Читать книгу Прекрасная посланница - Нина Соротокина - Страница 5

«Господи, какая сопливая погода стоит в ненавистном городишке Данциге, а также в пригородах его! В отечестве в марте не в пример веселее. По подоконникам стучит капель, сосульки блестят, как драгоценные сережки. Дороги еще не развезло, по накатанному пути сани сами катятся, а тут хляби, грязи и топи. И черта я бросился за солдатами вытаскивать гнусную телегу? Одно название – провиант, а на деле под дерюгой всего лишь гнилые сухари да подмокшая ржаная мука. Изгваздался под самую маковку, да еще, идиот, ноги промочил. Теперь жди простуды. И еще жрать охота, а от вчерашнего гуся осталась одна тощая нога» – так думал Матвей Козловский, валяясь на неприбранной кровати и пялясь в мутное оконное стекло, по которому, резво догоняя друг друга, бежали капли дождя. Слезящееся оконце натолкнуло на мысли о Клеопатре. Сестра вот эдак же умела слезы лить, откуда только в женском организме скапливается столько влаги?

Сейчас Клепка небось не плачет, живет в Отарове и радуется. Славная мыза! Правда, все требовало починки, и сестра, засучив рукава, бросилась в работу: полы в угловой комнате перестелить, оконца на пролив пошире прорубить, обои сменить и прибить не абы какими гвоздями, а с медными шляпками, и еще высотой в аршин замострачить панель из темного дерева. Князь Матвей и не предполагал в Клепке такой хозяйственности. Родион только руками разводил и посмеивался – в доме у нас Клепушка хозяйка, как она задумала, так и будет. Сейчас, наверное, сидят в теп лой горнице возле печи. Печь у них славная, с уступами и колонками, вся изукрашена синим изразцом. Сидят у печи и смотрят на залив. Закатное солнце освещает стволы сосен, лед на заливе бирюзовый. Красиво…

Погодите, дайте сообразить. Дома ведь сейчас Масленица! Матвею представился золотистый, только что снятый со сковороды блин. Он мысленно расстелил его на тарелке, плюхнул ложку мысленной сметаны и аж застонал от тоски.

Полк Матвея – полевой драгунский – прибыл на позиции без малого месяц назад. Разместились вполне благополучно. Матвей обосновался рядом со штабом в местечке Пруст в версте от города. Что там не говори, а квартиры у офицерских чинов вполне приличные. Про солдатское жилье такого не скажешь, но на то он и солдат, чтобы полной мерой нести тяготы военной жизни.

Впрочем, солдат тоже жалко. Какое им дело до экс-короля Станислава Лещинского, который укрылся за стенами Данцига и ждет теперь военной помощи от Франции, чтобы вернуть потерянный польский трон.

Командующий русской армией, человек достойнейший, генерал Ласси, не мог привести под стены Данцига большую армию. Несмотря на то что в Польше сейчас находилось пятьдесят тысяч русских солдат, Ласси взял на осаду мятежного города всего четверть от общего состава. Двенадцать тысяч – это же курам на смех! Откуда взять больше? Варшаву нельзя оголять. Там хоть и признали королем Августа III, но конфедераты, сторонники Лещинского, только и ждут своего часа, чтобы нанести ответный удар.

Кажется, зачем ввязываться богатому Данцигу в польскую смуту? Уже триста лет зовется он вольным городом. Это раньше Данциг подчинялся ордену крестоносцев, а пос ле Грюнвальдской битвы город перешел под протекторат Польши и получил большие привилегии. Теперь Данциг сам выбрал себе чиновников, имел право судить своим судом и сам чеканил монеты, был свободен от пошлин и налогов. У города также было право выбирать польского короля и самостоятельно решать вопросы войны и мира.

И Данциг воспользовался своим правом, он, вишь, доверяет больше Франции, чем России, а потому Лешинский сидит за крепостной стеной, окруженной валом с двадцатью двумя бастионами, и еще рвом, наполненным водой. Две ощетинившиеся пушками цитадели, Бишофсберг и Гегельсберг, берегут былую славу Лещинского, выкури его из Данцига, попробуй. Дело совсем не кончено, господа!

Теперь в русском стане все ждут нового главнокомандующего. Развели немыслимую секретность. Из Петербурга пришла депеша, де, едет с тайным поручением и ревизией артиллерийский полковник Беренс. Через два дня вся армия знала, что никакой это не Беренс, а их сиятельство граф Миних изволят приехать. И никакого тебе «Черного кабинета», которым так славятся цесарские и прусские дворы, никакой тебе перлюстрации писем, а все простая русская душа и болтливый язык, а еще скука смертная в купе с надеждой на лучшие времена.

Стукнула дверная колотушка, где-то в отдалении залопотали по-немецки, а потом прямо в горницу, широко ступая грязными сапожищами, ввалился Васька Крохин. Вид у подпоручика был как с большого бодуна, на воротнике сальное пятно, словно маслом капнули, вызолоченный крючок на епанче вырван с мясом и держится на одной нитке, но выражение лица радостное, восторженно приподнятое.

– Матвей, слышал новость? Миних уже в Мемеле. Завтра-послезавтра будет здесь. Вначале смотр по всем правилам, потом совет, потом попируем, как люди! Уж наверняка с Минихом провиантский обоз идет.

– Разевай рот шире. Какой обоз, если Миних морем приплыл? И на пьянку не рассчитывай. Я характер Миниха знаю. Сейчас начнет орать и глаза выкатывать. До него все делали неправильно, один он знает, как правильно делать. Ты бы, Вась, сапоги снял, поберег хозяйские половики. Хозяйка на меня и так Змеем Горынычем смотрит.

– И пусть! Нечего нам с ними церемониться! Они нашего Августа за короля не признают.

– Каждый волен выбирать, кого хочет.

– Вот я уже и выбрал, – Крохин подмигнул заговорщицки и вытащил из-за пазухи водоносную фляжку, как говорится, «у него с собой было».

– Закусон есть?

Сели, «как люди», выпили, закусили. С одной фляжки не напьешься, но настроение поднимешь. Нет, господа, жить можно! Васька хоть и человек ума недалекого, но верный товарищ, в карты не передергивает и если попросит в долг, то непременно отдаст. И с денщиком Матвею повезло. Как его там… Егор, нет, Евграф. Огромный детина, косая сажень в плечах, а одышливый. И еще альбинос, волосы, брови – все белое. Видно, со здоровьем у него не все в порядке. Но не комиссовать же его в военное время. Это он на поле брани задыхается, а когда за гусем гонится, то поспешает замечательно. Матвей с полным нашим удовольствием купил бы этого гуся, но ведь не продают, вражьи души. Вчера Евграф злополучную птицу так ловко ощипал и зажарил. И еще, оказывается, щей наварил и фасоль потушил с потрохами.

– Ты бы, Вась, привел себя в порядок. Миних первым делом смотр войскам устроит, а ты весь какой-то расхлюстанный.

– Пора уж, я и сам чувствую. Одолжи на недельку Евграфа, а? Пусть он моей амуницией займется.

Тут самое место рассказать еще об одной особенности белобрысого денщика. Он был известный в полку аккуратист и знал досконально вооружение и обмундирование полков гвардейских, пехотных полевых, полевых драгунских, кирасирских, а также про ландмилицию. Разбуди его ночью и спроси про малый приклад, он тебе одной фразой отрапортует: «Малый приклад есть патронная сума с жестянкой для патронов и двумя железными кольцами на боках для прикрепления лосиной перевязи, а также натруска в виде рога с медной оправой для насыпания пороху, а также водоносная фляжка из двойной жести с четырьмя яловочными ремнями…» Не забудет и медный шомпол к фузее, и штык, и замочную завертку… ну и все!

Или вопрос посложнее: «Какова форма рядового фузелера пехотного полка?» И тут же подробный ответ, в устав заглядывать не надо: «Рядовой фузелер имеет темно-зеленый кафтан, с отложным воротником, обшлагами, оторочкою петель и красным подбоем. Камзол, штаны и епанча красные же; последняя с верхним воротником и подбоем синим. А также белые, холстинные штиблеты с белыми же, обтяжными пуговицами и белыми подвязками. К рубашечным рукавам манжеты. Башмаки тупоносые, а для походного времени сапоги. Шляпы обшиты по краям полей шерстяным галуном в полвершка шириною без шнура, а на левой стороне у верхнего края назначено иметь белый шерстяной бант или кокарду с медною камзольною пуговицею».

Евграф был записан в солдаты еще отроком и начал свою военную карьеру в доме известного генерала, здесь же он самостоятельно выучился грамоте, пристрастился к рисованию и еще забил голову кучей ненужных знаний. Генерал был членом Военной комиссии, которая занималась переустройством и улучшением армии. Чиновники писали циркуляры, штабные писари старательно переписывали их, а художники усовершенствовали военные костюмы, скругляя поля шляп, перенося опознавательные кукарды слева направо, меняя цвета офицерских шарфов, а также внося новые подробности в полковые гербы и штандарты.

За какую-то провинность Евграф был сослан, как говорили тогда, на театр военных действий. Он попал в совершенно новые условия, где носили мятые кафтаны, нечищеные сапоги, забывали пудрить парики и правильно обвязывать косы на затылке. Здесь они не оплетались, как положено по уставу, черной кожей, а заматывались дрянным вервием. А холстинные штиблеты-манжеты, а галстуки – ведь одно название, что белые! Срам, да и только. Но знания-то об идеальной армии остались, их просто так из головы не выметешь. Сейчас сказали бы – хобби. А денщик, хоть и не любил воевать, находил особую красоту в военном строе и выправке.

Обмундирование Матвея Евграф содержал в образцовом порядке, но лишней работы не любил, а потому просьба Крохина как бы повисла в воздухе, не поддержанная толковым ответом.

Крохин ушел глубокой ночью. Матвей тут же завалился спать. Он уже видел сон – все луга какие-то да ручьи с изящно изогнутыми мостками, отдаленно напоминавшие женское бедро, – когда от приятного зрелища оторвал его непонятный звук. Со сна Матвей не сразу сообразил, что стучали не в дверь, а в окно, стучали меленько, настойчиво, и стекло методично позвякивало, как плохо притороченная в повозке посуда.

Матвей всмотрелся в сумрак. Неведомый мужик в круглой с малыми полями шапке знаками просил, чтобы он открыл окно. Но это уж что-то совсем выходящее из ряду! Матвей показал мужику кулак, но тот вскинул руки, как бы показывая, что не вооружен и вообще не имеет плохих намерений, и вдобавок состроил гримасу, отдаленно напоминающую улыбку. Темно ведь, не разглядишь, скалится он, подобно волку, или полон радушия.

Что делать, пришлось открыть. Вместе с мартовским холодом через окно как-то очень ловко и неслышно перевалилась фигура пришельца, одетого в какую-то дерюгу, словом, очень невзрачного. А по выговору отнюдь не крестьянин. Гость еще вторую ногу до полу не донес, а уже зашептал, поднося палец к губам:

– Тихо, только тихо. Дело секретное. Князь Козловский, я не ошибаюсь?

– Ты кто? – тупо спросил Матвей, пытаясь зажечь свечу.

– Ой, трудно я до вас добирался, – прокряхтел незнакомец, не отвечая на вопрос.

– Да зачем я тебе понадобился?

– Тихо, не кричите. Вот бумага. В ней написано, ваше сиятельство, что вы должны помогать по мере сил подателю сего.

– Я никому ничего не должен, – отчеканил Матвей ледяным тоном, но звук все-таки приглушил. – Извольте, сударь, – он особенно напирал на это обращение, – назвать себя или я вас выставлю вон.

– Зря вы горячитесь. Я агент на службе государства Российского. С вами я знакомства не имел, но с Родионом Андреевичем мы славно послужили Отечеству. Петров моя фамилия.

– А… Так вы тот самый?..

– Тот самый.

Матвей вдруг страшно обиделся: и на судьбу, и на дождь за окном, и на неприступный Данциг, а более всего на этого невзрачного человечка, на котором крестьянская одежда сидит так, словно он ее век носил. Шляпа мокрая, руки от холода красные, как гусиные лапы, а рожа выражает полную невозмутимость и довольство собой.

– К делу тайного сыска я никогда касательства не имел… Я дворянин, поручик, воин, если хотите. А то, что мы с Родькой ездили в Польшу с тайным заданием, еще ни о чем не говорит. Я тогда просто шкуру свою спасал.

– Это понятно, ваше сиятельство. Но ведь жизнь как устроена. Кто хоть раз шкуру свою в ломбард снес, тот непременно еще раз понесет. И становится сей человек как бы вечным должником. Вы не переживайте так. Кто-то ведь должен во время войны нашим информацию поставлять. И смею вас заверить, этим занимаются вполне достойные люди.

Сам того не ведая, Петров перефразировал одного из лучших агентов своего времени – Даниеля Дефо. Автор Робинзона Крузо сказал: «Шпионаж и сбор информации – это душа государственных дел!»

Но Матвею не хотелось вникать во все эти тонкости. Он с грустью смотрел на пламя свечи и думал – что потребует у него этот невзрачный человечек? Может быть, надо будет сейчас вместе с ним выйти в ночь и бежать куда-нибудь по темной дороге, а то и ползти ужом по грязи, высматривая из-за кочки продвижения за вражескими редутами. Но Петров повздыхал для приличия, а потом не выдержал:

– У вас пожрать чего-нибудь нет? Горяченького… Я последний раз утром ел.

Сговорились они все, что ли? Матвей заглянул в котелки. Фасоль выскребли до дна. Но щи были еще теплыми. Краюха хлеба не то чтоб очень велика, но на перекус хватит.

– Мне, конечно, с Родионом Андреевичем было бы сподручнее, – разглагольствовал Петров, ловко орудуя ложкой. – Надежный человек, но нет его.

Поел, вздохнул и перешел к деловой части разговора.

– Шамбер в Данциге.

– Так он жив? – не удержался от восклицания Матвей.

– А что ему сделается. Эта порода живучая. Хромает только. Палка у него знатная – металлическая с набалдашником, покрытым зеленой кожей. Он чуть из-за этой палки не попался, но обошлось.

– Слушайте, Петров, говорите толком. Я ничего не понимаю. Что обошлось?

– Я их сиятельством приставлен к оному Шамберу, как нитка к иголке. Моя задача следить за его поступками и передвижениями и доносить куда следует. А Варшаве Шамбер лечился от ран и жил в особняке под охраной. А с палкой вот какая штука приключилась. Шамбера привезли в Данциг тайно с крестьянским обозом. В город трудно попасть, а выйти из города еще труднее. Пускают только попов, нищих и женщин. А хромого Шамбера разве что нищим можно было нарядить. Но отказались от этой затеи. Уж очень он заметен.

– Да вы-то откуда знаете, что поляки хотели и почему отказались?

Петров поднял палец:

– Потому что внимателен и слушать умею. Я хороший агент. Так вот. Шамбер в сене сидел. Русская охрана обоз осмотрела и пропустила. Палка эта с набалдашником из сена торчала, но солдат, по счастью, ее не заметил. Сам я прошел в Данциг без помех, поскольку назвался местным жителем. Крестьянское сословие в город пока пропускают. Теперь я буду в Петербург доклады писать, а вы при мне как бы связной. Ясна задача?

«Не слабо, – прошептал Матвей и мысленно повторил по-французски, – па феблема!»

Далее Петров сообщил, что сюда вот-вот приедет Миних со свитой и канцелярией. Так вот в канцелярии у фельд маршала есть секунд-майор по имени Боборыкин. Матвей должен этого Боборыкина найти и передать ему пакет. То, что Петров называл пакетом, оказалось туго свернутыми листами бумаги, обернутыми в льняную ткань.

– Найдете Боборыкина, скажите ему такие слова: «Евграф вам с детками привет передает».

– С какими еще детками?

– Вы запоминайте, потому что это словесный, шпионский шифр.

– Ладно, запомню. У меня денщика Евграфом зовут.

– Вот и славненько. Пакет отдадите без всяких объяснений. Боборыкин сам знает, что с ним надо делать, а вам лишние знания ни к чему. А теперь я пойду, пожалуй.