Читать книгу Город шаманов - Николай Зайцев - Страница 3

– Да что ж это такое, господин обер-бергмейстер! – вскричал поражённый в самое сердце местный градоначальник маленького уездного городишки и встряхнул руками мои рекомендации. Согласен с ним – чтиво не из легких. Я поплотнее закутался в соболиный тулуп и постарался поближе придвинуться к камину. Так и не мог отогреться.

Поленья потрескивали, неохотно отдавая тепло.

Градоначальник нервно пыхнул длинной глиняной трубкой, морщась от едкого табака. Выцветшие глаза из-под кустистых седых бровей щупали каждый дюйм моего тела. От меня не ускользнуло, что трубка голландская, а табачок наш, дешевый самосад. Руки старика тряслись. Сожжет же мои рекомендации, подпалит в свече, а других у меня не было. Досадно.

– Батюшка мой, зачем еще и прапорщика зарубили?! Неужто на примирение нельзя было пойти?

– С мерзавцем? Нет, увольте.

– Какой он мерзавец? Молодой! Сынок графский, талантливым художником, пишут, был!

– Что ж тогда в гвардию пошел? Рисовал бы пейзажи. Поля всякие. Цветы. Опушки. Шмелей! – я оживился, потому что очень любил шмелей. Как они гудят! Какие моторы внутри них скрываются! Такую песню часами слушать можно! Старик укоризненно качал головой, словно слышал каждое мое слово. – Этот молодой художник чуть руку мне по плечо не отрубил, – проворчал я, пряча лицо в воротнике. Да, скверно вышло с мальчишкой знаменосцем. Я вытянул ноги к камину. От сапог пошел пар. Неприятная история, из-за которой и пришлось покинуть столицу и рискнуть министерской карьерой. Чуть ли не два подряд трупа измайловцев. Одного бы удалось спустить с рук, но двух… Нажил врагов: лейб-гвардия такого не прощает. Да и общество сразу возмутилось, никто не ожидал такой прыти от бывшего майора артиллериста. Не ожидал такого от себя и я.

– Ах, сударь! – старик китайским болванчиком без паузы, качал укоризненно головой.

– Мальчишка обвинил меня в бесчестии и вызвал на дуэль. Я дал ему право выбрать оружие. Благородно с моей стороны? – я разгорячился и рубил кулаком воздух. – Конечно, он выбрал сабли и примиряться не захотел, – я вздохнул, потому что видит Бог, попытался сделать всё, что мог, и уже спокойно закончил. – Не люблю гвардейцев. Все беды от них.

– Кто ж их любит? – хрюкнул старик, пыхнул трубкой и откинулся в кресле. – Скверные дела у вас, обер-бергмейстер[2]. Понимаете ли вы это?

– От чего же не понимаю? Поверьте, не сидел бы здесь, если бы не понимал – общество закрыто, гвардейцы в очереди стоят, желая в меня стрельнуть или сабелькой рубануть, – на меня вдруг нахлынула теплота и я растрогался. – Да, что там! Зовите меня просто, Иваном Матвеевичем, обойдемся без званий. Я хоть к вам и ненадолго, но постараюсь максимально стать полезным другом для вашего города.

– За то спасибо вам, господин любезный. Не хватает кадров. Да какой там у нас город! В Коле с одной стороны море, с другой – гора, с третьей – мох, а с четвертой – ох, – заворчал старик явно местной прибауткой.

Я поморщился.

– Так уж и «ох»? Довелось мне много «охов» повидать. А у вас тут красиво. Тихо. Всегда зима. Бело! Куда ни глянь – снег один, да дома редкие. Чему печалиться? В благодати живете.

Старик махнул рукой.

– Так, городишко! Понимаю, что вы жалеете нас. Спасибо на добром слове, конечно. Но! Есть плюс – закаляет нас север. Тертые мы! Знаете, что про нас говорят? Кто в Коле три года проживет, того в Москве не обманут! Не знаю, почему господа офицера так стремительно бегут от нас и спешат перевестись? Ведь и четыре каменных здания есть, и две церквушки. В деревне столько много домов. Не сосчитать! Если бы не сожгли крепость, стояла бы и дальше Кола неприступным монолитом и оплотом севера, упираясь в северное сияние смотровыми башнями. Намозолили глаза изуверкам.

– Так у вас и общества, и людей нет? – осторожно спросил я. Не хотел я встречаться с обществом и стреляться со всеми подряд. – Пока ехали, ни одного человека не повстречал.

– Как нет? Зима ведь. Темно. Попрятались. Полярная ночь на дворе, многие местные лопари из веж[3] своих не выходят в этот месяц. Но мы не такие. Мы – не дикари! У нас жизнь кипит. В приходе дети учатся. По воскресеньям службы. Бабы рожают. Доктор у нас очень грамотный! Всё как у всех и даже лучше. Численностью населения мы не обделены! Городишко-то уездный! Только одних дворян человек двадцать, мещан двести. Всего душ шестьсот наберется. По весне пересчет будет.

– По весне?

– Истинно так. Зиму переживем и посчитаемся. А вы в артиллерии служили, Иван Матвеевич, как все инженеры?

– В артиллерии.

– В чине?

– Майора.

– И что ж в армии не остались?

– Так нас «майоров» упразднили. Остаться капитаном не пожелал. Не по чести как-то. Был я уже капитаном. А выше звание не предложили. Почему спрашиваете?

– Другим по чести, – протянул старик, попыхивая трубкой. – Для многих «капитан» – венец карьеры. Ничего зазорного. Думаю, о чем вас просить. Пушки мои посмотрите, склад проинспектируете? Дел немного, но внимания требует, не ровен час – шальной англичанин заявится! А уж мы-то к вам со всей душой! Ни в чем не откажем!

– Конечно. По мне дело. Хочу остаться у вас до весны, а там по тракту до Кандалакши добраться и уехать к финнам. Желаю присоединиться от нашего министерства к экспедиции Вильгельма Рамзая[4]. У меня приказ прямой. Там полная подготовка идет, хотят исследовать Хибины и тундры Лавозерские. Всех собрали: ботаники, зоологи, картографы, геологи – все научные умы. Грандиозное событие! Там в экспедиции даже фотоаппарат будет!

– Что вы такое говорите?! Фотоаппарат?!

– Масштаб! Чувствуете?

Старик закашлялся. Прослезился. Подергал седую бровь за длинные сизые волоски.

– Все экспедиции через нас проходят. Рамзай ваш тоже не минет этой дороги – одна она. От нас старт на все четыре стороны! Зачем ехать? Можете здесь дождаться.

Я улыбнулся. Стал расстёгиваться. Блеснула в вороте кителя Анна с мечами[5]. Старик заметил. Подобрел.

– Два года? Провести здесь два года до экспедиции? Никак не могу, – от такой мысли мне даже весело стало. Да я хоть каждый день стреляться готов, лишь бы не жить среди оленей.

– Есть еще одно обстоятельство, о котором я вас должен предупредить, – сказал градоначальник и нахмурился. Я замер. Не понравилась мне чужая интонация и мимика.

– И какое же?

– Тракт до Кандалакши бывает только зимний и летний. Весной два месяца и осенью три – дороги до Кандалакши нет.

– Как нет дороги? Как же вы живете, отрезанные от мира? Хотя, что я говорю! У вас же море! Сам по нему прибыл! – при этих словах старик устало покачал головой. – А, пароходы? – неуверенно сказал я, глядя на него и прикидывая в уме, что сейчас ехать мне в Кандалакшу никак нельзя – убьют же, как бы не бахвалился, а летом будет слишком поздно. Планы рушились.

– Практически не заходят. Свой собираемся купить. Скоро. Дело прибыльное. Деньги рекой потекут. Не хотите ли в паях поучаствовать? Да вы никак загрустили, сударь? Расстроились? А знаете что, Иван Матвеевич? Есть у меня божественная клюквенная настойка. Отведать не желаете? Прекрасное средство от грусти! Любую печаль растворит. Или можем начать с брусничного ликера. Занятная штука, я вам скажу! Пьётся, как сок! Вы ведь не торопитесь никуда, правда?

– Правда, – сказал я и вздохнул, вспоминая Ольгу и другие обещания.

* * *

Я сидел за столом в кабинете, созерцая в руках янтарную жидкость в коньячном бокале, когда услышал приближающейся шум. Нет, такое пить залпом нельзя – французы обидятся. Отставил бокал, и вовремя – двери шумно растворились. Со стены посыпались кусочки побелки. На ходу, снимая с себя зимнюю верхнюю одежду, в кабинет ворвалась метеором Ольга. Глаза метали молнии.

Я невольно залюбовался. Господи, как же мне повезло. Какая красавица. Подпер голову рукой и счастливо заулыбался.

Прохор семенил сзади, принимая вещи и неуверенно бормоча про мою тяжелую болезнь, слабость и недомогание.

– Спит барин. В отъезде он! – твердил верный дядька. – Помилуйте, княгиня, час поздний, что люди подумают. Экипаж у центрального кинули! Маменьку напугали! Клюкой уже об пол стучала. Переживает. Удар схватит.

– Ваня!!! – Ольга вытянула руки вперед для объятий, и я поспешил выскочить из-за стола, чтобы услышать горькие тихие слова в ухо. – Правда ли это?

– Виноват.

– Обо мне ты подумал?

– Виноват.

– Виноват? Что ты заладил?

– Я тебе сразу письмо написал, как только смог сидеть. У поверенного оно, ждет своего часа. Срочные дела пришлось решать, милая моя, всё хорошо.

– Хорошо! Что всё хорошо?! – вскричала Ольга и потащила меня к кожаной софе. Прохор истуканом замер у дверей с охапкой одежды. Зыркнул на него глазами, указывая направление на выход. Дядька, не глядя на меня, проворчал непонятное, больше обращаясь к себе, но с места не сдвинулся. Каков наглец! Оставлю без пенсиона!

– Виноват, – пробормотал я, – всё хорошо разрешилось. – Софа поскрипывала при каждом движении. Ольга вцепилась в мои руки, ловя каждое слово. – Уеду ненадолго из столицы, а там к экспедиции присоединюсь, министерские меня уже определили приказом. Время пройдет, всё забудется. Вернусь героем, но ты не жди меня, Оленька…

– Что значит не жди?! – напряглась княгиня, отшатываясь и спрашивая меня ледяным тоном. Не очень-то любезно с ее стороны. – Уехать из столицы ненадолго – это на сколько? К какой экспедиции тебя присоединили, что ты хочешь вернуться героем – это не на полюс ли к мамонтам?

– Нет. Не на полюс. Не к мамонтам.

– Иван Матвеевич, вы меня не томите.

– Милая моя Ольга, да и мыслей у меня таких не было. Еду к финнам. Экспедиция через два года. Предписали меня к Коле. Временно. Судно мимо проходит, может зайти в залив и меня доставить. Я же баловень судьбы, все за меня радеют и беспокоятся. Сейчас главное быстрота в принятии решений.

– Так. Я приеду. Где эта Кола? Название точно не французское. Знакомое! Кстати, надеюсь, вы не злоупотребляете коньяком, Иван Матвеевич? Не нравится мне этот сивушный запах от вас. И глаза ваши странно блестят! Что это у вас там на столе?

Я задумался. Почесал нос.

– Нет. Конечно же, нет. Как можно злоупотреблять хорошим французским коньяком? Глаза мои от счастья блестят, вас видя! А Кола где-то под Кандалакшей. Старинный городок. Красивый очень. Крепость там была. Стоит в сопках. Ждет меня.

– Острог что ли? Понятно. Ссыльных много? Молчишь – значит чересчур много. Ой, Ваня, лучше бы ты к мамонтам собрался, а не в ссылку.

– Господь с тобой, Ольга. Какая же это ссылка? Я там спокойно гулять буду везде. Никаких ограничений!

– Где же там гулять? По тундре или по острогу? Прости, в Колу я не приеду. Но мы можем встретиться в Кандалакше, поедем к вашим финнам. Крайне ненадолго. Отметитесь. Уедем и дальше поживем в Европе. Пару тройку лет. А там я решу вопрос с вашим министерством и участием в экспедиции. В конце концов у папы шахты, а вы горняк, раз уж так, держитесь за своё министерство. По весне всё решим.

– Оленька, – я немного опешил, – как вы не понимаете – это же дело чести! – я специально сделал ударение на последнем слове. – Какие папенькины шахты? У меня участие в мировой экспедиции. Она принесет много пользы для нашей матушки России. Откроются новые месторождения полезных ископаемых, расширятся познания в картографии, в ботанике, в геологии. Мы исследуем Хибины, тундру. Это огромный шаг вперед в освоении Заполярья. Не за горами дни, когда наступит время колонизации! Вы читали про Дикий Запад? Тоже самое будет с севером нашей империи. Представьте, какая сильная миграция людей возникнет. Появятся поселки, города, карьеры и шахты! Нельзя всю славу отдавать финнам. Моё участие в экспедиции – это участие России в международном проекте. Я вернусь в столицу на крыльях славы, с честью, и, быть может, стану самым молодым генералом в истории невоенного времени. Впереди меня ждет только головокружительная карьера. Понимаете?

– Понимаю, – прозвенел голос сухо и четко, как выстрел. – А я, значит, не дело чести? – гневно спросила Ольга и поджала губы.