Читать книгу Последний рыцарь короля - Нина Линдт - Страница 12

Так как Святую землю подчинил себе султан Негем-эд-дин, было решено напасть на Египет. Убить змея лучше в его логове, как выразился Роберт Артуасский. Людовик ІΧ в письменном обращении к султану Египетскому объявлял ему войну. «Спеши, – писал он ему, – поклясться мне в подчинении, признать власть христианской Церкви и воздать торжественное поклонение Кресту; иначе я сумею добраться до тебя в самом твоем дворце; воины мои многочисленнее песка в пустыне, и сам Бог повелел им вооружиться против тебя».

Арабские историки свидетельствуют, что султан не мог читать без слез обращение французского властителя, но, тем не менее, на полученные угрозы он отвечал другими. Конечно, Людовик немного преувеличил насчет количества воинов, которые «многочисленнее песка в пустыне». Но в данном случае запугать противника было не лишним.

Следующим шагом было совещание, на котором король советовался со своими маршалами и братьями о плане нападения на Египет. Нас, понятное дело, на это совещание никто не пригласил, поэтому мы отправились вслед за королевой и ее дамами в сад, где веселились согласно средневековым обычаям; то есть все веселились, а мы за ними наблюдали, как наблюдают чокнутые биологи за пляской блох на дне стеклянной пробирки. Они для нас были уникальными экземплярами, которых мы разглядывали с любопытством.

Нас на каждом шагу ожидали новые открытия и порядки, противоречившие здравому смыслу человека из ΧΧІ века. Однажды, когда за королевским ужином зашел разговор о недавних судебных разбирательствах, я чуть не подавилась от смеха, услышав, как кто-то из священнослужителей с серьезным лицом рассказывал, как недавно в его городе состоялся суд… над крысами!!! Как же мне было нелегко, когда я, пытаясь выглядеть сочувствующим слушателем, давилась от хохота и внимала печальной истории крыс!

Итак, история, леденящая душу: было в этом городе много крыс, и вели они себя ужасно: везде бегали, портили запасы, обгрызали все, даже однажды обгрызли статуи святых в соборе! – это стало последней каплей в чаше терпения жителей и священнослужителей, и на крыс подали в суд. Судьи, внимательно рассмотрев дело, решили, что поведение крыс действительно является вопиющим нарушением всех законов, и приговорили грызунов к изгнанию из города. Приговор был зачитан на двух главных площадях города.

– И что, помогло? – весь красный от усилия казаться серьезным, спросил Вадик. Герцог метнул на него грозный взгляд, но священник не заметил подвоха и, вздохнув, ответил, что, к великому сожалению, крысы не вняли подобному внушению, и тогда пришлось подвергнуть крыс церковному проклятию.

Проклятые крысы не слишком расстроились из-за того, что оказались отлученными от Церкви. А вот нам потом сильно влетело от Герцога за то, что мы так смеялись над этим судебным процессом. Он пристыдил нас, объяснив, что в подобных судебных процессах проявляются особенности средневекового мировоззрения. Согласно миропониманию людей того времени, между человеком и животным не было существенного различия. Поля рукописных книг украшали миниатюры, изображавшие сцены, которые показались бы странными: обезьяны играют в шахматы, а дикие собаки связали несчастного охотника и несут его на суд и казнь. Животный мир был словно подобием мира людей, похожим и непохожим одновременно. Человек находился внутри природы, словно всматриваясь в нее, искал в ней, как в зеркале, свои черты.

Время шло, мы все глубже постигали особенности этого времени и с бо́льшим спокойствием воспринимали забавные неожиданности, встречавшиеся на нашем пути. И даже более того, чисто из любопытства, из постоянного желания пробовать все новое и необычное участвовали в различных обрядах, и чем больше мы взаимодействовали с обществом, тем глубже наша жизнь проникала в историческое русло реки Время, в которое мы попали так неожиданно.

Как-то еще в Неаполе я сказала отцу Джакомо, что могу верить только в то, чему есть доказательства, мне словно не хватает чего-то для того, чтобы быть настоящей христианкой. Я боялась, что мое откровение его шокирует, и удивилась, когда он ответил вовсе не так, как я ожидала.

– Я мог бы сказать, что вера не требует доказательств. Это так. Но понять это пока что сложно. Дочь моя, ты хорошая христианка. Но настоящая вера приходит с преодолением трудностей и испытаний. Ты встала на этот путь, но пока идешь по нему наощупь. Настанет день, и ты сама станешь доказательством, как и многие из нас.

Когда я в первый раз поймала себя на том, что я действительно молюсь в церкви, а не делаю набожный вид, я была удивлена. За время пустого бормотания молитв я успела их выучить наизусть, и пальцы сами перекладывали бусинки четок, зная очередность и количество повторений. Но я молилась! Молилась искренно и страстно, произнося слова со смыслом и любовью. Я не могла сидеть на скамье рядом с остальными и чувствовала необходимость уединиться, уходила в боковые ниши-часовни, где стояли статуи святых. Перед ними всегда была скамеечка, обитая бархатом, на которую можно было преклонить колени. И я молилась там, вдали от всех, иногда доводила себя до состояния экзальтированности, проливала слезы перед печальными ликами и ощущала, как становится необыкновенно легко на душе.

Я не могла объяснить душевной перемены внутри себя. Сначала я ссылалась на смирение – мы столько времени пробыли в Средневековье, что успели привыкнуть к порядкам и обычаям этого времени, и наше миропонимание во многом изменилось. Но это же не могло привести к тому, что ежедневные молитвы стали приносить мне столько удовольствия! Тогда я решила, что слишком глубоко вошла в образ донны и совершала обряды, искренно веруя, потому что того требовал мой персонаж. То есть искренно молилась донна, а не Ольга. Спустя еще некоторое время я уже не знала, где я, а где Анна. Это были два сиамских близнеца, две души внутри одного тела, и отсоединить одну без опасности задеть другую не представлялось возможным. И очень скоро одна из них стала преобладать над другой.

Итак, пока король собирал военный совет, мы веселились в саду вместе с королевой и придворными.

Клементина играла в прятки с юным принцем Филиппом и другими ребятишками, бегая между деревьев в саду. Ее шлейф мелькал, словно змея, в траве, длинные рукава, свисавшие с рук на локте, парили, словно крылья, в воздухе. Она была красива, моя сестра, к которой я привязалась. Пусть Николетта и недолюбливала Клементину, я знала, что эти черные узкие магнетические глаза принадлежат доброй девушке. Иначе и быть не могло, ведь по простоте душевной эта девушка с лицом искушенной женщины продолжала жить в доме убийцы сестры, не веря тому, что ее деверь способен на преступление. Казалось, что они довольно неплохо уживаются, потому что Клементина ни разу не пожаловалась мне на грубость Николо. Она его любила как брата и не понимала, почему Анна вдруг так охладела к мужу.

– Ай, сестренка, – говорила она мне, отчаянно жестикулируя, – не знаю, что за дьявол вселился в тебя, и ты возненавидела Николо… Только не верю я, что он может желать нам смерти. Он тебя любит.

Доказательств любви Николо я получала тогда немало. Не знаю, поверил ли он, что я его жена, но каждый вечер он присылал подарки или приходил, чтобы поговорить; я всякий раз ему отказывала. Мы часто виделись при дворе у короля, хоть и на расстоянии, потому что моя свита не подпускала его, и только Клементина, словно юркая ласточка, носилась между нами, чая помирить. Этого же добивался долгими проповедями и внушениями отец Джакомо, но я была непреклонна.

Вадик в тот день был чрезвычайно возбужден, у него подозрительно блестели глаза, он явно что-то задумал. Катя обеспокоенно следила за ним издалека: накануне они сильно повздорили, и Вадик был на нее обижен. Мне было грустно без друга, но я решила поддержать Катю, поэтому находилась в тот момент рядом с ней.

Катя сидела и задумчиво крошила на мелкие кусочки листочек апельсинового дерева, я прислушивалась к разговору, который вели Вадик и графиня Артуасская. Некоторое время назад я с удивлением заметила, что Вадик принялся за изучение французского с большим, чем раньше, рвением, и теперь мне показалось, что причиной тому была жена принца Роберта. Она была довольно симпатичной, но я не могла поверить, что Вадик способен так увлечься совершенно не подходящей для него женщиной. Во-первых, она была из другого времени, и он рисковал выдать всех нас, во-вторых, замужем за влиятельным и очень сильным человеком, к тому же братом короля, в-третьих, у нее был ребенок, но все это не останавливало моего друга. Сначала мне казалось, что он хочет насолить Кате, вызвать у нее ревность, но потом я поняла, что Катя тут не при чем: мы где-то допустили ошибку и оставили Вадика без внимания – и вот результат: мой однокурсник, как истинный книжный рыцарь, разместился у ног графини и осыпает ее комплиментами.

Они близко познакомились во время непродолжительной прогулки в горах, которую мы совершили в январе, отправившись развеяться и осмотреть остров. Мы ехали верхом по горной тропе, нас было человек сорок или пятьдесят, была там и графиня Артуасская, и граф де ла Марш, и герцог Бургундский, и Клементина с Николо Висконти. На тропе было узко, и мы разделились по парам, кто как, и я видела впереди себя спины Герцога и Кати, ехавших рядом, потом де ла Марша с какой-то дамой, потом Вадика с графиней Артуасской, а позади меня следовали Николо и Клементина, рядом со мной ехал Август. Так как я не могла постоянно следить за Клементиной, я наблюдала за парами, ехавшими впереди. Вадик очень навязчиво наклонялся к графине во время разговора, но графине его внимание даже нравилось. Пока ее муж увлеченно готовился к войне, она развлекалась, как могла.

– Пусть вас не вводит в заблуждение показная легкомысленность этой особы, – сказал мне Август, заметив, как я наблюдаю за графиней, – она так же хитра и изворотлива, как и ее муж. Два сапога пара.

Потом я посмотрела на Катю и Герцога: эти двое постоянно язвили друг другу, соревнуясь в остроумии и устраивая такие словесные баталии, что впору было спасаться бегством. Но сейчас они, казалось, не спорили, а мирно, судя по отсутствию резких жестов, беседовали.

Горные тропы, по которым мы ехали, были живописны и красивы. Мягкие склоны с рассеянными на них осколками скал, которые, видимо, сходили с гор во время обвалов, сменялись отвесными обрывами, на дне которых с седла можно было заметить извивающиеся бурлящие воды горных речек и верхушки сосен. Шишки на этих соснах, растущих повсюду, были огромными, иголки тоже, сами южные сосны поражали разнообразием причудливых форм: казалось, их лепил и сплетал ветер, что гулял в их верхушках, наклоняя то в одну, то в другую стороны. В тот день мы не охотились, и звери, словно почувствовав это, появлялись на нашем пути. То быстрая лань промелькнет на соседнем склоне, то горный козел с изогнутыми рогами медленно перейдет дорогу.

Август рассказывал об охоте на птицу, но я слушала его рассеянно, поскольку думала о чем-то своем и наблюдала, как парит над нами орел, высматривая добычу. С этого дня Вадик совсем отдалился от нас, пропадая то во дворе, где продолжал тренировки, то в компании придворных дам, красуясь перед графиней.

В тот день, когда мы сидели в саду, а Клементина играла с детьми в прятки, он внезапно опустился перед графиней на колено и попросил ее быть Дамой его сердца. Такое было вполне приемлемо для того времени, у многих замужних дам имелись свиты из рыцарей, которые, следуя кодексу чести, искали себе даму для поклонения. Меня это крайне возмутило. Графиня, посматривая с улыбкой на Катю, которая, казалось, ничего не слышала, спросила Вильяма, не будет ли против его жена, если он посвятит себя служению другой женщине. Но Вадик был чрезвычайно увлечен своей идеей рыцарства, он не представлял себе, как можно быть рыцарем и не служить Даме, а Катя, видимо, ему не подходила. И этот нахал посмел, не посоветовавшись с нами, клеиться к графине! И куда только Катя смотрит? Я покосилась на нее – моя подруга даже не слышала иронических замечаний графини.

Я вздохнула: если бы не Николетта и Клементина, я бы сошла с ума от одиночества! Август в последнее время постоянно отсутствовал, у Герцога тоже находились дела, граф де ла Марш и герцог Бургундский появлялись крайне редко – дом опустел, и я слонялась по нему совершенно одна. А Катя… Катя витала в своем, одном ей ведомом мире.

Клементина с размаху упала рядом со мной на колени, запыхавшись от игры в салки. Устало положив голову мне на плечо, она тихо заговорила о пустяках, лениво ощипывая кисть винограда, лежавшую перед нами на блюде.

– Сеньор Уилфрид, похоже, предпочел иную компанию, – заметила она, покосившись на оживленно беседующую пару «Вадик – графиня». – А его жена и вовсе перестала общаться с тобой, – продолжила Клементина.

– Ну, у меня еще есть ты, – заметила я шутливо, чтобы не поднимать щекотливый вопрос о прекратившемся общении между мной и друзьями.

– Да, только я, – заметила Клементина.

– Ну почему только ты… еще Николетта, – сказала я задумчиво.

– Да… – донеслось до меня далеким эхом. Клементина вскоре поднялась и вновь унеслась прочь с ребятишками.

Сидя рядом с Катей, слушая краем уха болтовню Вадика с графиней, я все больше погружалась в воспоминания о той прогулке по горам Кипра.

Мы выехали рано утром, еще было свежо, Катя укуталась в теплую накидку, но все равно мерзла. Герцог, иронично посмотрев на дрожавшую от холода девушку, заявил, что ему, глядя на нее, тоже становится прохладно. Катя в ответ посоветовала смотреть в другую сторону.

– Если я буду смотреть в другую сторону, я все равно буду слышать, как стучат ваши зубы, – величественно разобрав поводья, сказал Герцог. Глядя на него, гордо сидящего на лошади, я внезапно подумала, что при том, что он выглядит старше своего брата, он ужасно обольстителен, как хитрый злодей из сказок, которому невозможно сопротивляться.

– Заложите уши ватой, – посоветовала Катя.

Эти двое были несносны, когда оказывались рядом друг с другом, поэтому мы дали им полную свободу для взаимных уколов, отстав от них немного. И все же я уловила пару фраз из их разговора. Герцог вдруг изменил тактику и принялся осыпать Катю комплиментами, которые непрекращающимся потоком лились из его уст, как из рога изобилия. Оказывается, Катя заметила ему, что он способен только на сарказм, и Герцог взялся опровергнуть ее предположение.

– Вы сущий дьявол, – сказала Катя, и я увидела на ее щеках легкий румянец, – если бы я не знала, что вы пытаетесь просто оспорить меня, я бы поверила каждому слову.

– Верьте, – смеясь, ответил Герцог, – ведь это правда.

Я подумала, что Катя упадет из седла от неожиданности. После этого они разговаривали спокойно на протяжении всего пути.

Мы спустились с горной тропы в долину и оказались в роще из мандариновых и апельсиновых деревьев. Невозможно было поверить глазам: в январе месяце деревья были усыпаны спелыми плодами! Спешившись, мы рвали плоды и, счищая с них кожуру, ели, ополаскивая руки в источнике, бившем у дороги. Я увлеклась, запихнув себе в рот целый мандарин, не разделив его на дольки. Он занял весь рот, и я никак не могла ухитриться и разжевать его, не сделав при этом гримасы. Я отошла немного вглубь рощи, чтобы там спокойно раздавить фрукт во рту, никого при этом не напугав. Хорошо же выглядела тогда донна Анна, прохаживаясь с набитым ртом по роще! Но не успела я разжевать этот коварный мандарин, как откуда ни возьмись появился герцог Бургундский. Я застыла, молясь про себя, чтобы он миновал меня, приняв за дерево… но нет, он шел ко мне. Вздохнув и сделав умное выражение лица, я приготовилась к позорной встрече. Выплюнуть мандарин я не могла – герцог шел прямо на меня, а за апельсиновыми деревьями не спрячешься. Изнывая оттого, что рот у меня был набит, я уставилась на герцога строгим взглядом, давая ему понять, что не намерена разговаривать с ним, еще до того, как он осмелится заговорить.

– Вы сердитесь, донна Анна? – робко начал он. Я молчала, ибо ничего не могла ответить, потому как, разомкни я губы, на свет бы появился очищенный мандарин.

– Вы не хотите говорить со мной? – я отвернулась, всем видом показывая, что не хочу. И тут герцог сделал то, что еще долго смущало, когда я вспоминала об этом: он опустился позади меня на колено и, нежно дотронувшись до кончиков моих пальцев рукой, нерешительно коснулся их губами. Это был жест, полный нежности и смущения, нерешительности и страха, и я замерла, не смея отнять руку, не смея промычать ничего в ответ. Молчание убивало, потому что казалось, я поступаю несправедливо и невежливо.

– Вы молчите, – дрогнувшим голосом произнес он, – не знаю чем, но, видимо, я заслужил подобную жестокость…

Я закрыла глаза. «Вы ничего не заслужили, герцог, просто это мандарин, будь он проклят!»

– Ваши руки пахнут апельсинами, – произнес он задумчиво. – Такой сладкий запах, что хочется целовать их снова и снова…

Я испуганно отняла руку и прижала к груди. «Конечно, пахнут, идиот, – сердито подумала я, – понюхай еще у кого-нибудь, мы же все объелись апельсинами!» Мысль об апельсинах вернула меня к коварному фрукту. Я сделала попытку разжевать его, но она закончилась неудачно, и я снова зажала его во рту. Я чувствовала, что герцог Бургундский все еще находится позади.

– Ваше молчание уничтожает меня, Анна, – услышала я шепот, удивительно напоминавший нежный шелест наполненной соками листвы в жаркий день, когда легкий ветерок овевает сады. – Вы так холодны ко мне, как добры по отношению к остальным. Вы простираете руки, готовая помочь даже последнему нищему и прокаженному на земле, но на меня вы даже не хотите посмотреть. А между тем один ваш взгляд для измученного сердца явился бы целебным эликсиром, вы смогли бы облегчить мои мучения, как облегчаете муку голодающего, протягивая кусок хлеба. Только этого я прошу у вас, донна, только взгляда.

«Да как я могу на тебя посмотреть! – отчаянно пытаясь прожевать незаметно мандарин, думала я. – Отстань от меня! Ты выбрал неподходящий момент!»

Наконец, понимая, что даже взгляда он не дождется, герцог ушел, наверно, проклиная меня в душе за черствость. Я облегченно вздохнула. Наконец-то я оказалась одна и могла спокойно разжевать сей сочный плод. Но не тут-то было! Едва я начала с усилием работать челюстями, как, повернувшись, заметила приближающегося Висконти.

«Да что вы все, сговорились, что ли!» – подумала я с досадой и снова зажала мандарин во рту, приняв еще более разгневанный вид, чем прежде. Но Висконти мой горящий гневом взгляд не смутил. Быстро оглянувшись вокруг, он схватил меня и, с силой прижав к себе, начал целовать. Я вовремя запрокинула лицо, чтобы он не достал губы, и он впился в шею, да так, что холодок пробежал по спине. Руками я пыталась оттолкнуть его, но упорно молчала, потом в процессе безмолвной борьбы опустила голову и быстренько начала дожевывать мандарин. Он так крепко держал меня, что после на моих руках долго красовались поставленные им маленькие синячки.

– Что же ты упираешься? – шептал он, торопливо и грубо целуя, встряхивая меня всякий раз, как я делала попытки сопротивления. Я прекратила жевать, боясь, что поперхнусь от этих его встряхиваний, и молчала, моля небо лишь о том, чтобы хоть кто-нибудь появился поблизости. Его руки мяли мои волосы, он, целуя шею, с шумом вдыхал их запах, ему, похоже, нравилось, что я сопротивляюсь беззвучно, словно разрешая целовать себя. Когда я уже всерьез решила послать ко всем чертям воспитание Анны и плюнуть ему в лицо, небеса вняли моим молитвам, и крепкая хватка внезапно ослабла. Взгляд его, брошенный через мое плечо, горел недовольством и… страхом или испугом. Я оглянулась, увидев бегущую к нам Клементину. Пока она приближалась, я успела проглотить мандарин. Повернувшись к Николо, я сухо сказала:

– Больше никогда, сударь, не приближайтесь ко мне. Иначе, клянусь, я на вас подам жалобу.

– Вам лучше быть помягче и покорнее, милая донна, – схватив меня за локоть и развернув к себе, зашептал торопливо дон Висконти. – Без меня вы никто, эти ваши дяди обкрадут вас и выбросят на улицу. Советую подумать хорошенько, прежде чем подавать прошение о разводе. Не стоит портить со мной отношения.

В это время к нам приблизилась Клементина, и дон Висконти умолк, отпустив меня. Я бросилась к девушке. Мне показалось, что в ее глазах была тревога и еле сдерживаемая ярость. Судя по всему, она испугалась за Анну, увидев ее в руках Висконти.

– Я повсюду ищу тебя, Анна, – пропела Клементина, быстро оглядывая нас своими жгуче-черными глазами. От бега хищные крылья ее носа раздувались, губы дрожали, хватая воздух. – Вы помирились? – порывисто спросила она, не успев отдышаться.

Я отрицательно покачала головой, с вызовом глядя на Висконти. Тот смутился и опустил глаза. Надо же, умеет в нужную минуту казаться скромным! Совершенно ничего не понимая, я потянула Клементину за руку, чтобы вернуться вместе к остальным. Клементина пошла было, но задержалась, чтобы сказать пару слов Висконти. Наверно, она хотела его обнадежить и приободрить, чтобы он не слишком расстраивался из-за строптивости ее сестры. Но старания Клементины были напрасны: никогда больше донна не вернется к мужу. Этот вариант был исключен, а после происшествия в мандариновой роще я и вовсе стала побаиваться Висконти.

Вся эта история с мандарином потом долго веселила меня, особенно когда я видела кислые лица Висконти и герцога, пострадавших от моего молчания.