Читать книгу Две повести о любви и отчаянии - Николоз Дроздов - Страница 5

Метр восемьдесят пять роста, стриженные коротким ежиком русые волосы, голубые глаза и великолепный торс атлета, натренированный гирями и гантелями так, что на нем читался каждый мускул – это являл собой Мераб. По ментальности – человек, уверенный, что рожден именно для того, чтобы во всем первенствовать. Почти так оно и было. Наш супермен и страстный объект желания всей женской половины побережья, был студентом политехнического института, будущим строителем автомобильных дорог. Не знаю, какие отношения складывались у него с дорогами, но женщин и море он любил. В перерывах после утренних съемок, проведя в обществе очаровательных дам пару часов, этот Джонни Вайсмюллер2 предлагал мне устроить небольшой заплывчик.

– Небольшой насколько? – спросил я в первый раз.

– Да, какая разница, – сказал он. – Пока не устанем.

Мы поплыли. Он – прекрасным кролем, я – ужасным брассом. Плыли недолго, хотя и за это время Мераб успел заметить, что я малость нервничаю, оттого дергаюсь, судорожно дышу и озираюсь по сторонам. Казалось, что воздуха мне не хватает, и я сейчас задохнусь.

– У тебя что, аквафобия? – спросил.

– Не понял, – ответил я.

– Боишься воды?

– Да, но только вдали от берега.

– Хочешь, вернемся?

– Нет.

– Ну, тогда моряк, держись, адмиралом будешь!

Я и держался, хотя никакого желания становиться адмиралом у меня не возникало.

Мераб уже не оставлял меня в одиночестве, стремительно вырвавшись вперед метров на двадцать, всякий раз останавливался и перевернувшись на спину поджидал, наблюдая за моими жалкими потугами. Как только я нагонял его, он снова уплывал вперед. Так мы и покрыли примерно полкилометра, пока не оказались у округлого, вроде небольшой платформы, плавучего буя на якоре, используемого рыбаками для закрепления расставленных сетей. Мераб без особых усилий вскинул меня на верх этого буя, и вмиг взобрался на него сам, вслед за мною. Берег маячил где-то вдали, сосны на нем отсюда казались игрушечными, а людей совсем даже не было видно.

– Ну, – сказал он, – расскажи мне про свою жизнь молодую.

– Да, рассказывать, собственно, не о чем.

– Девушка у тебя есть?

– Нет, – ответил я.

– Почему?

– Не знаю. Время, наверное, не пришло.

– А женщина была?

– И женщины не было, – не соврал я.

– Да… завидная биография. Но ты, хотя бы, целовался?

– Один раз.

– Ну и как? Понравилось?

– Очень, – сказал я.

– Значит, у тебя все еще впереди.

Мы легли на спины, предоставив себя легкому бризу и лучам палящего солнца. Мераб, вроде, решил меня больше не допрашивать. Буй наш покачивало мелкими волнами, я закрыл глаза и восстановил в памяти поцелуй, тот первый и единственный, о котором только что поведал Мерабу. Учились мы в девятом, пить нам пока не разрешали, но если кто-нибудь справлял день рождения или именины, уже оставляли одних, без надзора взрослых. В тот раз отмечали 16-тилетие Виолы, худенькой девочки с острым носом, черными бровями и всегда удивленными глазами. Вряд ли большинство из нас считало свое присутствие на данном событии обязательным, если бы не одно обстоятельство. Виола, азербайджанка по национальности, была дочкой какого-то деляги, ее семья жила в двухэтажном собственном доме, в громадном подвале которого располагалась мастерская, где подручные ее папаши ткали персидские ковры. Видимо, дело это было весьма доходным, ибо на семью приходилось еще два частных автомобиля – черный «ЗИМ», уму непостижимая роскошь, и стального цвета «Победа».

Так вот, сидели мы всем классом на втором этаже, напившись чая с разнообразными восточными сладостями, скучая, предоставленные сами себе. От нечего делать, решили «крутануть». Игра была бесхитростной: все садились в круг, кто-то опускал на пол порожнюю бутылку и закручивал. Когда вращенье прекращалось, закрутивший должен был получить поцелуй той, на которую указывало горлышко. Случались, конечно, и казусы: мальчикам выходило чмокать мальчиков, а девочкам – девочек. Эти действия под взрывы смеха, вызывали азарт, интригу и дальнейший интерес к игре.

Мы погасили свет, зажгли свечи, все опустились на натертый до блеска паркет, образовав замкнутый овал. Виола, на правах юбиляра и хозяйки дома, крутанула бутыль. Когда обороты ее после долгого вращения спали, бутылка застыла на месте. Не знаю, с какой уж стати, но горлышко было направлено прямо на меня. Видимо, я жутко покраснел, ибо все вокруг рассмеялись. Очень уж неловко пытаясь скрыть смущение, я все же встал, подошел к Виоле и опустился на колени. Тогда она меня и поцеловала.

Как это описать? Две дольки мягкого, будто бы ожившего сочного и ароматного фрукта коснулись моих губ, чуть вобрав их в себя. Меня точно током ударило, и передернуло внутри. Длилось это секунду, полчаса или вечность, я не знаю. Не знал тогда, не знаю и сейчас, но вряд ли когда-нибудь забуду. Для нее, возможно, это был просто поцелуй, для меня же – лучшее, что случилось в моей жизни. Еще целый год, каждый божий день мы встречались, учась в одном классе, но никакого интереса к моей персоне Виола не проявляла, лишь взирала иногда по обыкновению удивленными глазами. Как только окончили школу, родители забрали ее в Баку, где сразу же выдали замуж. Мы даже не попрощались.

– Ну, ты готов? – голос Мераба вернул меня в реальность. – Не то здесь заживо сгорим.

– Готов, как никогда! – вяло отозвался я.

Мы спрыгнули с буйка, Мераб грациозным подскоком Тарзана, я – бултыхнувшись ногами вниз, и поплыли. На этот раз Мераб меня не особенно обгонял, был рядом. Достигнув наконец-то, берега, мы повалились на песок. Тогда он и хлопнул меня по плечу.

– А ты молодец, – сказал. – Не так-то просто побороть водобоязнь. Девушки таких уважают. Особенно – строптивые. Ты уж мне поверь.

Я усмехнулся, не придавая значения его словам. Он хотел лишь меня взбодрить, ничего больше. Впоследствии мы с ним часто повторяли заплывы, и делал я это с удовольствием, осознавая, что страх во мне улетучивается.