Читать книгу Московские истории - Нильс Хаген - Страница 4

Женя выглядел паршиво. Лицо его опухло, глаза покраснели и сузились. Но по крайней мере после душа и крепкого кофе он мог членораздельно разговаривать. Мы сидели в дешевой кофейне возле хостела Гретты. Я пил облепиховый чай. Мой приятель с тоской хлебал двойную порцию какого-то «супа дня» и рассказывал.

Шантаж Джанибекяна закончился быстрым и вполне закономерным увольнением. Но Женю это не остановило. Он с зашкаливающей самоуверенностью бросился на своих прежних клиентов, свято веря, что клиенты предпочтут его. Но клиенты решили иначе и между известным физическим лицом и известным юридическим лицом выбрали второе.

Контракты, на которые рассчитывал Женя, как говорят в России, накрылись медным тазом. Женя с тоски напился пьяным и в таком виде явился домой, где его ждал новый удар.

– Главное, она сама меня подзуживала: бросай все, тебя пользуют, посылай начальство, займись своим бизнесом… – жалился Женя, прихлебывая суп.

– И ты ей об этом напомнил?

– Конечно, напомнил. Что я, дурак, что ли?

– Дурак, – согласился я. – Надо было очень постараться, чтобы попытаться сделать виноватой беременную женщину.

– Но я же прав, – упрямо повторил Женя.

– Да будь ты хоть тысячу раз прав. Ни одна «сильная женщина» не позволит мужчине сделать себя неправой. Наизнанку вывернется и перекрутится морским узлом, но не позволит. А беременная… На что ты вообще рассчитывал?

Женя хлюпнул супом и принялся сосредоточенно грызть хлебную корку.

– Ни на что я не рассчитывал, – сообщил он наконец, – пьяный я был, Нильс. В дрова. Она на меня и накинулась. Ну, и я среагировал. В общем, слово за слово, она мне на дверь и показала. Мол, «я в тебе разочаровалась. Думала, ты на что-то способен, а ты – пустое место». А я не пустое место, Нильс. Я докажу!

– Что ты собрался доказывать? Ты уже все доказал.

Он отложил ложку и посмотрел на меня каким-то совершенно непробиваемым взглядом. Так, должно быть, смотрит баран, прежде чем врубиться рогами в бетонную стену.

– И ты в меня не веришь, – тихо проговорил он. – Ничего, мы еще повоюем…

Это звучало глупо и совершенно нерационально.

– Женя, – попробовал убедить я, – ты уже повоевал. Не надо больше. Давай я тебе помогу.

– Чем ты мне поможешь? Клиентов подгонишь?

– Нет. Поговорю с Джанибекяном.

– Да пошел он к едрене фене, этот Джанибекян! – окрысился Евгений, и я понял, что он все еще не протрезвел.

Мне захотелось взять и встряхнуть его. Не то чтобы я имел на это моральное право, скорее, во мне говорил гуру. Хотя какой гуру… Мы ж не топоры кидаем, а о жизни говорим. О его жизни.

– Женя, успокойся. Подумай. У тебя ведь семья.

– Нет у меня семьи. – Евгений отставил пустую тарелку и вытащил сигареты. – Курить охота. Огонь есть?

– Мы в общественном месте. Здесь нельзя курить. Или тебе проблемы нужны?

Он поглядел на меня с кривой усмешкой и нервно захохотал, повторяя на разные лады: «Проблемы». Когда на нас стали коситься из-за соседних столиков, Женя так же резко оборвал смех и отложил сигареты.

– Проблемы, – повторил он неожиданно спокойно. – Да у меня их уже полон рот.

– Это решаемо. С Джанибекяном я договорюсь. Жанна… она тебя примет. Протрезвеешь, придешь, поговорите – примет. И все вернется в норму.

Я встал из-за стола:

– Только прошу тебя, ничего пока не предпринимай.

– Предпринимай, не предпринимай… – поднялся следом за мной Женя. – Я сейчас вот пойду в твой хостел и лягу спать. Как там ваш принц говорил… «Скончаться. Сном забыться. Уснуть… и видеть сны? Вот и ответ». Вот и ответ.

– Забывайся, отсыпайся. Я заеду на днях. Только ничего не делай.

– Что мог, я уже сделал, – меланхолично отмахнулся Евгений. – Уснуть и видеть сны!

И он поплелся к выходу.

* * *

Я давно заметил, насколько субъективно восприятие. Иногда бывает: услышишь мнение о знакомом, и кажется, что ты знаешь какого-то другого человека. Взять, к примеру, Джанибекяна. Я знаю его как крепкого бизнесмена с хорошей деловой хваткой. Ко всему прочему он порядочный и интеллигентный человек. Ну, насколько это позволяет крепкая деловая хватка. Он может быть как милым и улыбчивым, так при желании и достаточно жестким. У Джанибекяна есть чему поучиться в ведении бизнеса. Но это на мой взгляд. Если же смотреть с позиции некоторых наших общих деловых партнеров, то Джанибекян – «чурка дикая».

«Ну, вы же понимаете, господин Хаген, – с улыбкой объясняли они мне, – у вас в Европе совсем другое понимание ведения дел. С вами приятно иметь дело. А этот… гопота. В девяностых из своего аула с гор спустился, нахапал сколько смог, а теперь его деньги на него работают. Вы же понимаете».

Я понимал, хотя за разъяснением значения слова «гопота» мне пришлось обращаться к Арите. Но понимал немного иначе: те, кто в девяностых годах прошлого века в России просто бандитствовали или «хапали», сейчас ничего не имеют и ничего не значат. И деньги сами по себе ни на кого не работают. Чтобы деньги работали, надо иметь решительность, определенный склад ума и исключительное трудолюбие. Ну, если ты, конечно, хочешь руководить серьезным делом, а не прожигать жизнь, как рантье.

У Джанибекяна были и решительность, и трудолюбие, и голова работала как надо. Что не мешало Евгению, например, отзываться о бывшем начальнике как о «тупом чванливом баране». Ну, у Жени хотя бы повод для этого был. Во-первых, как у подчиненного, во-вторых, как у бывшего подчиненного. А сторонние люди, тем более, люди, работающие в финансовой сфере, могли бы разглядеть в Джанибекяне что-то помимо «дикой чурки». Разве что он их тоже чем-то лично задел.

Когда я вошел в кабинет, Джанибекян мило улыбался, будто подтверждая мои мысли.

– Здравствуйте, Нильс.

– Здравствуйте, Арам, – ответил я в тон ему.

Джанибекян вышел из-за стола, мы обменялись рукопожатиями, и он указал мне на обширный белоснежный кожаный диван, расположившийся в стороне от массивного стола. Указанное место настраивало скорее на дружескую беседу, чем на официальные переговоры.

– Чай? Кофе? Или, может быть, что покрепче? Виски, бренди, коньяк? – поинтересовался Джанибекян, пока я устраивался на диване.

– Для коньяка вроде бы рано, – улыбнулся я ему. – А для виски уже поздно.

Он улыбнулся в ответ.

– Тогда кофе.

Джанибекян нажал кнопку на селекторе и попросил мягким бархатным голосом:

– Наташа, сварите, пожалуйста, два кофе мне и гостю.

На слове «кофе» он сделал какой-то особый акцент и тут же пояснил уже для меня:

– Исключительный кофе. Такого вы не пили, Нильс. Мне его привозят специально из Колумбии.

Тихонько приоткрылась дверь, и длинноногая Наташа принесла кофе. По кабинету потек и вправду невероятный аромат. Джанибекян сам снял с подноса чашку и поставил передо мной на журнальный столик со стеклянной столешницей.

– Пробуйте.

Я пригубил кофе, ожидая, что аромат, как это часто бывает, окажется ярче и насыщеннее вкуса. Но вопреки ожиданиям вкус тоже оказался невероятно глубоким и насыщенным.

– А? – как-то задиристо поинтересовался хозяин кабинета.

– Да, – кивнул я.

Довольный Джанибекян уселся на диван и взял вторую чашку.

– Жаль только, мало в этот раз привезли, у них там какая-то забастовка была, производство приостановили, – с искренней печалью заметил он. – А то бы я с вами поделился. В вашей Дании такого нет.

– В Дании такого нет, – согласился я. – Но я давно уже не в Дании, а в России.

– В России такого тоже нет, – отмахнулся Джанибекян. – Так с чем вы пожаловали, Нильс? Новый проект? Предложение, от которого нельзя отказаться?

Джанибекян мягко улыбался, но взгляд его был острым, цепким. Я отставил чашку.

– Нет, Арам. На этот раз просто просьба, от которой можно отказаться.

Взгляд Джанибекяна стал острее, улыбка шире:

– Ну, Нильс, сомневаюсь, что вы можете попросить чего-то такого, что я не смог бы сделать в счет прошлого и будущего партнерства. Разве только если это незаконно.

– Все законно, – улыбнулся в ответ я. – Речь о вашем сотруднике, Евгении Кравцове.

Джанибекян резко перестал улыбаться и спрятал отсутствие улыбки в чашке с кофе, делая очередной глоток.

– Он уже не работает на меня. – Джанибекян поставил чашку и посмотрел на меня острым взглядом без улыбки.

– Я знаю, что между вами возникли разногласия, но…

– Вы пришли за него попросить? – снова перебил меня хозяин кабинета.

– Он мой приятель, – честно признался я. – И он сейчас в очень скверном положении.

– Он сам загнал себя в это положение, – отрезал Джанибекян. – Я не дам ему повышения.

– И не надо. Просто верните ему его должность.

– Она его не устраивает.

– Не его. Его… его сбили – как у вас говорят, с панталыку, да?

Джанибекян удивленно кивнул. Я отметил это. У меня в лексиконе имеется несколько редко употребляемых русских разговорных выражений – они хорошо воздействуют на собеседника, заставляя концентрироваться на важных моментах.

– Так вот – его сбила с панталыку беременная жена. Арам, у вас трое детей, вы же знаете, что такое беременная женщина.

– Знаю. А еще я знаю, что настоящий мужик не решает дела с оглядкой на женщину, даже беременную.

– Он же хороший специалист, – вставил я.

– Хорошие специалисты тем более не работают по женской указке, а если работают, то они хреновые специалисты! А беременная женщина должна сидеть дома и думать о семье и уж точно не о работе своего мужика. Кроме того, если он такой прекрасный специалист, почему бы вам не взять его себе?

Джанибекян снова улыбнулся.

– Арам, у меня есть свои прекрасные специалисты и нет повода выгонять их на улицу. А у вас вакантное место топ-менеджера, на которое вы еще долго будете искать специалиста уровня Кравцова. Разве нет? Давайте будем честными.

Я посмотрел в глаза хозяину кабинета, он не отвел взгляда, но хохотнул.

– Если быть честным, да. У меня сейчас серьезная брешь в кадрах, и восполнить ее пока не получается. Рынок труда определенно просел в последнее время, так что хорошего специалиста днем с огнем не найдешь. Уж вы-то это знаете, иначе бы не пришли, верно?

Я кивнул.

– Но я уже говорил, мне не нужен специалист какого угодно уровня, если он шантажирует меня по указке беременной жены. Я не терплю глупости и упрямства. Особенно глупого и упрямого шантажа, Нильс. Шантаж противоречит конструктивному деловому общению.

– А если шантажа, глупости и упрямства больше не будет?

Джанибекян причмокнул губами.

– Человек оступился, Арам, – продолжил мягко настаивать я. – Эмоциональный поступок, гордость, ошибка. Ведь можно простить одну ошибку? Дать второй шанс? По-человечески простить, наконец?

Я снова посмотрел ему в глаза, и Джанибекян расхохотался.

– А вы хитрый лис, Нильс. Хитрый датский лис… Смирре. Так, кажется, в сказке Сельмы Лагерлеф про мальчика и диких гусей звали лиса, который хотел съесть гусей на льдине?

Я отметил про себя, что Джанибекян тоже умеет вычленить в разговоре важный момент и сделать паузу.

– Никогда бы не подумал, что вы читаете детские сказки.

– Вы же сами вспомнили, что у меня трое детей, – усмехнулся он. – Приходилось и читать, и слушать, и пересказывать.

Я кивнул и вернулся к разговору.

– Уверяю, Арам, я не лис. Просто пытаюсь помочь товарищу в трудную минуту. Если вы сделаете шаг навстречу и возьмете Кравцова обратно на работу, ничего, кроме пользы, от этого вам не будет. Подумайте.

– Намекаете, что я упираюсь? – Джанибекян снова хохотнул. – Может, и так, но у меня есть на это право. Разве нет?

Я промолчал.

– Ладно, черт с вами. Пусть приходит в понедельник, я с ним поговорю. Но учтите, второй ошибки я не прощу даже в счет нашего с вами прошлого и будущего партнерства.

Из его взгляда пропала острота, и я расслабился, чувствуя, что дело сделано:

– Об этом я и не прошу.

– Хотите еще кофе?

– Хочу, – честно ответил я.

Он подошел к столу и нажал кнопку на селекторе:

– Наташа, еще два кофе, пожалуйста, – и повернулся ко мне: – Ну а как ваша беременная супруга?

Я только вздохнул, да так тяжело, что сам удивился.

* * *

– Нет, Ни. И не проси. – Арита была неожиданно категорична.

– Почему? – не понял я. – Вы ведь подруги.

Арита сидела на кровати и смотрела совершенно непонятное мне российское реалити-шоу «Дом-2» на канале ТНТ без звука. Это была ее новая находка. Передача о том, как ругаются, мирятся, дерутся, плачут и кричат молодые и не очень люди, ей нравилась, но при этом смотрела она ее исключительно без звука, потому что «все там городят несусветную чушь».

Во всяком случае, без звука можно спокойно поговорить с женой.

– Какие подруги, Ни? О чем ты? – вопрошала супруга, глядя на меня так, будто я только что оскорбил ее в самых лучших чувствах.

– Мне казалось, вы неплохо общаетесь. И ты часто с ней перезванивалась в последнее время.

– Мало ли с кем я общаюсь… И потом должна же я чем-то заниматься, пока вы с ее мужем кидаете эти ваши железяки. Нет, я понимаю, у мальчиков свои игрушки, и им иногда надо отдыхать от девочек. Но ведь и девочки могут отдохнуть от мальчиков.

Арита была по-своему логична и спокойна настолько, что я начинал сомневаться в собственной логике. От масштабных сомнений меня удерживал только тот факт, что из нас двоих она, а не я был хомо беременнус.

– И вообще с чего ты взял, что я стану вести с ней подобные разговоры?

Я пожал плечами:

– Потому что я тебя об этом прошу.

– Так не проси!

Круг замкнулся.

Если бы моей женой была бы Жанна Сергеевна, я бы, наверное, сыграл на выгоде и товарно-денежных отношениях. Полагаю, что обещания новой шубки или колечка с бриллиантом было бы достаточно, чтобы моя просьба была исполнена. Вот только моей женой была не Жанна, а Арита, и с ней такие методы не работали. К моему хомо беременнусу нужен был какой-то другой подход.

– Согласись, если к ней пойду я, это будет странно. Мы с ней виделись считаные разы и практически не общались. Представь себе, я приду к ней, и что? С порога скажу: «Здравствуйте, я пришел помирить вас с мужем»? Как это будет выглядеть?

– Глупо будет выглядеть, – согласилась Арита.

– Другое дело, если ей позвонишь ты. Поговоришь с ней по-приятельски. Потом постепенно перейдешь к нужной теме и убедишь ее помириться с мужем. Ты же психолог.

– Я давно уже не психолог, – тут же отрикошетила Арита, но было видно, что такое определение ей польстило. А может, не само определение, а мое отношение к ней как к психологу. Так или иначе, категоричности в ее голосе стало меньше: – Он твой приятель, вот ты ему и объясни, что он придурок. Пусть пойдет к жене и сам договорится.

– Я ему уже объяснил, что он поступил неумно. Он все понял, но ему надо помочь. Подготовить ее, чтобы она хотя бы домой его впустила.

Арита встала с кровати и выключила телевизор. Как трактовать подобный поступок, я не знал, а потому продолжил:

– Ари, поговори с ней, пожалуйста. Я тебя очень прошу. Сделай это для меня.

– Как будто тебе это нужно. – Арита вышла из комнаты, переваливаясь на ходу, как утка. Я пошел было за ней, но меня тут же осадили: – Нильс Хаген, хватит ходить за мной по пятам. Я беременная, а не инвалид. И я не стану ей звонить оттого, что ты ходишь за мной, как тень!

Я послушно свернул в кабинет. Арита направилась на кухню. Через пару минут я услышал из-за стены ее милое щебетание:

– Жанчик, приветик. Это Рита… Как дела?.. А настроение?..

Я улыбнулся: подход был найден верно.

* * *

Я не люблю интриги. Я вообще за чистые, открытые отношения. Когда все на виду. Если между двумя людьми возникает какое-то напряжение, нельзя держать его внутри. Нельзя молчать. Надо сразу проговаривать. В противном случае замолчанное накапливается, и в конце концов происходит взрыв. И так случается всегда: ты один раз наступаешь себе на горло, другой, третий, а на десятый уже не можешь и выплескиваешь все, что накопилось. И замолчанный конфликт сразу переходит в стадию открытых боевых действий.

Можно, конечно, улыбаться в лицо и манипулировать за спиной, но для этого нужно очень не любить людей.

Я не мизантроп, так что второй вариант – не мой. Потому я за прозрачность и открытость. Это касается и деловых отношений, и личных. Всегда. Ну, почти всегда. Но исключения только подтверждают правила, ведь так?

Арита надо мной посмеивается, она уверена, что честных открытых людей не бывает, а я – вымирающий вид, который уже даже в Красную книгу заносить поздно. Но я с этим не согласен. Тем более, из уст Ариты это звучит странно. Она же психолог, так что должна понимать, что конфликты нужно решать, проговаривая. Как это… встать над ситуацией, кажется. А чтобы встать над ситуацией, нужно увидеть ее со всех сторон. То есть опять же – проговорить с противоположной стороной. Так что открытые отношения спасут мир, просто любую проблему можно и нужно обсудить. Взять хотя бы конфликт Жени с Джанибекяном и, как следствие, конфликт Жени с Жанной Сергеевной. Стоило только проговорить его со всеми сторонами, и он оказался легко разрешим.

Люблю, когда все складывается удачно. Когда в одну точку сходятся несопоставимые, казалось бы, линии и все решается ко всеобщему удовлетворению.

Примерно с таким настроением и довольной улыбкой на лице я пришел во владения Гретты Олдерсон к спасенному Жене. Оставалось только рассказать ему о спасении, и можно было бы считать свою миссию выполненной. Вот только одно обстоятельство заставило меня перестать улыбаться. Жени на месте не оказалось.

Гретта с обстоятельностью эдакой домохозяйки вроде миссис Хадсон сказала:

– Ваш друг ушел утром, но обещал вернуться после обеда. Будете ждать или оставите сообщение?

Можно было бы, конечно, плюнуть на Женю, который убежал куда-то вопреки обещанию дождаться меня на месте, но обиды с моей стороны сейчас были непродуктивны. Во-первых, все уже было сделано, и оставалось только поставить точку. Во-вторых, Женя – взрослый мужчина, и у него могли возникнуть какие угодно дела, которые требовали быстрого включения.

И я уселся ждать, тем более что обеденное время подходило к концу, а значит, Женя должен был вернуться скоро.

Ждать пришлось недолго. Не прошло и получаса, как Евгений появился в фойе, трезвый, бодрый и немного возбужденный.

– Привет! – объявил он.

– Привет, – ответил я. Такое его настроение нравилось мне куда больше. – Я смотрю, ты поборол меланхолию.

– Поборол. У меня есть предложение: поедем в гараж, покидаем топоры?

– Поедем, – легко согласился я. – Тем более, и повод есть. В понедельник утром ты идешь к Джанибекяну. Он отнесся с пониманием к твоей истории и готов забыть о ваших мелких неурядицах.

Глаза Евгения засияли ликующим блеском, но радоваться, как оказалось, мне было рано.

– К черту Джанибекяна с его пониманием! – отрубил Евгений.

– Как это?.. – Его напор поверг меня в легкую растерянность. – Почему? Тебе работа не нужна? Ты миллион в лотерею выиграл? Или наследство получил?

– Прозерпину помнишь?

– Кого?

– Ну эту вашу предсказательницу, гадалку, или как ее там. Короче, я был у нее. Все просто, Нильс. Меня сглазили. Понимаешь? Сглазили! Но теперь все в порядке. Все в ажуре, Нильс! Она мне сделала приворот на удачу и на деньги. Так что теперь дела пойдут в гору. А Джанибекян пусть себе отсосет.

– Ты вроде не пьяный… – выдавил я через навалившуюся на меня смесь удивления и непонимания.

– Я совершенно трезв, Нильс.

И это было совершеннейшей правдой. Вот только глаза у Жени сверкали безумием, и это пугало сильнее, чем если бы он валялся здесь, как говорят русские, пьяным в стельку.