздал, да кровищей залил. Дай-ка, посмотрю, – проговорила она, всхлипывая. – Ой, мамочки, царица небесная, голова у тебя, Димка, пробита, – и она снова заплакала. – Говорила, не надо в лесу косить, обкосили бы опушку и все, а ты: «Давай, давай!» Так бы и погибли. Да и вообще, чего это тебе косить вздумалось, словно наши работники не могли бы накосить.

Дмитрий Семенович промолчал, не зная, что сказать, он ведь ничего не знал, не помнил и не представлял, что ответить.

– Ну что ты, Лизка, я ведь живой, перестань плакать, – говорил он, гладя девочку по голове.

Когда та немного успокоилась, решил себя обследовать. Дмитрий Семенович поднял руку и потрогал место, которое сильно саднило и болело. Выше уха, ближе к затылку, была огромная шишка, а вокруг все было мокрое. «Кровь», – понял он. Затем осторожно ощупал рану и вокруг нее, понял, что череп целый, немного постоял, осматриваясь вокруг.

– Ладно, Лизка, не рюмзай[1], надо отсюда убираться, пошли домой, только не беги, тяжело мне за тобой поспеть.

И они пошли, Дмитрий тащил с собой косу, вдруг та тварь опомнится и снова нападет. Он опирался немного на плечо девочки и старался идти ровно, только это плохо у него получалось. Его бросало из стороны в сторону, а Лизку телепало вместе с ним, так как она мертвой хваткой вцепилась в его рубаху.

Дмитрий Семенович плохо помнил, как они шли, как, увидев его, женщина, стоящая на резном крыльце большого деревянного дома в два этажа, охала и причитала.

«Мать», – мелькнуло в его голове, а потом все вспоминалось урывками. Как его укладывали на лавку и обмывали лицо, осторожно снимали рубаху и порты, как переодевали. Потом кто-то осматривал его рану, осторожно укладывал на нее что-то прохладное. И дальше он просто вырубился и пришел в себя лишь на следующий день. Болела голова в том месте, где была рана. Потрогал голову, она была перевязана холстиной, больше никуда лезть не стал, просто лежал, притворяясь спящим. Лежал и пытался определить, где он находится, и что ему делать дальше. Ведь, естественно, с ним что-то приключилось, чего понять он пока не мог. Сейчас он ничего не знает, и как себя вести – тоже непонятно.

«Буду больше молчать и присматриваться, – решил он. – Еще сошлюсь на временную потерю памяти, все-таки ударили по голове, может, и получится хоть немного разобраться, пока не пойму что к чему», – решил он. Вот только с Лизкой он разговаривал, не задумываясь, и вроде бы нареканий и удивления у нее не вызвал.

Через некоторое время в комнату заглянула Лизка, легкая на помине, внимательно посмотрела на него и проговорила:

– Димка, ты же не спишь, не притворяйся. Может, ты есть хочешь? Я принесу, – закончила она говорить и примостилась рядом с его ногами на лавку, перед этим погладив его по руке. – Спасибо тебе, если бы ты испугался, нас бы точно сожрал крач[2]. Он тебя вначале сильно ударил, ты спиной стоял и не видел, когда он подобрался. Да я тоже его не видела, и только когда он заверещал, повернулась и вся замерла, слова сказать не могу. А ты упал, я уже думала конец нам. На меня прям страх напал, я ни сказать ничего, ни пошевелиться не могла. А может, крач магичил, на маленьких, говорят, действует. Но тут ты вскочил и отбросил его от меня, а потом схватил косу и прикрыл меня спиной. А крача мужики и стрельцы добили, мы, когда прибежали, ты прям на крыльце свалился. Я мамке все и рассказала, она сразу мужиков вооружила и послала в лес, а те по дороге стрельцов прихватили. Говорят, трех тварей еще убили, это от последнего прорыва остались, не доглядели.

– Да уж, мы точно прибежали, особенно я, – усмехнулся Дмитрий и, чтобы сменить тему, сказал: – Лизка, принеси попить.

– Сейчас, сейчас, – проговорила та и, метнувшись куда-то, приволокла через некоторое время кувшин.

Нацедила что-то из него в глиняную кружку и подала ему. Дмитрий приложил ее к губам и сделал глоток. «Квас», – понял он. Квас был прохладный, выпив его, он откинулся на лежанку.

– Снедать будешь? – снова спросила Лизка.

– Нет, – сказал он, хоть есть и хотелось. – Знаешь, Лизка, ничего не помню, вот как отшибло.

– Как ничего? – удивилась та.

– Да вот так, не знаю, ни кто мы, ни как тятьку зовут, вот только тебя помню и мамку.

Лизка смотрела на него широко раскрытыми глазами и вот-вот готова была заголосить. Уловив этот момент, он шикнул на нее:

– Ты слезы не лей, я от слез твоих ничего не вспомню, просто расскажи мне немного о нас, и матери тоже ничего не говори, не надо, расстроится.

Лизка посидела успокаиваясь, а потом сказала:

– Черемисины мы, тятька наш служивый, императрицы Ксении сотник, кличут его Иван Степанов сын. Мамка наша Пелагея Доброшина.

– Мамку я знаю, – перебил ее Дмитрий.

– Ты слушай и не перебивай, а то больше ничего не скажу, я и так не знаю, что говорить, а ты еще сбиваешь… Императрица у нас, понял?

Кто такая Ксения Федоровна, Дмитрий не знал, историю он, конечно, учил и помнил очень даже неплохо, но вот про царицу Ксению ничего не слышал. «Странно», – подумал он и в ответ на Лизкины слова просто покивал головой, а сам решил: потом, мол, разберусь. Кое-какие воспоминания прошлого владельца тела всплывали, но были они какие-то неполные. Вот мать он вспомнил, Лизку тоже, а отца почему-то вспомнить и представить его образ не мог.

– А тятька где?

– Так на службе, в Москве. Мы тоже туда скоро переберемся из Суздаля, вот только подворье достроят, – с умным видом сказала Лизка, повторив, наверное, чьи-то слова.

– Какое подворье?

– Какое, какое, в Москве, конечно. Тут у нас несколько деревенек, батьке за службу дали, вот нас с мамкой сюда тятька и отправил, пока малой подрастет. У нас еще брат есть, только ему полгода всего. Скорей бы уже, тут часто прорывы бывают, последний раз дружина воеводы еле справилась с нечистью, вон даже не всех упокоила, так они нас с тобой чуть не съели.

Дмитрий с удивлением слушал Лизку, не совсем понимая то, что она ему говорила. В это время в комнату вошла сенная девка. «Ждана», – мелькнуло в голове Дмитрия. Была она курноса и лицо украшено россыпью веснушек, но глаза смотрели насмешливо и задорно.

– Ой, княжич оклемался, надо бежать матери вашей сказать, а то просила сообщить ей, если встанете. Или вы, Лизавета, уже сказали?

– Нет, – пробурчала Лизка, – не успела.

Услышав это, Ждана умчалась.

Дмитрий постепенно приходил в себя и, что интересно, вот, увидав девку, тут же вспомнил ее имя и кто она такая. «Может, и тятьку вспомню погодя», – думал он, с интересом оглядывая комнату, в которой находился. Размышления его были прерваны вошедшей в комнату матерью парня. Это была молодая женщина, где-то тридцати с небольшим лет. У матери было симпатичное и очень доброе лицо, серые глаза и выбивающиеся из-под платка волнистые локоны русых волос. Дмитрию почему-то при виде ее захотелось заплакать, но он неимоверным усилием сдержался.

– Как ты себя чувствуешь, сынок? – спросила она с порога сидящего на лавке Дмитрия.

– Голова болит, и слабость во всем теле, – ответил он.

Женщина подошла и погладила его по голове, и такое блаженное чувство охватило Дмитрия, что он схватил ее руку и поцеловал.

– Ну что ты, мой милый, все будет хорошо, старая Явдоха сказала, что ударили тебя сильно, когтями полоснули, но страшного ничего нет, выздоровеешь. Герой ты мой, – погладила она осторожно его по голове, – и как только смог и себя, и Лизу оборонить. Не всякий-то мужик взрослый так биться будет. Пошли поснедаешь, а то совсем глаза запали, смотрю, – говоря это, она чуть наклонилась, заглядывая в глаза Дмитрию. Тот поднялся и неожиданно пошатнулся. Мать подхватила его под руку и помогла утвердиться на ногах.

– Ну что, пойдем? – спросила она.

И они не спеша двинулись в горницу, которая находилась рядом со стряпущей[3]. Мать осторожно придерживала его за руку, а Дмитрию было неудобно, что она с ним ведет себя как с маленьким ребенком.

На первое кухарка подала похлебку из пшена, сала и взбитых яиц, заправленную укропом. Потом были пироги с рыбой, которые он запил взваром и, отдуваясь, отвалился от стола. Все время, пока он ел, мать не отрываясь смотрела на него, подперев подбородок рукой и по-доброму улыбаясь. Тут же крутилась и Лизка, она стащила с блюда пирог и, присев на лавку, ела его, откусывая маленькими кусочками.

– Ну что, пойдешь полежишь еще? – спросила его мать.

– Нет, посижу на крыльце, – проговорил Дмитрий.

Выйдя из дома, он вдохнул теплый летний воздух, и у него закружилась голова. Он осторожно присел на ступеньку крыльца и принялся рассматривать все вокруг. Через мгновение рядом села и Лизка.

– Что ты рассматриваешь? – спросила она.

– Ничего, просто смотрю и дышу, – ответил он и посмотрел на сестру.

– Вчера Пеструха отелилась, – сказала Лизка. – Представляешь, двоих телочек принесла.

– Угу, – ответил Дмитрий.

Так он и сидел, наслаждаясь теплом и спокойствием. Лизка через некоторое время куда-то унеслась, а он продолжал смотреть на подворье. Оно было большое, в дальнем конце стояла кузня, оттуда раздавался звон ударов по металлу. Он не знал, как и почему оказался здесь, и, наверное, придется ему тут обживаться. «Ну что же, – решил он, – буду привыкать». Дмитрий заметил, что память бывшего владельца тела стала возвращаться. Пусть это было неравномерно, как-то скачками, но он уже многое вспомнил, и некоторые вопросы отпадали сами по себе. Сейчас он даже пожалел, что просил Лизку рассказать ему о семье. Многое было непонятно ему на Руси в это время. Дмитрий встал и прошелся по двору. За теремом находились хозяйственные постройки, конюшня и скотный двор, там работали люди, и он, чтобы не мешать, близко подходить не стал. «Хорошо, что зовут меня, как и в прошлой жизни», – думал он.

Через несколько дней после боя в перелеске с тварью Дмитрий Семенович окончательно пришел в себя. Все это время он впитывал новые знания, да и память бывшего владельца потихоньку просыпалась. Кроме того, он помнил и свою предыдущую жизнь, но она словно была за пеленою дымки, словно все привиделось при дреме. Он вспомнил имена всех работников, а также много того, чего не знал об этом мире, попав в это тело. Отец служил в личной гвардии царицы, был полковником, но по старой памяти домашние звали его сотником. Был отец владеющим, умел отличить правду от лжи, предвидел неприятности и опасность задолго до их возникновения. Видать, поэтому и оказался вблизи трона, очень мало было владеющих на Руси. Оказалось еще, что Дмитрий несколько лет учился бою на саблях и стрельбе из штуцера, ведал грамоту и счет. Это уже было хорошо, и чтобы эти знания закрепились, все-таки новая грамматика была для него тяжела, он предложил Лизке научить грамоте и ее, одновременно и сам бы подтянул свои знания. Та тут же на радостях раззвонила всем вокруг о том, что скоро будет писать и читать.

– Зачем это тебе, сынок? – спросила его мать. – Она и так через пару лет будет учить грамоту.

– Так раньше выучит – легче будет, может, в науках преуспеет.

– Замуж выйдет, дети, муж, какая там наука, лишнее это.

Дмитрий на это заявление только пожал плечами. Но для себя решил все-таки позаниматься с Лизкой, в этом больше играло роль то, что ему самому надо было подтянуть грамоту. Как-то раз, разглядывая себя в зеркале, Дмитрий отметил, что парень, в тело которого он попал, довольно красив. Лишь одно ему не очень нравилось, парень был каким-то вялым, ленивым, даже слегка заторможенным. Поэтому, наверное, все и удивились, когда он оказал сопротивление нечисти и ранил ту, отбиваясь косой. Удивились, но все как один промолчали, лишь с интересом поглядывали на него.

Вспоминал он и прошлую жизнь, вот только воспоминания были словно давний сон. Такой же красочный и настоящий, как сама жизнь, но почему-то абсолютно его не волновавший, словно какой-то запрет был наложен на воспоминания. Иногда ночью он просыпался и долго не мог заснуть, пытаясь что-то вспомнить, но воспоминания все время ускользали от него.

Русь, в которую он попал, была очень странная и интересная одновременно, совершенно не такая, о которой он знал по истории в прошлой жизни, тут все было по-другому. Во-первых, это была империя, под сенью которой находились и часть Крыма, и северные народы, и почти весь Дальний Восток. Правила в ней императрица Ксения Федоровна, дочь младшего сына Ивана IV Грозного, Федора Ивановича по прозвищу Блаженный. Дмитрий помнил из истории его времени, что у Федора не было детей, вернее, дочь его умерла еще в младенческом возрасте, а тут она была взрослая и звали ее Ксенией, а не Феодосией. Кроме того, интересно распорядилась история и с Иваном Васильевичем Грозным, у него было три дочери и три сына. Дочери умерли в раннем детстве, сыновья тоже умерли в разные годы, остался лишь один сын и тот был немного не в себе. Не зря же его прозвали Блаженным. Ксения Федоровна, единственная дочь последнего императора, она-то и села на трон. В отличие от своих теток и отца, была она девушкой крепкой, умной и довольно красивой, вся в свою мать, сестру Бориса Годунова.

Впервые на троне Руси сидела женщина, правда, среди думских бояр и князей было много недовольных этим, постоянно плелись какие-то интриги и заговоры с целью скинуть ее с трона. Лишь то, что армия в подавляющем большинстве своем поддерживала императрицу, не давало многим боярам открыто выступить против нее. Императрица же, хитрая и деятельная, как все женщины, увеличила денежное содержание всем стрельцам и в особенности десятникам, сотникам и всем командирам. Во главе полков поставила своих ставленников, в основном худородных князей, которые своим возвеличиванием были обязаны только ей. И те прекрасно понимали, что не дай бог скинут императрицу, заменив ее на выгодного боярам императора, то и им несдобровать. Ввела новые армейские звания: поручик, капитан, полковник и так далее, а ведь это почти более чем на сто лет ранее петровской Табели о рангах. Возмутив этим тех, кто отстаивал заветы старины. Да и так стрельцам было сделано много послаблений и льгот, это-то и не давало боярам возможности сместить ее, армия была душой и телом за нее. В противном случае полки огнем и мечом прошлись бы по родам, выкорчевывая смуту. Ксения Федоровна была самым первым и главным претендентом на трон, прямой потомок Рюрика. В этой Руси не будет Переяславской рады, потому что первый император Руси Иван Васильевич Рюрик по прозвищу Грозный положительно ответил на письмо князя Дмитрия Вишневецкого из рода Гедиминовичей и принял под свою руку город Киев и прилегающие к нему земли.

Во-вторых, была и еще одна особенность на Руси этой действительности – прорывы разной нечисти. Их нельзя было предсказать и подготовиться, случалось это внезапно. Вдруг появлялась переливающаяся разными темными оттенками окружность, из которой выскакивали монстры. Были они разных видов и размеров, и количество их всегда было разным. Только одно было в их появлении постоянным – прорыв происходил вблизи населенного пункта. Была ли это деревня, село или город, но всегда это случалось рядом с местом, где жили люди. При каждом городе, селе или деревне были наблюдательные вышки. В городах на них дежурили стрельцы, а в селах и деревнях жители поочередно.

А еще где-то далеко в южных странах водились драконы, они жили обособленно, ни во что не вмешивались и к себе никого не пускали. Информации о них практически не было, и, как всегда, о драконах ходили всевозможные домыслы и выдумки. Видно не зря в сказках на Руси Иван-царевич бился то с драконом, то с чудищем поганым о трех головах. Может, это и были отголоски рассказов об этих драконах, неизвестно как достигшие прошлой действительности Дмитрия. Кроме того, и ведьмы, и колдуны, и лешие, и русалки – в общем, весь набор нечисти русских сказок здесь присутствовал. Все это Дмитрий услышал в разговорах рабочих и слуг, даже расспрашивать никого не нужно было, да и память прежнего владельца тела постепенно оживала. Что из этого было правдой, а что вымыслом и фантазиями простого люда, он пока не знал. Судьба дала ему возможность прожить жизнь еще раз, тем более в такой интересной реальности.

Удивительно переплелись в этом мире магия, феодализм и зарождающийся капитализм. Здесь уже существовали нарезные штуцеры, мануфактуры использовали паровой двигатель, и даже имелась железная дорога. Правда охвачена ею была совсем небольшая территория, но рельсы прокладывались и в направлении Киева, и в Крым, и на Урал. Работы шли неспешно, просто все упиралось в нехватку металла, которого требовалось очень много. К этому времени уже были найдены залежи руды на Урал-камне, созданы небольшие железоплавильные заводики, но металла еще все равно было мало.

Странностей было много, промышленное развитие страны было не такое, как в истории его бывшего мира. И с религией тут было не так, как в его бывшем мире: наряду с православием тут почитали и старых богов, а также равные права были у мусульман и буддистов. Бог един, говорили священники, и у разных народов он свой, и надо это для того, чтобы быть ближе к их национальным представлениям. Поклоняться человек мог любому богу, запрещены были лишь проявления сатанизма, несущие черноту, и прочие пакостные культы. В Европе в это время пылали костры инквизиции, сжигающие под видом борьбы со всевозможной ересью, ведьмами и колдунами генофонд наций. Русь же была островком стабильности и спокойствия. Вот и перетекали в нее малые народы и народности, а также отдельные лица, притесняемые инквизицией по религиозному или какому другому признаку. Все это началось еще с правления великого князя московского и первого царя Ивана III. Поддержал это начинание и продолжил его сын, Василий Иванович, а уже придал конкретную форму и развил Иван Васильевич по прозванию Грозный, первый Император всея Руси.

Большую роль в развитии играла и магия, или как еще ее называли – волшба. Да и народы, приходившие на Русь, несли что-то свое, что двигало и развивало новые технологии и науку. Дмитрий абсолютно не задумывался над всем этим, пусть необычно, пусть все идет вразрез с той историей, что он знал. Лишь одно не давало покоя – это была не та Русь, которую он знал в прошлой жизни, историю которой он изучал в школе, военном училище и академии. И это была не та планета, на которой он жил раньше, даже конфигурация континентов была совсем другая и сильно отличалась от его родной планеты. Но что было делать. «Раз уж получилось прожить жизнь еще раз, значит, буду жить», – решил Дмитрий.

* * *

Стояли теплые летние дни, ребятня и парни постарше пропадали в свободное от своих обязанностей время на речке Каменке, которая протекала через Суздаль. Дмитрий тоже довольно часто бывал там вместе с ними купался, ставил на рыбу морды, сплетенные из лозы. Компанию ему зачастую составляли сыновья их дворовых слуг и работников. Как-то однажды они вытряхивали улов из плетеных морд, и тут спокойное течение жизни было неожиданно нарушено.

– Вот, посмотрите, герой, который, увидев тварь, обделался, уже и на реку ходит, – раздался громкий возглас. – Эй, говорят, ты вообще бежал так, что за тобой на лошади угнаться не могли. А после того, как крач в тебя плюнул, ты упал и теперь ничего не соображаешь. – Раздался смех еще нескольких мальчишек.

Дмитрий распрямился и оглянулся. Он вначале даже не понял, что обращались к нему, и только по напряженным лицам своих сопровождающих сообразил, что это смеются над ним.

«Миха, сын товарища воеводы Суздаля», – пришло узнавание. У Дмитрия с ним было вечное соперничество, хотя какое там соперничество, трусил Димка с ним связываться. Миха был старше на пару лет и здоровей, вот Дмитрий и старался избегать с ним стычек и всегда старался уйти с его пути, оправдываясь перед собой тем, что тот старше. Хотя трусом он себя не считал, но прекрасно осознавал, что против Михи ему не выстоять. Тот же почему-то всегда старался зацепить Димку, постоянно насмехался и пытался унизить. Откуда возникла эта обоюдная вражда, неизвестно, но она существенно отравляла Димке жизнь. Слышал он, что Миху уже записали новиком в суздальскую дружину. Служить и учиться тот начнет лишь в сентябре, но ведет себя как уже много повидавший ветеран. Миха постоянно задирал сверстников, особенно тех, кто младше по возрасту или положению. За спиной его стояло несколько таких же, как он, недорослей. Вон, сын старшего дьяка податного приказа, двое работников с подворья Михи, эти для «подай-принеси», да Юхим, сынок одного местного купца.

– Ну что ты вытаращился, Димка, или крач и речь у тебя отобрал, – не унимался Миха. – Это же надо, с косой от крача бегать, может, тебе не порты, а юбку надо носить? – Окружение Михи снова захихикало.

Дмитрий понимал, что это уже прямое оскорбление и надо отвечать, но что сказать, он не знал, поэтому растерялся.

– А ты думаешь, если по осени в новики попадешь, то уже героем стал и ничего бояться не надо? – наконец нашелся, что ответить, Димка.

– Вы только посмотрите на него, заговорил! Наверное, все же не все мозги оставил. И не тебя ли мне бояться надо? – говоря это, Миха подошел ближе. – Ну так что, юбку мерить будешь? – попытался он ухватить Димку за плечо. – Ты такой же, как и твой отец, что трется возле бабской юбки. Он, видите ли, охранитель императрицы! Интересно только, чем это он себе чин выслужил.

– Отца моего не трогай, а бояться тебе за свой язык надо, – сказал Димка, левой рукой оттолкнул руку Михи, а правой толкнул его в грудь.

Миха не ожидал таких действий от мальчишки, от толчка сделал шаг назад, запнулся и уселся на задницу. Но тут же вскочив, бросился на Дмитрия, размахивая кулаками. Драться, в понимании бывшего полковника, тот не умел, удары наносил размашисто и довольно медленно. Дмитрий спокойно уклонился, пропуская кулак Михи над собой, и пробил двоечку. Левой в печень, правой в подбородок, удары нанес акцентированные. Глаза Михи закатились, и он грузно свалился на землю. На защиту бросились его работники – деваться-то им было некуда, не полезешь защищать хозяина, на конюшне запорют. Они так же бестолково размахивали руками, Дмитрий же отскакивал и уклонялся. Один раз его все-таки достали, правда, удар был смазан, но пришелся по уху, и было очень больно, даже в голове зашумело. И тогда он бросил жалеть этих придурков и тут же жестко ответил, хорошо так приложив одного из них по носу. Тот от неожиданности и боли свалился, заливая грудь кровью из разбитого носа. Второму зарядил по печени, и тот тоже упал, согнувшись, и завыл. Дмитрий подошел к скулящему Михе, наклонился над ним и проговорил:

– Запомни, придурок, всегда найдется кто-то сильней тебя. А то, что я раньше с тобой не связывался, так это было не от страха перед тобой, а просто от нежелания такое дерьмо, как ты, руками трогать.

– Уходим, – сказал Дмитрий своим спутникам и направился в сторону своего подворья. И те, прихватив улов, двинулись вслед за ним.

Сердце выскакивало из груди, кровь стучала в ушах, а когда пришел домой, силы его оставили. «А тельце-то слабенькое и медленное, и дыхалка никакая, даром что саблей с дядькой Епифаном занимался», – думал Дмитрий, сидя в горнице. Тут он вспомнил, что заниматься с дядькой бывший владелец тела не любил и под любым предлогом отлынивал. Понятно, надо бы это тело немного подтянуть.

Вечером мать стала его расспрашивать о драке с Михой, скрывать он ничего не стал и рассказал все как было. Мать, выслушав, внимательно посмотрела на Димку и погладила по голове.

– Не стоит, сынок, с ними связываться, сделать они ничего не сделают, но начнут настраивать против тебя или нас людей. Слухи всякие распускать, а когда мы в стольный град переедем, еще неизвестно. – А сама подумала, что недоросль товарища воеводы не свои слова повторял. И слова не только мужа ее обижают, а и императрицу тоже, и за такие разговоры быстро на дыбе оказаться можно.

А ночью у Дмитрия начался приступ. Что его спровоцировало, он не знал. Или удар и бой с тварью, или сегодняшний удар по уху, а может, и то, и другое. Но с вечера тело стало гореть огнем все сильней и сильней, затем начало выкручивать суставы ног и рук, а потом вообще начала бить лихорадка. Домашние испугались и кликнули настоятеля храма Божьей матери. Тот посмотрел на парня и приказал всем выйти из комнаты. После чего взял в свои руки его ладони и так долго сидел, что-то нашептывая. Дмитрий почувствовал, что ему становится все легче и легче, и наконец он заснул. Настоятель посидел еще некоторое время и вышел в горницу, оставив парня спать.

– Инициация у парня произошла неожиданно, и очень уж непредсказуемая, но, слава богу, закончилась хорошо. Вовремя вы меня кликнули, а то, случись неконтролируемый выброс энергии, могло бы и терем раскидать, очень уж сильно его прижало. Хотя я еле удержал выплеск большой сырой силы, очень уж все необычно, – говорил он наедине матери Димки чуть погодя.

– Ой, да как же это, ведь его проверяли и сказали, что пуст он.

Настоятель пожал плечами.

– Сам не понимаю, но ты, княгиня, об этом языком не трепли, я скажу кому надо, его еще раз осмотрят. А сейчас пусть спит, страшного ничего нет, проснется и будет таким же, как и раньше, а через некоторое время сам он определит, к чему предрасположен. Так что бывай, пойду я.

То, чего Дмитрий не знал

Двое одетых в рабочие комбинезоны с эмблемами в виде крылышек на груди тихо шептались, постоянно оглядываясь вокруг, словно боялись, что их подслушают.

– Послушай, Гвор, сейчас самое время хоть немного исправить положение, видишь же, парень занят будет. Мы его немного и подправим, удалим воспоминания – и все.

– А вдруг не получится?

– Да чего там не получится, одно-единственное заклинание и все. И парень – как чистый лист бумаги.

– А то, что его не туда отправили, как с этим быть?

– Ну… за одно-то нарушение нам, может, все же меньше влетит.

– Я не знаю такого заклинания.

– Ой, да чего там знать, я знаю – подсмотрел однажды у старшего нашего плана. Подсмотрел и запомнил.

– Точно запомнил?

– Обижаешь, ты же знаешь, что у меня память близка к абсолютной.

– Ага-ага, как в прошлый раз.

– Ну чего вспоминать, прошлый раз отвлекли, да и поспешил, с кем не бывает. Но сейчас точно все будет как положено, ты не бойся, Иркат свое дело знает.

– Ладно, последний раз тебе поверю, ты только осторожно действуй, если вдруг что, лучше сразу отступи. Ты как думаешь действовать?

– Бестелесным подберусь, что там одно заклинание произнести.

– А оно сразу подействует?

– Ну, в общем-то, да. Попавший под заклинание должен упасть и через некоторое время прийти в себя, но уже не будет помнить ничего из прошлой жизни.

– А вдруг он и эту забудет, тем более сейчас драться будут. – Второй собеседник замялся.

– Об этом не знаю, но вроде бы нет. Сейчас очень удачный момент, они друг другу по башке надают, и все на эту драку списать можно.

– Хорошо, давай приступай, вон они уже подрались, и наш уходит.

Один из беседовавших вдруг стал невидимым и исчез. Второй с напряжением стал вглядываться в огромный монитор, висящий в зале, в котором он находился. Отследить своего напарника у него не получалось, но и без этого сердце почему-то сжималось от предчувствия неприятностей. Вдруг раздался резкий зумер аварийного сигнала, и механический голос довольно грозно произнес:

– Несанкционированное использование заклинания, несанкционированное использование заклинания наделения магическим потенциалом большой мощности.

Рядом со схватившимся за голову первым парнем появился второй, но, услыхав то, что вещает голос, медленно побледнел.

* * *

Утром Дмитрий встал как обычно, но был вялый, мышцы тела болели, словно он перед этим целый день тяжело работал. Он чувствовал, что с ним что-то не то, но что, понять не мог. «Может, я на речке подстыл, вот и ломит всего», – думал он.

Но парень себя пересилил и стал приводить в действие свой план по развитию тела, силы и выносливости. Начал с пробежки, а потом попытался заняться зарядкой и отжиманием. Дворовые смотрели на его странности и переговаривались между собой. Он вначале не обратил на них внимания, но в обед мать стала допытываться, что он делал, и все пыталась отговорить его от этих занятий. Дмитрий не понимал, что такого он сделал, что она так рассердилась. Лишь когда Лизка ему проговорилась, что дворня решила, будто Димка тронулся умом после ночной лихорадки, и что в него вселился бес, он понял. Вот мать, наслушавшись их, и расстроилась. Поэтому он и решил перенести занятия подальше, в ближайший лесок, правда, теперь всегда брал с собой штуцер и саблю. А еще он узнал, что может прекрасно пользоваться обеими руками, не испытывая трудностей. Не посвящая никого в свое открытие, он пытался и писать по очереди левой и правой рукой, все было абсолютно одинаково, при этом ему было без разницы, какой рукой писать. То же самое было и с разными другими испытаниями этого феномена. В голове у него крутилось название этого феномена, но вот как он точно называется, вспомнить не мог, помнил только, что у таких людей одинаково развиты оба полушария мозга.

Утро он начинал с пробежки и, домчавшись до леса, уже там проводил разминку и силовые упражнения, отжимания, приседания с грузом и бой с тенью. Для груза он нашел приличное бревно, самолично спилил дерево и подготовил его. Потом, окунувшись в речку и смыв с себя пот, отправлялся на подворье, где помогал кузнецу. Ему пришлось выдержать спор с матерью, Лизкой и еще уговорить кузнеца дядьку Антипа взять его временным помощником, молотобойцем. Конечно, поначалу было очень тяжело и работал он не более пары часов. Но постепенно начал втягиваться, не так уже уставал и стал замечать, что сил прибавилось.

В прошлой жизни Дмитрий Семенович не был белоручкой. Родился он на второй год после войны, время было голодное, а он оказался первенцем. Потом родились еще братья и сестры, всего их у родителей было пятеро. Так что пришлось Димке с младшими нянчиться и следить за ними, да и родителям помогать. Отец умер рано, военные раны дали о себе знать, так что он уже с двенадцати лет и в колхозе подрабатывал, помогая матери. В шестьдесят втором он подал документы в военное училище, а когда окончил, то помотало его по стране, и не только по своей. Главное, чему его научила прошлая жизнь, – не сдаваться и идти до конца, что бы ни наметил и ни решил.

То, чего Дмитрий знать не мог

– Так, отроки, а ну рассказывайте все, – проговорил седой благообразный старец и хмуро посмотрел на стоящих перед ним поникших парней.

– Мы, это… – промямлил один из них. – Нарушили инструкцию.

– Так… – нахмурился еще больше старец. – И какую инструкцию вы нарушили?

– Мы это… в общем, значит… – И говоривший замолчал и горестно вздохнул, не решаясь озвучить нарушение.

– А ты что скажешь? – обратил старец внимание на второго. Тот стоял расслабленно, словно все происходящее его и не касалось.

– Да память мы душе стереть забыли, а когда попытались это сделать, когда он уже был в миру, почему-то вместо потери памяти он приобрел большую силу. Наверное, заклинание неправильное. Правда, он при этом чуть не умер. А еще, когда пытались остановить переселение души, потому что прошлая память была при ней, случайно сбили настройки и отправили ее совсем не туда, куда планировалось.

– Так, – нахмурился еще больше старик, – кто же это придумал так свои следы заметать?

У того, кто говорил, забегали глаза, но ему все-таки хватило смелости сказать:

– Да я придумал это все, но, наверное, что-то в заклинаниях напутал.

– Я должен был все это остановить, – проговорил первый. – Меня все-таки старшим назначили. Но после того, как не стерли память, испугался, стал пытаться остановить переселение, сбил настройки прибора, а потом еще пошел на поводу, чтобы исправить последствия.

– Так, так, так, – зловеще проговорил старец, и стоящих перед ним парней от предчувствия беды просто затрясло.

– Значит, вы отправили душу в мир, не стерев ей память, потом еще и не туда, куда планировалось, а когда попытались на расстоянии хотя бы память стереть, то наградили ее еще и недюжинной силой магии. И что прикажете теперь со всем этим делать, да и с вами тоже? – Старец оглядел стоящих перед ним парней, увидел, что их мелко трясет от страха, усмехнулся и сделал повелительное движение рукой.

– Ладно, с вами все понятно, пока идите, а я подумаю, как вас наказать.

Когда провинившиеся удалились, из-за высокой спинки кресла вышел мужчина.

– Учитель, что прикажете с ними делать? – спросил он, поклонившись.

– А что с ними делать, даже не знаю, пусть, наверное, теперь следят за своим подопечным, сдерживают его, чтобы тот, получив большую силу, не натворил чего-нибудь. Сейчас уже ничего сделать нельзя, но ограничить его силы мы еще можем, пусть и не очень сильно. И предупреди, чтобы никаких заклинаний! Не хватало еще чего натворить, и ты с них глаз не спускай. Да и от работы на сортировке их никто не освобождал, пусть покрутятся, может, меньше дурных мыслей в голове будет. Кстати, где они это заклинание взяли?

– Да эти два придурка, вернее, один из них, Иркат, подсмотрел у меня в журнале, который я забыл на столе. Почему он решил, что это заклинание по лишению памяти, даже не знаю.

– А зачем ты носишь с собой журнал с заклинаниями, да еще оставляешь его где попало?

– Так в тот день в четырнадцатом квадрате обратного потока мы работали по местной фауне, целый район облучали. А когда вернулся, произошел разрыв оболочки на zet 231/17, я поспешил помочь оператору и оставил журнал на столе. Кто же знал, что этим обормотам захочется туда заглянуть, – развел руками говоривший.

– А почему к тебе в кабинет свободный доступ?

– Забыл закрыть в спешке, – повинился тот.

– С кем приходится работать, – пробормотал старец, – да уж.

– А почему мы с этой душой так носимся, не проще ли умертвить ее?

– Хм-м, – старик посмотрел на помощника и своего ученика. – Вот скажи мне, Агрион, почему меня окружают одни идиоты? У этой души последнее перерождение, не можем мы просто ее умертвить, нас и самих тогда развеют. Или ты об этом не слышал? Создатель простит мелкие прегрешения, но уничтожение души – страшное преступление. Знаешь же, что души не умирают, их немного корректируют и отправляют в другую или в ту же реальность, – сказал старик, рассматривая замершего перед ним помощника, и взгляд его не обещал ничего хорошего. – Просто не можем и все. Это если вдруг сам куда влезет, да и то проверять будут, так что будем наблюдать, вернее, присматривать. А тебе следует все-таки знать, что у тебя на балансе находится.

– Но я же не работал с ней и даже не просматривал ее жизнеописание, прошу простить мне незнание вопроса, – испуганно проговорил помощник.

– Ладно, ступай! Развели бардак, – махнул старец рукой, и, когда мужчина вышел, еще долго сидел и о чем-то думал. – Это же надо было отправить душу в альтернативную действительность, да еще наделить его магией, при этом чуть не убив. Так, а кем он у нас был в прошлой жизни? – вдруг громко проговорил старик.

И ему тут же ответил механический голос:

– Дмитрий Семенович Вересов, семьдесят пять лет, военный пенсионер, при увольнении имел чин полковника.

– Аа-а, понятно, медный лоб, одна извилина и та от фуражки. Ну что ж, посмотрим, как он там себя поведет, – пробурчал старик себе под нос через некоторое время и усмехнулся.