Читать книгу Сборник рассказов ЛитО «Щеглы» - Нина Штадлер - Страница 2

Образование филологическое, РГФ. Последние десять лет работала художником-дизайнером. Всеядна, в зависимости от настроения пишу короткие любовные романы, повести в жанре фэнтези, иронические романы с элементами детектива, боевика и мистики, сказки для детей младшего школьного возраста.

Люблю смешивать разные жанры. Опубликовала ряд лав-стори в федеральной прессе. Готовлю сборник «Тысячеликая любовь», в который войдут все незатейливые истории о любви. Занимаюсь росписью по шелку, стеклу и керамике. Очень люблю животных и философски отношусь к жизни.

Без срока давности

Довольно покряхтывая, восьмидесятидвухлетний дед Матвей сполз с теплых кирпичей лежанки, куда его загнала после обеда ноющая боль в пояснице, вдел ноги в обрезанные валенки и, накинув старый ватник, вышел на крыльцо.

Погода стояла не по-осеннему теплая, солнышко мягко грело, спина болеть перестала, и он враз ощутил свою причастность к мировой гармонии.

Благостное настроение деда нарушили визгливые женские голоса.

– Ежели ты, Катька, не уследишш за своим петухом, – услышал дед сердитый голос своей жены Глафиры Сергеевны, – то я ему последние перья на хвосте повышшипываю и голым в Африку пушшу!

– Ты его наперед догони! Ведь еле ногами шаркаешь! – донеслось в ответ ехидное надтреснутое сопрано соседки Екатерины Тимофеевны, почтенной пожилой вдовы, которую его зловредная жена неуважительно величала Катькой. – А уж потом и щипи!

– И догонять не стану! – захлебнулась от возмущения Глафира. – А как увижу ишшо на своем огороде, так и пульну в него поленом! Собирай потом косточки на суп.

– Тогда я твою козу Маньку с обрыва столкну, чтоб на мою траву не зарилась. А то, ишь, повадилась ее под мой плетень привязывать!

– За плетнем земля не твоя, а обшшественная! – не отступала Глафира. – А огород – он мой, личный!

– Обшшественная! – передразнила шепелявый говорок соседки мстительная Катерина. – Обшшественная вместе с колхозами в соцьализме осталась. А у нас теперь капитализьм с каким-то там лицом, не помню уж, каким. Так чтоб и духу твоей поганой козы под моим забором не было!

Громкая перебранка глупых баб возмущала мирную тишину дня и мешала деду Матвею чувствовать гармонию с окружающим миром.

– Бабоньки, кончай трещать. А то шума от вас шибко много! – миролюбиво проговорил он и сразу понял всю глупость своего поступка.

– Эх, зря я это сделал! – еще философски успел подумать дед, прежде чем повернувшиеся к нему скандалистки дружно рявкнули:

– Не встрявай не в свои дела!

А жена добавила с непередаваемо пакостной интонацией:

– Однова уж встрянул… Можа, повторишш?

Так это ж когда было-то! – жалобно пискнул дед и, проклиная свой старческий маразм и потерю бдительности, шустро юркнул обратно в дом. Осторожно прикрыв за собою дверь, он с облегчением вздохнул и утер ладонью вспотевший лоб.

– Вот ведь какие бабы неугомонные… Почти шестьдесят лет прошло, а они все воюют! – озадаченно пробормотал он.

И память тут же услужливо подбросила ему события пятидесятипятилетней давности, положившие начало многолетней войны между женщинами.

– Матюшш, а Матюшш! – как наяву услышал он звонкий голосок своей молодой жены Глаши. – Я в сельпо побежала. А ты зайди к Катерине. Она просила помочь ей сундук с чердака сташшить. Одна не совладает. А мне недосуг!

– Ладно, – пробасил двадцатисемилетний красавец Матюша, пятерней причесывая спутавшиеся со сна белокурые кудрявые волосы. – Вот только поем и схожу!

С этими словами он сгреб супругу в охапку и, крепко прижав к себе, запечатлел на ее губах смачный поцелуй.

– Ты что творишш-от, бесстыдник? – счастливо охнула Глафира. – Люди ишшо увидят!

– А что нам люди? – хохотнул довольный парень, ласково заглядывая в ее сияющие любовью глаза. – Мы с тобой, почитай, месяц как расписаны, все законно.

Выскользнув из его рук, Глаша пошла к калитке, крикнув на ходу:

– Так ты ж не забудь помочь Катюхе сундук с чердака сташшить!

Катюха была ее школьной подругой, вернувшейся в село из города после смерти мужа, погибшего в пьяной драке полгода назад. Была она тихой и скромной, но на свадьбе Матвея и Глафиры танцевала, пела и хохотала больше всех, вызвав стойкое неодобрение окружающих.

– Не успела мужа схоронить, а уж пляшет вовсю. Срам какой! – сердито бурчала посаженная мать Глаши, искоса поглядывая на неприлично развеселившуюся молодую вдову.

– Да будет Вам, крестная! – заступилась за подругу счастливая невеста. – Вы не знаете, как они жили-от. Что ж ей теперь, заживо себя хоронить?

И, чмокнув в морщинистую щеку, поспешила к мужу.

Со свадьбы Катерина уходила последней и на прощанье с кривой усмешкой сказала вышедшему покурить на крыльцо Матвею:

– Ох, и свезло ж Глашке с мужем… Не будь она моей лучшей подружкой, отбила бы! Ей-богу, отбила!

Приняв слова за шутку, Матвей широко улыбнулся в ответ.

После свадьбы молодые зажили душа в душу. С Катей они почти не виделись, а вот сегодня она попросила ей помочь.

После завтрака Матвей отправился исполнять данное молодой жене обещание. Весело насвистывая, он постучался в окно соседки.

– Кать, ты дома? – крикнул он, выждав минуту.

– Да тута я, тут! – раздался откуда-то сверху голос Катерины.

Матвей поднял голову и обомлел. На крыше сарая в ореоле насквозь пронизывающих ее платье солнечных лучей стояла прекрасная незнакомка. Прямые плечи, пышная грудь, умопомрачительно стройные бедра – все то соблазнительное женское естество, которое скрывалось мешковатого покроя платьями, вдруг так призывно выступило наружу, что у парня пересохло в горле.

– Ну, что стоишь, ровно столб? – шутливо крикнуло грешное видение знакомым Катюшиным голосом. – Влезай, скорей!

Пряча глаза и смущаясь, Матвей быстро забрался наверх. Стыдясь охватившего его чувства, он пытался вернуть прежний Катин образ, но перед глазами у него упрямо стояло высвеченное солнцем роскошное тело.

– Ну, давай, кажи. Где твой сундук? – севшим голосом произнес он, оглядывая чердак, засыпанный свежим сеном.

Катя тронула его за плечо. И вдруг неожиданно для самого себя Матвей обнял девушку. Она затрепетала в его объятиях, и голова у парня пошла кругом. Эту дрожь нельзя было спутать ни с чем. То было любовное томление истосковавшейся по ласке женщины.

– Только раз… Один лишь раз… Желанный мой, любимый! Тебя не убудет… Пусть Глашенька меня простит, не могу больше! – услышал он над ухом горячечный шепот, и уже не помня себя, впился жадными губами в мягкий податливый рот.

Не выдержал Матюша искушения. Согрешил. И так сладко было ему грешить, что долго еще потом лежал он в душистом сене, обнимая Катю, прильнувшую к его плечу.

Голос жены вмиг вернул обоих в реальный мир.

– Матвей, где вы там? – вопрос прозвучал так весело и беззаботно, что у него заныло сердце. Испуганной птичкой метнулась в дальний угол Катерина и застыла, поправляя сбившуюся на плечи косынку.

Совершенно ничего не соображая, Матвей тоже встал и закурил.

– Вот вы где прячетесь! А че… – весело выпалила Глаша, появившись в чердачном проеме. Но увидела стоящего с убитым видом Матвея и съежившуюся в углу Катю и все поняла.

– Ну, спасибо тебе, подруженька, милая… – с трудом выговорила она. – Вот уж удружила, так удружила…

Повернувшись к мужу, тоскливо добавила:

– Что ж ты наделал, Матвей? Как ты мог?

И быстро спустилась по лестнице.

Матюша первым очнулся от охватившего его столбняка.

– Глашенька, родная, прости! – волком взвыл он и, кубарем скатившись вниз, бросился за ней. Следом метнулась Катерина.

Догнав Глафиру у калитки, она бросилась перед ней на колени.

– Прости меня, подлую, если можешь! Виновата я! Знала, что нельзя его любить, да не устояла… Прости, Христа ради, прости! Завтра же отсюда уеду, ты только прости!

Молча перешагнув через бьющуюся в рыданиях Катю, Глаша собрала немудрящий узелок с вещами и ушла жить к матери.

На следующее утро Катерина уехала в город и вернулась в родное село только спустя долгие тридцать лет. Замуж она так больше не вышла.

Через полгода Матюше все же удалось вымолить у жены прощение. И никогда больше они не вспоминали о случившемся. Но, хотя Катя и взяла на себя вину, сам-то он прекрасно помнил, как было в действительности, и жестоко страдал все это время, слушая перебранки женщин.

И только сейчас, заново переживая события тех далеких лет, дед Матвей нашел в себе силы признать, что вел себя в той ситуации не по-мужски трусливо, чтобы не сказать – подло. И что пришла пора восстановить поруганную справедливость.

Крякнув и поплевав на окурок, дед кинул его в поддувало печи и решительным шагом вышел на крыльцо. Не обращая на него никакого внимания, женщины продолжали вяло переругиваться. Матвей кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание, и крикнул жидким фальцетом:

– Хватит воевать-от, бабы! Хватит. Это ведь я виноват в том, что вы стали врагинями на всю жизнь! Я так испугался тогда, что ты от меня уйдешь, Глафира, – мотнул он жиденькой бороденкой в сторону жены, – что свалил всю вину на Катерину. А это неправильно. Грешили-то оба, а расхлебывать пришлось ей одной.

– И ты прости меня, Катя. – повернулся он к остолбеневшей от изумления соседке. – Куда ни кинь – я во всем виноват! Однова только и дал слабину, а всю жизнь маемся… И сколько нам еще той жизни осталось? Не хочу помирать с грехом на душе. Простите, бабоньки, если можете.

Закончив прочувствованную речь, дед Матвей церемонно поклонился им в пояс. И, с трудом разгибаясь, с изумлением почувствовал, как темнеет в глазах, а из-под ног с шумом уходит земля.

Очнулся он уже в комнате на диване. Полежал немного с закрытыми глазами и припомнил, что вроде как потерял на крыльце сознание и упал. Значит, сюда его перенесли. Кто же, интересно?

Хлопнула дверь.

– Спасибо тобе! – послышался благодарный голос жены. – Как же ты вовремя рядом оказалась! А то как бы я одна этого кабана в дом заташшила!

Дед понял, что кабан – это он, и затаился, слушая дальше.

– Докторша сказала, покой ему нужен… Ты говори, ежели чего надо. Я завсегда помогу. – раздался второй голос, услышав который Матвей чуть не свалился с постели от удивления. Это был голос Екатерины Тимофеевны, лютой врагини его жены!

– Блазнится мне, что ль? – оторопев, подумал он.

– Вдвоем-то мы его скорее вытянем! – непривычно мягко произнесла Глафира. – Пушшай сто лет живет старый греховодник. Делить-то нам с тобой уж боле нечего! – лукаво хихикнула она.

– Так ты на меня вовсе зла не держишь? – услышал порозовевший после этих слов дед голос Катерины.

– Да я что? Я отходчивая. Никогда на тебя шибко и не серчала. Понимала, что супротив моего Матюшши редкая баба устоит… – с самодовольным смешком ответила Глафира. – Я пушше для порядку ругалась. Чтоб впредь неповадно было!

Раздались звуки поцелуев, шмыганье мокрых носов. И сквозь прищуренные веки деду Матвею явилось чудное виденье: обнявшись, словно сестры, в дверях стояли заклятые врагини и с одинаковой нежностью смотрели на него.

– Чудны дела твои, Господи! – озадаченно подумал дед. – Бабоньки-от, похоже, помирились у мово смертного одра… Теперь, однако, бдить надобно, чтобы они супротив меня сообча военных действий не начали. Ведь, почитай, боле полсотни лет друг на дружке тренировались, поднаторели в этом деле!

И, повернувшись на другой бок, дед сладко захрапел.