Читать книгу Шарлотта Бронте делает выбор. Викторианская любовь - Нина Агишева - Страница 8

Глава 5
Шарлотта и Наполеон

Оглавление

Неприятности начались с Наполеона. Сестры Бронте уже больше месяца жили в пансионе и безропотно подчинялись жесткому распорядку дня: занятия с девяти до двенадцати, завтрак, потом час на вышивание, опять занятия с двух до четырех, обед в столовой вместе с мадам и месье Эже, час личного времени и с шести – подготовка домашних заданий. В восемь легкий ужин – вода и “пистолеты”, знаменитые брюссельские булочки, затем молитва и отход ко сну. Свежий хлеб, кремы, соусы, фрукты – все это казалось им необыкновенно вкусным и резко отличалось от меню в пасторате, состоявшего в основном из овсянки, картошки и изредка вареного мяса. Их обучали французскому, немецкому, рисованию и литературе, а Эмили, превосходно игравшую на клавесине, еще и музыке. Они очень старались: Эмили день и ночь учила французские глаголы, а devoirs (домашние задания) Шарлотты были написаны таким красивым почерком, какого здесь отродясь не видели, и тончайшие затейливые линии отделяли в ее тетрадях поля для замечаний учителя. Увы, их интеллектуальное превосходство (в силу природного таланта, уже полученных знаний и возраста) всем было очевидно и не прибавляло любви товарок. Что и привело к скандалу на том злосчастном уроке.

Речь зашла об отношении англичан к Наполеону. Чувства к императору обострились в бельгийском обществе в связи с тем, что два года назад, в декабре 1840-го, его прах был торжественно перенесен с острова Святой Елены в Париж, в Дом инвалидов. Вся Франция со слезами на глазах отмечала это событие. Доклад о последних днях Наполеона делала Женевьева Монтолон, дальняя родственница графа Шарля Монтолона, которому выпала честь сопровождать императора на остров Святой Елены. Говорили, что жена графа Альбина там же родила от знаменитого пленника девочку, которую назвала Наполеона. И сразу покинула остров. То ли Женевьева воспользовалась рассказами близких, то ли внимательно изучила мемуары последнего конфидента императора маркиза Лас-Каза, которыми зачитывалась тогда вся Европа, но класс слушал ее как завороженный. Элегантная и спокойная, прежде она никогда не говорила так подробно, интересно и убедительно.

– Всем известно, что Палата представителей потребовала отречения императора. И он, несмотря на то что тысячи людей пришли в Париж поддержать его, согласился. Наполеон решил просить политического убежища у самой цивилизованной, как он полагал, нации Европы – англичан. Его письмо к принцу-регенту Георгу IV содержало такие строки: “Я отдаю себя под защиту ваших законов и прошу английский народ – самого могущественного и великодушного из моих противников – оказать мне защиту и гостеприимство”. С этим письмом 15 июля 1815 года он поднялся на борт английского линейного корабля “Беллерофонт”, хотя рядом стояли два французских судна, готовых помочь ему бежать в Америку. Даже капитан-англичанин был потрясен таким благородством. И что император получил взамен? Англичане сослали его на самый дальний остров Атлантического океана, где отвратительный климат, где губернатор издевался над бывшим властелином мира как только мог, окружив его многочисленными кордонами охраны и не давая шагу ступить без надзора. Что он должен был чувствовать, глядя на этих вооруженных английских солдат, которых его армия побеждала и побеждала…

Щеки сидевших в самом последнем ряду двух девушек стали пунцовыми. Нет, этого стерпеть было уже невозможно. Дождавшись окончания страстного выступления Женевьевы, которое учитель отметил высшим баллом, Шарлотта попросила сло́ва.

– Мы только что услышали очень интересный доклад мадемуазель Монтолон, в котором говорилось о победах Наполеона над английскими войсками. Но на самом деле их было не так уж много, разве что взятие Тулона. Зато весь мир знает о двух великих победах адмирала Нельсона: в Абукирском заливе в 1798 году, когда французы потеряли все свои корабли, и при Трафальгаре в 1805-м. Именно это помешало Наполеону высадиться на Британских островах. Я уже не говорю о битве при Ватерлоо, когда доблестный Веллингтон с союзниками разбил войска Наполеона. Там осталось лежать почти пятьдесят тысяч солдат из девяностотысячного английского войска, и память о них требует от нас справедливости.

Шарлотта неожиданно для себя самой говорила по-французски свободно и уверенно. Но боже, что тут началось! Какие только обвинения не полетели со всех сторон в адрес островитян, замучивших са́мого великого европейца, а заодно и в адрес мисс Бронте, защищавшей соотечественников! Учитель сначала был рад активности девочек, у которых никогда раньше не наблюдалось такого интереса к битвам и сражениям, но, когда в класс заглянула привлеченная шумом мадам Эже, стал призывать всех к порядку, хотя и безуспешно. Ореол мученика засиял над челом великого императора, и не было лучшей приманки для женских сердец, готовых простить ему все. На Шарлотту смотрели почти с ненавистью, и только слово другой ученицы-француженки, Луизы де Бассомпьер (ее родственники в отличие от Монтолонов не были обласканы императором, а напротив, пострадали в революцию), разрядили обстановку. Луиза попросила всех быть вежливыми и уважать мнение мадемуазель Бронте. Шарлотта не забыла ее слов. Много лет спустя в благодарность она даст имя де Бассомпьер одной из героинь своего лучшего романа “Городок” Полине. Там это милая и трогательная молодая особа, занятая, правда, исключительно своими проблемами.

За обедом девочки нарочито не смотрели на сестер Бронте и не обращались к ним даже с просьбой передать соль или масло. Супругов Эже за столом не было – мадам чувствовала недомогание, и все говорили в полный голос.

– Ты посмотри, какие у нее рукава. У англичан они называются leg-of-mutton – “нога барана”. (Эмили и вправду носила платья с особыми рукавами: они были очень широкие у плеча и резко сужались к локтю, такой фасон выглядел немного смешным даже тогда, когда был в моде, но она к нему привыкла и не собиралась менять.)

– Тогда уж скорее у нее на руке “нога овцы”… Знаешь, я спросила ее, отчего она все время молчит, и она ответила: “Я такая, какой меня создал Бог”. И больше ни слова. Высокомерная гордячка. Интересно, это Бог ей велел носить такие уродливые платья…

– И вправду две овцы. Хотя маленькая хотя бы разговаривает. Но до чего же некрасива…

– Маленькая, между прочим, старше сестры. А зубы у них такие плохие из-за английского климата – там же все время идет дождь и холодно. Говорят, в Англии они сами были учительницами. Хотела бы таких зануд в наставницы?

– Ни за что. Я предпочитаю мадемуазель Мари: у нее всегда изящные ботинки. И она веселая. Мадам ее не любит за это. Но до чего же странные эти англичанки.

Шарлотта слышала каждое слово. Как бы она хотела уметь, как Эмили, полностью погружаться в свои мысли и не замечать того, что происходит вокруг! Увы, ей этого не было дано. Шарлотта все слишком хорошо понимала про себя: как часто сама она буквально кипела от негодования, как горько рыдала по ночам и злилась, да-да, откровенно злилась, хотя это и считалось тягчайшим грехом. А отец? Девочки прекрасно помнили: были минуты в их детстве, когда он стремглав выбегал во двор и палил там что есть мочи из ружья в воздух. Зачем, почему, какую боль и ярость изживал он таким необычным способом? Никто никогда не узнает. Да, вера помогает держать в узде страсти, но она не в состоянии их отменить. А Шарлотта часто бывала несдержанной: например, легко могла в письме назвать своих учеников dolts (болваны) или fat-headed oafs (тупоголовые придурки). Она не допускала приятельских отношений с ними и считала преподавание wretched bondage – жалким рабством. Хотя по понятным причинам современные исследователи ее творчества и не любят цитировать подобные высказывания. Вот и сейчас сразу же после обеда она ушла в сад и излила душу в письме Элен: “О бельгийском национальном характере можно судить по большинству учениц нашей школы: они холодны, непослушны, и учителям трудно с ними справляться. Их моральные принципы совершенно извращены. Мы избегаем их, что нисколько не трудно, поскольку по нам сразу видно, что мы протестантки и у нас английские обычаи”.

Шарлотта пишет это письмо в саду, в так называемой запретной аллее. Это было уединенное место: аллея тянулась вдоль высокой стены, за которой располагались жилые комнаты соседнего колледжа для мальчиков. И хотя каменные стены были глухими, только наверху виднелись окошки комнат для женской прислуги да в нижнем этаже было прорублено одно окно – спальня кого-то из учителей, ученицам пансиона мадам Эже запрещалось здесь появляться. На учителей этот запрет не распространялся, но, поскольку неухоженные кусты и виноград разрослись по обеим сторонам этой аллеи так густо, что образовали крышу из ветвей и листьев, не пропускавшую солнечных лучей, мало кто посещал это место. Шарлотта же, занимавшая среднее положение между ученицей и учительницей (мадам Эже предложила ей давать пансионеркам уроки английского), его обожала. Здесь она могла побыть одна, здесь вспоминала детство, и даже Эмили она не слишком часто сюда звала, впрочем, та и не настаивала, тоже предпочитая одиночество.

Старый разросшийся сад пансионата Эже был прекрасен в любое время года. Основу его составляли огромные старые грушевые деревья, посаженные еще в те времена, когда на этом месте был монастырь. Весной они обрамляли белой пеной все окрестные дома, а сейчас почки на них едва выпустили клейкие зеленые листочки, острый запах которых бередил душу и заставлял думать о чем-то запретном. Впрочем, Шарлотта снова размышляла всего лишь о Наполеоне.

Как объяснить этим грубым девицам, что вовсе не случайно у смертного одра этого великого человека, обласканного судьбой, не было никого – ни матери, ни сестры или брата, ни женщины, ни ребенка! Он – это новый Прометей, терпящий наказание за свою гордость.

Тот похитил небесный огонь и был наказан Юпитером, который приковал его живого в горах Кавказа. Буонапарте же захотел создать империю и, чтобы вдохнуть в нее душу, без колебания отнимал жизни у целых народов. И само Провидение пожизненно приковало его к скале на острове в Атлантике. Наполеон не страшился, подобно Улиссу, песен сирен: он пренебрегал всем, чтобы осуществить свои грандиозные планы, он сам сделался словно из мрамора и железа. Он никого не любил: считал друзей и близких лишь инструментами, которыми дорожил, пока они были полезны, и бросал, когда они уже не были ему нужны.

В “запретной аллее” при неярком свете заходящего весеннего солнца Шарлотта твердо решила, что посвятит Наполеону свой очередной devoir. Интересно, что скажет месье Эже? Вдруг он тоже боготворит императора и не согласится с ней? Шарлотта побаивалась своего учителя по французскому и литературе: он приходил в ярость от ее ошибок и категорически запрещал пользоваться словарями и учебниками по грамматике, полагая, что способные англичанки все должны улавливать на слух. Тем более что он сам вдохновенно читал им лучшие тексты, когда-либо написанные на французском языке, – да так, что девушки чувствовали себя зрителями спектакля, поставленного в каком-то прекрасном театре. Он вообще все делал громко и страстно.

Если бы в ту минуту Шарлотте сказали, что именно с Наполеона, точнее с ее эссе о нем, начнется особая история отношений между ней и ее учителем, перевернувшая ей жизнь и ставшая источником самых ярких радостей и самых невыносимых страданий, она бы ни за что не поверила. Но мы знаем гораздо больше нее и потому с легкостью можем перенестись из весеннего вечера в саду 1842 года в жаркий августовский день 1843-го. Именно тогда, 4 августа в час пополудни – Шарлотта точно записала дату! – месье Эже вошел в классную комнату, где она уже поджидала его, как было договорено, и молча положил перед ней небольшой предмет, аккуратно завернутый в белый пергамент. Развернув бумагу, она увидела щепку красного дерева.

– Это фрагмент гроба Наполеона. Реликвия досталась мне от моего друга месье Лебеля. Он был секретарем племянника Наполеона принца Ашиля Мюрата, который сопровождал останки императора на пути с острова Святой Елены в Париж. Это на память о твоем эссе о Наполеоне, Шарлотта. Ты заслужила – пусть это хранится теперь у тебя.

Позже она узнала, что, когда останки императора достали из земли, перед очевидцами предстала жутковатая картина. Там было четыре гроба: первый оловянный, покрытый белой тканью, затем деревянный, третий свинцовый и, наконец, опять саркофаг красного дерева, скрепленный железными болтами. Но в тот момент она была счастлива – ведь это был его подарок. И ей даже в голову не пришло, что в руках она держала не что иное, как фрагмент гроба, пусть даже самого императора. Смерть – хозяйка пастората в Хауорте – словно следовала за ней по пятам.

Шарлотта Бронте делает выбор. Викторианская любовь

Подняться наверх