Читать книгу Запах теней - Николай Зуев - Страница 4

Люди в плёнке

– Думаешь, будет не больно?

– Конечно, нет. Мама говорит: «как комарик укусил»

– А я боюсь. Мне ставили прививку очень давно, и было больно – я чуть не заплакала, – заявила маленькая девочка.

– Да не бойся ты! Вот увидишь, так чик… – мальчик протянул к ней руку и слегка ущипнул, – …и всё. Не больно?

– Ай! – засмеялась она, – Дима, а-а-а… щипаться зачем, Ди-имчик?

– Я не щипал, это я тебе укольчик поставил.– Он снова потянулся к её руке, но Алиса отстранилась и побежала, заливаясь заразительным смехом. Поддавшись прилипчивому настроению детской беспечности и счастья, он помчался за ней следом, попытался поймать, но не тут-то было: девочка была очень прыткая и не уступала в быстроте и изворотливости любому мальчику в группе.

– Не догонишь, не догонишь! – не упуская возможности, лишний раз показать язык, дразнила она преследователя. – Не сможешь!

После длительных попыток, во что бы то ни стало, схватить неугомонную вредину (так он часто называл её), гогоча во весь рот, запыхавшись больше от смеха, нежели от беспрестанной беготни, Димке всё же удалось поймать её: в домике, где неугомонная вредина решила скрыться, остаться незамеченной не вышло.

– Вот ты и попалась, которая кусалась, – обнимал он хохочущую от счастья Алису.

Они знакомы вот уже три года, с тех самых пор, когда родители Димы решили поменять место проживания и переехали в другой район, сменив при этом и детское учреждение, которое посещал их сын. Вот так и встретила его, с распростёртыми объятиями и озорной девочкой, группа номер одиннадцать детского сада «Берёзка». Конечно, мальчику ужасно не хотелось переезжать в другую квартиру и уж тем более идти в новый сад, но ничего не поделать – жизнь взрослых плывёт совсем иначе. И так вышло, в тот первый день его пребывания в совершенно новой компании таких же маленьких человечков, как и он сам, единственным человечком, который сразу же подошёл к нему и предложил дружить, была маленькая девочка с тёмными густыми волосами и ярко синими глазами по имени Алиса. С тех самых пор они – лучшие друзья. И не было ни дня, который они не провели бы вместе, кроме выходных, конечно. Всегда вместе, всегда рядом друг с другом, только что на горшок – всё же по отдельности.

Дима любил её. Нельзя сказать, что эта любовь похожа на взрослую, но всё-таки, какая бы ни была, это – любовь. Пускай по-детски немного наивная , по-детски не лишённая восклицания человеческих прикрас (дети не могут не видеть красоту), но эта была искренняя любовь. Открытые чувства, без взрослой лжи, взрослой усталости, взрослых норм и навязчивых переживаний.

Ежедневно, каждый вечер по дороге из сада он заливал мамины уши музыкой про девочку из группы, их совместные игры, любимые игрушки Алисы, и порой даже откровения. Ему нравилось общаться с синеглазой девчонкой; резвиться, в очередной раз, стремясь догнать неуловимую неугомонную вредину; защищать её от других мальчиков из группы, всячески норовивших ущипнуть или обидеть красивую девочку. Когда она была рядом, ему было безумно легко, с ней он мог всё, и это «всё» – получалось, когда как с мальчиками из группы было весьма скучно и не интересно. Порой в маленьком детском сердце возникали желания поиграть с кем-нибудь из парней в машинки или самолёты, но все попытки завершались ничем – фантазии одногруппников не совпадали с Димкиными, обнажая простоту содержания, они были скучны и открыты для него (будто прочитанная книга). Дима наперёд знал, что скажет мальчик, поднимая самолётик над головой, знал, что он сделает, выставляя машинки или устанавливая солдатиков в ряд. Всё это в какой-то момент надоедало Димчику (правда, он не мог знать, когда именно наступил этот момент).

Наскучили все эти предсказуемые игры-ушки, что не сказать про игры с Алисой, когда невозможно было предположить ход её мыслей, когда удивляли и даже восхищали некоторые её девчачьи действия или неожиданные умозаключения и реплики.

Как бы то ни было, всё же он оставался мальчишкой, и поэтому при любой возможности, без всякого умысла, а лишь по природе своей, навязывал ей свою игру с танками или машинами. И девочка не сопротивлялась. Она принимала эти игры и с присущей только ей лёгкостью и простодушием свободно подражала другу. Алиса вполне могла играть и танками, усаживая на них кукол, и самолётами, предварительно наклеив на них разноцветные блестящие бумажки, и солдатиками, наряжая их платьишками из паутины разноцветных ниток. И, конечно, для светловолосого мальчишки такие воображения казались необыкновенными. Они не просто нравились ему, каждый акт представления просто будоражил его. Кукла Маша верхом на танке или робот на седле розовой лошадки смотрелись весьма забавно и ужасно затягивали в мир искривившегося (для мальчишки) воображения.

Когда все дети укладывались на дневной сон, а кровати Димчика и неугомонной вредины по воле судьбы находились рядом, то они могли долго шептаться друг с другом, рассказывая истории про родных и близких, про домашних животных и любимые игрушки.

Их дружба вполне могла носить звание образцово-показательной (на привычном языке взрослых), не испорченной человеческими предрассудками и ложью зрелой жизни. Она была невинна и ослепительно чиста, а искренность – её фундаментальная особенность (опять же на языке «великовозрастных»). Открытая прекрасная дружба между мальчиком и девочкой. Что в таком возрасте может быть лучше?

С Алисой мальчик был очень ласков и нежен, и, конечно, её притягивали подобные проявления со стороны симпатичного мальчика. Для неё Димка был самым умным и самым сильным, самым-самым, принцем, только не на коне.

– Когда ты и я вырастим, ты купишь белого коня и прискачешь за мной! – во время дневного сна шептала она.

– Почему белый конь? – Недоумевал он, и после короткой паузы заявлял, – я хочу чёрного. На чёрном я приеду!

– Потому что все принцы приезжают на белых конях! Ты что ли не знал?

– Откуда мне знать? – возмущался Дима, и, выбрасывая порцию мальчишеской рациональности, с улыбкой изрекал – да и зачем надо на коне? Я не умею ездить на коне? Я машину себе куплю. Так будет лучше и быстрее!

– О-ох! Ничего не понимаешь, ты! – не выдерживала Алиса. – Так должно быть, понимаешь? Когда люди вырастают, то мальчики приезжают к девочкам на белых конях, мне мама рассказывала.

– Я не знал, – искренне удивлялся мальчишка, на секунду задумавшись об истинности услышанного правила взрослых и ни сколько не усомнившись в последующем мысленном согласии с ним.

– Мой папа к маме так приехал, мне мама рассказывала. – Конечно, этого наверняка она знать не могла, но ей уж очень хотелось так думать, и она с лёгкостью верила, не пренебрегая возможностью в любой удобный для этого момент выдать искреннее убеждение за правду.

– Ну, ладно. – Соглашался Димка, – только я лучше на белом пони прискачу – он не такой большой. Я не смогу залезть на большого коня.

– Пони!? – весело повторяла Алиса, – пони!?

И они радостно смеялись. В очередной раз, зажимая рты ладонями, не в силах сдерживать внезапно нахлынувший смех, мальчик и девочка хохотали, чем, конечно же, будили некоторых ребят. В очередной раз.

И сейчас, стоя в углу домика в объятьях друга, неугомонная вредина была по-своему счастлива. Дима – единственный кто поддерживал и всячески подбадривал её перед такой страшной процедурой, как укол. Даже слова мамы «не бойся, мой маленький цветочек» не сравнить с поддержкой друга. С реальной поддержкой друга.

Воспитатель Елена Валерьевна ещё утром предупредила всех ребят о посещении медика, чем вызвала неоднозначную реакцию: один мальчик заплакал, другие же, таких было большинство, безмолвно «ушли в себя», переживая внутреннюю битву неудержимого страха и очевидного внутреннего постижения, а некоторые, не найдя ничего стоящего в информации, просто пропустили сквозь мозг и забыли. В числе последних был Димка, что не скажешь о девочке Алисе, которой было страшно. Страшно и всё тут, ничего не поделаешь.

– Попалась!? – крикнул он, обнимая подружку, – сейчас я тебе поставлю укол.

Снова и снова щипая хохочущую от удовольствия девчонку, он как заведённый повторял:

– Попалась!? Вот тебе, вот тебе. Так тебе, так тебе. Чик тебе, чик тебе.

– Дима хватит! – захлёбываясь от смеха, еле-еле выговорила она, – Помогите, люди! Кто-нибудь… А-а-а…

В качестве защиты, схватив попавшую под руку лошадку, Алиса закричала:

– Лошадка спаси меня, а-а-а…..Сумасшедший мистер преследует меня! Съешь его! –отбивалась она от «доктора», тыкая мягкой игрушкой в Димкин бок.

– Ребята, давайте все сюда, – всегда мягкий, но прозвучавший сейчас довольно строго, голос воспитателя прервал игру, – Строимся по двое и идём на первый этаж в медкабинет!

– Пойдём, Алиса – позвал Дима, с нежностью взяв подружку за руку, и так же ласково добавил – не бойся, всего-то «чик» и всё. А ещё, нам дадут витаминки.

Больше слов и не требовалось, поскольку она уже не боялась: лучший друг смог успокоить её. И только многие годы спустя, она поймёт, что светловолосый симпатичный мальчик был единственным и самым настоящим другом в её жизни.

– «Чик» и всё, – улыбался он, – не бойся!

Мальчик сжимал руку девочки и был счастлив. Откуда ему было знать, что с сегодняшнего дня раз и навсегда изменится его будущее.

***

Страх охватил каждую клеточку ребёнка: хотелось закрыть глаза, но они упрямо не закрывались, хотелось встать с кровати, но тело словно парализовало, хотелось кричать, но в горле будто был ком земли, и невозможно сделать вдох.

Мальчик лежал на кровати, а налитые непроглядным ужасом, глаза смотрели на потолок. Он не мог пошевелиться, не мог позвать на помощь, он просто не мог сделать ничего. Ничего, только смотреть в серое полотно потолка и испытывать нестерпимый сильный страх. Пожирающий дикий страх.

Тусклый свет ночника освещал палату, пустые пружинные кровати стояли вдоль стены. Напротив них, ближе к окну и немного под углом, словно кто-то поленился выровнять её как следует, располагалась ещё одна. Рядом с заколоченной старой пожелтевшей дверью с множеством шестигранников отскочившей краски, в самом мрачном месте на свете, испытывая непреодолимый неистовый ужас, мучился маленький мальчик.

Уже днём, когда каменная тяжесть в груди исчезла без следа, вспоминая свой кошмар, он не мог понять, чего так боялся. Ничего такого страшного он не видел и не слышал, никто его не пугал, напротив – весь медицинский персонал инфекционной больницы относился к ребёнку с особым трепетом, ведь он был единственным маленьким пациентом. Что послужило причиной такого кошмара? Странным было ещё и то, что он, как ему казалось, не спал. Скорее – был абсолютно уверен в этом. Сильный страх – теперь его посетитель.

Этой ночью гость впервые дал о себе знать – пришёл и молча присел. Мальчик смотрел на освещённый бледным светом потолок и… боялся, очень боялся. Невидимая дрожь пронизывала каждый мускул тела, неподвижные глаза уставились в одну точку, а в голове раздавались собственные крики. Он отчаянно кричал, звал на помощь (гость вынуждал его, иначе – никак), но ни один мускул лица не дрогнул. Всё происходило лишь в его голове, в сознании, а тело, будто потеряв ведущие к мозгу ниточки, упрямо не желало слушаться ребёнка. Сколько продолжались эти пытки, мальчик не знал, но страшные муки, казалось, превратились в бесконечную вечность.

Он лежал и боялся. Голова раскалывалась от собственных воплей и незримого страха. Ему казалось, что голос вот-вот сорвётся и страх каким-то волшебным образом исчезнет, но всё тщетно – гость просто сидел и молчал. Крик, ещё крик и… в какой-то миг мальчик услышал слабый писк – это был его собственный и вполне реальный стон. Протяжный звук появился издалека, пробивая невидимую преграду и толкая посетителя вон. Нет же, ему не показалось, стон настоящий, как и… страх. До изнеможения напрягая все имеющиеся силы, ребёнок начал визжать сильнее: ещё чуток и вот-вот голова лопнет. Негромкий писк послышался снова, затем раздался громче, и в этот миг мальчик увидел на потолке чью-то тень.

– Этот мужик с двенадцатой меня точно с ума сведёт!

– Что, опять просил градусник?

– Да, блин! Задолбал уже. Светочка, мне надо померить температуру! Светочка, мне как-то нехорошо! Светочка, дайте мне таблетку от головы. Он издевается! – чуть не уронив чашку горячего чая, возмущалась медсестра.

– Просто он к тебе неровно дышит, – раскручивая воронку в стакане, рассуждала её коллега Динка.

– Да мне насрать. Я этот градусник в следующий раз ему в задницу засуну, и пусть каждые пять минут смотрит на него, как на часы, и сверяет температуру! – раздражалась Светлана.

– Точно, и слабительного ему дай, – улыбнулась Дина.

– Почему всегда так: какой-нибудь больной мужик требует к себе излишнего внимания? Почему все не могут быть нормальными?

– По-то-му, – ответила младшая и засмеялась. Вот только старшей было не до смеха: пожилой мужчина с явными признаками дефицита женского внимания, о чём свидетельствовали не только симптомы навязчивого поведения и характер общения, но и неряшливый внешний вид холостяка, последние дни создавал много проблем для Светланы, большая часть из которых (правда ей казалось, что на сто процентов все) в действительности ничего общего с болячками не имела. Но что больше всего раздражало медсестру, так тот факт, что подобный больной был не единственным – озабоченных в больнице хватало.

– Ну, почему? – вздохнула Светлана и довольно-таки наигранно артистичным и ласковым голоском добавила, – почему не могут быть такими? Такими хорошими и прилежными, как этот новенький мальчишка?

– Это ты про желтушного? Дима Знаков, кажись?

– Да, да. Голубоглазик! – с нежностью, свойственной может быть только женщине, произнесла медсестра. Мысль об единственном на всю больницу маленьком пациенте сняла нервное возбуждение, и медсестра немного успокоилась. К тому же, что зря нервы мотать – таких, как этот «с двенадцатой палаты» полным полно, и незачем изводить себя.

– И в какую палату вы поместили ребёнка?

– Да вот здесь он, напротив нас, в седьмой, – махнула Света и тут же, в ответ на явное возмущение, которое вспыхнуло на лице коллеги, добавила, – Что? Самый идеальный вариант – поближе к нам…

– Эта палата ведь пустая, – воскликнула Дина. Её чай уже давно остыл, но она беспрерывно продолжала помешивать ложкой и топить чайные кораблики в бурлящем водовороте. – Он там один что ли?

– А куда предлагаешь нам его поместить? К этим пердунам-алкашам, или, может, прикажешь к бабушкам? Ведь он единственный ребёнок здесь. Сама знаешь: в городе чёрти что творится – детская инфекционка переполнена. – попыталась оправдаться женщина. – Кстати надо проверить его, а то мало ли что. Может, испугался чего и не спит.

– Я посмотрю. Сиди. – Дина поставила стакан на стол и вышла из кабинета. Чайные кораблики ещё долго кружились в беспечности тянущего их потока.

Поначалу она решила: это какой-то треск перегоревшей лампы дневного света или прощальный крик какого-нибудь прибора. Слабый едва уловимый писк послышался снова и снова – словно умирающий электроприбор звал на помощь.

Странно и жутко.

Звук был необычным, каким-то чужим, ложным, будто слышишь совсем не то, что происходит в действительности, будто реальность и неестественность сплелись в одной маленькой вибрации воздуха, от которой у Дины побежали по коже мурашки.

«Откуда здесь радиоприёмник или… что там ещё может быть?»

Девушка взглянула на стену: лампа в порядке. По крайней мере, никаких видимых признаков свидетельствующих о её поломке не было. Вот только электроприборов в палате быть не могло.

«Тогда что это за звук радиопр… Почему приёмник?»

Войдя в комнату, она сразу и не поняла, что жутковатый странный писк исходил с той стороны, где находился маленький пациент. Лишь приблизившись к кровати, Дина увидела и услышала то, что не забудет никогда.

Он лежал на дальней от выхода койке: испуганные глаза ребёнка были устремлены в потолок, а писк «перегоревшего радиоприёмника», казалось, с трудом протискивал себе путь из тела мальчугана. В тот миг девушка не испугалась, точнее – не успела, поскольку, может быть, врачебный долг не позволил сделать это. Однако, с жестокой неспешностью приходящее в себя осознание увиденного, всё глубже и глубже «тянул вниз» в яму под названием «страх».

– Дима, что с тобой? – схватила она его за руку. – Эй, мальчик, да ты весь горишь!

Маленький пациент ничего не ответил, он неподвижно гипнотизировал потолок, а его жуткий стон «тянул вниз».

– Ты спишь, что ли? – удивилась медсестра, и это была последняя секунда её жизни, которую впоследствии она посчитает нормальной, поскольку дальше всё будет иначе. В один короткий промежуток представление о мире изменилось и перевернуло буквально всё. Она поймёт это потом, позже, когда сюжет фильма её бытия внезапно расколется надвое: «до» и «после».

Она наклонилась к его голове. Сдерживая внезапно нахлынувший крик, девушка в ужасе отстранилась. Увиденное не могло быть иллюзией, поскольку именно сейчас, чёрт побери, не время для всяких там развлечений разыгравшегося воображения. Глаза. Эти нечеловеческие глаза. На бледно-сером лице мальчугана чёрные как ночь глаза больше напоминали выжженные, словно дыры, глазницы.

И вновь «потянуло вниз», только теперь сильнее, намного сильнее – окоченели ноги, и низ живота тут же отозвался резким неприятным ощущением. В следующий миг и без того слабый свет предательски замерцал, будто в унисон подпевая мальчугану слабыми звуками умирающей лампы. Издевательская перекличка света и тьмы зловеще дразнила глаза испуганной Дины, обнажая и тут же скрывая, чёрные дыры.

«Ниже и ниже – страх уже не тянет, а втаскивает в слоё логово»

Дрожащая женщина неожиданно для себя взвизгнула, и будто, в долгом мучительном ожидании нужного момента, мальчик ответил глубоким вдохом. Отключая невидимые связи, разрушая безмолвные страдания, малыш вздохнул вновь, и свет прекратил злостные подмигивания.

Объяснить трудно почему, но сейчас Дина подумала: «Могло быть и хуже». И когда, вдруг, наступил тот миг, когда «страх отпустил». Уже совсем не «тянуло вниз», и только невидимые отметины на теле тяжестью напоминали, что всё было наяву.

Мальчик повернул голову:

– Тётя, – и вот уже синие усталые глаза смотрели на неё. – Тётя… Дина.

«Могло быть и хуже»

– Всё хорошо, малыш, – дрожь в руках, как ей показалось, немного ослабла, и она в нерешительности взяла мальчика за руку. – Тебе приснился страшный сон.

– Сон, – произнёс Дима. Не спросил, не удивился, не заплакал, а просто сказал: Сон. Так же просто, как если бы великого гения спросили, откуда в его голове возникают столь мудрые и невероятные мысли, и он, на секунду задумавшись, с сомнением ответил: Потому что я такой.

– Тебе приснился страшный сон, – и после добавила, – и мне…тоже.

– Да, – спокойным голосом произнёс он, – похоже, и вам тоже.

Веки камнем упали на глаза Димы, и он уснул. Ошарашенная девушка простояла возле кровати ещё долго и не могла придти в себя.

«Похоже и вам» – повторила она про себя.

– Да, – сонно повторил мальчик, – похоже, и вам.

Дина вздрогнула и вышла из ступора.

– Малыш, подожди, не спи… ты же весь горишь, – но Диму уже пленил глубокий и долгожданный для него сон.

***

– Мы придём к тебе позже, милый, – она постаралась вложить в слова всю свою нежность и любовь, но выходило как-то не очень естественно, может потому, что она не умела и не любила врать, и уж тем более своему сыну. – Скоро будем…

– Но, мама, не оставляйте меня здесь, нет. Вы не придёте?! – надул губы малыш.

Ощупав взглядом своего мужа в надежде хоть на какую-нибудь поддержку, она повторила снова, – Мы скоро будем, милый!

– Сын, мы оставим тебя ненадолго, сходим в магазин и придём, – Настя бросила на мужа удивлённый взгляд – это были самые дурацкие, просто идиотские слова со стороны мужа. Уж лучше бы вообще молчал.

– Вы не придёте!? Я буду здесь один!? – ребёнок не мог поверить в правоту своих слов, но все факты твердили об одном – Да, мама?

– Димочка, тебе надо побыть здесь немного и всё, – ну не смогла она подобрать слова, черёмухой заволокло горло, а на глаза наступали предательские слёзы. Трудно оставлять своё чадо одного, и уж тем более больного ребёнка. Они не могли по-другому: оставаться в инфекционке врачи запретили, да и на работе дел полным полно. Вот и вынуждены были родители Димы всячески выскальзывать из цепких вопросов ребёнка. Говорить откровенную правду особого желания не возникало, ведь не хотелось расстраивать сына, но и тянуть нельзя было. – Ты болеешь, и… здесь тебя вылечат.

– Нет, – закапризничал мальчик.

– Всё мы пошли! – прозвучало немножко резковато, но всё же с любовью.

– Мама! – крикнул Дима, но его родители в спешке засуетились у выхода. Он хотел было кинуться к ним, но медсестра уже взяла маленькую ручонку в свою и притянула малыша к себе.

– Пока, мой хороший! Я тебя люблю! – бросила Настя, закрывая за собой дверь.

Родители ушли, и маленький Дима тихонько заплакал, утопая в горечи расставания и обиды.

– Ну-у-у…, ну… – присела молоденькая медсестра, – не надо плакать. Ты же знаешь, что мама и папа не могли остаться здесь, но они будут приходить к тебе каждый день. Вот увидишь! А тебя мы скоро вылечим.

Дина погладила мальчика по светлым волосам и улыбнулась, но маленький Дима никак не отреагировал. Не издавая ни звука, будто опасаясь, что его могут услышать, он так и продолжал тихонько бесшумно плакать. По щекам катились слёзы, которые малыш усердными движениями в спешке вытирал рукавом рубашки – уничтожал следы горечи на лице, чтоб никто не видел.

– Тебя ведь Дима зовут? Так? Да? – постаралась отвлечь его Дина.

Он кивнул, и словно откликнувшись на её попытки хоть как-то успокоить ребёнка, немного затих. В длинном белом коридоре никого не было, но всюду из-за закрытых дверей слышались голоса людей, какие-то странные звуки включенной воды, шаги этажом выше. В бледном туннеле, наполненном отпечатками болезней и лекарств, они были одни.

– А меня зовут Дина! – мальчик поднял голову и в первый раз посмотрел на своего собеседника, – ты ничего не бойся, тебя никто не обидит. И если тебе что-нибудь понадобиться ты не стесняйся, подходи ко мне. Хорошо?

– Ладно, – кивнул Дима, вновь вытирая с лица последние предательские следы его расстройства. Больше не будет слёз – как ни как, но мальчик уже взрослый, он же мужчина, а большие мальчики не плачут. Сзади, совсем близко, послышался скрип открываемой двери: вышел мужчина в синих растянутых трико и затасканной майке. Шаркая не менее морщинистыми, как и он сам, тапками, он направился в другой конец коридора, по-видимому справить малую нужду. Дина поморщилась и, улыбнувшись, добавила:

– Ну, хорошо, Димочка, пойдем, я покажу тебе твою палату.

***

Ужас, снова необъяснимый ужас, снова необузданный жуткий страх сжигает изнутри, снова и снова тело обволакивает горькое обидное чувство беспомощности. Попытка закричать, но нет ни звука. Лёгкие наполняет тяжелый воздух, и вот уже вопль ужаса и страха готов выплеснуться наружу, но… Нет ни звука, ни стона, только слабый еле слышный писк умирающей лампы, которая уже наполнила палату моргающим перешёптыванием живого мрака и искусственного «мёртвого» света. Нет ни звука. Его больше не существует, потому что голоса больше нет, как и нет рта – ничего нет. В какой-то миг всё просто прекратило существовать, мысли переплелись в один большой колючий клубок страха. Нет тела, нет боли, нет чувств, только он, этот невидимый монстр, который всё глубже и глубже вгрызается в душу.

Впереди только потолок, по бокам голые бледные стены и больше ничего. Ничего, кроме жуткого необъяснимого страха. Мерзкая дрожь цепкими лапками тысячи пауков пробегает по телу, и уже нет сил терпеть её. Как же хочется закричать, хочется пошевелить рукой или ногой, вздохнуть хоть одной клеточкой! Но на жалкие старания овладеть своим организмом монстр вонзает всё новые иглы безумия.

Малыш чувствует, видит, слышит, но ему очень-очень страшно, ужасно страшно, невозможно разъяснить как страшно. Боже мой, так страшно, что раз за разом в голову врывается плотный туман – муть настилает разум. Мозг ребёнка на время отключается, словно защищая хозяина от неведомой и необъяснимой атаки страха, чтобы окончательное безумие не овладело им. Минутное помутнение в широко открытых глазах, которыми мальчик не в состоянии даже моргнуть, и он опять видит палату.

«Это не сон» – издевательски шепчет страх, стаскивая защитное покрывало и возвращая сознание в реальность. – «Смотри. Ты снова здесь, в своей палате. Один.»

Туман рассеивается, и малыш опять видит потолок, где поджидающий его страх тут же набрасывается и накрывает ядовитой паутиной снова и снова, не оставляя ребёнку надежды на пощаду.

Как и прежде, Дима стремится закричать (ведь прошлой ночью у него получилось), но сегодня все попытки с треском проваливаются. Ничего не выходит, лишь минутные провалы в бездну тьмы позволяют ослабевшему от нападок монстра рассудку передохнуть и снова вступить в бой с неведомой силой. Безумие уже рядом – ещё шаг, ещё миг, совсем чуть-чуть и мир покинет его нутро, но… Защитный импульс воли, и мальчик на миг «засыпает», чтобы через секунды «проснуться» и продолжить бой. Страх. Снова и снова страх.

Слабый свет извечноумирающей ночной лампы оскорбительно подмигивает, раздражает и без того усталые глаза. Его колеблющиеся тревожные переливания, будто музыка палача, вот уже вторую ночь истязают ребёнка. Страх и этот гадкий мертвенный свет словно сговорились друг с другом.

После очередной схватки Дима закрывает глаза.

«Боже мой, я закрыл глаза, у меня получилось, я сплю».

Приятная слабость щекочет в голове, хочется уже, наконец, прекратить эти мучения, забыться и провалиться в сон. Но не тут то было. То был всего лишь очередной провал в беспамятство, и как в тумане, ожившая картинка «холодной» палаты вновь приобретает свои привычные очертания. А монстр тут как тут: набрасывается с новой силой, кромсая в клочья и разбрасывая в безбрежный мрак разум ребёнка.

И так продолжается очень долго, до тех пор, пока, вдруг что-то начинает происходить. С неизвестным противником вступили в бой воображение и мысли, освещая арену поединка невероятными красками способов борьбы. Они выстроили чудные образы и картинки тех вещей, которые нельзя даже представить. Дима увидел мерцающие круги, причудливой формы силуэты тех, кого нельзя представить. Разноцветные пятна, цвет которых нельзя представить. Они появлялись в самых разных местах и исчезали, затем вновь возникали и ускользали прочь.

Но страх не дремал: он тут же безжалостно набрасывался и уничтожал то, что творил мозг ребёнка. И, вопреки власти невидимой беспощадной силы, круги появлялись снова. Вот уже разноцветные пятна превратились в шарики и вступили в борьбу. В бесконечной каше цветов и форм вырисовывались герои мультиков, которые Дима любил смотреть по телевизору. Словно на сцене театра, мультяшки играли новые невиданные серии на потолке.

И всё бы хорошо, только опять появился монстр-страх (правда он никуда и не уходил), который налетел и без капли жалости зубастой пастью разорвал защиту ребёнка. В клочья, в пыль, в прах. Страх, снова страх, снова крик внутри, нестерпимый ужас, вынуждающий в очередной раз провалиться во тьму истерзанный разум.

Потеряв счёт времени и жизни, мальчик пролежал так уже бесконечные четыре часа.

Его мозг старательно выстраивал чудные картинки неведомых животных, прекрасных чудищ и отвратительных сказочных самоцветов. Он видел всячески поражающие воображение различные причудливые фигуры, кривые тонкие и толстые линии, цветные и не цветные пятна. Обессиленный разум отважно защищался, демонстрировал всё что мог, даже то, что никогда не видел и не увидел бы.

На фоне хаоса линий, цветов, различных пёстрых фигур мальчик разглядел силуэты людей (или не людей). Два маленьких космонавта (как подумал Дима) сразу же привлекли внимание. Они приземлились на потолке рядом с люстрой, по-видимому посчитав это идеальным местом для посадки. Люди (или не люди) были одеты в блестящие комбинезоны, очень напоминающие серебристую плёнку. Мальчику показалось даже, что эти человечки обернули себя в фольгу от шоколадки, а поверх натянули обычный полиэтилен. На голове скафандры с открытым забралом, но вот лица почему то не видно, и как не старался Дима рассмотреть, кто скрывается за шлемом, так ничего не выходило.

«Может потому что они слишком маленькие и мне не удаётся увидеть их лица», – успокаивал себя мальчик. – «А может там ещё один шлем»

Корабль пришельцев появился рядом (и как это Дима его сразу не разглядел), но также был слишком уж маленьким. Как ни странно, окунувшись с головою в исследования появившихся образов космонавтиков, малыш и не заметил, как истязатель-страх исчез. Ребёнок так увлёкся возникшими в его палате гостями, что тут же забыл про изводящий его кошмар. Страх ушёл, только пришельцы ничего не знали о нём. Они суетились на потолке, старательно хлопотали, бегали вокруг корабля и о чём-то неслышно толковали. Один космонавтик что-то усердно объяснял другому, возможно причину поломки, а потом в стремительности и весьма неожиданно повернулся к Диме. Чудно, но и сейчас лица не было видно – вообще ничего. Пустота. Безликий замер и, вдруг, сказал:

– Привет.

Мальчик вздрогнул, и страх неистовым сокрушительным молотом ударил его. Обозленной болью отчаяния и безысходности, скрутивший тело, будто в узел, кошмар заставил Диму заорать, что есть мочи. Гости тут же исчезли, как и их корабль. Всё вокруг неожиданно испарилось, оставив мальчика наедине с монстром. Снова они одни – только он и страх.

Знаков кричал. Кричал до тех пор, пока его не обняла тьма.

***

– Мне послышалось?

– И что же тебе опять послышалось? – вздыхала Светлана. Тяготы рабочих будней, точнее – ночей, выжимали соки – нелегко воспитывать двоих детей одной. А тут ещё и сотрудница уже какую ночь сама не своя: белая как лист, вздрагивает от каждого шороха, совсем не разговаривает. – Что ещё?

– Это в седьмой палате… – выставила испуганные глаза Дина. – Слышишь?

– Да-а-а… я смотрю, у тебя в последние дни нервишки не то чтобы барахлят, совсем никудышные!? Вчера всю ночь без лица ходила, бледнющая как… вон побелка, – возмутилась Света. – Он там, чем тебя так напугал?

Но младшая медсестра будто её не слышала. Сквозь окно поста она уставилась на дверь под номером семь, и казалось, ждала чего-то.

– Как сходила мальчонка проведать, так и всё… – развела руками старшая, – …подменили её. Мало того, что бледня, так ещё и дрожит сидит непонятно от чего. Ты думаешь, я ничего не вижу?

Дина молчала. Что могла сказать в ответ девушка, которая не то чтобы не хотела поверить своим глазам и принять невообразимое на веру, сама мысль, что подобное творится до сих пор, именно сейчас вот в эту самую минуту в той жуткой палате, а она сидит здесь и ничего не предпринимает, приводила в дикий ужас.

– Ну, что тебя так напугало? – переживала за подругу Света. – Думаю, тебе нужно поработать в день, а то эти ночные смены высосут из тебя последние…

– Никто не пугал меня, – наконец, оторвав глаза от двери и опустив подбородок вниз, ответила Дина.

Правда, получилось весьма фальшиво и натянуто – ей не хотелось вспоминать вчерашний визит к мальчику, только увиденное, как след на сыром песке, навсегда отпечаталось в памяти. Она никак не могла выбросить из головы чёрные глаза и этот жуткий звук, исходящий от ребёнка. Когда девушка пришла домой, не смогла и глаза сомкнуть: весь день пролежала в кровати, ничего не ела и не пила. В итоге так и не отдохнула.

Она старалась собрать мысли и, в конце концов, убедить себя тем, что разыгравшееся воображение сыграло с ней злую шутку и что ей всё это просто почудилось. Вот только это никак не удавалось, и спокойствие в этот день не посетило её душу. Картина ночного кошмара снова и снова всплывала перед глазами, затопляя последние островки хоть каких-нибудь разумных объяснений.

С наступлением вечера, когда Дина вынуждена была придти на работу, её обуял непреодолимый страх темноты. Оно и понятно, ведь ночью придётся идти туда, где находится он… или что-то, что пока не в силах объяснить. Идти к мальчику в палату, туда где повстречался страх. Правда, девушка ещё не знает, что не ей одной.

У неё возникла мысль договориться со Светкой, чтобы она проверяла малыша сегодня, но она тут же прогнала столь соблазнительную идею, поскольку такая просьба безусловно приведёт к возникновению различного рода вопросов. Тем более, что весьма глазастая и чересчур любопытная подруга ещё вчера заметила встревоженное состояние Дины.

Да и как, какими такими словами она объяснила бы ей? «Слушай, подружка, там, у мальчика чёрные глаза и жуткий страшный стон, от которого мурашки по коже. Сходи, посмотри, если не веришь». Светка не просто расхохоталась бы над ней – уже сегодня вся больница бы знала о пугливой молодой медсестре, которой по ночам чудится всякая ерунда, а ей здесь работать ещё не один год. Не хочется набрасывать на себя пожизненный ярлык трусливой истерички. Светлана – женщина не плохая, но вот язык во рту сложен в огромный рулон, и по мере необходимости, по команде хозяина, он имел свойство разматываться и становился очень-очень длинным, порой даже слишком. Поэтому не всё так просто.

Дина всячески уверяла себя в случайной нелепой игре её фантазии. Поначалу у неё даже немного получилось, и внутренние переживания скрылись под покровом усталости и социальных обязательств; но, оказавшись на работе, они вылезли наружу, и её снова охватил страх.

Девушка, во что бы то ни стало, решила поговорить с Димой. В течение вечера она донимала его вопросами «как он себя чувствует» и «не переживает ли он до сих пор разлуку с родителями», но ни слова о «ты сможешь мне объяснить, что, чёрт возьми, вчера произошло». Она спрашивала, интересовалась и наблюдала, старалась найти для себя хоть какие-то объяснения. С каждым словом боязливо заглядывала в его синие глаза, но ничего пугающего в них не находила. И мальчик отвечал ей, как ответил бы любой ребёнок: «всё хорошо», «родители приходили к нему сегодня и, что он по-прежнему хочет домой, очень хочет».

Всё просто и непросто одновременно: нет вопроса – нет и ответа. Ждать каких-то знаков или сигналов, нечаянно выскользнувшего слова глупо, поскольку сомнений в том, что малыш в действительности не понимает, что происходит, нет. Вот только, знает ли он, что всё-таки происходит или нет? Дина не могла оставить всё как есть, в неизвестности. Спустя долгие мучительные часы, она, наконец, решилась и аккуратно, чтобы не спровоцировать детский испуг (на самом деле, в этой ситуации она боялась ещё больше напугать себя), спросила о вчерашней ночи. Вопреки ожиданиям, Дима ответил ей, что ему приснился кошмар и было очень-очень страшно, а она вошла и разбудила его. Вот так. Всё просто и ничего лишнего. Такой ответ, в какой другой раз, может, и удовлетворил бы её, может и разъяснил бы присутствие необычного стона, но только не в этот. Как объяснить эти жуткие чёртовы глаза? Как? Это она не в состоянии понять. И сейчас ей оставалось только ждать и надеяться, что той кошмарной ночи впредь больше не повториться.

– Вот я, например, уже давно… ну, больше трёх лет или около того, работаю в ночь, – рассуждала Света, – и ничего, привыкла. Даже не могу теперь в день, ну вообще никак.

– Да уж… долго. Я бы не смогла, наверное. Всего-то два месяца, а у меня такое впечатление, словно прошли годы. – попытка оправдаться, и опять фальшивая. Не умеет Дина врать. – Устала, наверное.

– Верю, охотно верю, – оживилась Светлана, – и всё-таки после вчерашнего… посещения мальчишки… – она покачала головой и в колдовской гримасе, будто маг и волшебник, развела руками и тихонько проговорила, – …ты стала другой. Кались давай, что случилось?

– Да что могло случиться!? – возмутилась Дина, ничуточки не скрывая, что краем уха прислушивается к звукам из палаты напротив: вроде бы ничего не слышно, никаких стонов и никаких… «никаких чёрных глаз»

– Ладно, ладно, – попыталась обидеться Светка, – не хотишь говорить и не надо! Наверное, видела приведение? – и она скорчила рожу.

– Свет, ты зачем ерунду болтаешь? Ну, что могло там произойти со мной? – стыдливой натянутой улыбкой защищалась девушка. – Какое ещё приведение? Чушь!

– Не знаю, не знаю, – задумалась Света и поспешила нахмурить брови, тем самым, утаив от младшей улов в форме явных недоговорённостей и обеспокоенности, которые предавали Дину.

Светлана была на десять лет старше своего товарища по работе и относилась к той категории людей, кто мог «прочитать» практически любого человека, причём давалось ей это с удивительной интуитивной лёгкостью. Это был её дар от бога. Она улавливала ложь человека, чувствовала его тревоги и печали, и всегда в своих суждениях и мыслях о человеке попадала в точку. Света смотрела на Дину, и читала книгу под названием «уж извини, но я не хочу тебе рассказывать».

– Ничего я не видела, – произнесла девушка и снова бросила тревожный взгляд на палату. Сейчас ей, неожиданно показалось, что она слышит… слышит стоны.

– Ну, что ты опять? Ты даже отвечаешь, как первоклассник, нашкодивший в туалете, – забурчала Светлана, отметив для себя очередные перемены на лице младшей. – Что там?

– Слышишь? Он плачет, – прошептала Дина. Едва уловимый чем-то напоминающий стон звук доносился из той палаты, которая сегодня сконцентрировала всё внимание младшей на себе.

– Теперь слышу. А ты что шепчешь? – удивилась Светка. – Эй, да ты побледнела! Нет, подруга, так не пойдёт, тебе в срочном порядке необходимо успокоиться, причём немедленно.

Старшая выпрямила спину: не сказать, что до этого момента её осанка представляла скрюченный буквой «С» хребет, но сейчас, приняв воспитательную позу учителя, не понаслышке знающего, что нужно делать в подобного рода случаях, она показалась Дине действительно выше, чем обычно.

– Иди-ка, поспи пару часиков, тебе же будет лучше. И не думай, что мне трудно. Какая ерунда! – махнула она рукой и, улыбнувшись, поспешила добавить, – я так уж и быть подежурю пока одна.

Младшая уставилась на сотрудницу и, словно прогнав накатившую на неё дремоту, с неловким возмущением затрясла головой и шёпотом произнесла:

– Не пойду я спать – надо ребёнка успокоить.

– Да, что ты как неродная? Схожу я к нему, и всё будет в норме! Иди уже поспи, отдохни. Глядишь, и нервишки восстановятся.

– Нет, не хочу. Я сама проверю, – настаивала на своём Дина и с какой-то неестественной суетливостью оживилась, видимо окончательно прогнав полусон.

Воцарилось молчание. Ещё несколько секунд Света со всей возможной строгостью, которую только могло произвести лицо матери двух детей, обеспокоенной здоровьем своих отпрысков, смотрела на младшую, стараясь всё же постигнуть смысл странного поведения коллеги, и, наконец, сдалась:

– Ладно, как хочешь. Не желаешь отдохнуть, и не надо, – и тут же добавила, – Тебе нет смысла напрягаться, мы можем сходить вместе. И вообще, что такого в том, что схожу я? Нашла общий язык с малышом – отлично. Но ведь я здесь тоже не просто так нахожусь! – теперь образ воспитателя сменил образ человека, вынужденного отстаивать свои права. – Давай, всё же я схожу к нему?

– Нет, не нужно, я успокою, – бросила Дина и направилась к выходу, – тем более он уже привык ко мне.

– Ну, да, – возмутилась старшая и поспешила вставить, – Когда успел?

Только девушка уже не слышала её. Перебирая налившимися свинцовым страхом ногами, младшая двигалась туда… Где поджидал он… Тот, кого на самом деле нет; тот, чьё существование – лишь плод разбушевавшегося воображения; тот, кто смог подчинить её волю и растоптать равновесие души и тела, оставив ужасный шрам в памяти. Какая-то невидимая рука, казалось, направляла её, клещами тянула туда… к мальчику.

«А ведь ничего этого нет, и не имеет смысла тащить туда свою задницу».

Маленькая робкая надежда загорелась в душе: ничего и не было, всему виной усталость, и… моргающий свет.

Чёрт возьми, почему она, вдруг вспомнила о нём? Почему именно сейчас, в эту самую минуту, когда путь длиной лишь в два десятка шагов превратился в вечность, когда тело не принадлежит себе, когда мир уже не тот что был раньше? Да что происходит?

«Да, что же творится со мной?»

Стук сердца, страдания души, обречённой навечно биться от неведомой болезни, и… его дыхание, источающее запах страха – вот что поглотило девушку. Мысли, одни только мысли вокруг. Они кружатся, вертятся и колотят друг друга. Их бесчисленное множество, их бесконечная бездна. И ни одна не мчится к ней, ни одна не принадлежит ей. Дина впала в кому собственного рассудка: здравый смысл заплутал в беспросветной мгле и так и не смог отыскать дорожку назад.

И ещё этот мерцающий свет, будь он не ладен. Какого чёрта, и так некстати, он возник в её голове? Он сводил с ума (и когда это началось?), его блики обжигали и вынуждали ещё сильнее вздрагивать сердце.

«Ничего страшного. Абсолютно ничего. Правда?»

«Неправда»

«Думаешь?»

«Не думаю – знаю»

Один шаг, ещё один, затем ещё и… приветствуем безумие!

«Ничего страшного. За исключением этого поганого света и этих… глаз»

«Да, иди уже»

Дина взяла себя в руки и пошла (будто бы до этого момента она стояла), и каждый шаг встречал новую порцию тошнотворных мыслей, которые всё глубже и глубже, словно какую-то ненужную тряпицу на теле, стягивали душу вниз в пучину ужаса.

Когда наступил тот миг, в котором страх завладел ею?

Трудно себе представить, что случилось бы со Светкой, испытав она прошлой ночью подобное. И не мудрено, как человек весьма эмоциональный и очень уж впечатлительный, медсестра наверняка восприняла бы всё слишком близко к сердцу. А как ещё? И что произошло бы следом? Невозможно вообразить, но скорее всего, увольнение с предварительным подрывом психического равновесия особо слабонервных и чересчур восприимчивых умов больницы.

Дина открыла дверь: в глаза ударил мигающий свет умирающей лампы, а из дальнего уголка палаты, как и вчера, доносился стон. Неестественный, больше напоминающий писк, плачь перегорающего прибора. Всё там же, возле старой заколоченной двери на своей кровати лежал мальчик.

«А куда ему деваться?» – вдруг, подумалось Дине, и от этой мысли остановилось сердце. Внезапно девушка поняла, что не просто боится – она сходит с ума. Просто так взять и чокнуться! Да что за мысли атакуют её голову?

«А куда ему деваться? Может, подскажешь? Может, наконец, объяснишь нам всё?»

Короткими нерешительными шагами Дина приближалась к месту, к которому в общем-то и не собиралась вовсе. Ноги сами вели её туда; зловещий угол притягивал тело, будто магнит; в голове творился беспорядок, осеняемый глумливой рябью чёрно-белого танца лампы. С дрожащими коленями медсестра приблизилась к кровати, её возбуждённый взгляд в буквальном смысле ощупывал полутьму в поисках нечто неестественного нечеловеческого.

«Где же оно? Где же?»

«Да, вот же! На получи!»

Истошный глухой визг ударил ей в ладонь – чтобы крик ужаса не оглушил покой других пациентов, она инстинктивно зажала рукой рот. То, что воспринимали глаза, наотрез отказался принимать мозг. Жуткая картинка застыла в той части разумного, которая ещё совсем недавно гордилась обоснованной рациональностью и в некоторой степени отрекалась от иного невнятного. Словно под гипнозом, не в силах отвести глаза, девушка уставилась на мальчика.

«Тянущий» страх, затащив душу глубоко в конуру и растерзав последние клочки одежды, в надежде прикрывающие угасающие частички здравомыслия, обнажил своё лицо. В порыве ярости и всевластия он пнул в нижнюю часть тела, вынудив Дину схватиться свободной от сковавшего её кошмара рукой за живот. От нахлынувшего ощущения подступила тошнота, к которой присоединилась боль. Ни с чем несравнимый приступ омерзительного чувства, который девушке уже доводилось испытать однажды, и о котором ничуть не хотелось вспоминать. Откуда она могла знать тогда, что тот весёлый улыбчивый «парень с милой мордашкой» (уж очень ей нравилось называть особо симпатичных молодых людей именно так), окажется не таким уж и хорошим. Откуда ей было знать, что в ту несчастную весеннюю ночь она будет возвращаться домой в изодранной одежде, а онемевшие босые ноги оставят окровавленный отметины на всём пути. Откуда ей было знать, что сказки про монстров в облике добрых волшебников нисколько не выдумки легкомысленных поэтов. Откуда ей было знать, что плохие люди существуют не только в хрониках новостей, а свободно разгуливают по улицам среди других людей. Откуда ей было знать, что это вообще может случиться, и уж тем более с ней. Она не могла предугадать и то, что эта тупая ноющая боль будет возвращаться каждый раз, когда воспоминания, вдруг, напомнят о себе исподтишка и окунут в помойное ведро тех ненужных отрывков прошлого, которые так старательно пыталась выбросить девушка. И сейчас, именно в эту минуту, это гадкое чувство потянуло низ живота.

Мальчик лежал прямо, в позе оловянного солдатика: руки вдоль тела, голова направлена вперёд. И всё бы ничего, но через пелену чёрно-белых вспышек лампы вместо лица Дина видела совсем иную картину: уродливый старик, точно обезображенное временем чучело, в хрупком детском теле устремил чёрные блестящие глаза в потолок. Дина застыла на месте. Нарастающий ужас, сковал каждую клеточку – невозможно пошевелиться. Зажав тисками рот, девушка закричала что есть сил, завизжала как пойманная кошкой мышь, но ни один звук не вырвался наружу. Нахлынувшая внезапно дрожь тут же переросла в дикую тряску и, казалось, вот-вот подкосит и без того окаменевшие ноги и расшибёт медсестру о пол. Преодолев невидимую преграду, сдерживающую от каких-либо действий, короткий вопль выскользнул изнутри и оглушил палату номер семь.

От громкого звука, мальчик вздрогнул, и на миг пространство поглотила тьма. Секунда, другая обернулись вечностью – всё глубже проникал страх. Чёрным пламенем безумия он прожёг глаза и вцепился в душу. Ещё чуть-чуть и девушка сошла бы с ума, но слабый свет умирающего прибора вновь озарил палату и, в буквальном смысле, выпихнул Дину из лап монстра, вынудив лихорадочно цепляться за вспыхивающие клочки жизни ослепшие в беспросветной пропасти глаза.

Чучело исчезло. Мальчик взглянул на медсестру: усталые измученные глаза и рот, скривившийся в чёрном овале горечи. Жуткое зрелище, до сумасшествия напугавшее молодую медсестру, будто наваждение, появившись в короткий миг и заполнив промежуток времени, проскользнуло в пространстве и испарилось без следа.

– Приснился плохой сон, – тихим голосом, чуть слышно, произнёс малыш, скривился в ледяной улыбке, словно превозмогая боль, и добавил, – похоже, и вам.

«Похоже и вам»

Он закрыл глаза, тяжело вздохнул и провалился в сон, пробормотав напоследок:

– Похоже и вам… Да?

В палату вбежала Светлана. Старшая обнаружила, дрожащую девушку у кровати с ребёнком. Молодая медсестра уже не понимала, что происходит – её психика пошатнулась и, подключив защитный механизм, вырубила реальное восприятие действительности. Девушка «ушла в себя», в момент позабыв весь этот кошмар. И всё же лучше, чем помнить, без всякой надежды забыть его в будущем.

***

Весь следующий день маленький Дима пролежал в кровати. Уставившись в окно, он равнодушно разглядывал присевших на голые ветки деревьев и залетевших, как ему казалось, проведать мальчугана весенних птиц. Мальчик чувствовал себя ужасно – паразитами в детском теле прижились усталость и разбитость. Ничего не хотелось, даже желания поиграть не возникало. Да и чем ему было заняться в этом проклятом месте, где кроме него нет ни одного ребёнка? Может только с мужиками из соседней палаты, которые так заботливо и неоднократно предлагали разбить партейку-другую, поиграть в карты. В своё время отец научил играть малыша в «дурака», и каждый раз, когда он звал сына Диму на поединок, тот благополучно справлялся с очередной задачей самоуверенного стратега, и иногда даже выигрывал. А что сейчас? Совсем неуместно и весьма несвоевременно, если учесть тот факт, что с ним происходит какая-то чертовщина. Конечно, он отказался, поскольку физическое изнеможение от ночных кошмаров тяжким грузом телесного бессилия присело сверху и придавило к кровати. Абсолютно ничего не хочется. Даже нет сил лежать, а ходить и вовсе.

Дима перелистывал детские книжки, напыщенные яркими цветными картинками, вертел игрушечный самолётик в руках, но основную часть времени, как сейчас, просто смотрел в окно. Разглядывал пернатых гостей, поющих для него на пустых ветках сонных деревьев; иногда, стараясь увидеть хоть что-нибудь интересное, заглядывал в тёмные окна домов напротив; прислушивался к звукам мчащихся мимо машин, пробуя разгадать, какой автомобиль проехал: грузовой или легковой.

Но что творилось внутри: ни играть, ни разглядывать иллюстрации в книге, ни смотреть в окно не хотелось. Спать он тоже не мог – хватало сил только лежать и больше ничего. Пару раз он вставал, да и то, чтобы справить нужду, и ещё вечером, когда приходили родители.

На улице стемнело, и кто-то постучал по стеклу. Дима сразу понял, кто это. Он привстал на кровати, заглянул в окно и радостно вскочил:

– Мама! Папа!

Малыш подбежал к окну, запрыгнул на стул и прильнул к прозрачной преграде. Снизу на него смотрели родители – поскольку окно первого этажа находилось достаточно высоко, было видно только их головы. Мама поприветствовала всё той же нежной улыбкой и помахала ему, а отец крикнул:

– Как дела, сынок?

Из-за наглухо закрытого окна, в целях теплоизоляции оклеенного полосками белой ткани, пробирались лишь отдельные звуки, и Дима потянулся вверх, чтобы открыть форточку. Он встал ногами на подоконник и с трудом дотянулся до шпингалета. Потребовалось немало усилий, чтобы преодолеть непослушный покрытый десятками слоёв краски штырь, и уже через секунду-другую ему всё же удалось открыть верхнее окошко. В нос ударил запах приятной свежей прохлады, у мальчика даже голова закружилась. Весна была в самом разгаре, и Дима не раз ловил себя, пусть и не осознанно, на том, что ему нравится вдыхать сырой аромат вянущего снега, просыпаться под пенье птиц по утрам и на своём лице наслаждаться первым прикосновениям солнца. Бодрящая прохлада расползлась по комнате и, будто пьяный дурман, закрутила карусель и ухватила власть над головой и телом. Стараясь сохранить чувство равновесия, мальчик слез с подоконника на стул, но потом запрыгнул обратно и прижался к стеклу.

– Дима, привет! – улыбнулась ему Настя. Только сейчас малыш понял, как же всё-таки сильно он соскучился по родителям, особенно – по маме. Её глаза излучали любовь, но переживания невозможно замаскировать натянутой улыбкой. – Ну, как мой маленький герой себя чувствует?

– Как дела, сынок? – повторился папа.

– Нормально, – ответил Димка так просто, словно пребывание в подобных местах – привычное дело.

– Ты зачем форточку открыл? Не продует? Может, закроешь? – посыпались мамины вопросы. – Не хватало тебе ещё и простыть в больнице.

– Да ничего-о! На улице тепло сегодня, да и ненадолго же открыл, когда пойдём – закроет, – вставил папа Алексей. – Да, сынка?

– Ну-у! Ну-у! Не болтай, чего не следует! Жалко мне моего мальчика, бледный какой-то! Ты вообще, как себя чувствуешь? – переживала мама.

– Нормально, – улыбнувшись повторил мальчик всё так же просто. И как же всё-таки он рад видеть своих родителей! В надежде, что вечером они заберут его домой, Дима прождал весь день. Домой, где не будет жуткой пустой палаты, страшных уколов, где ему будет хорошо, и, конечно, дома эти уродливые сны не найдут дорогу к нему.

– Нас не пускают к тебе – только «передачки» можно. И, ко всему прочему, вкусненького мы ничего тебе не принесли, потому что врач сказала, что ничего такого нельзя, – поспешила оправдаться Настя и тут же добавила, – вот когда тебя выпишут, купим тебе всё, что пожелаешь!

– Да, да! Наешься-я конфет и апельсинов! – с радостью подхватил отец и постучал по стеклу, добавив, – Так, чтоб одно место слиплось!

– Мама, а когда вы меня заберёте? – слезливо спросил Дима. – Я домо-ой хочу.

– Сладенький мой птенчик, – засюсюкала мама, сердечко которой внутри так больно сжалось, что выскочила и побежала по щеке слеза, – ещё чуточку и… тебе придётся здесь провести ещё какое-то время, но оно пролетит так быстро-быстро, что сам не заметишь…

– Сколько? – потребовал малыш. – Ну, сколько, мама?

– Сыночек, тебя ведь только положили, а тебе лечиться ещё три недели, – попыталась успокоить ребёнка Настя.

– Это долго-о-о, – капризничал мальчик, – я хочу домой.

– Ну-у, сы-ын! – вмешался в разговор отец, – не реви, ты же мужчина. Тебе лечиться надо, а то умрёшь, – успокаивал он Диму несколько жестковато, по-мужски что ли.

Но мальчик уже не желал утихать – его пугала сама мысль, что он пробудет здесь (именно здесь, в этой палате) ещё целых три недели. Возможно, в свои шесть лет он до конца не понимал, сколько это дней, но уже знал наверняка, что это три раза по два выходных дня, между которыми присутствуют посещения детского сада, и значит – это много, очень много.

– Малыш, – нежно произнесла мама, – пойми, необходимо побыть здесь ещё… вылечиться до конца, а после – мы тебя заберём. Так нужно, понимаешь? Иначе нельзя, ты же нужен нам здоровым и сильным!

Удивительно, всё-таки, как мамина ласка, пусть даже это только слова, могут подействовать на родное чадо. Голос матери волшебным образом творил чудеса, и мальчик перестал хныкать.

– Конечно, и скоро мы тебя заберём, – вставил папа Алексей, – ты же наш.

– Мы ведь любим тебя и никогда не бросим, – вновь улыбнулась мама, – Я люблю тебя, малыш!

К глубокому сожалению, не каждый мальчишка в своей жизни на слова матери «я тебя люблю» отвечает ей тем же. В большинстве случаев дети просто отмалчиваются или выдерживают паузу, словно так и надо, будто так требует от них мужское начало. Что тут скажешь, даже будучи уже взрослыми, в полном рассвете сил, мужчины не всегда говорят своим матерям, что любят их, а некоторые – никогда. Такова мужская природа: сдержанная, скупая на эмоции и немного принципиальная. Редко, очень редко, крайне редко, мальчики подростки юноши и мужчины говорят матерям, как же безумно на самом деле они обожают и любят их. И это правда. Мальчик Дима не исключение из правил. Имея непосредственное отношение к числу сильной половины человечества, он в очередной раз просто привычно отмолчался, правда, его детские глазки с неподдельной преданностью обняли маму и в безмолвии шепнули: «И я люблю тебя, мама».

– Только не упади с подоконника, Дима, – разволновался отец, – а то слетишь махом, и навернёшься головой, как космонавт.

«Космонавт»

По телу пробежала холодная дрожь. Ему, вдруг, привиделись обрывки ночного кошмара. Странно, но в течение всего дня, как ни старался измученный бессонными часами мозг восстановить в памяти события ночи, но так и не смог возобновить картину ужасного сна. Мальчик прекрасно помнил страх (разве такое забудешь), воссоздал и пустую палату в мерцающем свете, выскреб из глубины сознания какие-то непонятные причудливые картинки на потолке. Но вот, что именно он видел, голова так и не смогла воспроизвести. И сейчас Дима услышал слово «космонавт», и что-то детонировало внутри – внезапным фейерверком вспыхнула картина ночных видений. И настолько чёткая, что в одно мгновение он вспомнил всё до мельчайших подробностей, ясно увидел образы маленьких гостей и их забавный малюсенький корабль. Множества мелких оттенков сна, вдруг, воскресли и озарили память.

«на них была плёнка, и у них нет лица»

«они забавные и… они хотели поговорить со мной»

Не хотелось Диме так думать, ужасно не хотелось, но назойливая мысль штопором ввинчивалась в голову. Собирались поговорить. Но почему? Зачем? И в голову не приходило мальчишке, что ночные гости – лишь плод детских фантазий. Намного проще считать, что космонавтики настоящие, неподдельно живые. По-видимому, от необъяснимого травящего страха, обессиленный детский мозг выбрал именно такой способ защиты и воспринял возникшие образы как реальность. Вот только, что реально, а что – нет, трудно определить.

Немного погодя родители ушли, и мальчик слабо припоминал, о чём они беседовали. Мысли были о другом: после невольно брошенного отцом заколдованного слова «космонавт», разноцветьем ощущений и впечатлений закувыркались образы, в туманной мгле ночного ужаса которые болезненно застряли в голове и не давали покоя. Странные гости пугали, но, в то же время, притягивали.

«человечки без лица»

Они настолько заострили на себе всё Димкино внимание, что весь остаток вечера он думал только о них и был уверен, как никогда, что их следующая встреча состоится уже совсем скоро, может даже, сегодня ночью. «Космонавтики» приснятся ему, непременно прилетят, и уж на этот раз он поговорит с ними, если, конечно, они того пожелают. Это необычайное убеждение так обрадовало его, что он не обратил внимания, как перестал бояться их. И как же ему захотелось сейчас поделиться с кем-нибудь о своём заключении и всё рассказать, поведать о странных чудных гостях, наведавшихся ему ночью, что он тут же вспомнил про девушку-медсестру по имени Дина. Малыш зарёкся, что обязательно расскажет ей обо всём и прямо сегодня.

Но в этот вечер поделиться впечатлениями с Диной ему так и не удалось.

***

Опять это жгущее чувство внутри, эти изнуряющие пытки, это паническое ощущение безысходности. Как бы он хотел избавиться от всего этого и не испытывать больше страх. Почему, почему же это происходит? Что нужно сделать, чтобы истязатель ушёл, покинул разум и тело мальчика? Что для этого необходимо? Как быть? Бесконечность пролетела перед глазами. Дима думал: сейчас он сойдёт с ума – больше не выдержит гнетущее бремя неведомой силы. Но малыш продолжал бороться. Пока оставалась хоть какая-то надежда вновь запустить стрелу помощи в реальную среду, в тот самый мир, где нет ни страха ни печали, где дышишь воздухом и вкушаешь прелести настоящей жизни, он бился.

Метнуть посыл – закричать, и тем самым позвать на помощь. Получиться? Удивительно, после двух, практически бессонных ночей, ему хватало сил сражаться, сражаться с невыносимым иродом. Что за напасть обрушилась на малыша? Что за недуг поразил маленького человека? Мелкая дрожь пульсировала по телу, и страх, будто кислота, разъедал всё то, что ещё сохраняло способность жить. Исступление, и снова край бездонной пропасти, в которую внутренняя, возникшая из неоткуда, жестокость и злоба бросает вновь и вновь. Уничтожить, раздавить, погрузить во тьму.

Какая-то ещё не порабощённая часть мальчика была уверена, что придёт она и снова спасёт его, как делала уже не раз. Да, где-то в закромах избитого рассудка он ждал Дину, ту девушку, которая дивным образом буквально вырывала его из воображаемого капкана и приводила в себя. Димка не помнил и не знал, что разговаривал с ней прошлой ночью; он даже не догадывался (откуда ему было знать), что девушка до ужаса боится его. Мальчик сохранил лишь обрывки воспоминаний: как приходила она, в обличии доброй волшебницы, прогнала страх и вызволила ему «наружу», а после стало так хорошо и легко, что пуховым покрывалом обхватил сон и приласкал нежным теплом сладостных объятий.

Но пока спасительницы не было, маленький мальчик, раз за разом, предпринимал попытки закричать, стремился пошевелить частями тела, но всё тщетно. Он чувствовал, как его лихорадит, как холодной и колючей вибрацией проноситься по его телу дрожь, как ненависть, будто паразит, сживает иссякающие остатки разума. Маленький Дима знал об этом, как и знал то, что на самом деле, в реальности, его трепещущее в муках тело абсолютно не подвижно.

«Как же невыносимо всё это»!

Всё происходит внутри: мальчик до ужаса боится чего-то, но вот чего… неизвестно. Как в страшном сне! Но это не сон, ведь он не может проснуться, к тому же, он видит потолок, свет лампы, дразнящий непокорные глаза. И когда ему особенно страшно, её подмигивания становятся интенсивнее и быстрее.

Малыш набирается сил и кричит, что есть мочи, визжит со всей силы взахлёб, надрывая голос, слышит, как задыхается от собственного крика.

«Как же мучительно, как же это нестерпимо»!

Только короткие провалы в беспамятство спасают ребёнка от сумасшествия. В который раз ему кажется, что ещё чуточку и он сдастся и …

«Что тогда? Умрёт? Свихнётся? Или ещё что?» Он не знал, и совсем не хотел знать. Больше всего на свете он боялся остаться там, в своём ночном кошмаре, остаться навсегда. Эта мысль приводила его в ещё больший ужас, чем он мог испытать сейчас.

Присутствуя как бы вне тела и, в то же время, внутри него, мальчик не имел власти над ним. Всё видеть, слышать, чувствовать без всякой возможности пошевелиться; не закричать, не вымолвить и слова, только лежать и бояться; остаться там, в мире кошмаров, быть запертым между двумя мирами: реальным и нереальным. Что может быть ужасней?

Иногда, между секундными провалами, он отчетливо испытывал некую двойственность в себе. Казалось бы, он здесь в комнате лежит на кровати, но, в то же время, где-то в совершенно другом месте – телесная оболочка уже не принадлежала ему. Мальчику даже пришла дикая идея, что он вполне сможет повернуться внутри собственного тела, и сделает это. Но страх крепко держал его и не мог позволить пленнику сделать это.

После очередного помутнения рассудка Дима словно заново погружался в собственное тело, и на правах хозяина силился подчинить его, но у него не получалось никак –точно дикий зверь, страх подстерегал жертву, набрасывался и поглощал частички жизненной силы ребёнка.

Провал в бездну, а после – страх; за ним ещё провал и снова страх, и так по замкнутому кругу. В какой-то безумный миг мальчику, вдруг, показалось, что страх – это не просто ощущение травмированного разума, а вполне живое существо. И этот живой монстр совершенно реален, как и сам Дима. Существо, именуемое страхом, доподлинно существует. Каждый вечер оно приходит к нему, выжидает, когда жертва уснёт и набрасывается, вонзая в бедное дитя свои ядовитые клыки. Монстр пробуждает ребёнка и приступает к трапезе, где на ужин, как и прежде, Димкин разум.

Вот уже третью ночь (уже третью) это существо истязает мальчика, отделяет очередной кусочек сознания и никак не может насытиться. Что дальше? Что же случится, когда этот ненасытный червь обглодает последнюю частичку жизни? Что тогда? Мальчик умрёт? Свихнётся? Или ещё что?

«Боже мой, какое огромное желание закрыть глаза и уснуть, на миг забыться и провалиться в сладостный покой».

В очередной раз, когда безумие подступило слишком близко, провал в бездну не наступил. Оставив бедное дитя на растерзание страху, помутнение рассудка не было, а вместо кратковременного беспамятства, пришли они. На мерцающем полотне потолка появились долгожданные человечки. Только сейчас Дима, вдруг, понял, что совсем забыл про них, а ведь он так хотел встретиться с ними. Безликие космонавтики явились неоткуда, как и прежде, забегали вокруг корабля, принялись спорить между собой, и несколько раз даже норовили подраться друг с другом. Как же интересно было смотреть на них! Такими забавными они казались! Увлёкшись наблюдением, Дима сразу и не осознал, что вечноголодный монстр-страх ушёл. Мучащее ребёнка, вот уже который день, существо исчезло.

Страх ушёл, а маленькие люди в костюмах из блестящей плёнки носились по потолку и стремились разрешить какой-то конфликт. Сегодня на их головах отсутствовали скафандры – вместо них были капюшоны, но лица по-прежнему отсутствовали. Один космонавтик сбил другого прыжком, и они повалились кубарем – началась оживлённая борьба. С минуту покувыркавшись, один из них победно встал, отряхнулся и повернул голову к Диме. Мгновение мальчик и человечек смотрели друг на друга. Дима не мог видеть его глаз, и не потому, что их закрывал капюшон, просто их не было. Вместо лиц чернота, но малыш знал, что в этот самый миг космонавтик смотрит не куда-нибудь, а именно на него.

– Привет! – крикнул человечек и помахал рукой.

Мальчик почувствовал, как нелегкий испуг пробежал по коже, как забарабанило сердце. Диме тут же захотелось заглушить стуки – он боялся, что космонавтики услышат их, увидят его страх и не захотят разговаривать с ним. Но человечек повторил снова:

– Эй, Дима! Привет! – замахал он руками интенсивнее.

– Привет, – выдавил из себя мальчишка, в то время как космонавтик продолжал смотреть на него и махать своими коротенькими ручонками. Спустя секунду, человечек опустил руку и улыбнулся (Диме хотелось так думать, а может быть, ребёнок просто знал, что тот улыбается ему). Он повернулся к товарищу, который никак не мог подняться – пробовал и так и сяк, но каждый раз падал снова и снова, как кукла «неваляшка-наоборот», выходило довольно неуклюже и даже смешно, и сказал:

– Да, вставай уже! О-о-о… – раздражённо. – Что ты как осёл?

– Сам ты дурак, – обиделся другой космонавтик. Он уже встал на ноги и сейчас старательно отряхивал себя. – Я не осёл.

– Я же пошутил, пошли давай, а то опять опоздаем, – заторопился первый и направился к кораблю.

Второй же человечек, с особой тщательностью отряхнувшись, поднял голову и взглянул на мальчика:

– А, это ты? – Как-то очень обыкновенно и безмятежно произнёс тот и добавил, – привет, Дим.

– Привет, – уже не так боязливо произнёс Дима.

Когда первый уже подошёл к кораблю, он остановился, повернул голову к мальчику и сказал:

– Ты, главное, ничего не бойся. Хорошо?

– Я уже не боюсь вас, – удивился Дима, столько не вопросу, сколько собственному довольно смелому ответу.

– Ну, вот и ладно. Не надо бояться, тем более нас, – и маленький человечек неожиданно сделал серьёзное лицо и громким командным голоском прокричал:

– Не бойся, Дима! Всё будет как надо.

– А как надо? – не прекращал удивляться мальчишка.

– А где же смод, так мы все будет плющ и жизнь в раз ге-ге-ге, – что-то непонятное пролепетал первый.

– Почему ты так странно говоришь? – недоумевал Дима.

– Потому что я вррр….врр….врр… – заголосил первый, и в голове мальчика, вдруг заиграла знакомая музыка. Потряхивая из стороны в сторону руками, как заведённая игрушка, космонавтик продолжал петь какую-то ерунду, – врр… врр… вирр… вирр… иии… яяя… я… я… ви… вии…

Мальчик наблюдал за невразумительным зрелищем и прислушивался к знакомой музыке. И где же он мог её слышать? Картинка на потолке внезапно поплыла, за ней неожиданно исчез и сам потолок, музыка заиграла всё громче и громче, а человечек, продолжая акробатический танец безумца, запел:

– Я… я…я водяной я водяной, никто не … со мной…

Потолок окончательно растворился и Дима увидел перед собой телевизор, а спустя ещё миг, обнаружил, что сидит на диване в коридоре и смотрит мультфильм. И всё стало таким реальным таким живым и настоящим. От такого необъяснимого поворота событий у мальчика даже закружилась голова.

Он огляделся по сторонам: всё верно, он находится в коридоре больницы, сейчас утро, и скоро будет очередной укол или уже завтрак. В окно пробился свет восходящего солнца, от которого заболели глаза и заныли виски, а остальном всё отлично. И не смотря на всё это, ребёнка нисколько не напугал такой поворот событий, напротив – Дима чувствовал себя прекрасно, замечательно.

Как он оказался здесь и куда, вдруг, подевался его сон? Сейчас это абсолютно не волновало его. Главное, что впервые за последние дни малыш чувствует себя прекрасно. Он выспался, отдохнул. И сейчас, уткнувшись в телевизор, мальчик сидел на мягком диване и нисколько не вспоминал о том, кто не давал ему покоя вот уже какую ночь подряд. Ему было хорошо.

Погрузившись в атмосферу счастья и безмятежности, мальчик сразу и не заметил как тихонечко на цыпочках, чего-то опасаясь, подошла медсестра Дина. Девушка присела рядом и украдкой заглянула в его глаза. Наградила малыша улыбкой, но её напряжённое лицо, измученный бессонными ночами взор, в котором, помимо тревоги, проглядывалось что-то ещё, не могло скрыть основного секрета. Сам того не понимая, Дима читал её, как открытую книгу. Внезапно, где-то глубоко внутри он понял всё. Когда наступил тот миг, когда его ночные кошмары превратили настоящую реальность в сон, и каждый день погрузился в туман? Только сейчас он до конца осознал всё. Как и то, что девушка до ужаса боится его ночных кошмаров и не спит уже который день. Ну, конечно же, он знал это! Или нет. Мальчик проснулся, а медсестра, как будто, стала частью его снов. Как живое истинное воплощение доброй фей, которая придёт и спасёт его душу от злобного монстра, она смогла убедить израненный разум в способности бороться и жить дальше. Их объединила одна общая тайна, но они никогда не будут говорить о ней, никогда не поделятся ей друг с другом.

Однажды, совсем недавно, девушка помогла ему. Но сегодня произошли изменения, и добрая волшебница не пришла. Правда прогонять мучителя и не пришлось – страх ушёл сам.

«Страх больше не вернётся», – так думал мальчик, но…, к сожалению, ошибался.

***

– Ну и где ты была? Подзолкова, между прочим, интересовалась, ой как интересовалась, куда это запропастилась моя молодая напарница… – возмущениям старшей не было предела, – … и мне пришлось сказать, что у тебя проблемы дома, и что ты, якобы, звонила мне сегодня и предупредила…

– Свет, извини, – попросила Дина, надевая впопыхах халат, – у меня так вышло.

– Извини, значит! Ничего, – протянула напарница, и как будто бы успокоилась, – только ты больше не делай так, а то сама знаешь эту…– она скорчила лицо, стараясь изобразить жестокую гримасу, – … нашу начальницу… боссиху! Умывальников начальник и мочалок командир.

– Что-что? – безучастно спросила Дина. Она уже успела накинуть халат и сейчас старательно застёгивала пуговицы, правда, получалось не очень – от спешки тряслись руки.

Светлана на миг замерла – морщинки на смуглом лице разбирали глупое удивление, а, спустя ещё секунду, женщина залилась заразительным хохотом!

– Ты чего? Что смеёшься? – такие перемены в поведении коллеги слегка шокировали девушку, и вытащили из замкнутого внутреннего пространства, в котором последнее время она находилась, – дак, ты что ржёшь, Света?

Но сейчас старшая была уже не в состоянии ответить ей – пополам согнувшись на стуле, Светлана продолжала громко хохотать. И таким прилипчивым выходил смех, что Дина невольно заулыбалась, хотя до сих пор находилась в недоумении, что же такое случилось с коллегой.

– У-у-у…мочалок командир, – преодолевая собственный смех, выдавила с трудом медсестра – а-а-а…ха-ха-ха…мочалок командир!

И натужно набрав полную грудь, женщина захохотала пуще прежнего, да так, что в ту же секунду чуть не навернулась со стула. Не в силах сдерживать порыв нахлынувшей радости, медленно сползая со стула, она встала на коленки, прижала лоб к полу и притихла, словно уснула. Лишь импульсивное подрагивание тела, свидетельствовало о том, что медсестра продолжала хохотать. Ошарашенная Дина, вдруг, всё поняла: уголки её рта высоко поднялись, и в тот же миг зажглась улыбка.

Если бы в этот время кто-нибудь проходил мимо ординаторской, то наверняка предположил, что две медсестры в раз сошли с ума… или, может быть и вероятнее всего, выпили чего-нибудь горячительного, в итоге: напились, и на свет появилось безумное веселье. Уж больно громким и выразительным был их смех, и со стороны мог показаться даже немного диковатым. Руками прикрыв набухшее, покрасневшее от натуг радости лицо, Света сидела на полу. Оперев руки о стол, её младшая напарница стояла рядом и гоготала в унисон.

– Вот ведь бывает…ха-ха-ха, – задыхалась Светлана, – вот ляпнула…дура!

В ответ Дина спешно вытерла мокрые от радости глаза и хотела было что-то сказать, но не смогла: по-видимому, девушка до конца осознала причину необыкновенного всплеска эмоций и, не в силах выдавить и словечка, с новой силой залилась смехом. Старшая взглянула на неё, и едва успев наполнить грудную клетку воздухом, она ничком упала на пол и затряслась от хохота. И так продолжалось ещё может минут пять-десять, пока радости хватало сил трясти их души.

– Э-э-э…мочалок… э-э-э… – выговорила Светлана. Смех ещё не прекратился, но немного угас, пошёл на спад, – Вот блин! Ну и ну…бывает же…блин!

– Значит, говоришь мочалок? – кольнула Дина. Она протирала разрумянившееся мокрое от слёз лицо халатом и улыбалась.

– Имен-н-но…мочалок командир! – воскликнула старшая. По истечении ещё минуты хохот завершился, Света поднялась с пола. Она попробовала хоть немного отдышаться, только получалось не совсем удачно – с её лица упрямо не собиралась уходить улыбка.

– Значит, ты мочалка, а наша заведующая Подзолкова выходит командир? – с радостью заключила Дина.

– Мы мочалки! – поспешила поправить Света. – Мы мочалки! И надо же было такую фигню сказать…о-о-о-х!

– Сама ты мочалка, Светка! – упёрлась младшая. – Ох, и дурында!

– Ой, да! Ладно тебе! Оговорилась самую малость, совсем чуть-чуть! – оправдалась виновница неожиданного всплеска эмоций. – Да уж!

Впервые за последние дни Дине действительно стало легче. Не прекращающие изматывающие навязчивым присутствием постоянные переживания высасывали из неё все жизненные силы. Уже который день девушка плохо спала (или не спала вовсе), а сегодня ей вообще не хотелось идти на работу. Как следствие, и так уж вышло – она опоздала. Намеренно у неё получилось это или нет, но перед работой в очередной раз она решила во чтобы то ни стало успокоиться и, хотя бы часок, поспать. Но, как это иногда бывает в таких случаях, забыла поставить будильник. Результат на лицо: она не пришла на смену вовремя, чем, конечно же, разозлила «начальницу умывальников» и не заслужила похвалы от напарницы.

Такой приятный и весьма неожиданный смех придал ей немного сил и уверенности, но всё же он не избавил от основной проблемы. Она боялась, ужасно боялась наступления ночи. Молилась весь день, чтобы сегодня ночью мальчик спал, чтобы этот кошмар закончился… закончился не только для неё, но и для ребёнка. Как ни странно, но Дина переживала за малыша, может даже сильнее, чем за себя. Ведь мальчик мучился, с ним происходили малопонятные, не помещающиеся в голове, страшные вещи. Медсестра стала случайным свидетелем жутких ночных странностей и нечаянным участником страданий малыша. Теперь она – часть его кошмаров. Девушка догадывалась, что каждый раз, её визит – для ребёнка спасательный круг из бездны чего-то невообразимо необъяснимого, ужасного. Она будто выдёргивает его из пучины сумасшествия.

– Дак ты почему опаздываешь? – сменила тон Светлана. – Что у тебя произошло?

– Проспала, – произнесла девушка виновато и присела на стул.

– Ничего себе проспала! Ну, ты и поспать! – удивилась старшая. С особой тщательностью она принялась разглядывать напарницу, и после неловкой паузы, сверлящим взглядом просканировав её с головы до ног, с видом обеспокоенного учёного спросила:

– Может, расскажешь уже?

– Что, рассказать? – вопросом на вопрос ответила Дина, но про себя отметила, о чём хочет расспросить Светка.

– Ты же знаешь, о чём я…

– Я же говорю: проспала, забыла поставить будильник и …вот.

– Да не об этом я! – не скрывала нарастающее раздражение старшая медсестра, – не делай из меня идиотку, пожалуйста. Я тебя умоляю! Хорошо?

Сейчас вид возмущённого учёного дополнили бы очки и строгий костюм – уж больно она напоминала сурового учителя, отчитывающего за очередную проделку ученика.

– Вчера тебе удалось уйти, я бы даже сказала «убежать», от ответа. А, если говорить откровеннее, я не стала донимать тебя своими расспросами, поскольку посчитала, что задавать их не уместно. Видела бы ты себя! Ты чуть всё отделение на уши не поставила. Да что я говорю – поставила, да ещё как! «Что произошло»? «Кто кричал»? – этими вопросами донимали меня чуть ли не всю ночь… А сейчас ты делаешь вид, что не понимаешь о чём я говорю, – выругалась Светлана, и была права.

Крик в отделении посреди ночи, в окружении холодных ламп и непобедимого желания лечь поспать жутко напугал не только старшую, но многих других, кто в ту ночь страдал бессонницей или от громкого звука вынужден был проснуться. Медсестра ещё вечером заметила: с напарницей что-то не так, в буквальном смысле. Уж больно странным казалось её поведение: всегда весёлая и жизнерадостная, даже в те дни, когда домашние проблемы (с родителями), в том ужасном проявлении, котором они однажды, совсем случайно, предстали перед многими, должны были сломить волю девушки, она продолжала улыбаться и шагать наперекор злосчастиям судьбы. Такой несчастной замкнутой унылой и напряжённой Светлана не видела подругу никогда. Мало того, что творится чёрт знает что, она же ещё сидит и строит из себя тупую.

– Ну что ты молчишь? – смягчила тон старшая, – ты же можешь мне сказать. Сейчас уже поздно: многие больные спят, никуда идти уже нет необходимости, и мы сможем спокойно побеседовать. И, кстати, Дима тоже спит. Я заходила к нему, совсем недавно, как раз перед твоим приходом…

Дина невольно вздрогнула, её лицо переменилось: сквозь маску спокойствия пробился страх. Девушка опустила голову в пол и погрузилась в себя. Не желая продолжать разговор, она упорно молчала, но старшая не отступала:

– И ещё: сегодня мне показалось, что он ждал тебя. Не знаю, почему я так решила, но… думаю, так и было. Он заглядывал сюда чаще, чем обычно. Когда встречал меня, то тут же вертел головой по сторонам в поисках кого-то.

Старшая замолчала. Выдержав минутную паузу, в течение которой её взору предстояло выдержать тихое медленное погружение сознания напарницы в собственную кому, Светлана всё же не выдержала и проговорила:

– Дина, не молчи. Ты напугала меня вчера, понимаешь? Ходишь-бродишь уже который день, сама не своя, разговаривать не хочешь. Может у тебя дома проблемы какие? Дак ты расскажи, не стесняйся, не держи в себе.

– Я не хочу говорить об этом, – вымолвила девушка.

– Знаешь что…– возмутилась Светлана, – твои вчерашние крики были не просто… не просто так… – после некоторого замешательства старшая неожиданно перешла на откровенные вопросы, – Скажи, что тебя пугает в этом мальчике?

– Ничего, – не выходя из комы и не поднимая головы, ответила Дина.

– Что тебя так напугало, что ты уже третий день не в себе? Ты думаешь – я не вижу, как ты косишься? Эта палата будто приковала твой взгляд. Даже сейчас ты украдкой поглядываешь не куда-нибудь, а именно на неё.

Дина подняла изумленный взгляд. Она и не подозревала, что её старательно маскируемые движения могут быть так явственно заметны. Но больше всего её поразил тот факт, что в эту самую минуту она в действительности неосознанно посматривала туда. Только сейчас, когда Света ткнула девушке её же проблемой в лицо, до неё дошло, что палата номер семь не отпускает её и не отпускала с той самой минуты, как младшая пришла на смену.

– Что? – вызывающе вытаращила глаза старшая. – Я права?

Суровости в её лице было хоть отбавляй, но Света действительно очень волновалась за подругу. Она, вдруг, тяжело вздохнула и сказала:

– Так! Динка, сегодня ночью, если этот ребёнок заплачет – я пойду к нему! Понятно? Не ты, а я! Ну если ты, конечно, захочешь, можешь пойти со мной.

Дина смотрела на неё, и глаза наполнялись слезами. Ей очень хотелось, чтобы всё было именно так, чтоб Светка сама сходила к ребёнку и… «главное не видеть то, что может быть». Но больше всего на свете ей хотелось, чтобы ничего этого вообще не было. Ну просто не могло подобное произойти с ней! С кем-то другим – пожалуй, но только не с ней. В то же время, девушка понимала, старшая не должна увидеть то, что «может быть» – она не сможет помочь.

«Я смогу помочь ему»

Откуда такая уверенность родилась у неё внутри? Этого, наверняка, она знать не могла, но чувствовала что сможет.

«Я смогу ему помочь. Только я смогу разбудить его – вырвать из плена кошмара»

– Ну, ты чего? Ди-ина. Ну, не надо плакать, – обняла девушку подруга, – Что-то ты совсем раскисла! – Светлана заглянула в глаза напарницы и спросила: Ты расскажешь мне? Я смогу помочь тебе?

– Нет. – совсем тихо и сухо отрезала Дина, и тем самым поставила точку в разговоре. К чему все эти пытки-попытки старшей, если она уже твёрдо решила – во что бы то ни стало, поможет ребёнку. Поможет, если понадобится.

«Только бы не понадобилось»

– Не плачь, я же твоя подружка, – сдалась Света (нет смысла мучить девушку и терзать себя материнским любопытством). – Если захочешь поделиться со мной, я буду рада, имей ввиду.

Как мудрая женщина и старше Дины на пятнадцать с лишним лет, старшая улыбнулась и поспешила сменить тему:

– Этот мужик с двенадцатой, его, кажется, Володей звать, меня в конец достал! Дебил натуральный. Хочет меня, видимо. Сходил бы в туалет и поиграл со своим дружком, а то всё: «Светочка, у меня температура высокая! Светочка, мне как-то плохо! Светочка, дайте мне таблетку от головы»! Рожа ехидная такая, плутовская… лыбится так. Он издевается, понимаешь?! – говорила старшая, будто рассказывала давным-давно заученное, ставшее таким надоедливым, стихотворение и, отворив дверь в коридор, на ходу бросила: Ну ладно, я пошла. Надо больных обойти.

Весь вечер до наступления полуночи и всю ночь до самого утра Дина не находила себе места. Она пробовала заниматься обычными рабочими делами, попыталась приняться даже за то, что уже давно откладывала в долгий ящик под заглавием «Несрочные и неважные», но всё тщетно – палата номер семь не выходила из головы. С замиранием сердца, с навязчивой жестокой периодичностью, девушка поглядывала на дверь. Дина попробовала отвлечься: достала медицинский справочник и с поддельным интересом уткнулась в страницы, но каждый раз, когда буквы, вдруг расплывались, она обнаруживала, что её взор вновь останавливается на роковой палате.

Девушка сидела в ординаторской и вздрагивала от любого звука – ждала сигнала. Какой он должен быть – не важно. Очень не хотела, ужасно боялась его появления, но всё же ждала. Иногда, сквозь сумрак собственного страха, откуда-то издалека ей слышался плач ребёнка, но каждый раз, когда сопротивление рациональной мысли всё-таки брало вверх, девушка с облегчением понимала, что ей показалось и, что встревоженное состояние и разыгравшееся воображение просто-напросто издеваются над ней. Правда, с каждой минутой внутреннее напряжение упорно не ослабевало, наоборот – только усиливалось. Каждый оборот часовой стрелки висевшего над выходом вестника времени напоминал ей – на дворе ночь, а это значит, что мальчик вот-вот позовёт. Эти мысли тугим поясом сдавливали грудь хрупкой девушки.

«Почему он молчит? Почему? Может быть он…»

И Дина оттолкнула от себя мысль, которая, вдруг, случайно поселилась в голове и не хотела выходить. Да, как такое вообще может быть?

«А ведь может, и ты знаешь об этом, Дина. Почему тогда ты допускаешь реальность увиденного тобой, но отрицаешь подобное? Весьма некстати, девушка! Ой, как некстати.»

Она поспешила успокоить себя, что быть такого не может и что ей в башку лезет всякая чертовщина, но дурная страшная мысль не сдавалась: сверлила и сверлила без того ослабевшую от постоянных недосыпаний девушку, назойливой мухой кружилась в голове, всякий раз, то и дело напоминая о своём присутствии. И никуда не убежать от неё, негде спрятаться, нечем защититься.

«Он умер» – повторяла надоедливая муха, – «мальчик умер»

«Ты допускаешь это, Дина? Допускаешь?»

«Мальчик умер».

Она обернулась: сложив руки под голову, Света мирно дремала на кушетке.

«Может всё-таки стоит попросить её навестить мальчика?»

«А если это в действительности так? Что тогда?»

Преодолев нестерпимое желание разбудить старшую, Дина поднялась со стула и направилась к палате номер семь. Мысль о том, что Дима умер снежным комом, мчащимся с высокой снежной горы, росла с каждой секундой. Руки девушки задрожали, горло стянула невидимая нить, и ноги будто облепили тяжёлыми камнями. Младшая открыла дверь в палату: подозрительно тихо, и, к тому же, приятный ровный свет лампы покрывал комнату видимым покоем. Дина посмотрела на кровать в дальнем углу у окна: мальчика мирно спал, никаких стонов и противных заиканий лампы – на первый взгляд всё хорошо. Правда, с данного положения абсолютно не видно…

«…чёрт побери эти глаза»

Как же ей не хотелось приближаться, она готова была развернуться и убежать, но вместо этого Дина продолжала стоять. И чего же она ждёт? Что ребёнок позовёт её, вот-вот начнёт стонать и …

«…чёрт побери эти глаза»

… ей снова придётся пережить это, если, конечно…

И снова это жуткое предположение:

« … если, конечно, Дима ещё жив»

Взор девушки прилип к дальнему углу, внутренний голос потребовал подойти поближе, а страх перекрыл кислород. Она должна заставить себя сделать это, иначе…

«Что иначе? Что тогда будет?»

«Ничего не будет»

Как по злому волшебству, мальчик пошевелился, маленьким кулачком потёр лицо, как это бывает во сне, и повернулся набок. Всё случилась так неожиданно, что медсестра даже не поняла, как в страхе подпрыгнула. В миг позабыв зачем пришла и внезапно обнаружив в себе силы двигаться, Дина пулей выскочила из палаты. Навалившись на холодную стену коридора, она с облегчением вздохнула:

– Господи! Господи! – шептала она дрожащим голосом. Слушая угасающий бой собственного сердца, девушка благодарила, – Спасибо!

Младшая простояла так ещё минут десять-пятнадцать, пока оклемавшееся от напряжения сознание, не приказало ей идти. На ватных ногах она доковыляла до ординаторской и присела на стул. Стрелки на часах сообщили: почти утро – шестой час, а мальчик спит.

«Ты допускаешь это, Дина? Допускаешь?»

Может показаться странным, но, всё же, маленькая радость, будто искорка надежды, вспыхнула внутри – всё кончено и кошмары не повторятся.

«Для неё? Или для него?»

«И почему я так решила? К тому же, Дима ещё не проснулся»

Точно прочитав её мысли, как по велению судьбы, дверь в палату отворилась, и вышел Дима. Невозможно описать какой букет эмоций испытала в этот момент девушка: больше от испуга, чем от удивления, она открыла рот. По-подлому, произвольно ослабли сфинктеры, предвещая наступление сырой погоды в её трусиках, но, к великой радости, ничего такого не произошло. Девушка просто наблюдала: мальчик вышел из палаты и направился по коридору, подошёл к телевизору, включил его и уселся на диван. Тишину нарушили звуки всем известного мультфильма, обозначив тем самым, что ночь в отделении подошла к концу.

Дина вышла в коридор, нерешительными шагами она подошла к мальчику. Куда-то исчез страх, пропала дрожь, легко стало дышать. Дима сидел на диване: навалившись на спинку, заинтересованным взглядом обычного ребёнка, он поглощал яркие цветные картинки. Рот в дуге радости, и глаза сияют счастьем. Удивительно, впервые, как они познакомились, она видела его таким. Сияющим и счастливым.

«Сегодня кошмара не было, и страх не приходил» – подумала младшая.

Она подошла поближе, присела рядом и заглянула в его глаза, стараясь найти в них хоть что-нибудь подозрительное. Дима улыбнулся во весь рот, и девушке ничего не оставалось, как ответить тем же.

«Сегодня кошмара не было, и страх к нему не приходил» – внушала себе Дина, но медсестра не знала, что монстр никуда не уходил, да и не собирался вовсе.

***

Когда страх парализует волю, человек не в силах мыслить нормально – просто не в состоянии. В большинстве случаев все действия, которые человек предпринимает во время ступора, вызванного сильным испугом, происходят интуитивно, рефлекторно. И эти рефлексы порой бывают настолько неожиданными и неестественными, что после случившегося человек не может понять, как это у него вышло.

Но что происходит в голове, если страх приходит каждый день, и, самое ужасное, если человек не знает природу этого жуткого мучителя? Что делать? Как быть? Как действовать, если ты даже пальцем пошевелить не можешь? Что предпринять, если невозможно закричать, позвать на помощь, и каким образом, всё-таки, смириться и покориться страху, если не можешь при этом закрыть глаза, отключить разум и погрузиться в тьму? Ведь всё, что происходит в этот момент – даже не боль (её нет), это жуткий парализующий страх. Может быть, это и есть ад? Как знать, но, во всяком случае, он был таковым для ребёнка.

Дима снова был в аду, в его собственном аду. Сегодня монстр подкрался незаметно, и его атака произошла с довольно решительной стремительностью; не сказать, что она была внезапна – ребёнок ждал её. Страх набросился и с небывалой силой скрутил тело малыша, словно решил бросить все свои силы и в очередной схватке с детским разумом, во что бы то ни стало, всё же одержать победу, погрузить мальчика в тёмный мир. Как и прежде, мальчик отбивался изо всех сил, сражался, как мог.

«Почему я боюсь? Почему мне так страшно? Чего я боюсь?» – закрутились вопросы в голове.

Весь день Дима чувствовал себя превосходно: он играл в свои игрушки, бегал по коридору отделения, даже не отказал мужикам из соседней палаты сыграть с ними в карты. Мальчик вёл обычную детскую жизнь, полную разных виртуальных приключений, насыщенную новыми познаниями, пусть даже и такими, что «крести» ещё называют «трефами» или, что жена дяди Пети полная дура, по-видимому, потому что не бреет ноги. В общем, малыш весь день был обычным нормальным ребёнком.

Только когда наступил вечер и на улице стемнело, Дима как-то сразу приуныл. Даже приход родителей не смог поднять ему настроение – мальчика пугало наступление ночи, что придётся ложиться спать, а значит, будет он…

Вечером он лежал на кровати и задавал себе вопросы: «Почему это происходит и по какой причине? Как с этим бороться? Почему ему страшно?» Ни один вопрос так и не был решён – для него ответов просто не существовало. Но ребёнок есть ребёнок, и может именно потому, что Дима был ещё слишком мал, детский разум был всё ещё жив, поскольку в состоянии многое забыть и с многим смириться, воспринять происходящее как должное, а не как нечто сверхъестественное. Мозг взрослого человека давно бы «треснул», погрузив хозяина в некое состояние, которое привычно называть сумасшествием. Поэтому, не найдя подходящих и нужных ответов, Дима просто смирился с тем, что придётся побороться с монстром ещё разок, и не последний – точно.

Он повернулся набок и, как происходит у детей после тяжёлого насыщенного играми дня, мгновенно уснул. А существо-страх поджидало его: монстр схватил мальчика когтистыми лапами, мёртвой хваткой прижал к себе и открыл ребёнку глаза. Находясь между двумя мирами, реальным и нереальным (всё было как во сне, но ужасно страшно) Дима снова видел потолок, слышал звуки, доносящиеся с коридора, но не мог ничего сделать – власть над телом полностью отсутствовала. Мальчик находился в собственном аду, в который так безжалостно погрузил его страх.

Монстр терзал ребёнка, огромными тяжёлыми лапами повиновения сдавливал грудь и сжимал горло. Дима не мог вздохнуть, и на миг ему показалось, что он вообще перестал дышать, сейчас задохнётся и умрёт, но жизнь упорно продолжала биться в груди маленького человека.