Читать книгу И полон мир чудес. Повести и рассказы - Нина Алексеевна Визгина - Страница 4

А и правда, куда ж меня на этот раз кривая вывезет? – идиотский вопрос вертелся в голове, пока я, стиснув зубы от злости на саму себя, намертво вцепившись в руль, старалась ровнее удерживать машину на скользкой дороге. Ну, почему я не послушалась мужа и отправилась в эту поездку именно сегодня, когда снова обещали дождь и похолодание. Разве могла я предположить, что похолодание это в начале июня может вылиться в нудную затяжную промозглость, рассекаемую крупными хлопьями снега и густой туман, заполонивший дорогу, которая и без того давно превратилась в сплошную глинистую скользь.

Водитель я с приличным стажем и все признают, что вожу очень хорошо, все кроме собственного мужа. И это несмотря на то, что за исключением мелких неприятностей вроде невписывания в узкие ворота нашего гаража и наезда на паребрики, заканчивающиеся небольшими вмятинами на крыльях моего авто, я не имела в своем активе крупных дорожных напастей. К слову сказать, в отличие от супруга, который несколько раз умудрялся разбивать бампер и создавать заторы на трамвайных путях, поскольку, как правило, очень спешил и носился по городу, объезжая автомобильные пробки там, где ездить на авто совершенно не следовало. Я всегда стараюсь быть предельно внимательной и собранной в пути, не нарушаю правил движения, отлично знаю эти самые правила, прекрасно разбираюсь, что нужно нажать, включить и повернуть, чтобы машина покорно слушалась меня на дороге.

Но то, что скрывала перламутровая иномарка в глубине своего железного каркаса, для меня покрыто сплошным мраком. Когда все семейство выбирало мне транспортное средство, то главным критерием являлись безопасность и простота управления. Что такое подушка безопасности я, конечно, представляла, тем более что в салоне мне даже видеоролик показали, где голубоглазая блондинка элегантно врезалась в дерево и ее прекрасный бюст спасала эта самая подушка. Еще я сама могла заправить машину бензином и залить жидкость для мойки стекол, хотя редко пользовалась своими знаниями, предпочитая вежливое обслуживание на современных авто заправках.

Но вот что оставалось для меня абсолютным неизвестным, так это внутреннее устройство автомобиля. Кроме того, я ужасно боялась проколоть колесо, поскольку, как показала практика, сил моих дамских не хватало на то чтобы вытащить запаску из багажника, а тем более открутить пробитое колесо, забитое грязью и накрепко прикипевшее к родному ободу. Все мои надежды были на своевременное обслуживание. А потому прежде, чем поехать в дальнюю командировку одной, я всегда сначала убеждалась, что трасса, по которой мне предстояло добираться до конечного пункта назначения, телефонизирована, то бишь охвачена сотовой связью хотя бы одним из операторов, услугами которых я запасалась заранее. В моем дорожном кейсе всегда лежало несколько элегантных телефончиков.

Два года назад мне пришлось определяться с новым местом под солнцем, когда НИИ, где я оттрубила после окончания университета четверть века, развалилось на несколько самостоятельных шараг. К тому времени совместный бизнес мужа с сыном стал довольно успешно продвигаться, и я могла позволить себе передохнуть на жизненной дороге, но оказалось, что это довольно утомительно – не работать. Недолго думая, я нашла себе занятие по душе, которое приносило мне не только моральное удовлетворение, но и неплохие деньги.

Став курьером крупной адвокатской конторы, я успешно выполняла личные поручения ее главы господина Киприна. Никита Андреевич, оказавшийся мужем моей старой школьной знакомой, несмотря на постоянную занятость, успевал обсудить со мной проблемы современной жизни и не слишком напрягал с работой. Чаще всего то были поездки по городу, но иногда мне приходилось выезжать в область. Вот и сегодня я должна была доставить документы в небольшой городок, езды до которого по хорошей погоде всего ничего – около часа.

Я действительно успела до обеда выполнить служебное поручение, но на обратном пути меня застала непогода. Так оказалась я в промозглой круговерти на скользкой дороге и не заметила, как свернула где-то не туда – не туда, куда нужно было свернуть. Что ползу по незнакомой трассе, я поняла, когда отметила полное отсутствие придорожных знаков – ни тебе указателей километража, ни каких либо ограничителей скорости, которые так любят стражи дорожного порядка. Но пока дорога оставалась вполне сносной, я не волновалась. Еду и еду – как в городе – все дороги ведут к центру, так и за городом все трассы должны вести к населенному пункту или хотя бы к автозаправке.

Но время шло, противные осадки не прекращались, неожиданно стремительно начало темнеть, а стрелка указателя бензина, давно перевалившая через центральную отметку, неумолимо клонилась к нулю. Я решила остановиться и попытаться сориентироваться по карте – куда могла ошибочно свернуть. Настораживало и то, что никто мне не позвонил, тогда, как я уже прилично задерживалась. Осмотр личных телефонов подтвердил мои самые худшие опасения. Я оказалась в зоне полного отсутствия связи, ни один из моих сотовых не показывал доступ к сети. А вот это явилось для меня полной неожиданностью. Я прекрасно помнила, что перед поездкой тщательно проверила данный момент собственной безопасности – выбранная трасса была полностью доступна.

Поворачивать назад не имело смысла – не хватало еще на довольно узкой дороге при развороте угодить в кювет. Я медленно тронулась вперед, моля бога не дать закончиться жидкости, которую приходилось щедро разбрызгивать на лобовое стекло, чтобы видеть дорогу. И дорога кончилась, вернее, оказалась перегороженной указателем объезда. Как ни хотелось выходить из теплой машины, а пришлось, хорошо хоть были у меня с собой резиновые боты. Я держу в салоне некий дамский обувной набор, чтобы можно было комфортно обувать ноги сообразно обстоятельствам. В офисы я захожу в элегантной обуви, будь это сапожки или туфли, но обязательно на шпильках, для лесных прогулок – сапоги либо кроссовки, но в машине за рулем сижу всегда в удобных мокасинах без каблуков.

Включив аварийные сигналы, я отправилась на разведку. То, что называлось объездом, представляло собой лесную дорогу, петляющую меж высоких сосен и, как ни странно, оказавшуюся не размытой и довольно плотной. Осадки прекратились, но туман уплотнился, и мне ничего не оставалось, как пешком пройти хотя бы немного, чтобы решить – спускаться сюда на машине или не стоит так рисковать.

Пройдя метров сто, я разглядела вдалеке светящийся кусок затянутого тучами неба. Обычно так отсвечивает небосклон от искусственного освещения. Следовательно, в той стороне расположен населенный пункт – решила я и, обрадовавшись такому открытию, кинулась назад. Предложенная для объезда кривая должна вывести меня к людному месту. Скорее всего, там функционировала автозаправка. В настоящее время обычно неплохо освещались именно бензоколонки, вряд ли местные власти расщедрились бы на подобную иллюминацию какого-нибудь села.

Но я не угадала. Заправки не было и в помине, как впрочем, и села, хотя к творению рук человеческих я все-таки доехала. На фоне подсвеченного непонятным заревом вечернего неба передо мной возвышался крутой склон заросшего можжевельником холма, на верху которого устремлялись в небо купола величавого в своем одиночестве храма.

Вот это да! Встретить в подобной глуши такую красоту я никак не ожидала. Впрочем, последнее время жизнь меня приучила к разным метаморфозам. По непонятным причинам рушилось старое, привычное и понятное, и строилось новое, неожиданное в своем употреблении. Причем, если старое, как правило, служило всем, то есть было общедоступно, то новое часто предназначалось для узкого круга тех, кто вложил в это новое личные средства. Надеюсь, что на храмы Господни даже в таком уединенном месте данные веяния пока не распространились и вход здесь открыт для всех.

Одно смущало – позднее время и, скорее всего церковные двери затворены крепко-накрепко. Так оно и оказалось. Оставив машину в придорожных кустах, чтобы не очень бросалась в глаза своим перламутровым блеском, я поднялась по едва заметной тропинке наверх и очутилась перед запертыми огромными дверями собора.

То, что здание было построено недавно, сразу бросалось в глаза – ослепительно белые стены, нижняя облицовка цоколя современными материалами и яркие отблески отделанных «под золото» куполов. Поражала необычность архитектуры – будто собору не хватило места, и строение сжали со всех сторон, вытянули вверх, настолько высокими казались его стены. Может так оно и случилось, небольшая площадка на верху холма не давала возможности расширить фундамент постройки, а сравнивать взгорье строители не захотели. Церкви испокон веков старались воздвигать на возвышенных местах, вот и эту высоту облюбовали неспроста – наверняка она являлась самым высоким местом в здешней округе.

Постояв несколько минут у входа для того, чтобы после крутого подъема привести дыхание в норму, а также, чтобы немного причесать мысли, я решила обойти храм, но не успела. Только я намерилась зайти за правый угол собора, как неожиданно со стороны тропинки, по которой я недавно поднялась, меня тихо окликнули. Голос был настолько слаб, что поначалу я решила, будто мне это просто показалось.

В очень тихую погоду за городом иногда любой шорох можно принять совсем не за то, что прошелестело на самом деле, особенно, если тебя начинает одолевать такое неприятное чувство как панический страх одиночества. Я сделала еще несколько шагов и оказалась на ярко освещенной стороне храма. Мягкий свет странного оттенка бил прямо в глаза с самого верха. Казалось, он струился из сиреневого облака, нависшего над центральным куполом собора, но разглядеть что-либо конкретнее я не успела.

– Как вы попали сюда, сударыня? – услышала я за спиной.

Подпрыгнув на месте не столько от испуга, сколько от неожиданности услышать здесь в такой поздний час подобное обращение, я наверняка скатилась бы по крутому склону вниз, если бы меня не поддержали чьи-то сильные руки.

– Вы кто? Вы зачем здесь? – глупые вопросы вырвались у меня непроизвольно, пока я приходила в себя, уставившись на мужчину, который, убедившись, что я крепко стою на ногах и не собираюсь никуда падать, быстро отступил в тень ближней колонны, так что я не могла видеть его лицо.

– Извините, не хотел вас напугать. Заметил человека возле храма и очень удивился столь позднему визиту в нашу обитель. Что привело вас сюда, дитя мое? – как-то очень мягко проговорил мужчина, слишком мягко для обычного человека.

По манере речи я догадалась, что, скорее всего, он являлся местным священником. Ну, кому еще в голову могло придти назвать дитем особу моего возраста, тем более что, судя по тембру голоса и фигуре, что я успела разглядеть, сей представитель местного духовенства вряд ли был намного старше меня.

Пока я приходила в себя, мужчина уверенно открыл боковую дверь храма и пригласил меня зайти внутрь. К тому времени я так устала и промокла, что была готова спрятаться от холода наступающей ночи куда угодно, лишь бы согреться. В небольшой комнатенке, куда меня пригласил войти незнакомец, ничего не было кроме деревянной лавки, стола, пары стульев и полок с небольшими иконками. Подсвеченная сумеречным светом промозглая ночь осталась за плотно закрытой массивной дверью. Но и внутри помещения разливался непонятный розоватый свет, проникающий из узкого, но очень высокого окна, выходящего вовнутрь храма. По-видимому, источник необычного света находился внутри самого собора.

Стараясь не очень клацать зубами от холода, а может и от непривычности обстановки, в которой оказалась, я вкратце постаралась объяснить свое появление в здешних местах, закончив свою речь просьбой помочь найти дорогу на трассу, по которой я смогла бы как можно быстрее добраться домой.

Мужчина слушал молча, внимательно вглядываясь в мое лицо, и это его упорное молчание и нежелание представиться даже после того как я назвала свое имя и напрямую спросила, как мне его величать, начинало меня не на шутку тревожить.

– Зовите меня просто Владимир, – наконец проговорил мужчина, снимая с себя вполне цивильное и, я бы сказала, даже очень модное вельветовое пальто. – К сожалению, мы не сможем сейчас спуститься вниз к деревне, дождь идет уже давно, и дорогу слишком размыло. Я думаю, кувыркаться на глинистой тропинке вас не привлекает, так что ночь придется провести здесь.

Спутник повернулся в сторону окна и я, наконец, смогла разглядеть его лицо. Аккуратно подстриженная бородка с проседью и совершенно седые виски в тоже время придавали его лицу необыкновенную свежесть и привлекательность. Темный костюм с глухо застегнутой рубашкой, на конце воротника которой я разглядела шелковую вышивку известной фирмы, мог подходить кому угодно, но только не служителю церкви. Впрочем, каждый человек вправе сам решать – раскрывать себя или нет перед чужими людьми, тем более такой неожиданной гостьей, какою явилась я.

Перспектива провести ночь в довольно прохладном помещении меня совсем не прельщала. Я нарочито громко чихнула и поежилась, всем своим видом давая понять не очень гостеприимному хозяину, до какой степени мне здесь неуютно. После чего, не дождавшись нужной реакции, решила попросить Владимира проводить меня до машины. Но вовремя одумалась, поскольку пережидать ненастную ночь в не обогреваемом автомобиле ничуть не комфортнее, чем в каменной келье, а тратить бензин на обогрев машины было бы с моей стороны и глупо и неосмотрительно – еще неизвестно, где и когда я смогу подзаправиться. Так что я вовремя прикусила язычок, молча продолжая рассматривать импозантного ночного незнакомца.

Незнакомца? Неожиданно что-то давно забытое, что-то из далекой юности начало всплывать в моей памяти. Вот мы – старшеклассники возвращаемся из школы. Разговоры о выпускных экзаменах, о том, кто и куда собирался поступать, кому светила золотая медаль. В нашем классе она светила только Володьке Климову, умному симпатичному мальчику, который не ходил с нами на каток, не пел в нашем школьном хоре и не бегал с нами на танцы в местный Дом пионеров.

Он был очень способным мальчиком с самого первого класса, его обожали все учителя, уважали одноклассники, но не принимали в свои компании, и не потому, что не хотели, а потому что Вовке Климову было некогда заниматься детством. Мальчик постоянно участвовал во всевозможных олимпиадах, занимая там первые места и по окончании школы, конечно, никто не удивился, что парень поступил на физмат нашего университета.

Так почему именно его я вспомнила, разглядывая мужчину, который не торопился расширять размеры своего гостеприимства. Он продолжал безмолвствуя сидеть за абсолютно пустым столом, устремив свой взгляд во внутреннее окно, за которым как ни старалась, я не могла ничего разглядеть, кроме движения частичек пыли в столбах странного света, льющегося с верхних сводов храма.

Да, так что там было потом? Почему я вдруг вспомнила Климова? Помню однажды, вернувшись домой после занятий в институте, я услышала, как на кухне тихо плакала какая-то женщина, а мама ее успокаивала. Потом я узнала, что это была мать Климова. Женщины случайно встретились в магазине, впервые после того, как мы закончили школу.

На мамин вопрос, как и где сейчас Володя, его мать неожиданно так расстроилась, что ей стало плохо. Наш дом был рядом, и так она оказалась у нас. В то время, когда я пришла, мама как раз отпаивала ее валерьянкой. То, что Климова рассказала про сына, так меня поразило, что я не сразу поверила, будто это все именно про него – нашего одноклассника.

На втором курсе Вовка Климов, этот тихий заученный мальчик, влюбился в первую красавицу курса и умудрился не только влюбить ее в себя, но и жениться. Еще не окончив университет, Володька стал отцом двойняшек. И, казалось, все было хорошо. Все – пока Климова не пригласили подработать на кафедре в закрытую лабораторию. Там одаренный студент получил огромный простор в своих исследованиях и до того окунулся в науку, что сутками не вылезал из лаборатории.

Ни уговоры родителей, ни ультимативные просьбы жены не помогали – парень дневал и ночевал среди своих приборов, пока его в приказном порядке не заставили поехать отдохнуть в местный санаторий, где и заметили доктора, что у парня не все в порядке с головой. Поначалу родные не осознали всю глубину заболевания молодого человека, но болезнь прогрессировала, начались сильные головные боли, повышенная возбудимость и бессонница. В конце концов, врачи запретили Климову всякую умственную деятельность. Разлады в семейной жизни из-за постоянной занятости Владимира привели к тому, что жена с ним развелась и, забрав детей, переехала в другой город к своим родителям.

Жизнь для парня, казалось, потеряла всякий смысл, и однажды он просто исчез из дома. Родители пытались его искать, но поиски прекратили, когда сын прислал письмо, что жив – здоров, но в прежнюю жизнь не вернется, а начнет ее с чистого листа. Что означали его слова о новой жизни, родителям было неизвестно. Обратного адреса сын не давал, но редкие и короткие весточки о себе слал регулярно. На последней встрече выпускников, на которой наш класс отмечал десятилетие, прошел слух, что Вовка Климов то ли погиб, то ли сам распрощался с белым светом. Никто толком ничего о нем не знал, да и не до него было – народ радовался жизни, и вспоминать бывшего угрюмого одноклассника никому не хотелось. С тех пор я ничего не слышала о Климове.

Не знаю, почему я вдруг вспомнила о школьной поре. Возможно, манера речи моего ночного собеседника чем-то неуловимо напомнила то, как обстоятельно отвечал обычно Климов на уроках. Иногда так и хотелось хлопнуть чем-нибудь по его умной головенке, только чтоб споткнулся он хоть чуть-чуть, слог в слове пропустил что ли. А ведь, если допустить, что Климов жив, то этот батюшка вполне мог быть им. И возраст подходил, и черты лица очень похожи. Хотя надо признать – за давностью лет мне трудно без помощи школьного фотоальбома припомнить лица своих бывших одноклассников.

– Ваша фамилия случайно не Климов? – вырвалось у меня.

Имею я такую привычку – сначала сказать то, что на уме, а потом подумать, а стоило ли озвучивать свою мысль? Вот и сейчас я тотчас пожалела о своем вопросе, увидев реакцию загадочного мужчины. Он неожиданно резко встал и быстро направился к входной двери.

– Здесь я для всех отец Владимир. Вы можете провести ночь в этом помещении, а утром я помогу вам найти дорогу назад. Пока же располагайтесь, как сможете, и не советую проявлять самостоятельность и блуждать в темноте. Поверьте, на здешних склонах запросто можно свернуть себе шею.

Не дав мне возможности что-либо возразить на его поспешное решение оставить меня в одиночестве, мужчина накинул мне на плечи свое пальто и скрылся в темноте промозглой ночи.

Вот это да! Чего он так испугался? Впрочем, то, что хозяин смылся после моего неожиданного предположения, что его фамилия Климов, только подтвердило, что так оно и было. Хотя уверена – меня то Владимир точно не узнал. Но чего так бояться то? Не скрывался же он здесь под чужой фамилией. Как бы я недолюбливала бывшего одноклассника во времена нашей беспечной школьной юности, ничего предосудительного о нем я не знала, и ничего плохого лично мне он никогда не делал. Думаю, не так-то просто дается человеку решение покинуть светский мир, посвятить себя служению Богу. И, коли, уж он на такое решился, то, скорее всего пути назад не видел и лишний раз вспоминать, что был в прежней жизни кем-то другим, не хотел. Ну и бог с ним.

А все-таки поступил Владимир со мной не слишком гостеприимно. Мало того, что одну бросил, так еще и в пустой комнате – ни еды, ни тепла. Спасибо, хоть графин с водой на столе оставил. А может в этой каморке еще что-нибудь есть? От чужого пальто исходил слабый запах лаванды. Я видела, что перед тем как снять его, мужчина вытащил из внутреннего кармана конверт, а из наружного – ключи. Я тогда испугалась, что неразговорчивый хозяин решил запереть меня в холодной комнате. Но он этого не сделал – и за то спасибо! На всякий случай я обшарила карманы чужого пальто, но ничего кроме чистого носового платка в нем не нашла.

Сидеть, бездумно уставившись в стену, выложенную грубо обтесанным камнем, вскоре надоело, да и ноги затекли от неудобной деревянной лавки, на которой мне светило провести всю ночь. Чтобы размяться, я решила основательно осмотреться. Сиреневый свет продолжал заманчиво подсвечивать стенки моей каморки сквозь узкое окно, больше походившее на дверцу. Я попыталась разглядеть внутреннее убранство собора, но ничего кроме сумеречных стен увидеть не смогла – в слабом непонятно откуда возникающем свечении ничего не отблескивало. Казалось, церковная утварь хотя бы немного, но должна была отражать свет, но ничего подобного через стекло я не заметила.

Принимая во внимание необычность обстановки, я даже не пробовала задремать. Попытки заснуть сейчас могли привести только к головной боли. Убедившись в очередной раз, что сотовой связи нет ни с одним из операторов, я принялась рассматривать полку с иконами. Разумеется, я не специалист в иконописи, но даже на мой дилетантский взгляд несколько образов, до которых я смогла дотянуться, красочно инструктированные камнями, выглядели новыми и очень богатыми. Если камушки были настоящими, то стоило церковное убранство кельи довольно внушительно. Можно было предположить, что и главный иконостас выполнен в той же манере, тогда оставалось только удивляться – как такое богатство никем не охраняется? Впрочем, возможно я ошибалась – охраняется, только чужаку вроде меня это не бросается в глаза.

Сдвинув одну из икон на нижней полочке, я заметила небольшую ручку – похожие пимпочки украшали мой старый письменный стол. Потянув за блестящий цилиндрик, я выдвинула мелкий узкий ящик, в котором лежал ключ довольно внушительных размеров. Оставалось только догадаться, что им можно было открыть.

Конфигурация ключа навела меня на мысль, что нужно поискать узкую щель, чем я и занялась. Действительно, рядом с входной дверью мне удалось обнаружить длинный узкий паз, который в неверном освещении вначале приняла за тень от дверного косяка. Ключ сразу легко вошел в паз и мягко повернулся два раза. Я чувствовала себя первооткрывателем неизведанного мира. Подобное чувство испытываешь иногда во сне, когда снится что-то совсем уж несуразное, волшебное, как в далеком детстве.

Но ничего загадочного и сверхъестественного не произошло – открылась небольшая ниша, в которой мрачно висело церковное одеяние – скорее всего рабочая одежда местного попа. Внимание мое привлек рычаг рядом с вешалкой. Я не сразу решилась нажать на него – а вдруг это сирена или что-нибудь подобное. Не хотелось будоражить местную обитель, но, не устояв, я все-таки попробовала потихоньку пошевелить загадочную ручку.

И снова ничего страшного не случилось – просто отъехало в сторону окно, которое оказалось на самом деле дверкой, открывающей вход внутрь церкви. Центральный зал таинственно мерцал в свете, проникающем с верхних сводов собора, а вокруг стояла звенящая тишина, потому что в ушах от этой немыслимой тишины действительно звенело, как от назойливого комара. Тишина была настолько непривычной, что мерещилось, будто это стуки собственного сердца отдавались громким эхом от высоких каменных сводов.

И я прошла в зал. Здесь оказалось намного теплее, чем в моей каморке. В мерцающем свете трудно было разглядеть довольно большой иконостас. По залу распространялся приятный аромат свежих трав и цветов, украшавших зал. Я не решилась пройти вглубь храма, опасаясь встроенной сигнализации – не хватало еще встревожить местных блюстителей порядка. Озираясь по сторонам, я заметила, что вдоль стены за иконостасом тянулся довольно широкий коридор. В надежде, что он может привести меня в более приятное помещение, я решилась в него зайти. Мне показалось, будто из глубины коридора шел более яркий свет.

Какого же было мое удивление, когда обнаружилось, что коридор тянулся вокруг центра сзади больших икон. Но самым странным выглядело то, что с обратной стороны все религиозные изображения представляли собой огромные зеркала, в которых я лицезрела собственную вытянутую от удивления физиономию.

Вот это да! Сейчас я уже не сомневалась, что действительно попала в вотчину Вовки Климова. Подобное сооружение вполне соответствовало духу безрассудного физика, которым он слыл в молодости. Не удивлюсь, если заумный одноклассник и здесь продолжал заниматься какими-нибудь сумасбродными исследованиями. В конце концов, именно церковники когда-то первыми начали научные изыскания в познании бренного мира.

В закругленном пространстве странного зеркального коридора у меня возникло ощущение движения воздушных потоков, струящихся откуда-то сверху. Я предположила, что источником теплого воздуха служило то же, что являлось причиной сиреневого освещения не только самого собора, но и пространства вокруг него. Это изумительное сияние я наблюдала и снаружи здания. Да что там снаружи – небо отсвечивало странным заревом так далеко, что именно его я заметила на дороге, приняв за огни автозаправки.

Продолжая упорно двигаться по коридору, я обнаружила дополнительно три узких двери, точно таких же, что были в первой комнатке. Но открыть остальные двери мне не удалось – со стороны коридора они выглядели абсолютно гладкими без каких-либо штучек, которые могли бы выполнять функцию ручки. В слабых отблесках верхнего света я лишь смогла разглядеть за одной дверью ряды книжных стеллажей – очевидно, то была или церковная библиотека, либо кабинет местного служителя.

За другой дверью находился гардероб – на вешалках висели темные одежды, а вот за последней дверцей мне ничего не удалось разглядеть. Там царила кромешная тьма, и только перемигивание нескольких красных огоньков в глубине свидетельствовали о наличии ниши в этой части храма. Можно было предположить о присутствии именно здесь охранной сигнализации, а можно было предположить – если здешний хозяин все таки господин Климов, то и… А что собственно можно было предположить в таком случае? Да все что угодно – лабораторию, суперкомпьютер или сверхъестественный полигон, любое воплощение безумных идей неистового физика.

Осторожно следуя по кольцевому коридору, я обогнула центральней зал собора и снова оказалась у дверей своей кельи. Таким образом, всего имелось четыре боковых добавочных помещения. Но если их назначение более или менее мне были понятны, то, хоть я и не большой знаток церковной архитектуры, внутренний коридор по периметру собора и зеркальные основы икон показались мне весьма и весьма оригинальным решением обустройства собора, если не сказать больше.

Ночная прогулка согрела меня и даже притупила чувство голода, но от сильного цветочного аромата разболелась голова. Я решила вернуться в свою комнату, чтобы попить воды. Какого же было мое удивление, когда за столом я увидела своего старого знакомого. Негостеприимный хозяин сидел перед раскрытым ноутбуком и что-то внимательно рассматривал.

От неожиданности у меня горло перехватило, я не могла вымолвить ни слова, только протянула руку к стакану с водой, который не допила перед своим путешествием по собору, и который так и оставался в центре стола. Он сейчас явно мешал мужчине, но, как ни странно, Владимир стакан не сдвинул, а молча продолжал работать на клавиатуре.

Более того, он вообще никак не прореагировал на мое появление. Одетый на этот раз в простую темную футболку, он сосредоточенно молотил по клавишам, не обращая на меня ни малейшего внимания. Входная дверь оставалась плотно закрытой, но я отчетливо слышала шум дождя и то, как от сильных порывов ветра в стены бились ветви близко стоящих деревьев. А по мужчине нельзя было сказать, что он вернулся сюда по непогоде, да и одет он был слишком легко для холодного помещения. Меня снова начала бить дрожь то ли от холода, то ли от нервного возбуждения.

Я так резко подскочила к столу, что ближний стул отлетел к стене, а стол зашатался. В полной тишине скрип дерева прозвучал точно выстрел, но, странное дело, Климов даже голову не повернул в мою сторону. Стоп! Что-то здесь не так. Я сделала шаг в его сторону и…

И видение исчезло. Комнатка по-прежнему оставалась пустой с тем же расположением вещей, что я оставила ее час назад – ни мужчины в летней рубашке, ни компьютера на столе не было. Чтобы отогнать наваждение, я сполоснула лицо остатками воды из графина и решила повторить попытку, то есть вышла в коридор и снова встала в проеме узкой двери. Но на этот раз ничего не увидела кроме пустого стола и мною же ранее опрокинутого стула.

Так! Загадки Вовки Климова продолжались. Увиденная картина напомнила мне голографическое кино, что так любят показывать в современных фантастических фильмах, но в жизни с пространственным изображением я никогда не сталкивалась и не имела ни малейшего представления, как такое может быть сделано. Одно мне было ясно – каким-то образом я увидела Климова, скорее всего работающего в своем кабинете. А вот происходило это сейчас, или то была запись прошедшего момента, оставалось только гадать.

Голова разболелась нестерпимо, хотелось глотнуть свежего воздуха – от сильного аромата, идущего из центрального зала храма, меня уже начинало тошнить. Я открыла входную дверь, но снаружи шел такой сильный ливень, что мне тут же расхотелось покидать помещение. Как бы мне здесь не нравилось – все же пережидать ночь под крышей приятнее, нежели искать новых приключений на свою бедную голову на скользком склоне. Я решила плюнуть на все выкрутасы сумасшедшего физика и спокойно дождаться утра, постаравшись удобнее пристроиться за столом.

Как не мостилась я на жесткой лавке, все равно никак не могла принять более или менее удобное положение. Меня снова стало охватывать неприятное ощущение внутреннего холода. Чтобы не схватить простуду, необходимо было немедленно подвигаться. Так я снова очутилась в зеркальном коридоре.

На этот раз я решила в целях разминки обходить кругом каждую большую икону. Было довольно необычно видеть чередование лика святых с собственным изображением. Наконец я согрелась и, зачарованная видом восхитительной в своей красоте росписью потолка, остановилась в самом центре зала. По верху ярко-синего свода на фоне белоснежных облаков летела женщина в серебристой одежде, удерживая в руках младенца.

Неожиданно свет внушительного верхнего паникадила усилился, и все пространство залилось яркими сполохами, точно на лазерном шоу. От резких бликов заломило в висках. Непроизвольно зажмурив глаза, я присела на ближнюю деревянную скамью, уютно прикрытую темно-синим плюшем. Тишина и покой окутали меня, и я провалилась в долгожданный сон.

Мне четырнадцать лет, за окном золотая осень. Я так любила это время года, когда еще тепло, но уже никто не кусается – нет ни комаров, ни паутов. Лес продолжал шуметь листвой, а осенние цветы гореть разными красками. Даже начало учебного года не омрачало юную жизнь.

Шел урок математики. Нет, не так. Раньше уроки разбивались – отдельно шли занятия по алгебре и геометрии. Так что начинался урок алгебры. В класс вошла запыхавшаяся математичка Александра Леонидовна, высокая молодая женщина с огненно рыжими кудрями и ослепительно белой кожей. Она решила проверить, насколько хорошо мы отдохнули, проводя первую контрольную – иными словами – проверить насколько хорошо мы забыли материал, который она вдалбливала в наши юные головы весь предыдущий учебный год.

Достав свои записи, Александра Леонидовна аккуратно выписала на доске три варианта заданий. Отряхнув привычным жестом перепачканные мелом пальцы, она присела за стол, открывая новый учебник, по которому предстояло учить нас в предстоящей четверти. В классе тишина – дети старательно списывали с доски контрольные задания. Все настроены очень решительно, стараясь доказать любимому педагогу, что не совсем съехали с катушек от летней свободы.

Я тоже внимательно смотрела на доску и… ничего не видела. Нет, я, конечно, видела и доску, и учителя, и ребят, но то, что было написано на доске, казалось мне сплошным белым пятном, я не могла разобрать ни строчки. От испуга и напряжения на глаза навернулись слезы, сквозь которые я немного различила строчки уравнений, но слезы скатились, и все написанное на доске опять слилось вместе.

Я не понимала, что со мной случилось, но чувствовала, что произошло что-то очень нехорошее. Урок близился к концу, а я так и сидела в полном оцепенении, ничего не написав. Через неделю на школьных занятиях я уже сидела в очках. В чем крылась причина моей внезапно возникшей сильной близорукости, врачи тогда объяснить так и не смогли.

Очнулась я оттого, что по щекам текли горячие слезы. Я плакала во сне, как тогда в далеком детстве, когда пришлось надеть противные очки. Не столько оттого, что окуляры на моем аккуратном носике казались мне отвратительными, а больше оттого, что не позволяли мне они уже так свободно прыгать и резвиться как раньше.

Конечно, став взрослой, я давно примирилась со своей близорукостью. Но сейчас вполне реальные слезы застилали мне глаза, и как в далеком безоблачном детстве все вокруг виделось смазанным и не четким. Я сняла очки и промокнула глаза чужим носовым платком. Свет в храме не казался уже таким ярким, но неожиданно я четко и очень резко увидела мелкие детали громоздкого иконостаса. Сильнее протерев глаза, я пристальнее вгляделась в изображения и убедилась, что прекрасно различаю мельчайшие детали картин без очков, без тех самых окуляров, которые продолжала растерянно вертеть в руках.

Что-то жуткое, казалось мне, обитало вокруг в воздухе, наполненном церковными благоуханиями. Будь я более подкована в христианстве, возможно лучше смогла бы понять сцены, изображенные на стенах собора, но сейчас они производили на меня гнетущее впечатление. Из ближнего коридора подул ветерок, принося запах горькой полыни, будто дверь где-то приоткрылась наружу. Мне показалось, что я даже уловила шум непрекращающегося ночного дождя.

Я метнулась в коридор, нырнув за следующую икону, но ничего кроме собственного растерянного изображения в тумане зеркала не обнаружила. Пристально рассмотрев себя в зеркале, я очень понравилась себе без модной оправы на носу. Настроение мое к собственному удивлению улучшилось. Я согрелась, меня неудержимо стало клонить ко сну, и, решив отложить изучение загадочного храма Вовки Климова, я снова прикорнула на боковой лавочке в центральном зале.

На этот раз мне приснился парк моей далекой юности, в котором я любила гулять после занятий. По общественной дисциплине, которую неожиданно ввели на последнем курсе согласно новым веяниям политики нашего великого государства, необходимо было написать эссе на произвольную тему, и я сосредоточенно старалась придумать что-нибудь этакое заумное.

Не понятно только, почему во сне я делала это в парке, а не в аудитории. Хорошо помню, что тему тогда выбрала действительно философскую – «Проникновение познания в бесконечность». Стоп! Но ведь я не сдала тогда свое сумасбродное сочинение, вернее мой консультант мне категорически запретил это делать, предупредив, что подобные крамольные мысли могут повредить мне в будущем распределении на работу.

К тому времени в деканате уже лежало мое распределение в то самое закрытое НИИ, где я протрубила потом столько лет. Тогда я послушалась и переписала реферат на довольно скучную комсомольскую тему. Но, по иронии судьбы, именно его отобрали на конкурс, посвященный очередному юбилею молодежной организации, где писание мое даже удостоилось почетной грамоты. Но не это главное, а то, что награждение происходило во Дворце Молодежи, где я и познакомилась со своим будущим мужем.

Я резко очнулась от очередного наваждения. На это раз меня колотила такая нервная дрожь, что зуб на зуб не попадал. Какого же было мое изумление, когда я обнаружила, что сижу в собственном авто на переднем сидении рядом с водительским. Ключи от машины мирно лежали передо мной. Светало, в лесу просыпались птички, с мокрых веток стекали капли ночного дождя.

Я вышла из машины в полном недоумении и обнаружила, что находилась в том самом месте, где накануне вечером съехала с дороги. Пересев на место водителя, я первым делом проверила состояние автомобиля. Моя добрая лошадка послушно завелась, и я с изумлением увидела, что она заправлена под завязку. Вот это да! Это как же крепко надо было спать, чтобы не почувствовать как меня кантовали сюда? Или мне все приснилось? Нет, не приснилось. Я прекрасно помнила, что бензобак был почти пуст, когда съехала на лесную дорогу. Утренняя прохлада заставила меня поежиться в легкой кофточке, что была на мне весь вчерашний день. В голове промелькнуло смутное воспоминание о мужском пальто на своих плечах.

Но чужого пальто на мне не было, как впрочем, и собственных очков, в которых я по-прежнему не испытывала необходимости. Окуляры я нашла в сумочке, где они лежали, аккуратно завернутые в чужой носовой платок. Вот ты и прокололся – позлорадствовала я, обнаружив мужской платок, – хотел скрыть следы, а платок-то и не заметил. И тут меня охватил ужас. А что, если каким-то непостижимым образом, под влиянием той аномалии, которая явно прослеживалась в стенах странного места, где я провела ночь, изменилось что-то в моем прошлом? Сначала исчезла моя близорукость, затем…

Я отчетливо вспомнила, что там, во втором сне, не послушалась своего наставника и все-таки сдала злополучный крамольный реферат, а значит, не попала на памятный вечер, где познакомилась с мужем. Ужас оттого, что могу вернуться в иную реальность, где меня будет встречать совсем другой человек в качестве собственного супруга, перехватил дыхание.

Внезапно ожили мои сотовые телефоны. Я схватила ближний аппарат и с облегчением услышала знакомый голос. Слава богу, здесь все в порядке, подумала я, пока благоверный не назвал меня чужим именем. Вот, когда мне стало по-настоящему страшно. Я внимательно вгляделась в боковое зеркало – если поверить во весь этот абсурд, то выходило, что не внешняя реальность претерпела какие-то изменения, а изменилась я сама?

И тут я обнаружила на лобовом стекле листок из собственного блокнота. Возможно, от ветра он сполз вниз, и потому я не сразу заметила бумажку, а может, ее специально так прикрепили, чтобы у меня было время придти в себя, прежде чем я прочту записку. Возможно, там были ответы на вопросы, к восприятию которых я была сейчас готова.

Меня трясло так, что я не сразу смогла выйти из машины и забрать клочок бумаги, основательно промокший от утренней росы. Ага! Значит, на всякий случай Владимир все-таки оставил записку, чтобы я не решилась повторить свое ночное путешествие на холм. Мол, переночевала и скатертью дорожка, помог, насколько смог и шагай отсюда, не беспокой меня больше.

«Было бы наивно думать, что ты поверишь, будто все это тебе приснилась, но все же постарайся забыть сегодняшнюю ночь – здесь моя обитель, моя жизнь, только моя. Дорогу открыли, я заправил твою машину, и ты можешь спокойно ехать домой. Отправляйся с Богом! Прощай»

И все, ни подписи, ни кому адресовано послание. Милость мне оказал – глазки подлечил, а что еще? Имя изменил? Да кто ты такой, чтобы вмешиваться в мою жизнь. Злость, конечно, плохой советчик, но мирное воркование мужа в телефоне, будто и не пропадала я нигде сегодняшней ночью, окончательно вывело меня из равновесия. Едва сдерживаясь, чтобы не закричать в трубку, что звать меня не так и нахожусь я не там, я распрощалась с ним, доложив, что задержусь еще немного в дороге. Ну не могла я при таком раскладе спокойно отправиться в обратный путь.

Я решила вернуться и, хочет того Климов или нет, получить разъяснения по всем чудесам сегодняшней ночи. Оставив машину в тех же зарослях, что и вчера, я поспешила на вершину холма. На этот раз собор, освещенный утренним солнцем, не показался мне таким уж величественным как накануне. Двери его оставались крепко запертыми, и никто не встречал меня наверху. Я попыталась постучать в боковую дверцу, но все мои попытки привлечь чье-либо внимание оказались тщетными. Вокруг стояла первозданная тишина, нарушаемая только звуками просыпающегося леса.

Я постаралась припомнить, откуда вчера появился Климов, и прошла немного в ту сторону. За высокой елью скрывалась калитка, толкнув которую я попала на территорию храма со стороны, противоположной центральному входу. Меня немного обескуражил такой простой вход в местную обитель, но отступать я не намеревалась. Здесь по-прежнему было тихо и безлюдно, и я уверенно шагнула внутрь, снова оказавшись в знакомом коридоре. Но сегодня он показался мне уже не таким загадочным. Зеркала не отражали света, поскольку его просто не было. Верхний светильник не горел, а солнечней свет почти не попадал внутрь коридора.

Таким образом, я оказалась перед той самой узкой дверцей, за которой вчера наблюдала мерцание сигнальных огоньков, но сегодня в келье ничего не перемигивалось. Здесь я увидела Владимира, работающего за компьютером. Картинка была в точности такой, как мне привиделась накануне вечером. Мужчина в темной футболке сосредоточенно работал, не обращая на меня внимания. Нет, скорее всего, он меня просто не видел. Я решительно забарабанила в стекло двери. Климов на этот раз не оказался фантомом. Он даже не очень удивился моему появлению, или же сумел хорошо скрыть его.

Он не разрешил мне остаться в стенах своей обители. После бурного приветствия более похожего на неприглядную ссору мы сидели возле калитки, оба пытаясь привести свои чувства в порядок. Отец Владимир был очень недоволен моими ночными похождениями по своему храму, но вот господин Климов, казалось, напротив даже в какой-то степени был рад моему возвращению. Позже я поняла, почему он все-таки пошел на откровенный разговор со мной, но сначала ему пришлось выслушать мои страхи и непонимание случившегося со мною прошлой ночью.

Все дело оказалось в необычном месторасположении храма. Вершина холма являлась точкой аномальной зоны земли с незапамятных времен. Когда Климов впервые приехал сюда, первое, что бросилось в глаза – выход старых тектонических пород на поверхность. Древние монахи, что основали здесь свой приют, неспроста облюбовали именно саму возвышенность, несмотря на то, что можно было найти более удобное место, хотя бы ближе к источнику воды. Но церковников неудержимо тянуло это таинственное место. Они заметили необычную каменную твердь пород и самое примечательное явление – постоянно подсвеченный необычным сиреневым отсветом небосвод. Неизвестное излучение на вершине холма ионизировало воздух, создавая иллюзорную волшебную подсветку неба.

Конечно, от древнего храма со временем остались одни руины. Жизнь Владимира сложилась так, что бежал он ото всех, а скорее от самого себя прежнего, ища уединение и покой, чтобы можно было снова начать свободно дышать после того, как все в его жизни оказалось разрушенным собственными руками. И, видимо, судьбой было предрешено начать ему здесь новую жизнь. Зайдя в старую разрушенную церковь, он впервые за долгие годы почувствовал себя спокойно – отпустили головные боли, в душе воцарились мир и спокойствие. Загнанный Климов понял, что нашел, наконец, себе пристанище.

– Не хочешь же ты сказать, что, придя в религию, ты действительно ее принял, а собор этот восстановлен таким как был в старину. Ни за что не поверю, что ты не перестроил его согласно своим планам. Почему здесь зеркальные обратные стороны у икон, почему верхняя люстра в центральном зале, или паникадило, так, кажется, называется такой светильник в церквях, больше похож на источник света в лазерном шоу, откуда такое богатое убранство на иконах? – мне очень хотелось расшевелить Климова, не дать ему уйти в себя.

Я боялась, что человек опомнится и перестанет передо мной откровенничать, а мне так хотелось проникнуть в тайны древнего святилища. Давно в моей размеренной жизни не случалось такого, что можно было назвать настоящим приключением – Приключением с большой буквы.

– Да, ты права. Я не мог не заняться изучением аномальных явлений данного места. Долгие годы я посвятил этому, не забывая, между прочим, и о своих прямых обязанностях священнослужителя.

– И что же тебе удалось узнать? – подтолкнула я его, боясь, что мужчина может прервать свой рассказ.

– Внизу под основанием собора я обнаружил глубокую трещину, очень узкую, но, казалось, бездонную. Гора дышит и сквозь расщелину выделяется некая субстанция – эфемерная, почти незаметная, на уровне сверх элементарных частиц. Эта легкая ионизация воздуха и дает потрясающий эффект солнечного зарева во все время суток. Не знаю до сих пор – как она влияет, и влияет ли вообще на человека, только люди приходят сюда охотно и уверяют меня, что уносят отсюда свет и радость в душе. В благодарность за обретение душевного равновесия они приносят дары, тем и живет храм, тем и процветает.

Что-то не заметила я в себе особой радости от пребывания в холодных каменных стенах – хотелось мне возразить рассказчику. Может, веры не хватало моей душе для того, чтобы понимать чудеса божеские?

– Ну а зеркала то зачем? – не удержалась я от вопроса, который все время вертелся у меня на языке, пока я выслушивала обстоятельный рассказ Климова.

– Они концентрируют излучение, не более того, – довольно скучно ответил Владимир тоном очень уставшего человека.

Только сейчас при свете дня я отметила, как утомленно выглядел мой оппонент. Еще бы не устал. Ведь если судить по моему видению – он всю ночь просидел за компьютером. На какую-то минуту мне стало жаль сидящего очень прямо мужчину, но я вовремя опомнилась. Нет, я не за тем вернулась, чтобы сочувствовать ему – я хотела услышать, нет, я требовала дать ответы на свои вопросы. Конечно, мне нравилось обходиться без очков, но еще неизвестно – исцеление ли это и не вернется ли моя близорукость, как только я съеду с этой возвышенности. Но на самый главный вопрос, который заливал меня липким страхом возможной беды, я не получила ответа до сих пор.

– А относительно своего имени ты не права. Вспомни, как трактуется твое имя в святцах.

– Чего мне вспоминать, если я не имею ни малейшего представления об этих самых святцах.

– Ты не ходишь в церковь.

– Надо же, и как ты догадался? – не удержалась я от ехидства, постепенно заводясь от его самоуверенности, что все стали верующими. Да, может и хотелось иногда уверовать если и не в Бога всемогущего, то хотя бы в некую силу свыше, чтобы защитила, помогла, уберегла. Но что поделаешь, коли относилась я к поколению, которое не верило ни во что – ни в бога, ни в черта, ни в светлое будущее всего человечества, а вынуждено было верить только в собственные силы и карабкаться или выкарабкиваться согласно обстоятельствам, уповая на свои способности и выносливость.

– Имя твое и есть то, что услышала ты недавно от супруга, так что напрасно встревожилась, – ничего не изменилось в твоей судьбе, а если немного и сдвинулось что-то в твоей жизни, то, поверь, только в лучшую сторону, – не обращая внимания на мое возмущение, мягко продолжал Владимир.

И я внезапно успокоилась. Не потому, что поверила его увещеваниям, а просто взглянула на все происходящее глазами трезвого человека – будто меня холодной водой окатило. Ну, что я тут делаю, зачем вернулась? Слушать бредни свихнувшегося человека? Чего испугалась? Сейчас наберу номер мужа и прямо спрошу, с какой такой стати он стал называть меня старинным именем. Но связи на холме не было.

Мне вдруг нестерпимо захотелось как можно быстрее уйти отсюда, убежать, скрыться, чтобы никогда больше не видеть ни этого странного человека, ни величавого храма, который приютил меня на одну ночь, а сейчас, казалось, выталкивал отсюда меня, неверующую, неблагодарную. Я поспешно достала чужой носовой платок и протянула Владимиру, прощаясь скупо и стараясь не глядеть на собор, но не удержалась и все же подняла голову. В меня брызнул солнечный луч, отраженный золоченым куполом и я на мгновение зажмурилась. Когда открыла глаза, Климов стоял возле центрального входа, держа в руке тот самый конверт, что вынул из кармана пальто накануне вечером, когда накидывал мне его на плечи.

– Вижу, ты успокоилась и готова уйти. Прощай. Знаю, не вернешься сюда никогда, по крайней мере, пока я здесь живу. Да и не надо тебе этого, но об одном попрошу. Все в этой жизни предопределено. И раз появилась ты здесь, значит, так судьбе надо было – моей судьбе, – пояснил он с нажимом. – Пожалуйста, когда меня не станет, выполни мою последнюю просьбу. Тебя это не затруднит, а мне намного легче думать, что мою последнюю волю исполнит не совсем чужой человек.

– Ты, что помирать тут собрался, – довольно резко вырвалось у меня, скорее от неожиданности подобного поворота разговора, нежели от грубости.

Собеседник никак не прореагировал на мой выпад. Окончательно войдя в образ священника, Климов стал обстоятельно разъяснять, что всего лишь просит в нужное время вскрыть конверт со своим завещанием, которое намерен передать мне на хранение. Я старалась отказаться от столь неожиданной обязанности, мотивируя тем, что не представляю, как смогу узнать об его кончине вовремя, да и потом, где гарантия, что к тому времени сама буду жить на белом свете. Свои возражения я легко проговорила одним духом, поскольку последние слова бывшего одноклассника лишний раз убедили меня в его ненормальности.

Я так и не взяла конверт у отца Владимира. Вернувшись, наконец, домой я с пристрастием допросила своих домочадцев, как они провели без меня прошлую ночь, но ничего странного или непонятного в своем доме не заметила – ничего, кроме того, что отпала необходимость моя в очках, а муж продолжал называть меня непривычной интерпретацией моего имени. Но ответ на эту загадку оказался довольно прост.

Коротая вечер в одиночестве, супруг мой решил почитать книжку, и первое что ему попалось на глаза в нашей собственной библиотеке, оказался толкователь имен и снов. Я смутно помнила, что когда-то в командировке на небольшом полустанке во время короткой остановки от нечего делать купила эту аляповатую брошюрку. Там и нашел муж несколько вариантов моего имени, его старинное звучание ему очень понравилось.

Я успокоилась. Но, отсутствие очков на собственном носу, как ни странно, меня раздражало. Возможно потому, что я чувствовала себя немного виноватой, что напрасно набросилась с упреками на Климова, а скорее всего от того, что не взяла у него конверт. Я не нравилась себе в зеркале без привычного блеска стразов, модно украшавших мои прежние окуляры. В конце концов, чтобы окончательно придти в себя, да и во избежание лишних вопросов, я стала носить очки с простыми стеклами.

***

Прошло более двух лет. В разгар новогодних праздников на Рождество, когда город заливался колокольным звоном, приснился мне удивительный сон. Сновидение было таким четким, будто в голове прокрутили видеоролик. Снилось, что время уже позднее, в доме моем все мирно спали, но ночную тишину вдруг нарушил настойчивый звонок в дверь.

Мне очень не хотелось выползать из теплой постели, а звонок все никак не прекращался, и мне пришлось встать на его тревожный зов. Но, еще не дойдя до входа, дверь неожиданно исчезла, а за порогом оказался отец Владимир. Климов стоял в белом балахоне, весь в ярком сиянии солнечного света. Мужчина безмолвно и спокойно смотрел на меня, будто это и не он вовсе только что так настойчиво трезвонил в мою дверь. Только я попыталась спросить, зачем он тут, как видение исчезло, а я проснулась. Сердце бешено колотилось в груди, во рту пересохло. Мне понадобилось несколько минут, чтобы придти в себя и осознать, что это сон. Всего лишь сон!

Под впечатлением странного сна я находилась все те несколько дней, что оставались до выхода на работу. Первый же рабочий день преподнес мне большую неожиданность. Никита Андреевич вместо обычной просьбы о доставке документов, протянул пакет со словами, что пришла бандеролька по адресу его конторы, но на мое имя.

Вскрыв пакет, я обнаружила внутри стандартный конверт, который мне показался знакомым. Ну, конечно же, это тот самый, с завещанием, который просил не так давно принять на хранение Климов. В конверте лежал электронный диск и записка, в которой Владимир просил меня лично передать все это в университет на кафедру, где работал в студенческие годы. И ни слова о своей жизни, если жив, конечно.

Я выполнила просьбу необычного ученого. Весной, проезжая по той кривой дороге, что привела меня когда-то к восстановленному храму, я не удержалась и решила вновь побывать на величавом холме. На этот раз при свете дня первое, что бросилось в глаза, это полное отсутствие сияния церковных куполов.

Двери собора были приоткрыты. Когда я зашла туда, никто не обратил на меня внимания. Несколько женщин, закутанных в темные платки так, что невозможно было определить их возраст, не спеша расставляли вазы с цветами по центральному залу. В дальнем углу, за которым, как помнилось, находился вход в зеркальный коридор, никого не оказалось. Я медленно направилась туда, намереваясь незаметно заглянуть внутрь, но неожиданно уперлась в глухую стену. Только сейчас, оглядевшись, я почувствовала, что изменилась вся геометрия внутреннего помещения церкви – стены будто раздались в стороны, а потолок стал ниже. Не было и того лучезарного сияния, что заманило меня в это место два года назад.

Покидая собор, я не удержалась и спросила одну из женщин, что случилось с отцом Владимиром, и почему нет теперь прежнего света на холме. Пожилая прихожанка не стала откровенничать со мной, просто ответила, что, значит, пришло его время, вот и перешел человек в иной мир, одно жаль, и небесный свет с собой унес. В ту ночь, когда умер Владимир, даже гора скорбела так, что стены храма содрогались от горя. Прихожане боялись, что останутся без собора, но стены выдержали, хотя свет божественный исчез.

Я не стала более расспрашивать местное население. Мне и так стало все понятно. Скорее всего, предчувствуя близкую кончину, Климов уничтожил все свои научные изыскания, раздавив стенами центрального зала зеркальный коридор, и замуровав таким образом свой кабинет. Из четырех пристроек я нашла только одну комнатку, ту самую, в которую привел меня тогда Климов. В ней продавали нехитрые церковные принадлежности, но никакой дверцы, выходящей внутрь собора, там не оказалось. Глухая стена в том месте была сплошь заставлена полками с церковными книгами.

На склоне недалеко от памятной калитки я приметила небольшое захоронение. Еще не дойдя до оградки, я догадалась, кто там был погребен. Судя по дате на табличке, прикрепленной к простому деревянному кресту, тогда ночью на Рождественской неделе во сне со мной прощался Вовка Климов на девятый день своего небытия. Что он передал своему университету, какие тайны науки открыл, меня не интересовало. Неординарного человека не было больше в живых – кончилась Сказка Вовки Климова. А моя кривая вернула меня на прямую дорогу, к счастью ли, к сожалению? Не знаю…