Читать книгу Запах теней - Николай Зуев - Страница 3

У природы есть такой период, когда всё живое просыпается, с новыми силами бросается в круговорот случайных и неслучайных событий, вступает в очередной жизненный цикл. Мы привыкли воспринимать это явление природы как пробуждение (во всяком случае, большинство из нас).

Но спала ли на самом деле природа? Быть может, это всего лишь нужный отдых во время бодрствования? Отдых, столь необходимый для рывка, для того, чтобы набраться сил и существовать дальше, жить дальше. Очень может быть.

Никому из нас людей думать об этом нет необходимости, да и не хочется вовсе. Все привыкли воспринимать окружающий мир таким, какой он есть. Так сказать, в постоянном облике и вполне предсказуемой форме – обыкновенным. Всё происходит само собой в обычных условиях и, конечно же, привычном порядке. Зима, затем – весна, лето, а дальше – всем известно. В общем, всё как обычно.

Обычно – заразное и неприятное слово, глубоко и содержательно характеризующее жизнь практически любого человека. Состояние, которое так щедро преподносит и неприметно навязывает нам существующий уклад. Ловушка под названием «человеческая жизнь».

Но, вопреки обыкновению, приятно осознавать, что природе наплевать на законы человеческого бытия. Естество совершенной натуры – прелестное чудо. Она и есть чудо. К сожалению, для нас, чересчур уж любопытных приверженцев бессмысленного прогресса (хотя, на эту тему можно поспорить), она превратилась в обыкновенное чудо. Обыкновенное.

И когда, вдруг, наступил тот час, который навсегда превратил «чудо» в «обыкновенное чудо»?

У этого заурядного явления в такой же простой и предсказуемый период наступает славная пора. Всё вокруг просыпается, приходит новый рассвет жизни, по крайней мере, многие привыкли так полагать. Весна.

Сегодня в самый привычный момент, подоспел апрель, самый грязный и самый унылый месяц в году, во всяком случае, в Уральском регионе – точно. Спросите любого живущего здесь, какой месяц сопровождается обилием мусора, грязи вокруг, когда невозможно пройти и десяти метров, чтобы не наступить на собачьи мины, и вам ответят: «Конечно, это апрель». Поднявшись утром, умываетесь, чистите зубы, приводите себя в порядок, и за чашкой ароматного чая или кофе (каждому своё) зажигается новый день. Для «обыкновенного чуда» славный промежуток между «поднявшись» и «чашкой кофе» и есть апрель. Но, всё же, каким бы месяц отвратительным не был, именно в эту пору в воздухе ощущается запах жизни, аромат новых, пусть даже маленьких, побед и увлечений; бесстрашных стремлений и идей. Этим апрель и прекрасен.

Для всех этот месяц разный, для каждого свой. Идёт кругом голова и всё как в таинственной сказке – кажется, тебя ждёт впереди, что-то новое радостное такое желанное и приятное, нужно только дождаться, а затем хватать, радоваться и любить. В общем, все хотят счастья, и многие испытывают или с нетерпением ждут своё счастье именно весной. Другие же (таких не мало) прибывают в унынии: тоска съедает их сердца и разум, скука не отпускает ни на минуту, поглощая оставшиеся после долгой зимы частички жизненных сил. Вот он какой: прекрасный окрыляющий и беспощадный эксцентричный апрель!

Природа просыпается, и её частичка (может самая удачная, а может – и нет), называемая человечеством, в предвкушении будущих изменений по-новому открывает глаза. За чашечкой горячего бодрящего напитка загорается новый день. Новый свет.

Прислонив голову на не совсем чистое окно, Дима дремал в маршрутке, впрочем, как и другие пассажиры. Автобус совершал по три остановки в течение десяти-пятнадцати минут – вполне достаточно, чтобы каждый присутствующий невольно умудрился, так сказать, попробовал вздремнуть пару секунд. Капелька сна – спасательный круг в океане полного безразличия и равнодушия ко всему, словно занавес, прикрывающий депрессивное состояние. Такая картина спящих приблизительно напоминала пассажиров автобусного рейса «Владивосток-Москва», если такой рейс существует, конечно. Усталые от холодных белил русской зимы, кислые мины на тёмно-сером фоне по-прежнему спящего, но уже приоткрывшего один глаз, окружения. Не сон это вовсе, просто апатия.

Что тут говорить? Весна. Вот и Дмитрий старался не уступать никому в состязании по скорости сна – кто больше поспит.

Сегодняшнее утро для молодого человека началось несколько необычно – банальным не назовёшь. Он проснулся с непривычным чувством внутри, новыми ощущениями, которые в простонародии кличут очень просто «головная боль». Но вся странность состояла в том, что на протяжении всей жизни мигрень всячески обходила его стороной, а сейчас появилась, чем потрясла до глубины рассудка, весьма некстати (всё когда-нибудь происходит в первый раз). Даже после бурных вечеринок в компании друзей или коллег так называемый похмельный синдром отсутствовал в списке утренних принадлежностей, а в это весеннее утро слабая пульсация бесстыдно вломилась в ещё дремлющую голову и крепко вцепилась маленькими холодными лапками.

Боль. Что-то было в ней не так. Плюс, противоестественное (так ему казалось) ощущение внутри, точно свербит сердце.

Окрестить душевной тревогой? Вполне, но скорее – «душевной переменой», поскольку для него изменилось абсолютно всё, только он не осознал ещё этого. Слух, запах, даже зрение стало каким-то угловато-преломленным … Невнятным, размытым и излишне чётким одновременно.

«У меня изменилась душа» – почему-то именно эта мысль пришла ему в голову, появилась сама собой, словно так и надо. Очутилась в нужном месте и, что бывает не всегда, особенно в последние несколько лет, когда работа превратилась в бремя и стиснула напряжённые мозги, вовремя.

После бодрящего душа он с улыбкой рассуждал перед зеркалом: «А может это игра разума и воображения, почудилось, ведь сейчас самое подходящее время для всякой ерунды – улицы захватила красавица Весна. Вскружила голову и рассеяла пыльцу истомы. Надо сходить в аптеку и купить что-нибудь тонизирующее, да и витаминки не помешали бы».

И, всё-таки, смотря на отражение, Дмитрий Знаков испытывал перемены в себе – окружающий мир воспринимался не так, как обычно (и снова это гнусное «обычно»). Он точно очнулся после глубокого долгого сна, и казалось, всю прожитую жизнь мужчина просто проспал. А сейчас, опомнившись, почувствовал «запах» реального мира, насколько окружающие его предметы отличаются от тех же ранее увиденных «во сне». Вокруг всё яркое, а главное – живое. В новой атмосфере мира, принятого называть «обычным», чрезвычайно мило кружилась голова.

«У меня изменилась душа» – ещё одна верная мысль.

Он позавтракал традиционным бутербродом «чёрный хлеб с сыром», выпил зелёный чай, бегло поцеловал спящую красавицу-жену и помчался на работу. Нельзя опаздывать в предотпускной день – не хорошо будет, не хорошо.

Сейчас он сидел в маршрутке и невольно изображал человека с явным признаком дефицита сна. Наряду с этим, колокольчик перемен не прекращал неприятную трель, как будто в мозгу открылись новые дверки, освобождая спрятанные в подсознании редкостные выдающиеся мысли и рассуждения. Новые мысли, новые умозаключения, новая логика зашелестели в мозгу Дмитрия. Чуждое для него мышление, во всяком случае, чуждое для старого вчерашнего молодого человека.

«Это пройдёт. Так сказать весеннее обострение органов чувств. И всё же, как хорошо! Завтра в отпуск»! – предвкушал он заслуженный, ставший весьма редким в последние годы, отдых.

Мысли путались, перебивали друг друга, зацеплялись одна за другую, даже спорили между собой, а их спор с непрерывной точной мелодичностью поддерживали стуки-дрязги головы о стекло – в России всегда был напряг с дорогами.

Автобус мчался по изуродованной дороге – всюду выступающие чёрные шрамы и ямы упорно напоминали о наступившей весне; его торопливое движение поддерживало игру оркестра одного единственного инструмента называемого «голова-окно». В какой-то миг, то ли впадина на пути попалась излишне размерная, то ли повстречалась слишком высокая кочка, как назревший готовый вот-вот лопнуть прыщ на лице дороги (если это вообще можно назвать лицом), Диму с силой подбросило в кресле, и в ответ голова сыграла последний решающий бой. Глухой удар заставил открыть глаза и, наконец, выскользнуть из липких лап сонного царства. Молодой человек небрежно потёр висок и огляделся. Странно, но салон автобуса оказался пустой – никого нет, если не считать толстую кондукторшу.

«И куда подевался народ? Не мог же я всех проспать. Значит, всё же заснул, а не халтурил, как остальные».

Крупногабаритная проводница маршрутки наделила его весьма небрежным взором и демонстративно ухмыльнулась, очевидно, намереваясь что-то сказать. От этой усмешки неприятный шелест головной боли только усилился. Дмитрий поспешил ответить беглым равнодушным, не лишённым колкости взглядом и отвернулся, выискивая в окне что-нибудь более интересное, чем невольное лицезрение вызывающей физиономии.

– Ну, чё? (небольшая пауза) Выспался? – с радостной издёвкой, довольно-таки неожиданно, хрипучим голоском прорычала женщина, да ещё так громко, что Дмитрий даже вздрогнул. В обтянутом обильным шумом салоне она будто побоялась, что пассажир её не услышит, и решила раскрыть все возможности своих голосовых измученных сигаретным дымом связок.

Такого неуважительного отношения, такого нахальства в данной ситуации предвидеть не смог бы никто. Тем более, как таковой повод отсутствовал. Может быть, в свои тридцать три года он и выглядел слишком молодым, что друзья порой называли его подростком, в шутку конечно, но ведь это не предлог обращаться с пассажиром поносом бесцеремонных замашек.

Как человек не в меру, может даже излишне, сдержанный, Дмитрий посмотрел на неё, стараясь вложить в свой взгляд максимум равнодушия и не отвечая на хамство, закрыл глаза. Если бы молодой человек носил шляпу, то сейчас не поленился бы натянуть себе на лицо, проигнорировав тем самым толстуху. Но у него никогда не было столь неординарного головного убора, поэтому Знаков просто закинул голову назад и опустил веки. Однако, та упорно не собиралась закончить на этом – она бросила на него новую порцию сиплых нареканий, выплёскивая на «мужчине-подростке», вероятно накопившуюся за долгую трудовую деятельность злость:

– Ты глухой что ли? Ау-у-у! Глухня-я-я!

Вновь это прозвучало, будто женщина норовила переорать пробегавший мимо вагонный состав.

– Точно глухой. Эй, готовься к выходу – твоя остановка. Конечная станция! Всё – приехали, понятно? – вызывающе вставила она и тут же добавила, – Ту-ту-у-у, глухня!

Ужасно довольная собой, совершив, по-видимому, очередной ежедневный подвиг, она коротко и звучно засмеялась. Прокуренный наполненный обнажёнными жёлтыми зубами рот и противный смех смахивали на портрет кричащей обезьяны. Перед ним сидела жирная самка орангутанга (первое, что пришло в голову), наглая охрипшая обезьяна. Судя по документальным фильмам, обрисовывающим дикую природу ближе к экватору, наши вероятные предки именно так и горланят, как эта тётя – громко, коротко и, что наиболее примечательно, очень звонко.

«Все обезьяны обладают врождённым талантом наглости! Я так думаю».

Возможно, женщина-паровоз, которая каким-то невероятным образом умудрялась, не смотря на внушительные размеры, работать кондуктором в тесной маршрутке (в очень маленькой для неё маршрутке), сказала бы что-нибудь ещё, но автобус вовремя остановился, поприветствовав последнего пассажира открывшимися дверями.

Дима встал и, сохраняя безмятежный вид, направился к выходу. И тут его другой новый мозг отдал небывалую для него команду, которая просто не укладывалась в голове. Ясность ума поражала открытой лёгкостью и новизной небывалых ощущений. Включился генератор идей и умопомрачительных мыслей. Ведь сегодня он воспринимал мир по-другому: легко, открыто, естественно и уж никак не «обычно». А всё началось ещё утром в ванной.

«Видимо проглотил немного волшебной зубной пасты».

Весьма успешный сотрудник строительной компании, интеллигентный человек с двумя высшими образованиями (хотя, это вовсе не показатель) остановился и ответил этой неприятной, во всех отношениях, женщине:

– А не могли бы вы пойти в задницу, мадам?!

Подобного он никогда прежде не говорил слабому полу. Чёрт возьми, да ни за что в жизни, и уж тем более, незнакомой женщине. И кто теперь посмеет обвинить его в чересчур излишней сдержанности? Да, никто! Не мог Дмитрий сказать это, поскольку воспитание и склад характера не позволяли так себя вести. Однако сказал, выплюнул слова и сам же поразился.

Его строгие родители в своё время сделали всё, что смогли, чтобы их единственный сын вырос настоящим человеком, воспитанным мужчиной. Но сегодня мир вокруг Димы изменился, приобрёл более реалистичный вид. Головная боль пережила фазу метаморфозы и плавно перешла в нечто особенное. Казалось, окружающий мир перестал угнетать разум и сознание молодого человека, обнажил до сих пор невиданные тайные краски и возможности. Может это и послужило причиной шокирующих слов и позволило произнести Знакову столь непривычную для него, во всех отношениях, фразу.

«А вот и открывшийся от удивления рот кондукторши. Поприветствуйте его!» – как-то по-особенному ликовал внутри себя Знаков.

«Можно положить туда скомканный билетик. Болтается в руке клочок бумаги, а выбросить жалко – вдруг пригодится, для чьего-нибудь рта, например».

И, не упуская времени, Дима…, нет, не подумайте, не бросил ей в рот билет, а просто повторил:

– Идите в задницу, мадам! – и не спеша, вышел из автобуса.

Бранные, доселе им неслыханные, и жутко скверные слова продолжались сыпаться на спину ещё с минуту, пока он не прошёл достаточное расстояние, закрывшее уши от места локации взорвавшейся жирной бомбы.

«Всё хорошо, так нужно. Она попросила, и я дал ей, что просила» – успокаивал он себя.

Наряду с лёгким смятением «что вообще произошло?» и «что вселилось в меня?» состояние невесомости не покидало его. Внутри от приятного возбуждения, от ощущения новых неисследованных возможностей закипал новый человек. Мозг трудился на полную катушку, как будто Димкины нейроны в один миг решили: «Давайте размножаться!» И со скоростью, свойственной микрокосмосу, приступили к производству новых маленьких нейронов, а те, в свою очередь, других нейронов, и так далее. Они заполонили нервную систему, их стало так много, что эта не запланированная вакханалия нейронов в возбуждённом круговороте мыслей просто разрывала голову Знакова. Разум превратился в машину с неограниченными ресурсами и возможностями.

«Сегодня всё не так как обычно».

Сегодня наступило пробуждение – сон отлепил нелегкое покрывало мутных бесцветных красок жизни и отпустил.

«У меня изменилась душа».

Зачем он сказал этой женщине столь неприятные слова? Да, что на него нашло? К тому же, это абсолютно не приемлемо для него, для джентльмена. Он не мог знать наверняка, да и необходимости в их поиске ответов уже не существовало.

«Ну-у, ничего. Я думаю, она переживёт. От неё не убудет, ведь её так много».

Обуянный собственными размышлениями, молодой человек поспешил на работу. Лёгкое серое короткое пальто и объёмный синий шарф, закрученный вокруг шеи, придавали более чем респектабельный вид. Он не привык опаздывать туда, где за последние пять лет провёл большую часть своей жизни. Обычной жизни. Дима практически жил на работе, что с достаточной болезненностью принимала супруга, а иногда отказывалась воспринимать вообще. Особенно в те нелёгкие для Знакова дни, вынуждающие оставаться допоздна и возвращаться практически на рассвете.

Он вскинул руку, и обнажённые часы на правой руке напомнили о вероятном возникновении напряжённого разговора с начальником. Его директор Пётр Иванович последнее время был не в духе. Вполне предсказуемо, учитывая очередной, если быть точнее – второй за последний месяц, провал в переговорах с заказчиком. Сказать нечего – меркантильные японцы всё-таки не ухватливые китайцы.

«Гримов не в духе, он в ухе», – как всегда и не без причин шутили коллеги, обсуждая рассерженного босса. В этой дискуссии Дима играл далеко не последнюю роль, скорее ведущую. Его слабостью выступала дурная привычка всячески изображать своего руководителя, не по злому умыслу, конечно, но с толикой сатирической критики-усмешки, которую Знаков старался при любом удобном случае выплеснуть при всех, в том числе и на Гримова. И как всегда все смеялись и с живым задором всячески поддерживали пламя шуток, подкидывая собственные юмористические дровишки. Но, не смотря на это, каждый знал, что Знаков уважает босса и при необходимости сделает для него всё что потребуется, как бывало не раз, выручит в трудных ситуациях. В свою очередь, Гримов мог себе позволить закрывать глаза на шутки Димы, порой даже дерзкие. Он по-отцовски любил его, воспринимал как ценного сотрудника, а иногда как партнёра. Они могли бы стать друзьями, но сложившаяся рабочая иерархия не позволила их дружбе появиться на свет. Как бы не хотел Знаков подчиниться слабости приобрести друга в лице директора, всё же находил силы не переступить черту, за которой ничего хорошего быть не могло. Излишне амбициозный и непомерно консервативный нрав – главная и единственная причина, позволяющая держать дистанцию.

«Уже восемь ноль-ноль, чёрт возьми, а мне идти ещё как минимум десять минут. И почему это я опаздываю?»

Снова странность! Что до странностей, то сегодня они входят в закономерность, разламывая привычный (обычный) ход жизни молодого человека.

«Опаздываю!? Довольно-таки нелепое опоздание на работу».

И, правда, странно – задержка не имеет место в чётко сформированном за многие годы расписании утреннего движения Знакова. Очень необычно.

– Во всём виновата злая мадам-кондукторша, – с улыбкой произнёс он.

Разговор с собой также не имел пункта в расписании и уж тем более не входил в его планы сегодня по одной простой причине, в голове кипела буря неведомых ему мыслей и эмоций. Не отпуская нахлынувшую радость, он повторил:

– Всё из-за неё, блин. Точно.

Особенный апрельский день, во всяком случае, для него – точно. Знаков ускорил шаг – очень не хотелось опаздывать в предотпускной день. До здания офиса оставалось одолеть последний перекрёсток, когда он увидел впереди движущийся навстречу грузовик. Обычный грязный автомобиль марки «Камаз» – ничего особенного. Двигался по своей полосе, не так уж и быстро, километров сорок, может пятьдесят, в час. Ничем не приметная техника красно-оранжевого цвета (по-видимому, любимый у производителей), не спеша приближалась. В любой другой день Дима даже не обратил бы на внимание, но внезапно нахлынувшее беспокойство заставило его остановиться. Взгляд сразу же зацепился за водителя – человек за рулём показался каким-то неестественным.

      Порой в жизни любого человека ассоциации, возникшие на невнятное увиденное, первыми пришедшие в голову, бывают очень смешными и глупыми, а иногда, но не всегда, их трудно объяснить даже самому себе. Почему «тогда-то» я, вдруг, решил что это «то-то»? Или «почему именно оно»?

Первое, что шустрым воробьём залетело в голову Знакова: «В машине актёр, исполняющий роль дьявола, и он сбежал с театрального представления». Смешно!

Как бы глупо не звучало, но сегодня ход его мыслей был охвачен бесконтрольным течением невообразимого воображения.

Яростное, исполненное дикой ненависти лицо мужика, сидевшего за рулём огромной махины, сразу же притянуло внимание. Иначе быть не могло, поскольку нелепость ситуации не просто шокировала – Знаков, вдруг, почувствовал беду. Серая с нашлёпками выпуклых щёк гримаса демонстрировала злобное презрение. На какое-то короткое мгновение Дмитрию показалось, что это всего лишь игра его воображения или некий обман зрения, вследствие, может быть, искажения или какой-нибудь кустарной тонировки лобового стекла автомобиля.

«Лобовуху не тонируют»

Прищурившись, чтобы придать остроту зрению, Дима замер. Его мозг не нашёл полочки для той информации, что передавали глаза. В обычной жизни такого не увидишь, по крайней мере, ему уж точно не приходилось. Нечеловеческое лицо с неестественной жесткой ухмылкой смотрело чуть в сторону (и, слава богу, не на него) – бесспорно водителя ничуть не интересовала дорога. Чёрные матовые глаза, чуть сдвинутый вперёд и в сторону подбородок, и пятнисто-серая туманно выраженная, как в дымке, кожа – всё это говорило, что в грузовике не человек, а чёрт знает кто или что.

Дмитрий Алексеевич не был суеверным человеком, не верил во всякую ерунду, ежедневно засоряющую головы людей по телеканалам разного рода шоу типа «Сверхъестественное рядом с нами» или «Вызови духа и поговори с ним», но сейчас толкование происходящего в его рассудке куда-то запропастилось. Мало того, что каких-то пару часов или того меньше мир с лихой неожиданностью, вдруг, приобрёл радость невиданных им красок, так тут ещё это. Если допустить хоть малую заинтересованность молодого человека в подобного рода передачах, то следующим героем шоу «Я видел нечто и хочу рассказать об этом», наверняка бы, стал он. С округленными до ненормальных размеров глазами мужчина повествовал бы историю о том, как за рулём «Камаза» видел существо, отдалённо напоминающее человека (но сейчас эта мысль не веселила его).

«Словно в маске», – подумал Дима. – «Живая маска».

– Да что за фигня? – чуть слышно выругался он. Может водитель и услышал его (хотя представить шёпот, заглушающий грохот десятилитрового двигателя, просто невозможно), а может просто краем глаза затронул застывшую фигуру Дмитрия, но в тот же миг существо-актёр повернул голову в его сторону. Холодный пот пробился сквозь кожу по всему телу, колючей волной пробежали мурашки. К великому ужасу ему показалось, что так оно есть – человек услышал его, правда их разделяли десятки метров.

«Не человек» едва взглянул на него с той же злобной ухмылкой и повернулся обратно. Видимо в той стороне были вещи поважнее – то, что нельзя упускать из виду. «Сбежавший актёр» явно вжился в свою роль, о чём свидетельствовала неизменная злобная физиономия.

Новый мозг крикнул хозяину: «Сейчас будет… плохое. Очень плохое». Сердце с бешенством забарабанило в грудь, предчувствие беды набирало рост, а чудные мысли интенсивнее забегали, пустились в неистовую пляску. Знаков сразу и не сообразил, куда направил недобрый взор водитель. Лишь когда «Камаз» резко нырнул влево, с трудом вписываясь в поворот, молодой мужчина, жизнь которого этой весной в корне изменится (просто он этого ещё не знал), всё понял. Осознание происходящего, в особенности то, что должно случиться сейчас сию же минуту молотом ударило по башке.

«О, нет?! Так не должно … произойти», – слова не находили нужных объяснений.

Водитель надавил на газ, и машина заревела, будто набросившийся на жертву дикий зверь. «Живая маска» растянула губы в кольцо, обнажая пустой и почему-то беззубый рот, а беспросветные чернее ночи глаза в безумии приближающейся агонии бросали в дрожь.

«Сейчас он, наверное, хохочет или, точно в помешательстве, кричит» – представил Дмитрий и даже, как будто бы, услышал крик в своей голове. Злобный животный рык.

Не сбавляя скорость, красно-оранжевый грузовик, как снаряд въехала в стоящих на остановке людей, разбрасывая по сторонам, словно кегли, оставляя за собой жёваные тела и размазанные пасты тех, кто раньше мог ходить по земле. Отдельных несчастных вышвырнуло на дорогу, где другим автомобилям, не сумевшим вовремя затормозить, невольно пришлось завершить дьявольское дело. Просочившись сквозь толпу и минув ещё с десяток метров, машина на ходу немного накренилась и по пути зацепила ёще несколько несчастливых. «Камаз» с грохотом подмял устроенный вдоль дороги навес и врезался в забор. Кабину тут же смяло, как консервную банку, и грузовик подбросило. Обезумевший дикий зверь взвыл, опрокинулся набок и навсегда затих.

Тишина. Зловещая тишина.

Секунды бесконечных мыслей превратились в вечность, которую, как в замедленной плёнке, сменил отчаянный вопль. Кричали прохожие, когда как чудом уцелевшие в шоковом состоянии не понимали, что происходит и просто молчали. Они словно нырнули в параллельный мир, начисто лишивший их ощущений реальности. Маленькая девочка лет пяти с пятном грязи на голубой шапочке сидела на асфальте и пытливым взглядом озиралась по сторонам. Она попробовала встать, но не смогла – детское сознание, казалось, нарочно занимает ребёнка несуразными действиями, отвлекает хрупкую душу от действительности, закрывая отсутствие одной ноги, тогда как вторая напоминала вывернутый штопор. Мужчина в синей куртке возрастом чуть старше Знакова обеими руками держался за горло с торчащей между багровыми пальцами арматурой от ограждения, на которую насадил его дикий зверь. Перебираясь на четвереньках, женщина с висящим шматком волос кружилась на месте. Дрожащий сиплый голос звал Андрюшу, исцарапанные ладони и изодранные колени, оголённые в тех местах, где минуту назад были колготки, топтались по размазанному на асфальте телу своего отпрыска Андрея. Куча слепленных тел образовалась в углу металлической коробки, в которой ежедневно терпеливо и без страха за свою жизнь пешеходы ждали нужный автобус. Словно кильку, железный монстр уложил их в консервную банку.

Перед Знаковым возникла картина настоящего ада.

Сковал УЖАС.

Вокруг уже собирались невольные свидетели происшествия: кто-то тут же бросался на помощь, а некоторые подходил просто поглазеть. Многие очевидцы в попытке дозвониться и вызвать помощь хватали сотовые и трясущимися руками тыкали в них. Груда несчастных со скрипом отчаянной боли зашевелилась, и в скопище переплетённых человеческих частей появились обезумевшие глаза. Медленные тяжёлые движения конечностей только прибавляли жути, превращая гору тел в некое подобие чудовища.

В беспорядочной суете, люди стали только мешать друг другу – желающих помочь значительно прибавилось, даже слишком. Крики, ужас, страх и тех и других – всё смешалось в бесконечном жутком зрелище. «Параллельный мир» проглотил всех.

В какой-то миг Дима вышел из оцепенения. Он хотел было броситься на помощь, но странное ощущение многотонного груза за спиной на время сдержало нахлынувший порыв. Преодолевая действие туманного поля, ноги с трудом повели к искорёженному автомобилю – на ватных конечностях он направился через дорогу к мёртвому металлическому зверю. Вновь заболела голова, стянутую магнитом грудь потащило вперёд, а демоническая роль виновника беды не покидала разум.

«Как такое может быть?»

Немного сбавив шаг, Знаков крался к остаткам автомобиля, словно боялся, что зверь вот-вот проснётся и наброситься на него. Но монстр был мёртв. Дмитрий приближался всё ближе и ближе, и каждый шаг давался всё труднее и труднее. Аффективный мир размытых иллюзий одновременно сдерживал и притягивал.

«Ничего хорошего я там не увижу».

Но параллельный мир считал иначе. Новый шаг, ещё один. Он должен, он обязан.

«С чего бы, вдруг?»

Нужно убедиться, что глаза не подводят и … На языке завертелось:

«…и головная боль ни при чём»

Удостовериться, что не показалось, и за водительским креслом действительно сидел человек в гриме или маске. В маске или гриме. Или…

«Да хоть кто, чёрт побери»! – выругался про себя Дима.

Весьма не подходящий и в то же время вполне обусловленный (правда, он не мог понять, почему с такой лёгкостью воспринимает их, как должное) ход мыслей наводил жути:

«А кто тогда, если не человек?»

Определения были излишни, да и совсем не нужны. Сама суть допустить такие мысли и принять их – невероятно и странно. Что до странностей, то сегодня они приобретают закономерность. И, конечно же, немыслимым казалось предположить такое, но Знаков полагал именно так. Ко всему уразумению ещё и был уверен в этом.

Едкое предчувствие, подобно страху остаться в клетке со зверем, вновь захватило его – невидимый монстр стиснул грудную клетку и не отпускал. В густой туманности переплетающихся мыслей шаг за шагом Дмитрий крался к изуродованной кабине, не замечая несмолкающих вокруг криков. Грудь разбивал готовый вот-вот выскочить мотор – бешеный ритм пробивался сквозь рёбра.

Раздался хруст: остатки разбитого стекла рассыпались как раз в тот момент, когда Знаков практически приблизился к голове автомобиля. Неожиданный звук заставил его вздрогнуть, чем прояснил сознание, высвободив из мутного облака безмолвного кошмара. Дмитрий заглянул вовнутрь – ничего не разглядел. Это довольно-таки странно, учитывая, что водитель просто никуда не мог деться – приплюснутая, чуть больше с правого бока, кабина прижималась к высокому забору. Ему даже подумалось, что водитель каким-то невероятным образом исчез.

«Никого».

Ледяная судорога пробежала по телу, когда прямо перед глазами промелькнуло что-то багровое, заставив Диму тут же отстраниться. И как это он не заметил его сразу? Совсем рядом, в каких-то сантиметрах от лица, выскочила и замерла голова. Залитые кровью (и чем-то ещё, напоминающим желе) глаза человека уставились прямо на него. Правая половина раздроблена: глазное яблоко приготовилось выпасть из глазницы, свисающая лохмотьями щека болталась, как ненужный элемент, а раздавленный нос торчал вверх. И, всё же, лицо напоминало о том, что совсем недавно это был человек, не гримированный «чёрт знает кто». Человек? Да, человек. На Знакова смотрел человек.

«Где грим, где маска?»

В застывшем теле гасла жизнь. Ускользали последние секунды вздоха, и в окаменевших холодных глазах Дмитрий разглядел мольбу. Оставаясь неподвижными, они просили, они рыдали, они кричали. Изуродованное многочисленными переломами тело водителя с жадностью проглатывало последние секунды жизни и медленно умирало. Знаков почувствовал его страх, немые муки и страдания. Меркнущие глаза смотрели на него, просили его, просили… простить.

«Человек».

В эти безмолвные секунды Дмитрий обнаружил для себя, что совсем не испытывает ненависти к нему. Напротив, ему было жаль водителя, не смотря на то, что тот натворил. Снова странность?! Что до странностей, то сегодня они приобретают закономерность. Мысли вновь обернулись вопросом:

«Где же маска?»

А в ответ:

«Это обычный человек. Человек».

Будто заговорённый, в безгласном порыве сострадания Знаков протянул руку к разбитому стеклу и кончиками пальцев прикоснулся к лицу:

–Что же произошло? Что же здесь произошло?

Только кровавая, но всё-таки человеческая, маска не ответила – из глубин тающих глаз уходила душа. Зашумели мысли, и опять дурное предчувствие, только на этот раз намного сильнее. Крайний, неудержимый страх связал тело в тугой парализующий узел.

По затылку буквально шлёпнул холодный ветер, и в тот же миг слабая давящая боль проткнула спину. Скверное ощущение преследования, словно, кто-то наблюдает за ним сзади, враждебный сильный ненавистный взгляд пронзил нутро и заставил сжаться сердце. Нечто подобное, но не настолько насыщенное, Дмитрий испытал совсем недавно, когда увидел управляющую железным монстром живую маску.

Знаков обернулся: никого, только три молодых парня бежали в сторону остановки, видимо на помощь пострадавшим. В грудной клетке стылым комом застрял вдох, лицо карябала невидимая ненависть, готовая вот-вот содрать кожу и проникнуть внутрь. Воздух стал густым, в нём присутствовал запах злобы, и её источник был где-то рядом.

«Похоже, сегодня мне мерещится всякая ерунда» – попробовал успокоить себя Дима, но за видимой картиной фальшивого благополучия явно присутствовало нечто. Что-то все же не так. Он ощущал холод, испытывал, как чужая ярость проникает во все клетки тела и сжирает их – каждая частичка переживала присутствие дурного. Его глаза, уши, нос, кожа несли ему маловразумительную информацию, которая никак не определяла действительные ощущения – Дмитрий не мог понять, что именно чувствует. Он смыслил, что подлинно видит что-то, но вот что именно, никак не приходило на ум.

Запах. Терпкий необычный запах, словно дух сырого металла, внезапно ударил в нос. Слабые прикосновения ненависти и опоясывающий холодный страх обняли тело. Но с чего, вдруг? От ядовитых невидимых касаний содрогнулась кожа, и волна ноющей боли пробежала от головы до ног. Что это?

«Что?»

Послышался вой сирен приближающихся машин скорой помощи, и тут же Знаков увидел то, что окончательно привело молодого человека в ужас. Среди деревьев, позади спешащих людей, возникла неподвижная тень, напоминающая слегка размытый силуэт человека. Вместо того чтобы, как и полагается лежать на лужайке, она висела вертикально в воздухе, будто кто-то прилепил её к картинке с изображением улицы. В мутной серый пелене возникшей из неоткуда тени Дима разглядел чёрные, точно дыры, большие глаза и не многим меньше открытый круглый рот.

Но весь кошмар, опоясавший молодого человека с головы до ног, состоял в том, что это был тот, кто с мимолётной глупой внезапностью и столь же стремительной дикостью (сминая человеческую плоть) напомнил ему театрального героя. Это был он. Сомнений не возникало: всё та же неистовая ухмылка, тот же грим, от которого застывает сердце. Холодный бездушный взгляд наряду с безудержной искренней радостью и ликованием в кривоватой округлой полости, которую лишь по расположению можно обозвать ртом.

«Это он»

Враждебный взгляд вгрызается Дмитрию в лицо – ещё чуть-чуть и голова даст трещину, и на мелкие кусочки, к чёртовой бабушке, разлетится напряжённый до предела разум.

«Это сон» – подкралась наивная мыслишка, – «точно сон».

Слишком ярко и, в то же время, весьма просто наступает этот весенний день, а «параллельный мир», плотным туманом обтянувший ту часть тела, которая совсем недавно могла не только думать и ощущать реальность, всё еще властвовал. Муть заполонила всё вокруг – нет больше того света, что вливался в глаза Димы – настал совершенно другой мир.

Ещё один короткий миг немого поединка и серая тень нырнула в сторону – на картинке исчез лишний мазок – растворилась, словно дым, и, как по заказу, неистовая игра чувств тут же прекратилась, оставив пьянящий головокружительный след. Исчез страх, прихватив с собой мерзкое ощущение проникновения – «параллельный мир» отступил. Испарилась боль, по жилам растеклось тепло, и бездушные нити серой паутины, связывающей рассудок и то, что называлось (или могло называться) тенью, тут же испарились. Пропала мозговая муть, и лишь слабый запах протухшего металла в носу напоминал, что для Знакова реальность отнюдь уже не та.

Что же это? Галлюцинация? Видение? Едва ли что-то из них. Тогда, какого лешего здесь происходит?

«Сегодня не мой день» – выругался он и повернулся к остаткам грузовика. Застывшие глаза теперь (как первоначально и должно быть) напоминали стеклянные кукольные пуговицы – из них уже ушла жизнь. Несчастный умер. Покинул мир вслед за теми, у кого только что посмел отнять жизни.

«Человек без грима. Живая маска»

Крутились и переплетались ошалелые мысли. Сейчас они напоминали рой разъярённых пчёл, набросившийся на незваного чужака. Идеи, невероятного содержания просто потрясали сознание, но потеряв единственную нить, связывающую их с памятью, тут же бесследно исчезали, так и не заняв законные ячейки в голове. Они многое разъяснили, разжевали, казалось бы, немыслимые на первый взгляд, вещи и тут же посмели забрать их назад.

Словно в бреду окоченели вечные секунды умопомрачения. Ещё короткое мгновение и они ожили, отпустив время вперёд и растворившись в его течении – ясный рассудок вновь возвратился на место.

Дмитрий повернулся к водителю. Он не мог понять, почему ему было жаль этого человека. Навряд ли совершить подобное деяние, которое с трудом укладывается в голове, мог нормальный человек (с живой маской на лице). Десятки жизней на совести того, кого теперь после всего случившегося почему-то искренне жалко. Не нужно ничего объяснять – чувства высказывают свою позицию, и этого достаточно, по крайней мере, сейчас.

«Там в машине был… не он»

Уверенность в этом была настолько сильной, что не вызывала никаких сомнений.

– Ты не мог сделать этого, – обратился он к бездыханному телу хозяина железного зверя, – не мог. Я знаю.

Тогда кто?

«Это был кто-то другой.»

Дима встал, огляделся, с тревогой ожидая вновь увидеть холодную тень. В беспорядочном волнении глаза обшарили каждый уголок местности, зацепили и прощупали каждого человека, но ничего необычного не нашли. А чего он ожидал? Увидеть его или, может, ещё что?

В безмолвном ступоре молодой человек простоял ещё с десяток минут, по завершению которых чувство тревоги окончательно испарилось, от страха не осталось и следа, а запах, хоть и последовал вслед за ними, навсегда остался в памяти.

Странные вещи творятся вокруг, странные происходят изменения. Не удивительно – сегодня они приобрели закономерность, и течение судьбы не остановить.

К сожалению или к счастью, Знаков ещё не знал, что в его жизни перемены только начались.

***

– Милый! – она любит называть его так. Очень просто и банально, но из её уст это слово больше, чем просто «милый». Она любит его, и он знает об этом. – Милый, там, в комнате на столе тебе письмо!

«Сладкий голосок! И как же я люблю его!»

– От кого? – поинтересовался он, растирая полотенцем короткие волосы. Вечерний душ – неотъемлемая привычка с детства, которую он бережно сохранял.

– Я не знаю. Из налоговой! – брызнула она в ответ бородатой шуткой и хихикнула.

– Ну, да! Очень смешно! – улыбнулся он и тут же представил довольное растянутое в хитрой ухмылке лицо супруги.

Прошёл в комнату: небольшая коробка, лежащая на журнальном столике мало, чем напоминала письмо, скорее – презент. Отличающаяся непримечательным матовым цветом, без всяких излишеств в виде рисунков и узоров, но весьма оригинальная чёрная упаковка могла означать только одно – есть повод для размышлений. Какой сегодня день? День, как день – таких сотни. Конечно, он понимал, что причина столь неожиданного подарка всё же существует и, соответственно, сегодняшний день просто не может быть обычным, иначе как ещё объяснить приятную коробочку.

Губы растянулись в счастливую кривую линию, изображая внезапно нахлынувшее счастье, и, казалось, догадка вот-вот посетит голову и разжует наименование праздничного дня, но чем глубже Дмитрий уходил в дебри памяти, тем больше понимал, что понятия не имеет, в чём смысл. Несомненно, повод есть, только какой?

Исполненный наплывом таинственной радости он присел на диван и взял коробку. Повертел в руках и, словно свершил какой-то ритуал с набором магических движений, тем самым породив разумную мысль; причина появления сюрприза, вдруг, возникла сама собой. Однозначно, сегодня хороший день (и как он умудрился забыть?) – прошёл ровно один год, как пост заместителя директора строительной компании «Уралстрой» не просто отыскал нового хозяина, а изначально был создан именно для Знакова. Правда, для него это не было таким уж значимым достижением – он всегда любил свою работу и практически всегда находил с ней общий язык.

Супруга гордилась мужем, как могла поддерживала его в нелёгкие дни и, конечно, дарила вот такие подарки. Неожиданные и крайне своеобразные. Это были не просто подарки – до безумия приятные сюрпризы, и постоянно в дни, каким-либо образом связанные с его работой. Будь то удачная сделка, повышение зарплаты или ещё что. На объектах приходилось проводить слишком много времени, поэтому его работу можно было смело называть «жизнью». Отсюда и имена сюрпризов Мирры: «С повышением», «Удачный день для любимого», «Для моего единственного любимого строительного гения» и так далее. Всё о работе или каким-то образом связанных с ней событиях. Вот и сегодня миновал год как он стал правой рукой босса, и она опять сделала ему подарок (мило удивлять –её исключительная особенность).

Дима с трудом развернул старательно приклеенную на скотч упаковку (о чём свидетельствовали многочисленные налепленные всюду вставки из прозрачных кусочков) и, радостно причмокивая, с предвкушением эмоционального наслаждения извлёк бордовую коробку. Естественно и как всегда Мирра попала в точку – такого презента он не ожидал.

Стильные часы фирмы «Маджести» в матово-серебристом корпусе с бледно-золотыми стрелками и выгравированными под старину цифрами выглядели роскошно. Последний раз Знаков носил часы ещё в подростковом возрасте, которые имели дурную привычку, видимо как у всех детей (во всяком случае у многих), ломаться или куда-нибудь бесследно пропадать. На четвёртом по счёту наручном приборе времени, совсем случайно утопленном в речке во время очередного каждодневного путешествия на плоту, и закончились попытки носить часы. С тех самых пор он даже не пытался приобрести часы, не испытывал необходимости.

Как завороженный он смотрел на совершенный, стильный корпус суперподарка, и не сдерживал нарастающую искреннюю радость.

«Вот это да!»

      В спешке, будто в окружении толпы норовивших лишить сюрприза воров-карманников, он надел часы на правую руку (выбрал интуитивно и почему именно правую, сказать трудно). К образу делового человека, кем Знаков и являлся, они, бесспорно, подходили на сто процентов.

В порыве охватившего счастья, как маленький ребёнок, он вскочил с дивана и помчался на кухню. Домывая последнюю тарелку, в коротеньких шортиках и майке Мирра стояла у раковины. В переполненную детской радости грудь нахлынуло сильное чувство любви, и Дима нежно обнял жену. Руки проскользнули под тоненькую ткань маячки и пустились выше, не пренебрегая возможностью потрогать за грудь.

– Я люблю тебя! – вдыхая аромат её кожи, Знаков осыпал шею поцелуями и прошептал, – Спасибо, любимая! Это самый … самый подарок.

В том и был весь Дмитрий – скуп на слова (любые слова), но щедр на проявления нежности.

– Тебе понравилось?

Подобными сюрпризами она не стремилась показать ему, как сильно любит его (во всяком случае, ей так хотелось думать). Она просто любила его, неподдельно всей душой и телом. Подарки любимому мужчине для неё носили больше прозаический характер, нежели средство для ответных восторженных эмоций. Вот такая вся Мирра: открытая живая и жаждущая неподдельной любви. Вручив очередной презент, в то же время она могла заниматься домашним хозяйством и не ждать (ну, это уже не без лести будет сказано) ответной реакции. Ей безумно приятно делать ему приятно – просто идеальная прихоть человеческой души.

– А ты как думаешь? Да я в восторге!

– Правда? – ещё одна примечательная особенность половинки, подобным вопросом невольно удовлетворить своё сердечко. Это, уже ставшее для него заурядным и таким родным, слово «правда?» – реакция, требующая немедленного подтверждения. Мол, «ну скажи ещё раз, что ты счастлив. Скажи, и тогда буду счастлива я»

– Конечно, – воскликнул он и, скорчив гримасу удовольствия, тут же добавил, – сейчас кончу!

Мирра хихикнула, повернулась и нырнула к нему в объятия. Губы встретились в поцелуе – в их отношениях страсть до сих пор господствовала и процветала.

– Какой ты у меня всё-таки дурачок! Одним словом – балбес, – вновь хихикнула она. – Балб-е-е-ес!

– Ну и что? Зато я тебя люблю! И-и-и… получается, что твой балбес, – заключил Дмитрий и попытался состряпать серьёзный вид, правда весьма не удачно – задранные вверх уголки рта никак не желали опускаться. – А ты, стало быть, любишь балбеса!

– Не люблю, а обожаю! Так обожаю, что охота сделать тебе больно! – и она громко засмеялась, тыча кулачками в бока Знакова.

«Они просто великолепны» – подумал он, но вслух не сказал, – «как и ты»!

Она взяла его руку и взглянула на часы-сюрприз, затем насупила бровки, смешно сморщила курносый носик и потянула к нему выпученные губки. Дмитрий чмокнул в ответ.

– Я искала тебе подарок…

– И когда ты всё успеваешь? – оборвал он её.

– Много будешь знать… – снова хихикнула она и ткнула ему пальцем в живот, заставив Знакова засмеяться.

– Всё-всё! Я понял, не туплю.

– Искала тебе подарок и нашла их в одном магазине, – продолжила супруга. – И как только увидела их – сразу влюбилась. Они примагнитили мой взгляд и не отпускали до тех пор, пока продавщица не заговорила со мной. Уже тогда я поняла, они просто созданы для тебя, и они ждали меня. В единственном экземпляре, представляешь? Таких больше нет, и в магазин привозили только один образец. Это он. Тебе, правда нравиться?

– Мирра, эти часы охрененные, – воскликнул он на её очередное «ну скажи ещё раз, что ты счастлив. Скажи, и тогда буду счастлива я» и вставил, – как и ты.

Знаков ещё сильнее прижал её к себе и поцеловал в глазик, затем в другой, не оставил без внимания нос и спустился ниже к губам.

– Спасибо, любимая моя! Мне они понравились, очень.

И он нисколько не лгал.

Она зачастую не выходила из его головы – мысли, будто сами притягивали воспоминания. Он думал о ней, и ему нравилось представлять её синие глаза, белокурые волосы, красивое тело и ангельский голосок. Последнее время приятные блики памяти о ней всё чаще пленили его рассудок. Как влюбившийся до беспамятства школьник, он не мог думать ни о чём другом, только о той, что счастьем озаряет его жизнь.

Вот и сейчас он обнаружил, что опять непроизвольно провалился в сладостные образы. Хотя это не приносило неудобств – всё же лучше, чем слушать одно и то же на утренних ежедневных совещаниях. Лучше думать о ком-нибудь (или о чём-нибудь) более приятном, чем о проблемах на работе. Вот только подобные провалы в последнее время стали проявляться всё чаще. К чему бы это? Порабощённый хронической усталостью организм, наконец, не выдерживает наплевательского отношения и заявляет о себе?

Сейчас всё его внимание поглотили наручные часы, которые зашвырнули мозг в очарование славных воспоминаний. Он любил этот сюрприз-подарок, бережно относился к нему и ужасно боялся потерять, как бывало в детстве не раз. Уже четыре года хранил на сердце тот день, когда Мирра преподнесла их. Буквально сразу же они обрели определённый смысл и стали талисманом. Он считал, что такое значение подарку даровал не он – судьба нарекла подобным содержанием и наделила смыслом. Как и всё в этом мире.

«Часы счастья», – говорил он в те минуты, когда любовался ими в очередной раз.

– Дмитрий Алексеевич, – голос босса заставил выйти из архива памяти и отбросил в реальность. – Дмитрий, у меня такое впечатление, что ты не слушаешь меня?! Опоздал, чуть ли не на час, да ещё позволяешь себе летать где-то в облаках.

Возмущённый Гримов выдержал короткую паузу и спросил:

– Всё нормально?

Пётр Иванович Гримов с неприкрытым беспокойством смотрел на Знакова, одновременно, отдавая пухлые руки во власть незаметной только для него привычке чесать свой небритый подбородок. Другие участники завсегдатаи утренней планёрки проявили любопытство и сейчас сосредоточили всё своё внимание на Знакове. Здесь присутствовали многие, но особыми (наиболее яркими представителями организации) были Федя-дереволаз, Маша-кармаша, и конечно, Женов Иван – сила мысли. Ваня по своей природе страсть как любил умничать, поэтому за глаза, а кто был посмелее – прямо в лицо, его называли зануда-умник. Федя же (официально Фёдор Амирович) тупой как дерево, но мужик не плохой, решительный и ухватистый. Может быть оттого и занимал должность руководителя снабжения. Что же касается Маши, то – просто Маша-кармаша. Марией Михайловной её никто никогда не называл, поскольку внешние данные, в которых с трудом различишь взрослую женщину, особенно сзади, не позволяли такой роскоши. Да ещё и, ко всему прочему, высокий (даже слишком), больше походивший на детский, голосок незамедлительно вносил весомое дополнение, которое буквально возбраняло относиться к ней всерьёз. Однако, бухгалтером в не очень крупной, но достаточно известной, компании так просто не становятся. Умная и ещё раз умная, даже чересчур – вот и вся Маша.

В свою очередь в этом непростом коллективе Дмитрий носил кличку «Дайм», которую, спустя год после образования, совсем случайно, ему сообщила Маша-кармаша. До неё никто этого не сделал – подходящих ситуаций не было. Несколько потрясенный Знаков, конечно же, долго не мог свыкнуться с мыслью о наличии прозвища (точнее – о его длительном существовании), но, как человек во всех отношениях сдержанный и адекватный, принял его как должное, тем более, оно совсем не обидное. Впоследствии, кличка даже понравилась ему, и, где-то в глубине души, мужское самолюбие жаждало, чтоб его почаще так называли. Вот только в обращении никто и никогда не употреблял данное прозвище, лишь в исключительных случаях проскакивали подобные слова и то в порыве дружеских пристрастий на корпоративах. Не простой коллектив, не простые люди, не простые отношения.

Сейчас все глазели на Диму – интерес к весьма непривычному поведению коллеги добавил новизны и разбавил скучные совещания.

– Всё нормально? – повторил босс.

Знаков тяжело вздохнул, погладил талисман, и, продемонстрировав нахлынувшее раздражение, мол «как же вы меня все заколебали», всё же ответил:

– Ага, – даже чуточку глуповато прозвучало.

Гримов стряхнул озабоченность с небритого лица и немного смягчил тон:

– Я думаю, ты хочешь объяснить нам, что же заставило тебя опоздать сегодня? Не подумай ничего такого – я не цепляюсь к тебе. Просто это довольно-таки удивительно и непривычно. Всегда приходил вовремя, а сегодня…

– Всё в порядке, – небрежно оборвал его Дайм.

– Тяжёлая ночь? – Маша вечно отличалась своим любопытством и неординарными вопросами, порой даже шокирующими.

– Я бы сказал тяжёлое… отнюдь невесёлое утро, – уточнил Знаков, не отрывая зависший на подарке жены взгляд.

– Да какое у тебя может быть трудное утро? – лихо подал голос Женов, – ты же не паришься в пробках, у тебя и машины то нет.

Его лицо исказилось в злой усмешке, всем своим видом демонстрируя удовольствие от собственного остроумия. Это был очередной укол в сторону Знакова. Между ними уже давно родилась неприязнь друг к другу, которую Дмитрий старался не выставлять напоказ, что не скажешь об Иване. Острым словком зануда-умник всячески стремился зацепить любого, впрыснуть инъекцию неприязни и наблюдать, лишний раз съязвить и задеть за больное место, а Знакова – тем более. И дело вовсе не в том, что однажды между ними, может быть, пробежала кошка. Нет. Просто Женов был тем, кем был от природы. Зачастую таких называют нехорошими словами, и здесь исключений быть не могло. Сложную, нередко циничную, натуру никто не любил – для всех он был враг номер один – и до сих пор коллектив теряется в догадках, почему Гримов держит его. Значит – нужен.

Дима промолчал. Он не водил автомобиль уже много лет. С его-то весьма неплохим доходом он бы мог позволить себе любую иномарку (в пределах статуса, конечно), но молодой человек панически боялся управлять техникой. Ещё в подростковом возрасте, прихватив лучшего друга Лёху, он втайне угнал у отца новую «шестёрку». Так… покататься и усмирить пылкое юношеское любопытство. Набрав немалую скорость, на первом же повороте машина вылетела в овраг. Дмитрий чудом остался жив – ни одного перелома, лишь пару ушибов. Только его сообщник Лёха с третьего подъезда, который по стечению обстоятельств связался с ним тогда, попал в реанимацию. Впоследствии мальчика заново учили говорить и ходить – сильнейший удар о лобовое стекло оставил дыру в голове и не прошёл без следа. Одиннадцатилетний виновник понял тогда, что на нём и только на нём лежит ответственность за случившееся. Неокрепшая детская психика ещё долго пребывала в потрясении, которое в будущем исполнило отрицательную роль.

«Ваш мальчик родился в рубашке», – говорили тогда врачи его родителям, – «что не скажешь о его друге». Происшествие настолько врезалось в сознание и запечатлелось в памяти ребёнка, что детский разум дал трещинку и напрочь отбил желание садиться за руль. Об этом знали все, и Иван – не исключение.

– Ужасная авария… произошла недалеко отсюда, и я был там. Стал случайным свидетелем.

– Да, да! Я видел, когда проезжал мимо. Это на Багратионовской улице, – пропищал Федя, не разумея, что таким образом признал своё опоздание на работу. Что-что, а дисциплину Пётр Иванович боготворил, и порой до фанатизма. Она была его страстью и единственной любовью, после супруги конечно. Поэтому каждый стремился соблюдать установленный порядок вещей – ведь никому не хочется попадать в немилость шефа.

– И что же там произошло? – выпучив свои маленькие, как и всё остальное, глазёнки, снова полюбопытствовала кармаша.

– Да там вообще жопа, – неожиданно громкий писклявый голос Фёдора ударил по барабанным перепонкам находящейся вблизи Маши, вынудив её отстраниться. Эта сидящая рядом друг с другом парочка, смахивала на брата с сестрой. Оба маленькие и щупленькие, да весьма тонкие голосочки были чем-то схожи.

– Ты орёшь зачем? – возмутилась Маша.

– Он не орёт, он пищит! – засмеялся Иван.

– Гы-гы! Как смешно!? – передразнил Федя, но высокий голос напомнил возмущения ребёнка, чем вызвал очередную порцию злорадного смеха умника.

– Ну, хорош уже, – прервал поток словесного поноса Пётр Иванович. – Что за базар вы развели? Взрослые люди собрались…

– Только по паспорту, – бросил Женов и снова удлинил губы.

– Что произошло, Дима? – вопрос директора прозвучал по-отцовски, с заботой. Гримов хоть и был из числа людей «кому за пятьдесят», но с годами только набирал скорость, ни на йоту не желая приписывать себя к старикам. Ко всему прочему, порядочность и справедливость обязательно на первом месте, и за это его уважали. В свою очередь, временами излишне строгий, но абсолютно беспристрастный, он относился к подчинённым (ко всем без исключения) с частицей родительской заботы.

– Камаз влетел на остановку и снёс десятки людей, – в этот момент глаза кармаши, казалось, пожелали выпрыгнуть, – такую картину ранее видеть не доводилось…

Молчание – информация не поддавалась моментальному усвоению. Секундная пауза превратилась в безмолвную стадию ожидания.

Что-то негромко щёлкнуло в голове, оставив ощущаемый след на затылке. В абсолютной уверенности увидеть, может быть, упавшую книгу, которая слетела с полки, или ещё что, Знаков тут же обернулся. Получилось довольно-таки быстро и весьма неожиданно для всех, и, если бы не пугливый взгляд, который только прибавил всеобщего замешательства, то внезапный резкий поворот головы вполне сошёл за нервный тик. Необычное поведение коллеги, наконец, разрушило затянувшуюся тишину.

– Дмитрий, ты чего? – на сей раз в вопросительной форме вылупились не только Машины глаза, но и губы.

– Безусловно, день начался неудачно, Дима. На тебе лица нет, – переживал шеф. – И много людей пострадало?

– Не знаю. Считать не стал, – сказал Дайм, не обратив внимания на выскочивший из собственных уст и крайне неуместный в данной ситуации сарказм. Ощущение шлепка занимало все мысли. Никакой болезненности или жжения на затылке, просто – присутствие постороннего стягивающего кожу предмета, словно к голове прилип моллюск. Знаков дотронулся рукой – ничего, что, в общем-то, не удивительно. – Много… дохрена.

– Какой ужас! – воскликнула кармаша, на этот раз, выпучив всё, что возможно.

– Вот вам и общественный транспорт. Бывало, стоишь на остановке, ждёшь, выглядываешь нужный номер, а тут «бац», и тебе кранты, – процитировал умник Иван и незамедлительно подытожил, – Бухой водила, наверное.

Снова тихий щелчок в голове, который сменился неприятным чувством: что-то пошевелилось внутри.

– Камазист живой? – спросил шеф.

– Нет, – умоляющий взгляд водителя тут же возник перед глазами, – он мёртв.

Весьма неприятное ощущение под черепной коробкой, будто задребезжала мозговая ткань, сменил очередной негромкий щелчок, который тут же повторил другой. Эхом откликнулся ещё один, а за ним следующий. Упрямой вереницей с каждым разом нарастающих звуков один щелчок тут же заменял другой. Набирая темп, невидимый барабанщик палочками колотил по голове. И тут и там, по всей площади, на каждом клочке не было места, где бы ни саданул он. Звуки слились в гул – непрерывным градом посыпались глухие удары, вызывая слабую, но не менее пугающую, боль.

Движениями психопата Дайм схватился за виски и начал интенсивно растирать, конечно, породив тем самым всеобщее удивление. Даже сохранявший до сих пор безмятежный самоуверенный вид Иван немного растерялся и обеспокоенными глазами уставился на Знакова.

– С тобой явно не всё в порядке, – Гримов поскреб подбородок. – Может отпустить тебя сегодня? К тому же, завтра у тебя начинается отпуск.

– Что с ним? – воскликнула кармаша, словно вокруг собрались эксперты по необычным проявлениям психики, которые ей тут же и незамедлительно предоставят разъяснения.

– Голова? – спросил умник и поспешил скрыть обнажившееся волнение фальшивой улыбкой, которая с таким же успехом довольно-таки быстро сползла, поскольку Дмитрий уже мчался прочь к дверям. Его напряжённые пальцы резкими интенсивными движениями буквально бороздили кожу головы, а лицо выражало испуг.

– Только не болей! – бросил в след Пётр Иванович.

Когда Знаков выскочил из кабинета, барабанный гул неожиданно сменила тишина. Но приятное облегчение оказалось недолгим – щелчок, ещё один, потом другой. Создавалось впечатление, словно в голове кто-то балуется выключателем. Щёлк – «включил», щёлк – «выключил». Весьма неприятно и крайне жутковато.

«Хочу умыться. Холодной водой. Именно, холодной! Боже мой, хочу».

Щёлк – «иди», щёлк – «чего же ты ждёшь», щёлк – «давай же иди». Щёлк-щёлк.

Пусть не из домашнего крана, а из умывален общественного туалета, но вода творит чудеса. В особенности, когда вокруг чередой творятся странные вещи. Ещё только утро, а голова уже идёт кругом (барабанщик изрядно постарался). Окатив затылок, ему стало значительно легче.

Щёлк– щёлк.

Он взглянул на отражение в зеркале: серые глаза, хотя ему они всегда казались голубыми (он хотел так думать), прямой средней величины нос, европейские черты лица. В общем-то, всё на месте, за исключением того, что всё совсем не так. Чёрт побери, всё абсолютно не так! Всё другое, иное.

Щёлк– щёлк.

Умылся снова – будто холодная вода при всём желании сможет избавить от недуга. Как ни странно, но это сработало: щелчки прекратились. Болезненное ощущение осталось, как ноющий норовящий вспыхнуть новой порцией боли зуб. Дурное чувство поселилось внутри. Вроде бы всё в порядке, но в то же время не может быть в порядке. Какой к чёрту может быть порядок, когда на твоём котелке высекает ноты незримый барабанщик!

Какие-то туманные образы возникли, вдруг, и тут же исчезли. Дима даже не успел их запомнить – в памяти остались лишь мысли об их присутствии, и всё. Они поспешно слились с отражением в зеркале. Ещё одна пугающая странность. В то же время мысли поражали своей простотой и необъяснимостью: «Вроде бы всё понятно, всё так. А как? Как так?» Туманная ясность рассудка и сумбурный коктейль мыслей – вот что творилось сейчас в голове Знакова.

Опять щелчок, но на этот раз громче.

Щёлк.

Спустя секунду, вновь щелчок, который сменил следующий ещё более громкий. Затем другой, просто оглушительный, который тут же перешёл в шум. Звонкий похожий на помехи радиоприёмника гул воцарился там, где минуту назад ещё могли рождаться мысли. Теперь их просто не было – радиошум заполонил всё, нагло вытеснил последние просветы разумного.

«Да что такое?»

Блики разыгравшегося воображения, как оставляющие ожог следы нездорового дня?

«Что происходит?»

Шум сводил с ума. Интуитивно, точно желая выключить радио, Знаков протянул руку к голове и поковырялся в ухе, будто это при всём желании сможет избавить от недуга. И, как ни странно, но вновь сработало – шум стал тише, правда, затем явился другой звук. Весьма неестественный шипящий звук, очень напоминающий плач умирающего механического устройства, вроде пробитого двигателя, менялся, как радиочастоты. В облаке безумной палитры звуков Дмитрий сразу и не заметил, что громкие шипения образовали что-то на подобии слов.

Странный звук повторялся снова и снова, пока в голове, измученной немыслимым натиском нечто необъяснимого и неповторимого, не сформировались слова, от которых у Димы встали дыбом волосы. Ему показалось, что он слышит чей-то голос. Среди нарастающего волнами шума мутной рябью слипшихся звуков прояснялись слова:

«Иди» «Иди» «Иди»

«Иди» «Иди» «Иди же» – вновь повторил радиошум.

«Иди же» «Уходи» «Не стой» – тысячи голосов прокричали одновременно, и на последнем вздохе радиоприёмник пронзительно взревел и заглох.

Пьянящая тишина. Сладостный покой и непреодолимое желание почесать внутри под черепушкой теперь заменили радио. От утренней головной боли не осталось и следа, только от этого Знакову не легче.

«Да что такое!? Что за фигня?» – выругался молодой человек и, повинуясь воле сумасшедшего ансамбля, направился к выходу и вышел из туалета.

***

На планёрку он не пошёл – зачем напрягать всех своим присутствием и, в первую очередь, самого себя. Впервые за десять лет он решил пройтись пешком (во всяком случае, ему показалось, что он так решил). После утреннего происшествия очень уж не хотелось садиться в транспорт. Да и весьма неординарный эпизод, случившийся каких-нибудь минут десять назад и чуть не разорвавший его мозг, никак не выходил из головы – необходимо обдумать сей немыслимый казус. Он решил так сказать проветриться. Его даже не остановил тот факт, что до дома идти, не без малого, целых три микрорайона.

«Минут сорок-пятьдесят пешочком, и «здравствуй, милая!». Какая ерунда, вспомним детство. Идти пешком – красота! Хм… И-и-и… я так хочу».

Хотел ли на самом деле, Дайм не знал, но сейчас был стойко уверен, так надо. На улице в самый разгар солнечного весеннего дня уже достаточно потеплело, что подтверждали нахлынувшие со всех сторон потоки тающего на глазах снега. На дворе середина апреля, но снега ещё много – в этом году весна припозднилась. Правда, сейчас надвигалась слишком резво, образуя огромные бурлящие массы отнюдь нечистой воды и мусорные каши грязи. Она наступала стремительно и быстротечно. Может, именно поэтому в воздухе так явственно выделялся сладковатый запах её духов, аромат весны.

Телефон в кармане затрезвонил знакомую мелодию – звонят родители.

– Да, папа, привет!

– Здравствуй, сынок! – Послышалось на том конце провода.

– Вот уж кого, а тебя я точно не ожидал сейчас услышать, – поразился Знаков. Отец не звонил в это время. Обычно вечером или рано утром, но днём – никогда. – Как у тебя здоровье? Как мама?

– Не ожидал, – согласился мужчина на той стороне связи. Произнёс так просто и спокойно, словно удивлять было его маленьким хобби, которым он зачастую пользовался. – Да ничего, у нас всё отлично, как обычно.

У Дмитрия появилось слабое ощущение, что этот звонок неспроста. Отец явно собирался сообщить что-то или…

«Или узнать» – пришла идиотская мысль.

– Ты, наверное, на работе? – спросил отец и добавил вопрос, который можно с лёгкостью отнести к разряду банальных фраз. Ни один его звонок не обходился без привычной: Я тебе не мешаю?

– Ну, конечно нет, – постарался придать голосу максимум самообладания и не окунуться в омут навязчивых идей и подозрений Дайм. Слишком много произошло сегодня. – Я освободился пораньше – завтра отпуск.

– Да-да. Помнится, ты говорил об этом, – оживился отец.

«Собственно говоря, по этой причине он и звонит» – решил Дима. Последнее время они редко виделись, поскольку работа (в основном только она) препятствовала полноценному общению с родными. Да что тут скажешь, он с женой то виделся не часто. Приходил за полночь, уходил рано.

– Ну, тогда мы ждём вас в гости. Мирра говорила мне, что всеми руками только «за», лишь бы утащить тебя подальше от офиса, – подытожил голос в трубке. – Ведь вы приедете?

– Думаю, да, – ответил Знаков, и про себя подумал, что навряд ли. Настроение паршивое, да ещё это необъяснимое беспокойство. – Постараемся, папа. Тем более, я обещал маме.

– И я думаю, вам не трудно будет взять билет на автобус, потрястись пару часов, и порадовать стариков? Я уже забыл, как ты выглядишь! Мирру я помню хорошо… – засмеялся отец, – …а тебя – нет. Давай я пришлю денег на проезд!

Однажды родителям взбрело в голову, причём весьма неожиданно, уехать жить в деревню. Идея была настолько безумной, что тут же взбудоражила всех. Многочисленные родственники, друзья и просто бывшие коллеги по работе как могли отговаривали, но всё впустую. Под старость лет они решили приобщить себя к фермерству и на небольшом клочке земли, лишённой тягостного духа городской суеты, воссоединиться с природой. Одержимые великолепным замыслом, родители Димы сделали всё, чтобы мечта ожила. По объявлениям местной захудалой газетёнки достаточно быстро (даже слишком быстро) нашли себе участок с домиком и вот результат: живут далеко, где-то у чёрта на куличках, но в своё удовольствие. Во всяком случае, Дмитрию хотелось так думать.

– Приедем, обязательно. Мы с Миррой обсуждали уже это, пап!

«Или не приедем» – проскользнула навязчивая мысль.

После неловкой паузы отец неожиданно сменил тему и произнёс:

– Ты знаешь, мне сегодня как-то не спокойно, – в голосе чувствовалось напряжение, которое он старательно пытался скрыть, – и твоя мать сама не своя. У тебя всё хорошо?

«Нет»

Странный вопрос, только удивляться не чему – сегодня это, в некотором смысле, в норме. Что до странностей, то сегодня они уже приобрели закономерность!

– Всё нормально, – соврал Знаков. – Почему ты спрашиваешь?

Правда, ему не нужен был ответ – с леденящей внезапностью он пришёл сам.

– Не знаю, просто мы сидели с твоей мамой, смотрели телевизор и… – возникла длительная пауза, которую Дмитрий не посмел нарушить, – потом внутри стало как-то нехорошо. Сначала подумал, может заболел, старый всё-таки, но… взглянул на твою мать, она – на меня, – он тяжело вздохнул. – В общем, Настя (мама Димы) сказала, что нужно срочно позвонить тебе.

«Не удивительно»

В трубке вновь послышался тяжёлый вдох – отец переживал.

– В этот момент мы подумали именно о тебе, понимаешь? Одновременно, как некий знак. Предчувствие, что ли. Может быть это и глупость, но … вот так. Понимаешь?

Знаков молчал. Он понимал, всё понимал. Утреннее происшествие, умопомрачительное сумасшествие на работе – безусловно, это оставило след, и по-видимому эхом отразилось на родителях.

«Понимаю, вот только…»

– Понимаю. У меня всё отлично, пап. Как всегда, – постарался оправдаться Дмитрий, когда как в голове забурлили воспоминания. Человек без грима улыбнулся и исчез. – Иду домой с работы. Всё путём и дома – тоже.

– Ну, слава богу, сынок! – спешно обрадовался отец, словно боялся, что Дима может передумать и сказать ему другое, что совсем не хочется слышать. – Будь осторожен.

– Папа, я всегда осторожен! Ты же меня знаешь.

– Давайте, приезжайте скорей. Не бросайте своих престарелых родителей в одиночестве! – Дима представил, как отец улыбнулся сейчас. Только тревога совсем не хотела покидать грудь. – Мирре передавай привет, и скажи ей, чтобы …

Снова тяжёлый вдох, который на этот раз был особенно нелёгким – волнения и сомнения терзали мужчину.

– Что, папа? – насторожился Знаков.

«Я не смогу передать, папа» – взорвалась мысль, от которой замерло сердце.

– Ничего. Просто береги себя.

– Пап, да не волнуйся ты. Всё хорошо! И будет всё хорошо!

«Будет ли? Отец чувствует. Не понимает, но чувствует. Странно, почему звонит он, а не мама?»

Снова странность. Что до странностей, то сегодня они взошли на пьедестал закономерностей!

– Ну, ладно! Это я так, не обращай внимания, – подытожил голос в мобильном, – что-то на меня нашло. Давай, сынок, пока!

– Маму от меня поцелуй! – успел сказать Дмитрий прежде, чем короткие гудки оборвали связь.

«Что за день сегодня»!

***

Дима решил, что дворами его путь значительно сократиться, но в первом же закоулке, напоровшись на глубокую необъятных размеров лужу, он понял, что это было глупое решение. Рыхлый снег только усугубил неприятную ситуацию – наполняя ботинки грязным снегом, ноги проваливались, словно ложка в сахар.

Застрявший по колено в сугробе Знаков огляделся: кругом вода. В поисках пути преодоления сложившейся ситуации глаза обшаривали местность, пока случайно не напоролись на закорючки. На старом железном гараже чья-то шаловливая рука нацарапала «Иди …». Дальше надпись неразборчива, будто у хулигана проснулась совесть и вовремя заставила исправить ошибку юношеского озорства и зачеркнуть слова, которые и без труда поймёт каждый, если, конечно не иностранец.

– Иди. Вот и иди, – не скрывая иронии, вымолвил Дайм, – Иди. Куда идти?

Он вынул правую ногу из сугроба и принялся выковыривать снег из ботинка, одновременно ворча под нос:

– Иди. Вот и иди. Кругом вода!

Скрючившись на одной ноге, в дурацкой позе Знаков вертел головой, продолжая искать пути отступления.

      «Иди туда» – прилипла к глазам надпись, нацарапанная на стене противоположного дома, достаточно крупными буквами, чтобы невозможно было не заметить. Ниже, только уже краской, виднелась стрелка, указывая известное лишь автору направление.

В этот миг Диме, вдруг, безудержно захотелось думать, что эти надписи совсем не так просты, как на первый взгляд кажется. В голову пришла безумная, не вызывающая никаких объяснений мысль: «Они адресованы ему». Дайм улыбнулся, на душе повеселело, а шальная идея всё глубже и глубже проникала в мозг, пока не нашла вполне беспрепятственное и логическое (не требующее разъяснений) подтверждение: «Так и есть».

«Дома и гаражи разговаривают со мной»!

Вероятнее всего, люди так и сходят с ума. Первая ступень, наступающего сумасшествия – щелчок. Бац! – лопнул сосудик или нервные импульсы неожиданно поменяли ритм и направление, а потом… здравствуй, безумие! Вторая фаза – шум, затем слышаться голоса и вот наступает момент, когда начинают говорить рукописи на стенах домов и гаражей. И что потом? Здравствуйте, доктор!

Однако, подобное явление казалось таким забавным сейчас. Знаков представил горстку врачей, с сочувствующим видом говорящих его супруге, что муж сошёл с ума: «Он ещё так молод… болезнь очень редкая, но такие случаи бывают у молодых мужчин за тридцать… к сожалению, не излечимо».

Дмитрий засмеялся. Выковыривая мокрый снег, он смеялся, как дитя, и вместе с тем приговаривал низким неестественным голосом, точно в детском саду играл роль Карабаса:

– Куда идти? Ту-да. Куда-куда? Да, ту-да. Иди ту-да.

Настроение улучшилось и страшно захотелось кушать. И тут на стене того же дома, чуть ниже нацарапанных слов, он прочитал другие: «Да иди уже быстрее, Дай…»

Последняя буква (сомнений в том, что именно одна буква не возникло) была неразборчива, но Знакову доказательства и не требовались – обращались к нему.

Улыбка испарилась, вынудив принять всю возможную серьёзность лица, но внутри не угасал задор:

– Хорошо, доктор! Иду! Уже иду!

«Не смешно»

Он пялился на текст и перечитывал его снова и снова, как школьник, который не в состоянии вникнуть в смысл и понять, что читает: «Да иди уже быстрее, Дай…»

Не обращая внимание на мокрый с каждым шагом сползающий всё глубже снег, Дима пробрался ближе к стене. Глаза прочитали ещё раз – всё верно и ему не показалось, только на этот раз внизу под коротким словом «Дай…» он обнаружил: «Скорее, Дима»

Мурашки осыпали кожу, и голова пошла кругом.

– Чёрт, что за … – отстранился он в испуге. Вот теперь действительно было не смешно, и образ доктора, уступив место холодному волнению, моментально покинул мозг. Это обращение именно к нему и сомнений, конечно, нет. Без лишних колебаний и с твёрдой уверенностью, послания направлены в его адрес. В голове раздался выстрел:

«Скорее, Дима» «Скорее, Дима»

Его вновь охватила тревога, и мозг погрузился в кипящий поток мыслительных процессов. Выстрел отразился эхом и застрял:

«Скорее, Дима» «Скорее, Дима»

      «Может на сегодня хватит с меня?» – обратился он неизвестно к кому и направил взор в ту сторону, куда указывала стрелка:

– Хорошо, – принял Знаков, – надо, значит надо. Пойду здесь.

«Скорее, Дима»

Словно загипнотизированный он направился через дворы по направлению волшебной стрелки.

«Скорее, Дима»

      Пробирался по улочкам, по которым, как ему казалось, ранее не проходил.

«Скорее, Дима»

– Я схожу с ума, – постарался перебить навязчивое эхо Дайм.

«Скорее, Дима»

Прошёл ещё квартал, прежде чем понял, что всё дальше отдаляется от дома, правда это ничуть не смутило его, скорее только закрепило чувство необходимости движения именно по этому пути. С каждым шагом назойливая твердыня «истинной» надобности с присущей только ей бесспорной безукоризненностью вынуждала идти быстрее, и Знаков, даже не задумываясь, почему подчиняется ей, ускорял темп, который сейчас уже больше напоминал тренинг спринтера. Он миновал очередной квартал, свернул за угол старого деревянного дома и остановился. Впоследствии, когда Дайм вспоминал этот странный эпизод затмения рассудка, то не мог объяснить себе, что всё-таки произошло с ним. Впрочем, в будущем многие вещи для молодого человека приобретут совершенно иное содержание.

Перед ним вырос высокий красный дом, кирпичи которого больше походили на жухлую чешую, а кислые выцветшие балконы слабо напоминали, что когда-то были зелёными. Жилые застеклённые лоджии, пластиковые и не пластиковые окна, обычные подъезды. Таких домов в России хоть пруд пруди, но из десятка-сотни домов вокруг этот был не прост. Прост или не прост, наверняка знать Дмитрий конечно же не мог, да и нужда в этом отсутствовала: он чувствовал и этого было достаточно (для чего?). Что заставило заострить внимание именно на нём, понять, что цель достигнута?

«Я пришёл»

Он стоял и не спускал глаз с зелёных балконов, серых окон: дом словно сковал его. Обычный дом, каких в городе десятки, но этот выглядел немного не так, а что не так, Знаков понять не мог. Дом и страх, страх и дом – Знаков чувствовал это. Причём колючий трепет возник столь внезапно, что Дмитрий на миг принял его за свой собственный.

«Чёрный свет» – подумал Дайм и будто даже не обратил внимания на свои мысли, только двинулся вперед.

«Я здесь» – смотрел Дима.

«Я пришёл» – вглядывался он.

«Чёрный свет… я здесь» – немым помешательством приветствовал Знаков, а чешуйчатая обитель страха только смотрела на непрошеного гостя пустыми глазницами серых окон и молчала. Он приблизился к подъезду, и теперь страх пробежал и по его телу, оставляя холодный след гусиной кожи. Довольно-таки неприятное ощущение преследования охватило его с головы до ног, захотелось развернуться и помчаться прочь. В какой-то миг вся ненависть мира обратила копьё злобы на молодого человека и в нервном ожидании знака или, может быть, предчувствия чего-то устремилась вонзить его. Вот только выключенный радиоприёмник (только сейчас Дима обратил внимание, что радиоголоса больше не беспокоят его) мог означать только одно: он на верном пути и цель достигнута.

Ненависть и страх, страх и ненависть.

Входная дверь, рядом усыпанная множеством объявлений доска, а невольный взгляд падает лишь на жёлтый весьма потрёпанный временем листок с невзрачной расплывчатой надписью «Пятый этаж». Ниже, уже на стене, всё тот же нечаянный подвластный нечто необъяснимому взор находит «Действуй». Словно обезумевший он потянулся к ручке двери, и, опустив голову, на бетонном основании входа прочитал оставленную детским творчеством каракулю «так надо».

«И почему я не удивлён?» – оценил он самого себя, хотя ответ уже крутился на языке: «Меня сегодня ничем не удивишь» – и открыл дверь.

«Что до странностей, то сегодня они буквально вспыхнули фейерверком закономерностей»!

На удивление в подъезде было достаточно чисто, правда сейчас Знакова это заботило меньше всего. Он не обратил внимания на свежеокрашенные стены, новые почтовые ящики и сияющий новым кафелем чистый пол, и даже наполненный запахом растворителя воздух не смог порвать невидимую паутину притяжения, пленившую всё нутро молодого человека. Околдованный небесными велениями Дима поднялся на площадку с лифтом: теперь сомнений, что за ним наблюдают, не было, уж очень явственно ощущалось присутствие. В доме было тихо, и даже вызванный лифт спускался беззвучно, только и это не могло показаться странным для Знакова: шум был в его голове. Или ему лишь кажется, и давящая тишина обостряет и без того напряжённое состояние, принуждая закипающее сознание формировать слова: «Быстрее, Дима» «Быстрее, Дима»

Он вошёл в кабину (и когда это он вызвал лифт?), нажал нужный пятый этаж и, может быть, даже немного успокоился: странно, но железная движущаяся коробка как будто бы разбавила давление. Знаков поднял глаза вверх, ничуть не задумываясь, что нужный этаж сейчас совершенно недоступен взору. Однако, он вполне соображал куда смотрит, интуитивно понимал, правда одна маленькая деталь в этот момент всё же могла поспорить с ним: сейчас он не принадлежал себе.

«Скорее, Дима»

      «Скорее, Дима»

«Если мне нужно, значит пусть так и будет».

Наконец, затянувшийся до бесконечности вязнущих в раздавленном сознании секунд путь закончился, и двери лифта распахнулись, как тут же Знакова оглушил пронизывающий до костей звук. Болью и страхом наполнил воздух протяжённый отчаянный крик, и словно предсмертный всхлип животного, звонким эхом промчался по коридору. Растворив в воздухе горечь и просочившись сквозь стены, крик теперь остался лишь в голове Знакова. Напоминая ноющую головную боль, звон застрял внутри и так и продолжал бы измываться, если бы не слабый шелест заплетающихся в муках слов:

– Не надо. Нет, пожалуйста! – голос женщины напоминает мольбу, – не надо.

Дмитрий повернулся: слева, откуда доносились звуки, он увидел приоткрытую дверь. Точно в ожидании непрошенного гостя вытянутый в тонкую полоску бледный свет подрагивал грязными лучами искусственного солнца, называемого лампой, и нашёптывал: «Я ждал тебя, но ты здесь не нужен». И, подмигнув яркой вспышкой разрывающейся спиральки, добавил: «Прочь. Не думай заходить»

Не раздумывая ни секунды, действуя подсознательно, отчасти даже машинально, как запрограммированный, Знаков бросился к двери и у самого порога… онемел. То, что он увидел, не подвергалось никакой логике человеческого сознания. Может быть, сегодня ему слишком много и досталось от судьбы, но это не входило ни в какие рамки. В этот миг холодный душ окатил его тело: кожу исцарапали ледяные коготки ужаса. И в следующую секунду Дима ощутил отрезвляющую ясность мысли, которая в последние часы будто бы дремала. Такое впечатление, щёлкнул тумблер, включив в работу запасную неработающую до сих пор часть мозга. В какой-то момент Знаков понял абсолютно всё, увидел скрытые выражения происходящего, решил формулу всей жизни, разгадал мучающую с самого детства загадку. Странная мысль проскочила в голове, подстрекая на безумие и без того напряжённый мозг:

«Ты понял?»

«Ха-ха. Ну, конечно же понял»

«А как же ещё?»

«Предназначение?»

«Ты видишь это? Дайм!»

«Ты всё понял? Да? Да? Да?»

Не в меру жирный мужчина в таких же огромных и весьма потасканных семейных трусах, уродливой гусеницей нагнувшись над женщиной, держался за торчащий из её груди нож (жертва была мертва). Напруженные пальцы так крепко вцепились в рукоятку, точно боялись освободить руки от дорогой вещи, что напоминали серо-синие клешни. Но, что в следующую секунду заставило Дмитрия просто провалиться в состояние полного окоченения конечностей, так это размытая серая муть вместо головы на раздутом булочками и хотдогами теле. В такие моменты человек (при условии, что в его жизни вообще имеется такая вероятность) скорее всего закрыл бы глаза, приняв увиденное за некий обман зрения, дерзкую иллюзию в ауре сложившейся ситуации, но только не Знаков. Напротив и, не смотря на абсолютное отрицание происходящих событий, отсутствие собственных желаний (правда, ему так совершенно не казалось), его мозг, как никогда, сохранял отрезвляющую ясность ума. Он видел и вполне понимал, что видит; видел и знал, что видит; видел и…

Голова убийцы, будто в густом облаке тумана, имела неясные очертания: меняла форму и двигалась, словно наполненный червями мешок. Серой паутиной от самых плеч по рукам тянулись слабо выраженные тонкие нити, завершающиеся тем, что, изначально Знаков принял за подобие клешней. Нити вздрагивали и на миг растворялись, точно и не было их вовсе, затем проявлялись вновь и облепляли руки, покрывая кожу плотной полупрозрачной дымкой. Голову и руки мужчины охватила живая пелена, больше походившая на присосавшегося паразита и напоминающая существо из фильмов ужасов.

От охватившего парализующего ужаса Дмитрию захотелось крикнуть, захотелось убежать, умчаться подальше от этого кошмара, но ни рукой ни ногой он не смог пошевелить: всё тело связал невидимый страх.

Существо-жердяй прокряхтело и в следующую секунду извлекло нож из тела женщины, а потом, перебирая складками огромного тела и продолжая всё также натужно кряхтеть, поднялось на ноги и замерло. Окаменевший Знаков не мог и не смел пошевелиться, в горле пересохло, в низ живота явился дикий дискомфорт, а мотор, разрывающий грудную клетку, готов был вот-вот выскочить.

Но мужчина не видел Диму. По-детски и так неуклюже он замотал головой, потом закружил ею, будто после тяжёлого трудового дня неожиданно решил сделать зарядку шеи. Вот только выглядело это весьма не естественно. С не работающими потрёпанными временем заржавевшими суставами и такими же ветхими костями он напомнил Дмитрию дровосека из «Волшебника изумрудного города». Движения были ломанные и похоже выходили с трудом, поскольку с каждым «застреванием» убийца натужно посапывал и кряхтел.

Знаков увидел левую часть того, что называлось лицом мужчины: счастливая радостная физиономия привела его в ещё больший ужас, а расплывшийся в улыбке полуоткрытый рот, явно свидетельствовал о том, что человек не в себе. И тут убийца повернулся к Диме.

«Живая маска» – вздрогнул внутренний голос.

Утренний кошмар не собирался уходить, напротив – только напористее заявлял о своих правах, бросая молодого человека в безумие скрытых изъянов человеческого существования. Как такое возможно? Как такое может быть? Виновник катастрофы на остановке и жердяй-убийца – одно и то же лицо. Нечто снова повстречалось ему, второй раз за день набросило туманную пелену безрассудства на измученное сознание и намылило глаза просто невероятным содержанием.

«Боже, помоги мне»

«Живая маска»

Чёрные глаза смотрели на Знакова, и в ту же секунду беззубый рот (во всяком случае, Дима зубов не видел) в неизменно счастливой и в то же время злобной улыбке издал что-то подобное на треск, напоминающий звук рвущейся бумаги. Выставляя перед собой окровавленный кухонный нож, словно находку всей жизни, убийца сделал шаг вперёд к Дмитрию и тут же остановился. Улыбка сползла с серого лица, чёрные глаза наполнились тьмой, а полукруглый в бесчеловечном овале рот по-рыбьи захлопал губами.

«Он наброситься на меня» – закружилась в голове паника, – «оно наброситься…»

Беспросветные глаза уставились на незваного гостя, гусеничное жирное тело изрядно напряглось и уже не смахивало на желе, рот захлопал быстрее, выбрасывая наружу ужасно громкий звук. Раздался треск. Тысячи бумажных листов разорвали одновременно вокруг:

– Ткы, видишь меня? – и следом, будто тысяча сидящих внутри кричащих сверчков завизжали от ненависти и боли, прогремело: Кххххррр.

Серая маска, словно облако ядовитого дыма, неожиданно спрыгнула с тела мужчины, нырнула в сторону и растворилась. Жердяй рухнул на пол, выронил нож, а освобождённая от густого тумана голова с силой ударилась о распахнутую дверь. На мгновение, тело поразила конвульсия, которую сменил слабый еле слышный стон.

Только сейчас Дима понял, что всё это время пока продолжался безмолвный поединок, он не дышал: страх и ужас парализовал каждую клеточку тела. Знаков сделал глубокий вдох: яд, которым отравил воздух серый монстр, казалось, проник внутрь и оставил мерзкий привкус гниющего металла.

На дрожащих ногах Знаков подошёл к мужчине: тот был в сознании. Напуганные человеческие глаза, в которых шальным коктейлем смешались боль, печаль и страх. И снова на Диму смотрел человек.

«Человек»

Неподвижный взгляд мужчины прилип к жертве, и, казалось, убийца сошёл с ума: безумием наполнялись глаза. Ещё секунда и жердяй вскочил, сел и зарыдал:

– А-а-а-а – вырвалось из груди, – я…а-а-а не-ее хотел. Не хотье-е-ел.

С великим трудом давались ему слова, рыданья превратились в истерический крик, и безумие уже овладело им.

– Не-е-е может… Не-е-е хоте-ел…

Окровавленными руками он закрывал лицо (человеческое лицо) и кричал, кричал… кричал. Его боль пропитала и без того отравленный серым ядом воздух, а крик, словно знак, оповестил мир о возникшем безумии. Мужчина вскочил на четвереньки, подполз к телу своей жертвы и нежно обнял её. Кровь облепила его ноги и поползла выше, покрывая тучное тело красным ковром. Он лёг рядом с женщиной и что есть сил затряс её:

– Ну же. Вставай, – завизжал он, – Дашенька! Дашуля, я … не хотел… , это… прости… Вставай, ну… ну, же… Не надо так… не может… не-ет.

Тут в голове Знакова раздался оглушительный щелчок, эхо которого в следующую секунду буквально вытолкнул громкий похожий на свист шум – радиоприёмник включился снова.

      Импульсивными движениями Дмитрий схватился за виски (словно так можно было выключить радио или хотя бы переключить станцию). Он затряс головой, но шипения не прекратились, напротив – нарастающий с каждым мгновением вой только прибавил звук. Радиоприёмник взвизгнул, и, как утром в туалете, среди беспорядочного шума Дмитрий с трудом разобрал слова:

«Иди» «Иди» «Иди»

В тот же миг Знаков помчался прочь, подальше от преследующего с утра кошмара.