Читать книгу Ходовые испытания. сборник рассказов - Николай Югаев - Страница 2

Дорога вилась змейкой, то полого поднимаясь, то круто спускаясь. Красота прибайкальской природы за окном автобуса поражала своим летним великолепием. Много раз мне доводилось наблюдать эту красоту, и каждый раз я приходил в восторг от увиденного. Сегодня же, насладившись всем этим, я задумался о нашей людской жизни. Есть в ней, как и в природе, стадии: рождения, пышноцветия, осеннего золотого осыпания и умирания, но, верно, только в этом и сходство. «Человеческая жизнь гораздо длиннее пиода циклической смены года и динамичнее, но несопоставимо короче жизни природы, – философствовал я. – Потому скорость, с которой проносится жизнь человека, не позволяет ему на стремительном бегу осмыслить, правильно ли он живет. А когда бег в меру здоровья становится медленным и приходит время воспоминаний, то ничего уже невозможно изменить, поправить. И счастливы те, кто выбрал правильный путь, хотя об этом могут судить только их потомки», – такие грустные мысли пришли ко мне в этот раз.

В автобусе, утомившись от созерцания несущихся навстречу и исчезающих за окном успокаивающих своей зеленью картин природы, одни пассажиры задремали, покачиваясь в такт неровностям дороги, другие пытались поговорить с соседом, чтобы скоротать время поездки. Дальняя поездка всегда располагает пассажиров к откровению, поэтому иногда незнакомому человеку можно излить то, что наболело в душе, чем не всегда можно поделиться с родными и близкими.

– Батя, далеко едешь? – внезапно спросил мой сосед, паренек лет пятнадцати, с синими наколками на пальцах и настороженным острым взглядом. Это бросилось мне в глаза еще при посадке в автобус, когда наши места оказались рядом.

Я назвал деревушку и с любопытством взглянув на паренька. В его обращении «Батя», мне показалось, прозвучали какие-то блатные нотки. Для меня же в этом слове всегда было что-то магическое. В этом коротком обращении в моей юности звучало не только уважение, но и чувствовался трепет, как у верующего перед священником.

– А я вот домой возвращаюсь, только что откинулся. Мать уже заждалась, пишет: «Все слезы выплакала», да брат и сестра тоже ждут. Надеются на мою помощь! – продолжил разговор паренек. Он усмехнулся, и в этой усмешке была едва скрываемая детская гордость за себя.

– Куда откинулся-то? – не понял я.

– Да из лагеря еду, – пояснил он, по-прежнему улыбаясь.

– Пионерского, что ли? – растерявшись, удивленно спросил я.

– Ты что, дядя, издеваешься? – бросил он раздраженно. – Сидел я, наказание отбывал! Понял?

– Понял… За что сидел-то? – сконфуженно и миролюбиво поинтересовался я, надеясь услышать – «за хулиганство».

– Да за грабеж, – ответил он уже спокойно, будто это был небольшой проступок. – Дурак был… вот и попался.

От этих слов и будничного тона его голоса, в котором не чувствовалось раскаяния, я инстинктивно чуть отодвинулся. Заметив это и то, как переменилось мое лицо, он сказал вызывающе:

– Вот вы все такие. Верно мне кореша говорили… словно, кто освобождаются оттуда, все – нелюди. – Он замолчал, гася раздражение, и, успокоившись, вдруг предложил: – Батя давай я тебе расскажу, как туда попал, – он с надеждой заглянул мне в глаза.

– Если думаешь, что я тебя буду жалеть, то ошибаешься, – сказал я сурово.

– Нужна мне, Батя, твоя жалость! Я и сам-то себя не жалею. Мне просто хочется понять, почему люди живут по звериным законам. – В его голосе послышалось ожесточение, смешанное с болью. – Ты думаешь, я действительно безжалостный грабитель? – спросил он и, не дожидаясь моего ответа, продолжил, – нет, я не грабитель, но случай так распорядился, что мне пришлось взять на себя чужую вину.

– Как это могло случиться? – спросил я недоверчиво.

Тогда он и рассказал мне свою бесхитростную историю. Ему было 14 лет, когда погиб отец. Погиб нелепо, пьяным возвращаясь после застолья с друзьями домой. «Он просто замерз почти у дома», – прошептал мой сосед, передернувшись, словно и его пронзил холод.

Семья, а их было у матери трое, осталась без денег, которые все потратили на похороны. Он был старший из детей, и необходимо было прокормить всех, так как для матери в те лихие годы не было работы. «Нет, я не пошел воровать, – быстро проговорил он, желая опередить мои мысли. – Я работал за копейки, помогая соседям по хозяйству, у которых тоже не густо было с деньгами. Но однажды…» – но тут автобус замедлил ход и остановился на вершине одного из подъемов, и пассажиры вышли отдохнуть, размять ноги и полюбоваться красотой и величественностью гор. А горы, нагромождаясь друг на друга, уходили в даль до горизонта, одни одетые в зеленую шубу лесов, другие, высокие скалистые, изредка покрытые небольшой растительностью, подчеркивающей причудливые очертания их отрогов. Было что-то возвышенное в этой картине. Пассажиры выходили и первую минуту стояли, как завороженные, пока их не вернул к действительности голос водителя:

– Давайте, женщины направо, мужики налево! – весело скомандовал он. – А то дорога еще дальняя.

– Вот так всегда, – выкрикнула молодая дородная женщина. – Как мужики… так только налево.

– Дак ить мы ж мужики! – захохотал мужичонка небольшого роста, все лицо которого было испещрено мелкими морщинами, оттого ли, что часто смеялся, или по другой причине.

– Кобеля вы, а не мужики. Настрогаете детей – и в сторону.

– Дак мы ить не виноваты, что вас так много и каждой дитя охота, – ответил мужичонка, не смущаясь.

Женщины, добродушно ворча, удалились за густо поросшие невдалеке от дороги кусты. Мы с соседом тоже вышли. Он отошел к растущей у дороги березе и спиной прижался к ней, сзади обхватив ее ствол, и мне показалось что он, поглаживая ее, что-то шептал. Заметив мой взгляд, он почему-то смутился, будто бы его уличили в чем-то постыдном, и стремительно пошел вслед за мужиками. Такое его поведение удивило меня. «Что же могло произойти с этим парнем, почему он скрывает свои чувства, которые пробиваются наружу как первые ростки оживающей после долгой зимы природы?» – подумал я. Когда автобус вновь тронулся, я уже с интересом ждал продолжения его рассказа. Но он почему-то не спешил. Я задремал.

– Батя, – услышал я сквозь дремоту.

В этот раз по голосу я ощутил тот самый смысл, который вкладывали мы когда-то, произнося это слово. И вновь вспомнилось то далекое и так волнующее мою душу время. Я впервые увидел Его, когда поступал в училище, собравшее под свою крышу подавляющее большинство детдомовцев и детей «матерей-одиночек», так называли тех, у кого не сложилось семейное счастье. И нас, этих детей потенциально готовых пополнить ряды преступников, расталкивали по всем училищам, чтобы перевоспитать и обучить рабочим профессиям.

– Батя! Ты спишь? – вновь обратился ко мне сосед, прервав мои воспоминания.

Я открыл глаза и оглянулся. В автобусе все почти спали. Я взглянул на соседа. По лицу, обращенному ко мне, по доверчивому взгляду карих глаз я понял, что моему соседу не терпится поделиться всем, что накопилось у него в душе последние годы, услышать ответы на волнующие его вопросы.

– Я слушаю тебя. Мне очень интересно узнать, что же произошло с тобой дальше, – произнес я как можно мягче.

Он с благодарностью посмотрел на меня и продолжил рассказ:

– Однажды я встретил молодого парня, который отнесся к моим бедам с пониманием и одолжил мне денег без всяких условий. Мать же, обеспокоенная такой суммой денег, спросила: «А не украл ли ты их?». Я успокоил её, сказал я взял эти деньги в долг. На них мы смогли собрать младшего в школу. Ты бы, Батя, видел, как он был рад! На остальные деньги и те нищенские, что получала на нас мать от государства, мы протянули ещё месяца три. О своей учебе я уже и не думал, нужно было снова искать приработок. Слоняясь в поисках работы, я снова повстречал того парня, звали его Василий. Отнесся он ко мне приветливо. «Знаешь, – сказал он мне, – заняли одному „козлу“ деньги, а он отдавать не хочет. Поможешь нам?». Я удивился, чем же могу помочь? «Ты будешь сидеть в машине, а увидишь „ментов“, – посигналь нам», – произнес он заговорщицки и подмигнул мне с дружеской улыбкой. Мне это показалось интересным, я даже представил себя разведчиком, как в книгах, которые я любил читать. Короче, я выполнил его просьбу и оказался в КПЗ, как их «подельник». Оказалось, что по моему сигналу они успели скрыться, захватив отнятые под пыткой деньги бизнесмена. И этот грабеж был у них не первый…

Следователи всячески старались выбить признание, что я был членом этой банды, но я видел лишь одного из них и даже не знал, как зовут второго. Там, в КПЗ, впервые ощутил я звериные повадки людей. Мама мне всегда говорила, что на все происходящее воля Божья, но после того, что произошло далее со мной, я убедился – не от Бога исходит вся несправедливость и жестокость, а от людей. Четыре года в спецшколе я отбыл от звонка до звонка, так как не позволял себя унижать ни начальству, ни другим. А сколько раз я сидел из-за этого в карцере… – он умолк.

– Да, не повезло тебе встретиться с хорошими людьми, – промолвил я сочувственно, еще не вполне доверяя его рассказу. – А что, неужели не было никого, кто был бы честен и относился сострадательно к воспитанникам?

– Да встречались единицы. Только они ничего сделать не могли.

Он снова замолчал, лишь напряженные скулы да сжатые кулаки говорили о сильном возбуждении. Но вот оно улеглось, и он впал в задумчивость. Я ни единым движением не хотел помешать ему. Мне подумалось, что, рассказав, о себе, он снял с души груз, давившей её, и сейчас в ней, возможно, произойдут какие-то перемены, и они будут благотворны.

Автобус плавно покачивало. Я задремал, но вновь услышал его голос:

– Зато, я за это время окончил школу и получил специальность. Авось не пропаду и семье помогу! – неожиданно сказал он и с гордостью протянул мне свои документы.

Я с интересом стал рассматривать их. В аттестате были почти сплошь пятерки, а свидетельство о профессии гласило, что он электросварщик 3 разряда. Это рассеяло последние сомнения в достоверности его рассказа. Я узнал, как зовут моего собеседника.

– Аркаша, – как можно мягче произнес я его имя. От неожиданности он резко повернул голову в мою сторону. – А какие у тебя планы на будущее?

– Будущее… Батя, а что такое жизнь, какой в ней смысл? – спросил он, вдруг не ответив на мой вопрос, взволновано продолжил. – Кто поможет мне найти ответ?

– Обратись к Богу, сынок. Он Всемогущ и Милостив, – внезапно произнесла женщина, сидящая впереди нас и видимо внимательно прислушивающаяся к нашему неспешному и негромкому разговору. Она повернула голову к нам, и её добрые глаза, обращенные на Аркадия, светились нежностью и материнской любовью.

– Мать, вот ты говоришь, Он – всемогущ, а почему же тогда на земле столько страдающих людей? Ведь в его же силе помочь им.

– А потому, сынок, что на нас всех лежит первородный грех наших прародителей, сынок!

– Мать, но если мы все греховны, значит и страдать должны одинаково?! – живо воскликнул Аркадий и чуть подождав, сам ответил: – на самом же деле одни страдают всю жизнь, а другие живут, не заботясь ни о чем. Об этом я думал, отбывая наказание. Нет, мать, ты не права… Да и на все мои обращения к Нему – он всегда молчал. А мне обязательно надо было знать, в чем смысл жизни. Наверно, из-за незнания его и появляются те негодяи, что творят несправедливость. А я, мать, боюсь, что к той несправедливости, что наполняет мир, может прибавиться и моя злоба… Батя, я прав? – обратился он ко мне, когда, услышав столь горячий монолог, женщина, поджав губы, отчего ее лицо стало похоже на лицо обиженного ребенка, отвернулась.

Я понял, что для неё такой вопрос никогда не возникал. Воспитанная в семье, где была бабушка, веру которой не могли поколебать ни атеистическая пропаганда, ни насмешки комсомольцев, наша соседка, видимо, никогда не сомневалась в присутствии Господа в жизни людей. «Вера не нуждается в доказательстве, – подумалось мне, – этому страдающему душой пареньку нужен был такой ответ, который подтверждался бы реальностью. А эта милая добрая женщина дать его не могла».

Я взглянул на раскрасневшееся от волнения лицо Аркаши и вспомнил себя в его годы и постарше, когда, выполнив очередные намеченные большие цели, я останавливался, как бы на перепутье, и всегда передо мной вставал такой же вопрос. Я мучился, стараясь найти ответ, но тут появлялась следующая цель, и вопрос, оставшийся без ответа, вновь покидал меня. И только уже в зрелом возрасте я понял, в чём была моя ошибка, и это прозрение было связано с жизнью Бати.

– Я не могу однозначно ответить на этот непростой вопрос, Аркаша, – произнес я, после небольшой паузы, – но поведаю, как ответил на него один мудрый человек. – Сосед с детским любопытством взглянул на меня, а я продолжил: – Он сказал: «Смысл жизни – вне ее пределов. Внутри самой жизни мы ее смысл никак не обнаружим. Мы сможем понять смысл только наших отдельных дел и житейских событий».

– Что-то, Батя, ты уж очень мудрено говоришь, а потому непонятно, – смущенно улыбаясь, проговорил Аркаша.

– Что ж, ты прав. Я и сам так вначале думал, пока не стал понимать смысл этих слов. Будем вместе разбираться? – спросил я. В знак согласия он кивнул, и я продолжил: – Слово «жизнь» имеет много понятий, но мы коснемся лишь одного, которое тебя сейчас больше всего волнует. Жизнь – это поступок. Вот чтобы понять смысл поступка, нужно выйти за его пределы. Внутри него мы можем понять только смысл его отдельных частей. Например, твой арест был вызван твоим поступком, ведь ты предупредил преступников, но далее никто (следователи, судьи) не хотели выйти за его пределы. Так и смысл жизни, он вне пределов этой жизни. Внутри нее мы можем понять только смысл ее отдельных частей.

– Теперь понял. Но мне-то хочется, чтобы моя жизнь всегда имела смысл! – воскликнул Аркадий, в его голосе я почувствовал нетерпение

– А вот для этого нужно иметь большую цель, – ответил я, улыбнувшись. – Так сказал тот мудрец! Потому что это трагедия, когда цель достигается при жизни, но она оказывается мелкой, тогда жизнь теряет смысл.

– Что же это может быть за цель? – задал вопрос Аркадий, стараясь внимательно вслушаться в каждое моё слово.

– Я расскажу тебе историю, которая, я думаю, поможет объяснить это. Мальчик заблудился в лесу. Он не знал, что делать и куда идти. Начал даже плакать. Но потом взял себя в руки, набрался храбрости, забрался на большое дерево и увидел свой путь. Где нам найти такое дерево, чтобы не плутать в жизни? Такое дерево есть. Это наша большая цель, но она должна быть действительно большой, как это дерево. А значит, лежать за пределами жизни. Большая цель – это цель, которую можно достичь, но только после смерти.

– Путь – это дорога, по которой нужно идти? – переспросил Аркаша.

– Нет, не совсем, – ответил я. – Здесь путь означает направление деятельности в жизни. И ты должен быть готов к тому, что, выбрав путь, ты уже не будешь хозяином своей судьбы. Теперь путь будет диктовать, что делать и чего не делать. Он будет управлять тобой.

– Что-то ты, Батя, меня совсем запутал! – сказал Аркаша смущенно. – Как это может быть? Как путь может управлять человеком? – недоверчиво спросил Аркаша

– Хорошо, хорошо, – сказал я торопливо. – Чтобы было понятно, я расскажу тебе о человеке, у которого были свои цель и путь.

Аркадий недоверчиво посмотрел на меня, но кивнул головой в знак согласия. И я начал рассказывать ему о Бате, который до сих пор является примером необыкновенного человека.

– Родился он на небольшой железнодорожной станции, в семье рабочих, – начал я. – После окончания семилетней школы он поступил в ФЗУ, так называлось фабрично-заводское училище и располагалось оно вдали от родного дома, на узловой станции. Там он выучился на токаря и начал работать в депо.

– Я тоже хотел поступить в ПТУ, да не успел, – огорчённо вздохнув, проговорил Аркаша.

– А ты знаешь, что сказал, провожая его, отец? – продолжил я, заметив, как заинтересованно блеснули его глаза. – «Сынок, овладей специальностью так, чтобы ты умел выполнять те работы, которые другие выполнить не могут, и кусок хлеба тебе будет обеспечен». Помня наставление своего отца, уже через два года он становится высококлассным токарем. Но вот далее происходит что-то странное. Ему предлагают место мастера в ФЗУ, и он в течение одной ночи решает посвятить себя этой новой работе, оставляя то благополучие, которого он уже добился.

– Вы думаете, он в эту ночь поставил перед собой цель и с высоты ее увидел свой путь? – спросил сосед слева, давно уже прислушивающейся к нашему разговору.

– Вероятно, это так и было. Ведь, только этим можно объяснить то, что путь, на который он вступил на следующий день, управлял им всю его жизнь.

– Возможно ли это? – снова усомнился мужчина.

– Парадокс, но это так, – ответил я улыбаясь. – И продолжил: – Я встретился с ним, когда он уже работал директором училища, а я, побитый жизнью в свои пятнадцать лет, был отправлен сюда – учиться, чтобы получить среднее образование и освоить высококвалифицированную профессию. Так вот, встретил меня невысокий мужчина сорока с лишним лет в железнодорожном кителе, застегнутым на все пуговицы, и в широких, тщательно отглаженных брюках. Мне тогда сразу же бросился в глаза его суровый, даже мрачноватый вид, и взгляд черных пронизывающих глаз только усиливал это впечатление. Но как только он заговорил со мной, а в его глазах я заметил заинтересованность в моей судьбе, это впечатление ушло на второй план. Во время разговора он почти не улыбался и был немногословен, однако в его голосе я инстинктивно почувствовал что-то отеческое, незнакомое мне раньше.

– Что, учиться направили? – спросил он, взглянув на меня из-под нависших бровей.

Взгляд его черных как уголь глаз заставил меня съежиться. Видимо, заметив это, он улыбнулся отеческой ободряющей улыбкой.

– Родственники-то у тебя есть?

– Мать! – кивнув головой, тихо ответил я.

– Значит ты человек богатый. У моих ребят не у всех есть родители. – Он пытливо взглянул мне в глаза и строго спросил: – надеюсь, мне не придется ее огорчать?

Я в смущении промычал что-то нечленораздельное.

– Ну-ну, верю, не придется. Иди к мастеру, Иван Матвеевич зовут, он тебя определит.

Уже через час я знал, что все учащиеся между собой зовут директора – Батя. Кто-то когда-то впервые из детдомовских ребят так назвал его. И это слово звучало как высшее звание, которое могли присвоить эти хулиганистые, узнавшие жизнь с неприглядной стороны дети. Интуитивно мы тогда чувствовали его необыкновенность, но не осознавали, что судьба свела нас с человеком, который имел свой путь…

А знаешь, Аркаша, только в зрелом возрасте я понял путь – великий управляющий! А также то, что тех, кто имеет большую цель, жизненные невзгоды не собьют с пути, а удачи и неудачи одинаково продвигают его вперед.

– Как это неудача может продвинуть вперед? – спросил недоуменно Аркадий.

– Ну, вот пример: допустим наш автобус набит пассажирами, а ты стоишь в середине автобуса и тебе пора выходить, но стоящие впереди тебя люди выходить не собираются. Что делать? Прикладывая невероятные усилия протискиваться вперед? Не факт, что это удастся. Но вот автобус тряхнуло несколько раз на плохой дороге. И ты смог подвинуться к выходу. Вывод: если жизнь трясет нас, мы можем продвинуться в ней. Конечно, когда знаем, где выход.

– Это правда, – вновь вмешался в разговор сосед слева с интеллигентным лицом, в очках с толстыми линзами в модной оправе. – Иногда думаешь: «опять откуда-то несчастье свалилось», а со временем понимаешь, что это было счастье, потому что позволило избежать больших неприятностей. Только я тоже не пойму, как путь может управлять человеком? Кстати, меня зовут Василий Иванович.

– А меня Юрий Гаврилович. Постараюсь объяснить, Василий Иванович, – ответил я, видя с какой жадностью впитывает каждое слово Аркадий. – Я уже говорил, что Батя, освоив профессию, стал первоклассным специалистом, но путь, по которому он пошел, требовал других знаний. Поэтому ему пришлось, без отрыва от работы, учась в вечернее время, окончить техникум, а затем педагогический институт. Это было трудно выполнить, так как он к тому времени был женат и у него родились дети, а квартиры не было и приходилось жить в домике, когда-то построенным в ограде училища для каких-то хозяйственных нужд. Но как я уже говорил, того, кто имеет большую цель, жизненные невзгоды не собьют с пути, а удачи и неудачи одинаково продвинут вперед. Вся наша жизнь была у него на виду, поэтому он всегда был в гуще наших дел. Порой хватало взгляда его глаз или его улыбки, чтобы изменить обстановку. Ему не нужно было лишний раз употреблять слова, такой уж внутренней энергией он обладал.

– Юрий Гаврилович, оказывается, всё так просто выходит! – впервые назвав меня по имени и отчеству, взволновано произнес Аркаша. – Кажется, я начал понимать. Человек, имеющий свой путь, может не бояться заблудиться в жизни, потому что этот путь им управляет. И ему не страшны неудачи. Так ведь?

Он впервые улыбнулся доброй открытой улыбкой, при этом, обнажив белые зубы, от чего его улыбка стала еще очаровательней.

– Именно так! – сказал я, любуясь его улыбкой и удивляясь тому, как четко и кратко сформулировал Аркадий то, что я так долго излагал.

– А может быть, такой путь и есть путь, предопределенный Господом, и Он управляет человеком, идущим по этому пути! – опять вступила в разговор соседка, повернувшись к нам лицом, теперь освещенным слабым светом лампочек салона, давно уже включенных водителем, и я увидел ее настороженный взгляд, обращенный ко мне.

– Скорее всего, так и есть, – подтвердил я

– Ну, это спорный вывод, – возразил Василий Иванович. – Вы лучше скажите, чем еще особенным отличался ваш Батя от остальных людей.

– Если коротко, то мудростью и талантом управления.

– Можно поподробнее?! – попросил Василий Иванович.

Я взглянул на Аркадия. Он в ожидании смотрел на меня.

– Хорошо, – согласился я. – Вот лишь один из примеров. Как уже я говорил, были мы большей частью из детдомов в возрасте от двенадцати лет и старше, и в училище собирали нас по всей республике. Были среди нас и отъявленные хулиганы, только освободившись от которых директора детдомов смогли спокойно работать. Вот и в училище они почти с первых дней начали нарушать дисциплину, сквернословить и бузить. Однажды нас построили на линейку, и Батя, вызвав из строя самого, казалось, неисправимого из нас, по кличке Буря, строго произнес: – «Вон из училища! Вернешься, когда тебе станет дорога наша Семья», – при этом глаза его сверкнули гневом, а через мгновение уже лучились добрым светом. Слово же «Семья» было произнесено им так, что каждый из нас почувствовал свою причастность к ней… Конечно, как в любой семье, тем более большой, среди нас случались и споры, переходящие в драки, которые продолжались до первого разбитого носа. Обо всем этом знал Батя, но по пустякам никогда не вмешивался, а разумные отношения всегда поощрял своей доброй улыбкой и отеческим словом. И старшие ребята, подражая ему, старались опекать младших, превращаясь в их братьев. Помню, с какой родительской добротой к нам относились даже работники столовой. Вечером, после ужина, а затем после занятий в спортивных секциях, мы вновь голодные бежали в закрытую столовую, чтобы утолить голод. И там обязательно дежурная давала нам хлеб, оставленный для нас поварами. До чего же он был сладок! А ведь как позже мы узнали, идею нас подкармливать высказал Батя, а потом помогал заведующей столовой, которой приходилось разными ухищрениями списывать перерасход хлеба. И во всем, что происходило хорошего в училище, чувствовалась забота о нас Бати.

Теплая волна воспоминаний подхватила меня и понесла в те годы, в наше шумное на переменах, а иногда и на уроках училище. Замелькали лица наших девчонок, таких же, как и мы, сирот, влившихся в большую Семью, главой которой был наш Батя. Многие из них были влюблены в него как в отца.

– Юрий Гаврилович, а что было дальше… с Бурей? – словно издалека услышал я взволнованный голос Аркадия.

– С Бурей? – переспросил я, возвращаясь в реальность. – Да, Буря… У него имя было Николай. Через неделю он начал ходить на уроки, и в дальнейшем стал одним из лучших выпускников. Только через много лет, когда наш Батя уже закончил жизненный путь, Николай поведал нам, какой поединок в то время происходил между ними, так он думал в ту пору, и как он его проиграл. Но благодаря мудрости Бати он не обозлился на него и на весь мир. И самое главное, никто тогда не посчитал его проигравшим. Когда Николай рассказывал о том случае, у него вначале поблескивали глаза озорными огоньками, а в конце увлажнились. «Любой родитель, наказывая свое дитя, ему сочувствует, – говорил Николай. – А мы для Бати были его дети, и, произнося те грозные слова, он, конечно, жалел меня. Об этом мне рассказал Мишка, мой друг. На второй день после того случая Батя отозвал его в сторонку и, заговорщески поглядывая на него, спросил:

– Ну, как он себя чувствует, голодный, небось, ходит?

– Кто? – хитро скосив глаза и не желая подводить друга, ответил Мишка.

– Ну ладно. Вот что, я сказал заведующей столовой, чтобы она выдавала тебе сухой паёк для него. Только об этом молчок. Понял?

И Мишка выполнил его наказ и не рассказал мне о решении Бати пока я сидел без дела, шлялся по улице или прятался в общежитие, а он и дружки украдкой носили мне еду. Узнал я об этом только, когда вернулся в Семью.

Батя был мудрым человеком. Мудрость его, например, состояла в том, что он оставил мне приоткрытой дверь для возвращения. Ведь речь была не столько о том, что я должен исправить свое поведение, сколько о Семье, в которой я уже жил, но не понимал это. А жизнь в семье диктует свои правила. Только когда я это осознал, то понял, что возвращение позволяет мне сохранить самоуважение и надежду на уважение других. Значит, я не буду выглядеть побитым псом, что для меня значило в то время гораздо больше, чем голод и бездомность».

Как видите, хоть Батя и не был военным, но, как сказал наш товарищ по выпуску Володя Бондарев, дослужившийся до звания полковник, рассуждал он как полководец: «чтобы сломить сопротивление неприятеля, надо показать ему дорогу к жизни, иначе, не имея другого выхода, он будет биться до смерти»… А вот еще один пример. Наш Батя был рачительным хозяином и тратил деньги училища только на необходимые вещи, которые нельзя было изготовить самим. В училище был духовой оркестр – гордость училища. Так вот, у ребят частенько терялись мундштуки от духовых инструментов, и он, встав у токарного станка в мастерской училища, вытачивал эти миниатюрные и сложные детали. Мы же стояли позади него и заворожено смотрели и любовались, как вьется тонкая стружка из-под резца, направляемого рукой великого мастера.

– Странно устроен человек! – произнес он однажды, не отрывая глаз от резца и как будто рассуждая про себя. – Для него, иногда, путь к несчастью кажется привлекательным.

Мы переглянулись. Всегда немногословный, Батя до этого, никогда не говорил загадками.

– Как так может быть?! – загалдели мы.

Батя выключил станок и, повернувшись к нам, улыбнулся. Улыбнулся той самой улыбкой, от которой всегда исходило родительское тепло и ощущение, что тебя погладили по голове.

– Вот многие из вас, я слышал, желают сразу же после окончания училища поступить в институт. А того не понимают, что хороший рабочий, мастер своего дела, во сто крат важнее посредственного инженера.

И он поделился мыслями, основанными на своем опыте и словах своего отца, о том, что все эти звездочки на погонах, дипломы и звания, должности и оклады – всего лишь способ казаться успешным, значительным или счастливым. В то время как горизонтальная карьера – это ступени профессионального мастерства. Умение делать то, чего другие не умеют. Это знания и умения, которые внутри человека, которые нельзя так быстро отобрать, как можно снять звездочки с погон. Многие из нас уже очень скоро осознали правоту его слов и были благодарны ему, что убереглись от ошибки.

Как я говорил, Батя был рачительным хозяином и даже скуповатым как считал наш завхоз. Но когда нужны были средства на наш досуг, а нас он считал своими детьми, то он иногда шёл на нарушение бухгалтерских инструкций, чтобы порадовать нас и отвлечь от дурных дел. Так однажды мы увидели у себя в общежитии телевизор, который в то небогатое время и в семье-то был необычайной редкостью. Я помню, как вечерами, забыв о бессмысленном времяпровождении, а иногда и небезобидном для окружающих, мы толпились у его экрана с расцвеченной пленкой, изготовленной нашими умельцами, которая создавала иллюзию цветной передачи. А духовой оркестр, а наша джаз группа и художественная самодеятельность, и технические кружки?! Здесь наш Батя не жалел денег. Его забота и участие в нашей юношеской жизни позволили многим «его детям» изменить судьбу, и они выбрали достойный человека путь!

Я прервался на минуту, вытянув затёкшие от долгого неподвижного сидения ноги. За окном автобуса было уже темно, и лишь впереди, будто бы перебегая дорогу, замелькали огоньки деревеньки, где меня ожидал друг. Нужно было собираться, но Аркаша с нетерпением ждал продолжения рассказа, и я поспешил продолжить:

– Родился ли наш Батя с талантом руководителя? Вероятнее всего, его действиями управлял выбранный им Путь. В пользу этого говорит такой факт. Как действует неопытный руководитель? Сначала он много думает над тем, какой приказ отдать. А уж после того как отдаст, развивает кипучую деятельность, чтобы обеспечить его выполнение. Опытный – вначале создаст условия для выполнения всякого своего приказа, а уж потом и не отдаст его вовсе, а лишь выскажет пожелание. Вот так руководил наш Батя. Вот один из примеров. Однажды он подал идею построить спортзал собственными силами, всем она показалась нереальной. Но он сказал, как обычно пристально с хитрым прищуром вглядываясь в лица: «А почему нет?! Мы ж его построим нашим детям. Документация уже готова». И всем сразу стало ясно, что, конечно же, все может прекрасно получиться. И посыпались предложения, что и когда конкретно нужно сделать. Дело пошло. И построили… В том спортзале тренировались мы – учащиеся, будущие чемпионы республики. И когда потом напоминали ему об этой заслуге, он лишь смущенно улыбался, говоря, что он тут ни при чём, ведь строить-то помогали все. Вот таким нам запомнился наш Батя. Мы, его воспитанники, много хорошего переняли от него. И вот ведь как получается, несмотря на то, что его земной путь уже закончился, он до сих пор продолжает управлять нашими поступками, а также поступками тех, кто жил рядом с ним, как будто продолжая свой путь.

Я закончил рассказ. Мы подъезжали к остановке, двигатель утих, работая на холостых оборотах. Мои слушатели сидели в молча, видимо, раздумывая об услышанном и вспоминая свою жизнь.

– Жаль, что тебе не повстречались такие люди, как наш Батя, – сказал я Аркаше.

– Да, очень жаль, – сказал он, немного растягивая слова, всё ещё находясь под впечатлением от рассказа о Бате. И вдруг воскликнул: – Вот это был Человек! Как же его звали? – спохватившись, спросил он.

– Петр Анисимович! – с гордостью за своего Батю ответил я.

Автобус плавно затормозил и остановился. Это была моя остановка. Аркадий молча протянул мне руку. И затем, словно опомнившись, попросил номер моего телефона. Я дал свою визитку и, пожимая его руку, обратил внимание на то, какая она еще по-детски хрупкая. Попрощался я и с остальными не спящими спутниками.

– Я обязательно найду его! Я найду свой путь, и тогда мы встретимся! – горячо прошептал Аркаша, прощаясь и пряча в нагрудный карман визитку с моим номером телефона.

Водитель нетерпеливо посигналил, и я быстро вышел, на ходу громко произнеся:

– Я верю в тебя, Аркаша!

Автобус тронулся, и вскоре огоньки его задних фонарей исчезли, оборвав ту ниточку, которая еще связывала меня с людьми, находящимися в нём. Но образ Аркаши с его поломанной судьбой врезался в память и стоял перед глазами. Мне было грустно и тревожно. «Нет, он не должен больше плутать в нашей полной невзгод жизни. Я помогу ему, и когда нужно будет, подставлю своё плечо», – решил я, и на душе стало легко. По привычке, представил лицо Бати, и оно, словно в подтверждение правильности моего решения, озарилось той самой улыбкой, которая всегда поддерживала и ободряла нас в юности, и тихая радость от правильно принятого решения разлилась у меня в душе.