Читать книгу Люк и Фек. Мир и Война - Нина Голованова - Страница 9

У нее был сын Егор

Всех ребят удалей.

Не боялся тот ни гор,

Ни таежных далей.

Он с отцом бродил в горах,

Их ходьбой промерив,

Часто там в глухих углах

Промышляя зверя.

А когда погиб отец

За царя и веру,

Хоть Егор был и малец,

Труд хлебнул не в меру.

Взяли парня на завод

В помощь для уборки,

Грязных и плохих работ

Тек поток к Егорке.

Тело ныло как от жал,

Но держался стойко.

Постепенно возмужал,

На язык стал бойким.

К девушке пришла любовь,

Знал ее со школы,

Тонкий стан, густая бровь

И коса до пола.

Дочка мастера ему

Приглянулась сразу

И лицом, и по уму.

Все в ней радость глазу.

Но пришел разрухи день

И завод закрылся.

Рядом с ними будто тень

Голод затаился.

Тут Егор всерьез решил

Собираться в горы,

Про богатства рудных жил

Слышал разговоры.

Вспомнил, что они с отцом

В горных перелесках

Находили подо мхом

Камни с желтым блеском.

Только снег сошел весной,

Чуть трава пробилась,

В горы сын ушел с одной

Верой в божью милость.

Мать поплакала, потом

Стала ждать обратно.

Расцвело все за окном.

Летом жить отрадно.

Вот уж лето шло к концу.

Туч холодных просинь,

Паутина по лицу

Предвещали осень.

Как-то в дверь чуть рассвело

Постучали громко.

Встала, сердце обмерло,

А в дверях Егорка.

Загорелый и худой

С сумкой за плечами,

Может с золотой рудой,

Может быть с камнями.

Рада мать. Вернулся сын

Жив, здоров, а кроме

Никого нет. Он один

Счастьем светит в доме.

Разожгла печь поскорей,

Тесто спозаранку

Замесила, во дворе

Растопила баньку.

В кухне из-под половиц

Вынула картошку.

Курица снесла яиц.

Хватит понемножку.

Приготовила поесть,

Стол едой дымился.

Сын помылся, зная честь,

Сел, перекрестился.

За едой он рассказал,

Что, найдя случайно

Золотой руды развал,

Рад необычайно.

Хочется забыть совсем

Про нужду и бедность,

Женится и житием

Будет править леность.

«А жениться – то на ком

Ты, сынок, собрался?»

У Натальи в горле ком

Вдруг образовался.

На вопрос ее второй —

«Звать Любовь» – ответил.

И добавил как герой —

«Лучшая на свете».

«Сватов засылали к ней,

Слышала я слухи» —

Мать сказала – «От людей

Из другой округи».

Загрустил сперва сынок,

А потом стал весел,

Будто скинуть тяжесть смог,

Замурлыкал песни.

День, другой прошел. Егор

В Омск уехал к дяде,

А Наталья все с тех пор

Часто шла к ограде.

Чтобы отвести беду,

Обращалась к Богу,

В доме убралась, в саду,

Заглушив тревогу.

Как-то выдались деньки

В октябре как летом.

Листьев желтых огоньки

Мир залили светом.

Утром вышла мать на двор

Псу наполнить миску,

Кур кормить, убрать весь сор.

Божий праздник близко.

Бросив взгляд на горный лес,

Вдруг залюбовалась.

Горка в синеве небес

Золотой казалась.

Уловил случайно глаз

Рядом с горкой точки,

Словно отделились враз

От горы кусочки.

Точки направлялись к ней

И менялись в цвете:

Двое белых лошадей

В золотой карете.

Тихо ахнула она,

На карете с горки

Хорошо была видна

Стать ее Егорки.

Сын остановил коней.

«Как жива, родная,» —

Так здоровался он с ней —

«В Омске жизнь другая».

Мать Наталья, как стена

Побелев, смотрела,

А внутри будто струна

Толстая гудела.

Ввел Егор во двор коней

И поставил к дому,

Упряжь снял, налил полней

Ведра, дал солому.

После их отвел в сарай,

Чтоб не застудились,

Отодвинул кур на край.

Те вдруг всполошились.

У Натальи наконец

Улеглось волненье.

Может быть помог Творец,

Снять оцепененье.

Заглянула в уголок,

Встав с каретой рядом,

А с картины ангелок

Смотрит светлым взглядом.

На картине благодать:

Небо, херувимы,

В облаках святая мать

С Боженькою-сыном.

На другой в дождь и грозу

Девочка в опорках

Тащит братца – егозу

Сзади на закорках.

Было шесть картин внутри,

Свертки и коробки,

Граммофон, ковер и три

Книг каких-то стопки.

В клетке попугай, пострел,

С ярко – желтой грудкой

Чуть нахохлившись, смотрел

На собачью будку.

Довелось когда-то ей

В Омске быть у брата

Тройку или пару дней.

Он служил богатым.

В это время господа

За границей жили.

Целый день они тогда

По дому бродили.

Вещи, что привез Егор,

Видела в том доме.

Жили краски и ковер

В памяти – альбоме.

Подарил ей для зимы

Шубу, шаль, ботинки

И с едою из корчмы

Полные корзинки.

Окорок в желе застыл.

Сыр, икра, колбасы.

Аппетитный запах плыл

От съестных припасов.

Мать топила в бане печь

Хоть была в тревоге.

Пусть сынок с усталых плеч

Смоет грязь дороги.

Сын зашел с вещами в дом,

Огляделся зорко,

Знал у матери закон —

Осенью уборка.

И сейчас все прибрала,

Стены, пол помыла.

Выскребла их до бела,

Печку побелила.

На стене наметил он

Всем картинам место,

Клетку внес и граммофон.

В доме стало тесно.

Вымывшись Егор надел

Вдруг халат бухарский,

Будто бы всегда без дел

Жил себе по-барски.

Пообедали, потом

Он в коробках рылся

И внезапно граммофон

Звуками залился.

Женский голос шелестя

Пел про счастье, горе,

Про красавицу – дитя,

Брошенную в море.

У Натальи на глазах

Слезы заблестели,

Ни словечка не сказав,

Стала стлать постели.

На другой день как всегда

Праздник был престольный.

Богачи и беднота

Тешились застольем.

К полудню Егор решил

Лихо прокатиться,

Блеском золота спешил

Удивить девицу.

Он уехал, кони вскачь

Экипаж умчали.

А Наталья, ну хоть плачь,

Вся в тоске, печали.

День прошел, настала ночь.

Ожидая сына,

Трудно было превозмочь

Матери кручину.

А под утро будто стон

Услыхала тихий.

Подсказало сердце: «Он» —

В чувств неразберихе.

Вышла. Только рассвело.

К дому по дороге

Что-то медленно ползло.

Подкосились ноги.

И, схватившись за забор,

Чтобы сил набраться,

Крикнула: «Сейчас, Егор,

Помогу подняться.»

К сыну подошла, едва

Плечи обхватила

И откуда-то взяла

Сдвинуть с места силы.

В дом втащила молодца,

Свет зажгла. О Боже!

Не смогла узнать лица:

Раны, кровь на коже.

Сразу поняла, не пьян.

Вышла драка видно,

Знала, сын был не буян.

Стало ей обидно.

Смыла все и кровь, и грязь,

Заварила травы,

Заживляющую мазь

Нанесла на раны.

Начала их бинтовать,

Напоила чаем,

Уложила на кровать

Как сама не чая.

Сын во сне то вдруг стонал,

Видимо от боли,

То бессвязно бормотал

О каком-то горе.

Наступил осенний день.

Лишь Егор проснулся,

На лицо упала тень,

Видно ужаснулся.

Завтрак был давно готов.

Сидя как на шиле,

Не могла сдержать мать слов

Тех, что ночь копились:

«Что случилось, сын, с тобой?

Где карета, кони?

Значит не дано судьбой

Жить как царь на троне.»

Рассказал Егор тогда

Со слезой во взоре,

Как из счастья и добра

Получилось горе.

К дому Любушки своей

Он подъехал с шиком,

В окружении детей

С визгом, смехом, криком.

Стол был вынесен во двор.

И родня вся в сборе.

Прекратился разговор,

Видно ведший к ссоре.

Поздоровался. Сказал

Мастеру с волненьем:

«Я бы Любу покатал,

Дайте разрешенье.»

Девушка была не прочь

С самого начала.

Цыкнул тут отец и дочь

Плача убежала.

Мастер высказался зло:

«Что за прынц приехал?

Боже, как нам повезло!» —

Продолжал со смехом.

«Где взял деньги шиковать?

Иль кого ограбил?

Может научила мать

Жить без всяких правил.

Есть жених уже у нас.

Любе ты не пара.

Прочь, исчезни с моих глаз,

Не то будет свара».

От обиды сын в сердцах

Натянул поводья.

Все мечты теперь лишь прах.

Жизнь померкла вроде.

Ехал грустный и кругом

Света стало мало.

Вдруг увидел за углом

Милая стояла.

Убыстрился крови ток.

Засияло солнце.

Вспыхнула любовь – цветок

В жизненном оконце.

Он остановил коней,

Соскочив поспешно,

Распахнул дверь перед ней,

Подсадил любезно.

Кони вскачь, по сторонам

Все на них глядели.

Думал: «Значит не обман,

Все на самом деле».

По дороге напрямик

Выехали к горке.

Сзади вдруг раздался крик:

«Ну держись Егорка!»

На телеге несся вслед

Мастер с мужиками.

Он ругался на чем свет

И махал руками.

Крикнул лошадям Егор:

«Но, пошли, родные!»

Те, почуявши раздор,

Мчались как шальные.

Вверх и вверх. Внизу река —

Синевой под горкой.

Вспыхивал издалека

Жар рябины горькой.

А потом удар и стук,

Заскользил по скату

И в беспамятстве за сук

Ухватился как-то.

Поднял голову. Над ней

Суетились галки.

Нет кареты, нет коней,

Только листья, палки.

Приподнялся, застонал.

Ноги, бок болели,

А внизу крутой обвал

И березы, ели.

Под горой среди берез

Девушка лежала.

Молчалива и без слез,

Будто не дышала.

Рядом щепки, обода

И обрывки снасти,

Груда яркая видна —

От кареты части.

Стал спускаться. Вдруг опять

Мужики явились,

Любу стали поднимать,

Страшно матерились.

Отнесли ее, потом

Стали бить с размаха.

Все грозились то судом,

То еловой плахой.

«Где на золото набрел?

Лучше бы признаться.

Не такой уж ты орел,

Чтоб нам быть за братца.»

Он сознанье потерял,

А потом услышал,

Вроде кто коней погнал

На горе повыше.

Долго там лежал пластом.

Онемело тело.

Небо звездным серебром

На него смотрело.

Думал: как же так стряслось?

Кто предвидел это?

Видимо сломалась ось

У его кареты.

А потом пополз домой,

Грела мысль о милой

Как о девушке живой.

Сердце же щемило.

Свой рассказ закончил сын.

Мать вздыхала молча

Над несчастием ночным.

Мыслей вились клочья:

«Как же быть теперь сынок?

«Расспросить соседок?»

«Горький выдался денек.»

«Жаль Вас глупых деток.»

Вскоре появилась власть,

Получить признанье,

Что собрался он украсть

Любу без венчанья.

И при этом причинил

Вред ее здоровью.

«Слава Богу не убил!» —

Сын шептал с любовью.

«Любушку вчера не крал.

Думал прокатиться.

Но любовь к ней не игра.

Я хочу жениться.»

Так Егор на оговор

Отвечал подробно,

Но продолжить разговор

Власть сочла угодным.

«Где карету взял, коней

Все ли по закону?

Нет ли где в полах сеней

Оружейных схронов?».

Осмотрели в доме все,

На ружье наткнулись

Для охоты на зверье.

«Что ж не обманулись.»

И скомандовали тут:

«Собирайся парень,

Держишь, люди знать не врут,

Под рубахой камень.»

Увезли его. Гуртом

Все забрали вещи.

Дан: «Пять лет тюрьмы» – судом

Приговор зловещий.

Кто ж заступится. Лишь Бог

Облегчит неволю.

Мать молилась, чтоб помог

Вынести ту долю.

Хлопотала по судам,

Жалости просила

К молодым его годам.

Года два скостила.

Говорили люди все

О таком несчастье.

Слухи шли и о судьбе,

Любиной злосчастной.

Вроде Люба не могла

Встать сама с постели.

Приезжали доктора,

В Омск везти хотели.

Мастер со своей семьей

В Омск собрался будто.

От больной жених с родней

Отказались круто.

А Егор уж год сидит

С думой о невесте:

«Если Любушка простит,

Будем с нею вместе».

Душу облегчив вполне,

Плакала хозяйка:

«Все не по его вине.

Судьба – негодяйка.»

Инженер, закончив сказ,

Сделал вывод тонкий,

Что в богатстве напоказ

Нет большего толка.

Побывать же вновь ему

Не случилось как-то

И любой конец всему

Мог быть там де-факто.

Ночь закрыла мир в окне.

Фонари горели.

Так приятно в легком сне

Отдохнуть в постели.

Разошлись все быстро спать,

Стало вдруг свободно.

Фек смог Люк свою обнять

Сразу беззаботно.

Целовались у окна

Молодые сладко.

С нежным трепетом она,

Он с мужскою хваткой.

Поезд мчал и мчал вперед.

Верилось, что в счастье,

Что любовь убережет

В стужу и ненастье.