Читать книгу Смутные времена. Книга 1 - Николай Захаров - Страница 2

Век девятнадцатый, в отличие от века двадцатого, жил неспешно и обстоятельно. Москва особенно не печалилась, став столицей №2-а в Российской империи и разрастаясь вширь, начинала подрастать и вверх, став уже преимущественно многоэтажной. «Много» – это пока умещалось в двух, трех этажах и когда появлялось очередное здание с большим числом уровней жилых, то патриархальная Москва стряхивала с себя дремоту и отправлялась полюбоваться очередным достижением российских архитекторов. Колокольни и луковки церковные по прежнему господствовали и «сорок-сороков» их звонили, напоминая обывателю о небесном и вечном. Обыватель чесал толстый загривок, или вшивую голову, и шел в ближайшую, чтобы замолить накопившиеся грешки, грехи и грешища. Весной, «огромная деревня» закипала пеной яблоневой и вишневой, осенью осыпалась листьями и отплевывалась, летом от пыли, а зимой от снега.

Но какая-то, присущая только Москве энергетика, выделившая ее в средние века из всех русских городов и сделавшая в свое время столицей, продолжала существовать и, подчиняясь ей, Москва жила совсем не провинциальной жизнью и захолустьем ее назвать язык бы не повернулся ни у кого. Наоборот, на фоне чопорного, чиновничьего и чахоточного Санкт-Петербурга, Москва выглядела выигрышно и привлекательно, для всех в нее попадающих приезжих гостей. Москва, удачно разместившаяся или удачно в свое время через себя проложившая торговые «стежки-дорожки», продолжала оставаться торговым центром для всей Центральной и Южной России.

На севере господствовали Новгород и Санкт-Петербург, подмяв под себя коммерцию и промышленность, но центр, юг и восток России по-прежнему зависели от московских денежных инвестиций. Именно здесь пересекались потоки товарные и денежные, и северные в том числе. Новгород и Санкт-Петербург отнюдь не были автономными экономическими зонами и только недостаток нормальных дорог, объясняли их некоторую обособленность, которую окончательно устранит век 20-ый с его железными дорогами. Но именно в веке 19-ом, с его сезонным бездорожьем, некоторое противостояние между Севером и Центром имело место. Но как ни странно, Москва выглядела в глазах приезжих, по сравнению с Северной Пальмирой, гораздо оживленнее, особенно в устойчивые месяца года, когда оживление это не сдерживалось межсезонными погодными катаклизмами. Стоило просохнуть дорогам, после весенней распутицы или промерзнуть, после осенних хлябей и жизнь в Первопрестольной буквально закипала. Торговая и промышленная. На улицах становилось многолюдно от снующего по делам люда, и всем было невтерпеж, что-то продать или купить.

Москва с ее кривыми улочками не справлялась в это время с потоками транспортными и на них порой появлялись дорожные пробки, которые приходилось ликвидировать тогдашним урядникам самым незамысловатым способом. Сносились хлипкие заборы и под вой домохозяев, обозы перли по приусадебным участкам, гремя полозьями по мерзлой земле и грядкам, спрятавшимся до весны под снегом. Пожар 1812-го решил в некоторой степени эту проблему и в планах реконструкции после пожарной, проезды расширялись и кривулины уличные распрямлялись, к неудовольствию землепользователей, которые никак не могли взять в толк, почему их строение вдруг оказалось хоть и сгоревшее, но прямо посредине дороги новой. Все смещалось, и понять, где чье, было порой невозможно без сутяжничанья, к радости судебных ярыжек и мордобоя, к неудовольствию полицейского начальства.

1808-ой год, в смысле патриархальности и шевеления сезонного, ничем не отличался от годов предыдущих, и конец ноября был хоть и припорошен снежком, но еще не впустил в город всех желающих его срочно посетить или пересечь. Еще не встал лед как следует на реках и купцы только паковали свои товары, прикидывая барыши и сплевывая через левое плечо, чтобы не сглазить. Поэтому Москва пока еще не шумела и не рвалась с постромок, получая по оскаленной лошадиной морде в кривулинах уже слегка припорошенных улиц. Еще неделька, другая и поползут рыбные обозы, мучные, мануфактурные и прочие, оглашая окрестности ржанием лошадей и руганью ямщиков. Погонят скот на продажу и сено для этого скота. Москва на своих окраинах жила вполне деревенской жизнью и многие держали скот, который требовал кормов, но заготовить его уже было самим хозяевам невозможно. Требовалось выезжать все дальше, и доставка заготовленного сена становилась настолько дорога, что дешевле было покупать привозное. Впрочем, сено везли на продажу не столько для коров Московских, сколько для лошадей. Поголовье которых, в отличие от коровьего, не уменьшалось с годами, а напротив даже и увеличивалось. Рос город, росло и поголовье лошадей. Конюшня, в то время, была непременным строением за каждым московским домом и проблема конюшенная стояла так же остро, как в конце 20-го и начале 21-го проблема гаражная. И даже острее. Потому что авто в конце концов можно оставить и под открытым небом, а вот лошадь такого небрежения к себе не терпела. В зимние морозы могла запросто околеть и крыша над головой ей требовалась, хоть самая завалящая в это время года. И само собой город буквально захлебывался нечистотами, которые вывозились золотарями в незначительных количествах за периметр города и вываливался в пригородах, приводя в ярость окрестный люд.

Каких только бунтов не было на Руси и по каким только поводам русский человек не восставал против властей… Был даже «соляной». Был «чумной», даже против пьянства, говорят, был – водочный то есть, а про Пугачевский и вспоминать не стоит – этот всем бунтам бунт, против всего сразу. А вот против золотарей бунтов что-то не было. Хоть и заваливали они окрестности дерьмом качественно изо дня в день. В чем причина? Народ понимающий у нас потому что и просто так за дубины не хватается. Всегда разбирается сначала. И подмосковье понимало, что Москва большая, гадит, как положено по три раза на дню, а это много и Москва речонка, с прочими Неглинками, уже давно не справляются, и уносить не успевают в «море-окиян», который где-то там за лесами пади уже тоже весь дерьмом затянуло. Однако появились уже предприимчивые людишки с проектами городской канализации, предлагавшие рыть для нужд этих деликатных специальные каналы, как в Европе. И даже проекты градоначальству приносили с чертежами и расчетами. Начальство крутило носами и отпихивало от себя эти сомнительные прожекты, стоящие денег немыслимых.

– Бог подаст, падите вон…– привычно гнали прожектеров прочь и правильно делали, потому что не прошло и четырех лет и все равно началась реконструкция почти всего города сразу. Вот тогда и заложили первые чугунные трубы, в первые канализационные траншеи. За дело взялось государство, с размахом, как положено, засучив рукава чиновничьих сюртуков и, Москва вздохнула полной грудью – посвежевший городской воздух. Правда, с тех пор земляные работы как начались, так и не прекращаются по сию пору. Процесс оказался затяжным, прибыльным и увлекательным. А главное – актуальным во все века…

Так что Москва встретила Михаила с Сергеем привычной уже вонью помойной, стаями бродячих собак, грызущихся на этих помойных кучах и золотарями, с черпаками у дощатых сортиров.

– Вот она изнаночная сторона всех цивилизаций,– ворчал Сергей, перепрыгивая через кучу нечистот, которые кто-то сообразительный вывалил ночью под его родное крыльцо.– Поймаю мерзавца и в кучу эту суну рылом,– пообещал привычно злодею «джек-пот» Сергей и долго отскабливал подошвы о металлическую скобу, которую лично забетонировал рядом со ступеньками именно для этой цели. Полоса металла торчала на высоте полуметра и приходилось сгибать ногу в колене, чтобы воспользоваться ею. Но зато она была надежно прикручена к крыльцу на два здоровенных кованых болта и ее не постигла участь пяти предыдущих, которые неизвестные злоумышленники выкопали в первые же ночи после установки. Имелась и нижняя перекладина для мелких членов семьи и Сергей по праву гордился своим творением, которое лично выковал в кузнице у свояков.

– Эту не сопрут, кишка тонка,– самоуверенно заявил он и очень удивился, обнаружив утром дня следующего, после установки чистилки, несколько запилов на прокованном полотне сталюжки. Злоумышленнику не хватило темного времени суток, чтобы лишить хозяев их собственности, легкомысленно оставленной без присмотра и закрепленной на два жалких болта. Пришлось закаливать полотно и теперь тот, кто умудрился бы снять этот шкворень, получил бы не плохой шмат дамасской стали. Сергей внимательно осмотрел изделие кузнечное, которое было его «первым блин-комом» и улыбнулся довольно: – Ну вот, что я говорил? Слабо.

– А что ты говорил? Кому?– Михаил принялся счищать налипшую грязь со снегом о стойки и Сергей, уже поднимающийся по крыльцу, пропустил его вопрос мимо ушей. А потом визг детворы и суета домашняя и вовсе задвинула этот, риторически прозвучавший вопрос, куда-то в такие закоулки подсознания, что, пожалуй, выдернуть его оттуда уже никакой возможности не представлялось. Пустой вопрос и прозвучал в пустоту, никем не замеченный и забытый, а зря. Русский народ он ведь смышлен от природы, ему образование даже претит порой, являясь неким тормозом и сдерживающим фактором на тернистых тропах народного творчества. Не знают, что невозможно и такое вытворяют, что будущие исследователи-археологи только руками разводят. Изделие Сергеево – его гордость и повод для насмешек над воришками-недотепами к следующему утру исчезло вместе с двумя бетонными плямбами кило по сто весом. Кто-то попросту выдернул всю конструкцию из почвы, оставив рваную дырищу в полтора метра глубиной рядом с крыльцом.

Новость эту сообщила семейству молочница и Аннушка привычно перекрестясь, усадила ее чаевничать, отправив старшего сына к братьям в кузницу.

– Димша, сбегай-ка. Скажи, все та же оказия. Пока папенька почивает, пусть спроворят новую. Пади с прошлого разу помнят чего да как. Опять скажи тако же.

Димка накинул тулупчик и выскочил за порог, крикнув на бегу:– Да что я маленький что ль? Сам знаю. Чтоб песок, цемент и чтоб быстро.

– Что за переполох в семействе?– выспавшийся Сергей, появился, сладко потягиваясь из спальни в длиннющем халате и поздоровавшись с Надюшкой-молочницей, девкой на выданье, присел с ней рядом у самовара.

– Дак, все ничего, слава Богу,– подхватилась та, заалев алым маком, и вскочила поспешно на ноги.

– А куда это Димон полетел, как оглашенный?– Сергей зевнул так аппетитно, что все присутствующие невольно заулыбались.

– К братцам послала. Вечерком хочу здесь собрать всех. Давно по-семейному не сиживали,– Аннушка пододвинула поближе к мужу плетеную тарелочку с пирогами.– Кушай, сокол, да вопросы не задавай пустые. Побег и побег. Ты-то надолго ли из командировки?

– Я, на долго. Михаил обещал целых два дня выходных. Во как,– Сергей улыбнулся и подмигнул молочнице.– Ну что, Надюха, когда на свадьбу пригласишь? Женихи чай табунами следом бегают?

– Ну, что вы тако говорите? Барин. Не сватают пока!– пригорюнилась молочница.

– Эвон как? И почему? Девка-то ты видная, работящая,– Сергей даже жевать пирог перестал, взглянув удивленно на Надюшку. А та захлюпала курносым носиком и принялась вытирать платком уголки глаз.

– Что за слезы? Аннушка, в чем дело? Почему сироту обижают?

– Бесприданница она. Вот носы и воротят нынешние кавалеры,– Аннушка погладила по голове пригорюнившуюся молочницу.– Да ты не кручинься. Зачем тебе такой, который из-за рухляди только девицу подыскивает?

– Да где ж других-то взять?– резонно возразила та.– А года-то не убавляются. В девках старых остаться лучше ли?

– В девках плохо,– согласился Сергей.– Так мы тебе подыщем мужа-то, вон хоть братца Аннушкиного младшего.

Прохора Евпатьевича, что-то он загулялся в женихах-то. А, мать?

– Дак я че,– не стала возражать Аннушка.– Непутевый только он у нас. Все парни как парни женатые давно, а этот сидит сиднем дома, и никуда его не выгонишь,– «А че там такого делать, я лучше книжицу у Сергея Лексеича возьму, да почитаю». Все уже перечел пади.

– Да, ну?!– Сергей искренне удивился, так как библиотеку имел для 19-го века довольно солидную книг на пятьсот и сам не мог бы похвастаться, что все прочитал, что там запас. Но кроме литературы века "осьмнадцатого", в библиотеке присутствовала и литература более поздняя, которой, как он думал, здесь вряд ли кто-то станет интересоваться. Кроме различной технической, была и беллетристика бульварная. Детективы и прочая "дешевка", прихваченная в количествах ничтожных, но все же… – И что говорит, прочитав?– спросил он супругу.

– Сказки ему нравятся фантазийные, про повозки самодвижущиеся и пищали скорострельные. За уши не оттащишь непутевого. Какой вот из него муж?– Аннушка пригорюнилась рядом с молочницей, подперев подбородок кулачком, так же как и Надюшка.

– Ничего. Надежда его быстро в чувство приведет,– Сергей встал и прошел в комнату для курения, которую предусмотрел при планировании особнячка, причем на обоих этажах. Курилки были его личной территорией, и появляться здесь кому-либо не рекомендовалось из соображений самых тривиальных. Для целостности организма. По стенам курилок были развешаны различные мишени и дубовые доски, в которые хозяин любил метать всякие режущие и колющие предметы. Такая вот блажь у "барина" и домашние, зная о ней, прежде чем войти, громко стучали в дубовую дверь, прислушиваясь, не свистят ли в воздухе дротики, топоры и ножи.

Пока хозяин перекуривал, швыряя в мишень, что-то с перьями и жалом на концах, братья Силины – Прохор и Егор успели устранить последствия "варварства" и восстановить чистящее приспособление у крыльца в прежнем виде.

– Цепь намотали и парой лошадиной рванули,– вынес вердикт Прохор.– Котора по счету?

– Пята пади, аль шеста?– Егор притоптал взрыхленную землю и присыпал песком и снежком, для пущей убедительности, место работы.– Цемент-то больно хорош у Аннушки. Десять минут и камнем стынет. Надо бы еще пару мешков, ежели опять выдернут, то чем заливать будем? Этих-то полосок у нас тоже вроде как две осталось,– Егор поскреб в затылке.– Может дешевше сторожа с колотухой тут поставить? Да и надоело кажное утро ковыряться в земле. Вот уж Аннушка, не хочет мужа расстраивать, а нам-то каково? Аль самим тут посторожить, да изловить охламонов?

– Это кто ж таков? Озорничает?– Егор старательно поправил вывороченную злодеями доску и досадливо поморщился.– Замены требует, порвал болт полотно-то напрочь, говорил же, что надобно как в прошлые разы без гаек сунуть да загнуть, а ты че? "Крути, давай знай, боле не сунутся". Приметит Сергей-то Лексеич, че сказывать будем? Старался ить, самолично такую кривулину выковал. Ох, как непросто эдак-то криворуко повторять,– вздохнул опять Егор.– Я бы десяток успел сделать нормальных, пока эту повторяю. А пошто мы это делаем, я, хоть убей, не пойму.

– Из уважению. Эх, брат. Чего только для душевного спокойствию родного человека не сделаешь. Аннушка вот понимат, а ты медведь медведем у нас,– Прохор собрал в горсть снег и залепил им проломленную доску.

– Авось не приметит, а когда опять отлучится, мы это поправим ужо как надо. А покараулить… Отчего и нет?

Нынче же тут и останусь за дверьми. Ох, ноги вырву, штаны спущу и погоню шпыней не надобных пинками через весь город.

– Кого пинать собрался, Прохор Евпатьевич?– появившийся вдруг Михаил, обнял братьев за плечи.

– Доброго утра вам, Михайло Петрович, как почивали, как супруга, детки, не хворают ли?– зачастил Егор, отвлекая внимание Михаила от крыльца.

– Слава Богу, вашими молитвами,– Михаил весело рассмеялся.– Зубы заговариваешь, Егор Евпатьевич, но тут тебе бы у свояка поучиться, он мастер, а ты пока профан, извини. Подмастерье, если по-вашему, супротив его умений лапшу вешать на уши.

– Это… Дак оно и понятно.– Согласился Егор.– Мы-то сроду этого не видели, так и откель уметь?

– Что не видели?– не понял Михаил.

– Лапшу энту. Она ить када появилась? Совсем недавно на Москве. Макаронны энти.

– А вон ты про что. Ну да, где ж вам было наловчиться так, как Сергей Алексеевич, но мужики вы способные и через годок другой наверстаете. Я в вас верю.

– Вот спасибо на добром слове,– искренне обрадовались братья Силины.

– В дом не пускают?– поинтересовался Михаил, кивнув в сторону крыльца.

– Без вас нет,– заухмылялись в бороды братья.– Мы к вечеру заглянем, а сейчас нам в кузню пора, поспешаем, Михайло Петрович, не обессудьте,– кузнецы содрали с голов треухи и, отвесив земной поклон, умотали за угол.

Михаил ковырнул снежную заплату на доске, хмыкнул понимающе и поднялся по ступенькам.

– Па-а, ма-а, дядь Миша пришел,– встретил его детский вопль и, налетев, младшие Руковишниковы, растормошили гостя, вытряхивая из верхней одежды. Аннушка засуетилась опять вокруг самовара, а молочница Надюшка, попыталась шмыгнуть мимо, но была поймана, возвращена на место и с пристрастием допрошена обо всех московских новостях за прошедшую неделю.

– Да, что я тако знать могу, Михайло Петрович? Вы, вот у Аннушки поспрошайте, а мы ведь с окраины, че видим?– попробовала отказаться Надюшка, но Михаил ей не оставил выбора.

– Ладно, не прибедняйся. Вон какие глазищи на пол-лица, хоть лики пиши. Мне и не нужно ничего такого знать. Как народ живет, чем? Какие нужды у него повседневные? Мы же купцы, промышленники, а ты наш потенциальный клиент. Чем вот сейчас озабочена более всего? Вот ты, Надюш?

– Дак… Чем?– опять раскраснелась девушка, с которой вот так задушевно и по-родственному давненько никто не разговаривал. Разве что мать давно умершая, но Надюшка тогда совсем маленькой была и помнила смутно, как это бывает, когда о тебе кто-то заботится. Просто так, даром…

– Сыты, здоровы и, Слава Богу,– нашлась она все же что сказать.

– Беззаботно, значит, живете?– Михаил позвякивал ложкой в чашке и прислушивался к стукам в соседнюю стену.– Сергей опять ножи швыряет?– кивнул он в сторону курилки.

– Прямо страсть какая-то у него к этим железкам,– пожаловалась Аннушка.– Поговори с ним, Мишань. Натащил всяких и вот мечет часами. К чему тако умение?

– Всяких – это каких?– заинтересовался Михаил.

– Сначала все кинжалы, да пики швырял, а потом и вовсе кухонные потребовал. Обыкновенные,– поджала губы Аннушка осуждающе.– В доме ножей совсем нет, все там, в стенах торчат. Я как какой надо, так туда бегу.

– Он что и столовые швыряет?

– И эти,– подтвердила Аннушка.

– Они же тупые, с концами круглыми?

– Наточил и мечет,– Аннушка совсем закручинилась.

– Ладно, поговорю,– пообещал Михаил и, взглянув на молочницу, улыбнулся.– Не переживай ты так, Надюш, видишь как некоторым везет на мужей с "тараканами" в голове.

– Он хороший,– возразила та, потупившись.– А ножи кидает, так это пусть. Трезвый зато и не гневливый. Аннушка его любит. Вы уж не очень его браните,– попросила она вдруг.

– Как скажешь,– согласился Михаил.– А ты, во сколько встаешь, чтобы сюда поспеть?

– Заполночь встаю. Сейчас отел ожидаем и коровы стоят не спокойные. Там, при них и ночую.

– А спать когда ложишься?– удивился Михаил режиму рабочему молочницы.

– Днем и после вечерней службы часок другой,– призналась та.

– Так ты в золушках никак?– понял Михаил.

– В приживалках,– вздохнула, кивнув Надюшка.– При тетке пристроилась. А у нее детворы семеро и муж увечный, в прошлом годе в кулачной драке глаза повредили. Сидит и дальше лавки не видит.

– Что же он при таком семействе еще и кулачным боем занимался?

– Известный боец был в Замоскворечье. Силантий Потапович,– подтвердила молочница.– Семейство с кулака-то и кормил. Его завсегда нанимали те концы, что послабей. То за тех, то за этих. А в прошлом годе, поймали его, да оглоблями в ночь темную поучили. Приполз домой под утро, половину зубов выплюнул, и глаз нет теперь,– закончила Надюшка повествование о злоключениях Силантия.

– Сидит на шее, значит, у семейства?– сделал вывод Михаил.

– А что он может? На паперть разве что. Так мы не позволим. Старшие-то уже взрослые совсем ребятишки, ну и по людям пошли. Коров вот трех держим, телята каждый год и лошадей пара есть. Куры, опять же. Огород, какой-никакой. Грех жаловаться,– Надюшка тряхнула упрямо головой.– Другие вона и еще хуже живут. Заплата на заплате и животы подвело. А мы хорошо живем.

– Молоко в город, а сами пади на квасе сидите?– спросил Михаил.

– И что? Пост все одно нынче, так и в самый раз.

– Понятно,– кивнул Михаил.– Личной жизни никакой, с детства в няньках, потом в мамках, а потом в бабках. Ох, ты доля девичья,– пожалел он искренне.– В мастерскую швейную почему не просишься, Надюш?

– В швейной у Екатерины нет мест ужо, который год,– вздохнула девушка.– А в других местах худо. По людям, коль пойдешь, то и пропадешь не за грош,– глубокомысленно изрекла она, и складка первая пролегла резкой линией на ее переносице, делая девичье лицо старше лет на пять.

– А с глазами, что у Силантия Потаповича? Выбили напрочь?– вернулся Михаил к пострадавшему бойцу кулачному.

– Глаза целы, но не видят ничего. Не шевелятся, мертвые,– Надюша покрутила ладонью перед своим лицом, будто показать хотела, что вот так ему делали, а он не реагировал.

– Бывает на нервной почве что-то там, в голове клинит, посттравматический эффект. Нужно бы осмотреть твоего дядьку. Он кем был до того, как ослеп?

– С купцами в обозах за кулачного бойца и сопровождал.– Горазд был кулаками-то махать.

– И где выучился искусству кулачному этому?

– Да кто ж знат? Тятя его – Потап был куда как в этом проворен. Видать от него нахватался, а уж тот от своего тятьки. Наш, мол, кулачный бой самый убийственный, потому как в крови он нашей выкупан и в ней хранится. Чудно так про это слышать,– улыбнулась молочница.

– Да он философ, я вижу,– улыбнулся и Михаил.

– Не-е-е-т что вы, Михайло Петрович, наш он православный, вот те крест,– испугалась Надюшка незнакомого слова и, заступившись на всякий случай за увечного родственника.

– Ты не возражаешь, если я проедусь сегодня с тобой и познакомлюсь с Силантием? Заодно и на глаза его взгляну. Ты же знаешь я немного лекарь, так может, и помогу чем?– спросил Михаил девушку.

– Ой, да вы и не спрашивайте. Только уж не обессудьте за скудное состояние жилища, да и принять вас не сможем как след,– заволновалась Надюшка.

– Да что я вельможа, какой что ли? Или нищетой и бедностью меня удивить можно? Сейчас с Сергеем переговорю, да и отправимся. Встретили мы с ним тут недавно одного вот такого же самородка-кулачника. Одним ударом и Сергея и меня валил. Вот Сергей и мечет все, что можно в стены. Тренируется.

– Зачем?– опешила Аннушка.– С кем это он состязаться собрался, да еще вот эдак, ножами кухонными?

– Кухонные и столовые ножи – это перебор конечно. И состязаться ни с кем Сергей не собирается, просто чего-то сам себе доказать хочет. Вот сейчас и выясним. Надюш, подожди десять минут. Аннушка, вели запрячь лошадей,– Михаил прошел к курилке и врезал кулаком в дверное полотно. В ответ на его удар, с обратной стороны так же в дверь что-то ударилось и, зазвенев, покатилось по полу.

– Прекращай, швырять,– крикнул Михаил.– Вхожу!

– Да, входи. Слышу,– донеслось до него в ответ и дверь распахнулась.

– Чего орешь? У меня все под контролем,– Сергей все в том же халате, с сигаретой дымящейся в руке, махнул рукой. – Заваливай и на щеколду прикрой. Техника безопасности понимаешь.

– Что за упражнения с кухонными ножами? Может, черпаки и сковородки еще освоишь?

– Эти-то чего осваивать? А вот ножи обычные это понимаешь не просто… Боевой, сбалансированный – любой придурок швырнет. А ты попробуй вот такой воткнуть, который случайно под руку подвернулся и для этой цели не предназначен.

– Ну и зачем мне это нужно?– не понял Михаил.

– Кон-е-ешно. У тебя же вон какой резак подвешен. Тут, понимаешь, есть нечто за гранью разума. Вот ты попробуй, брось сперва, но постарайся понять и придумать, как так шваркнуть, чтобы он воткнулся,– Сергей протянул Михаилу столовый нож с рукоятью из березовой бересты.

– А что тут понимать? Он ведь у тебя все ручкой попадает? Значит нужно швырять наоборот.

– Как это?

– Лезвием вперед,– Михаил швырнул нож в дверное полотно, резко без замаха и тот впился в доску со смаком и завибрировал тонким полотном.

– Вот так? Без М.Э?– не поверил Сергей.

– Без.

– Случайность это. Ну-ка, еще разок. И отойди-ка вон в тот угол.

– Может еще зажмуриться? Для чистоты эксперимента,– съязвил, не удержавшись Михаил, но нож взял протянутый Сергеем и в угол отошел. Швырнул, опять почти без замаха и нож опять завибрировал в дверном полотне, свистнув в воздухе.

– Лихо. Если не хитришь, то снимаю шляпу. Я раз пятьдесят кинул и ни разу не воткнул. Все время плашмя прилетает.– Сергей вернулся с ножом и попытался повторить бросок, но нож опять недокрутился или перекрутился, так что в результате ускакал под диванчик и забился там, в пыльный угол.

– Ну и хрен с тобой,– разозлился Сергей.– Валяйся, гад, в пыли. Какая программа у нас на ближайшее время?– повернулся он к Михаилу.

– Отдыхай пока. Я вот сейчас проеду с Надюшей в замоскворечье, хочу познакомиться с ее родственниками. Очень меня ее шурин, или как там называется муж тетки, заинтересовал. Кажется такой же самородок в "Русобое" как и Семенов.

– Да ну?!– встрепенулся Сергей. – Неужели повезло еще одного такого же встретить?

– Пока со слов и увечный он к сожалению. Покалечили мужика, подкараулив ночью. Так что ослеп. А ведь лет-то ему не более сорока. В самом расцвете сил. Сидит сиднем дома, на шее у домочадцев. А прежде кулачным бойцом был первым на Москве. Силантий Потапович.

– Нет, не слыхал. Можно конечно свояков порасспросить. Я с тобой. Взгляну на мужика. Сейчас, один момент, переоденусь, аптечку захвачу и вперед. Второй Семенов, да еще на сто лет раньше – это пропустить я не могу ни в коем разе. Я живо,– Сергей выскочил из курилки и умчался на второй этаж.

Михаил одел полушубок, мохнатую шапку и помог Надюше собраться. Два плетеных лубяных короба с санками, забросили в повозку и разместили там же и хозяйку.

– Показывай куда ехать, мы сзади верхом,– Михаил махнул рукой кучеру.– Давай, погоняй. Ежели что, то Надюша подскажет.