Читать книгу Прекрасная посланница - Нина Соротокина - Страница 6

Фельдмаршал Миних со свитой явился под Данциг пятого марта. Его сопровождал прусский конвой. Как предсказывал Васька Крохин, тут же был созван военный совет, но прошел он быстро и без надлежащей важности. Куда более ярко выглядело отправление к стенам осажденного города трубача и офицера с прокламацией. Этот документ, написанный решительно и напористо, призывал жителей Данцига немедленно отступиться от Лещинского и впустить в город русскую армию. На раздумывание было дано двадцать четыре часа.

Мог бы фельдмаршал и один час дать, итог был бы тот же. Данциг уже поставил на Францию, и передумывать не собирался. Конечно, это большой риск, но стены города были хорошо укреплены, а обещания маркиза де Монти так зазывны. Обыватели поверили французскому послу и его армии и сами пошли в добровольцы. Из Парижа прибыли в Данциг французские инженеры. Швеция тоже поучаствовала в общем деле, выслала в город сто отлично экипированных офицеров.

Миних созвал второй совет. На нем он высказал мнение, что с городом надлежит поступать без всякого сожаления, то есть бомбить и атаковать. Беда только, что бомбить нечем, артиллерия еще не подошла и неизвестно, когда будет. Ласси поддержал фельдмаршала в том смысле, что мало того, что артиллерии нет, так и войска недостаточно. Необходимо перевести под стены города армию из Варшавы, а также пополнить ряды за счет саксонцев и самих поляков.

Миних со всем согласился, вздохнул и приказал строить редуты, но при этом не отказался от идеи еще раз попробовать силы. В конце недели была предпринята атака на богатое предместье Шотланд. Предместье было хорошо укреплено, и успех русских объяснялся только внезапностью нападения. Сто человек неприятеля было убито, но главное, были захвачены пушки и склад оружия. На следующих дней из этих самых пушек уже лупили по Данцигу трофейными ядрами. Были также захвачены магазины (по-нашему склады) с продовольствием. Словом, вылазка удалась.

Матвей Козловский тоже принимал участие в битве за Шотланд. Погода была хреновая, дождь лил как из ведра. На море был шторм, а потому вечер с залива дул просто с сатанинской силой. И все это ночью, господа, темно, глаз выколи! Но настроение было великолепным. Единение с солдатами, крики «ура!», эдакая резвость во всем теле и порыв! Страха, что убьют, не было, все затмил собой восторг битвы.

На следующий день, отоспавшись, но не растратив хорошего боевого настроения, князь Козловский пошел искать секунд-майора Боборыкина. Нужно, наверное, было раньше это сделать, но ноги не несли. Матвей канцелярию обходил стороной, поскольку всеми силами старался забыть, что он, князь, согласился делать карьеру на сыскном поприще. Это уж, господа, ни в какие ворота! Хотя, с другой стороны, идет война, а потому он не в праве выбирать, где служить отечеству. Шамбер этот вор, гад и дрянной человек. Но одно дело с другом Родькой за ним следить и совсем другое запоминать пароли и выполнять неведомо чьи приказания. А вообще то… ладно, не его ума это дело!

Встреча произошла в тесной проходной комнатенке рядом с канцелярией.

– Майор Боборыкин?

– Так точно. Сударь, мы, кажется, знакомы? Князь Козловский, если не ошибаюсь?

И тут Матвей вспомнил. Как же, как же, с этим самым Боборыкиным год назад, нет, уж полтора наверняка будет, они обивали порог у прелестнейшей из женщин, как бишь ее фамилия? Да и не нужна фамилия, имя запомнил и хватит. Настасья Григорьевна ее звали. Веселое было время! Компания собралась человек семь-восемь. Карты, музыка, даже танцевали на крохотном пятачке. Гостиная у прекрасной была немногим больше, чем стойло в конюшне. Этот Боборыкин, верзила с постной физиономией, все норовил читать стихи собственного сочинения. Были в тех виршах «амуры, розы, грудь Дианы, лира сладострастная и мысли летящи». Хорошие стихи.

И вот теперь Матвей должен сказать столичному пииту дурацкую фразу про Евграфа, которая суть пароль.

– Вот ведь встреча! – продолжал Боборыкин. – Я и не знал, что вы здесь, так сказать, в первых рядах.

– Вместе будем воевать…

– Не получится, – сказал штабист с явным сожалением. – Я днями уезжаю назад в столицу. Сопровождаю курьера при депеше фельдмаршала.

– Депеша, значит, – проблеял Матвей. – Здесь вот какая штука. Вам имя Евграф что-нибудь говорит? Так вот, оный Евграф вам привет передает. И не один, а с детками. Вот так правильно будет.

Пиит вдруг смутился, покраснел, потом опустился на лавку, словно ноги его не держали. «Что это он? Испугался?» – подумал Матвей и опять завел, старательно выговаривая слова, словно разговаривал с ребенком или иностранцем:

– Или вы меня не поняли? Евграф с детками…

– Да понял я все, понял! – прикрикнул Боборыкин и прошептал Матвею в ухо: – Давайте вашу цидулку.

– Почему это – мою? – надул губы Матвей. – Меня просили передать, я передаю. И писал не я… – Он вытащил послание Петрова из кармана.

Какой-то малый чин пробежал озабоченно в сторону канцелярии. Боборыкин сразу принял отвлеченный вид, даже засвистел что-то, пытаясь изобразить немудрящую мелодийку. Как только дверь за случайным свидетелем захлопнулось, Боборыкин воровато оглянулся по сторонам, резким движением схватил тайную бумагу и спрятал под мундир.

– В следующий раз передавайте секретные послания не прилюдно, – прошипел он Матвею в лицо.

– Следующего раза не будет, – Матвей хотел сменить тему разговора и вспомнить давние совместные подвиги, но Боборыкин поспешно вышел.

Что это секунд-майор так разнервничался? Стесняется, а может, боится? Матвею и в голову не приходило, что в самой передаче секретного письмо может таиться опасность. Ну да ладно. Передал бумагу, и с плеч долой. Далее будем защищать Россию на весьма отдаленных ее рубежах не таясь и с полным достоинством.

Знал бы секунд-майор содержание шифрованного письма, он бы не нервничал. Агент Петров в нем кратко сообщал, что продолжает слежку, и умолял прислать ему денег на рабочие нужды. В депеше от фельдмаршала, которую Боборыкин вез в Петербург, тоже было не много смысла и совсем мало правды. Миних писал императрице: «Каждый день с авантажем один пост за другим счастливо отбираю у неприятеля…», а на деле солдаты собирали неразорвавшиеся ядра, пущенные с данцигских укреплений. Потом из этих ядер доставали порох. Чтобы заинтересовать солдат в опасном промысле, Миних платил за каждое такое ядро по три копейки. Каждую ночь делались вылазки то с одной, то с другой стороны. Матвей вместе со всеми бежал вперед, махал шпагой, падал на землю перед летящим ядром и полз ужом, а потом возвращался в дом голодный, замерзший и злой. Ну, кто так воюет?

Но князь Козловский человек подневольный, все знают – солдат всегда прав, а виновато во всем начальство. А фельдмаршалу было трудно. Право слово, Миниха можно пожалеть. По природе своей он был работоголиком, вся его натура звала к действию, а обстоятельства, кажется, так и били по рукам.

С крепостных стен беспрестанно стреляли в русские апроши. Глупейшая история! Численность армии в осажденном городе в три раза больше, чем осаждавших. Это по всем военным законам чистый бред. Меж тем в Варшаве без дела болтается большая часть русской армии. Миних послал жесткий приказ генерал-майору Люберасу выступить с полками и присоединиться к армии Миниха.

Наконец в помощь русским пришли давно ожидаемые саксонские полки под руководством герцога Вейсенфельд-ского: восемь батальонов и двадцать два эскадрона. Они встали лагерем и тут же приступили к строительству траншей. Воевать они не торопились. В логике саксонцам не откажешь: «Вы, господа россияне, справедливо помогли нашему королю занять польский трон, за что вам большое спасибо. Но сейчас Август III сидит в Дрездене, оттуда Польшей управлять вполне сподручно, а осада Данцига и разборки с Лещинским по большому счету – дела русских. Вот пусть о них Миних и печется».

Артиллерии все не было. Пушки со снарядами могли попасть в армию двумя путями – водой и сушей. Наш флот стоял в Пилау и пока еще лишь готовится к навигации. Где-то там лед не полностью сошел. Доставить пушки сушей можно только через Пруссию, но король Фридрих Вильгельм объявил твердый нейтралитет. В Берлине послы русский и французский (Ягужинский и Шетарди) дышали королю в уши и сулили неисчислимые выгоды, но король стоял на своем – ни русским, ни французам он не в чем помогать не намерен.

Миних сам затеял переписку с Берлином и не стеснялся в выражениях. Анна в письмах отечески журила своего фельдмаршала, тем более что тон его отчетов по текущим событиям изменился. Заверения, что «солдаты всем обеспечены, а фуража хватит до травы» обернулись своей полной противоположностью. Теперь Миних писал в Петербург, что в армии нет солдат, продовольствия, пушек, пуль, пороха, рубах, обуви, медикаментов, корпии, лекарей, инженеров и подручного материала. Ну, совсем некому строить равелины, штурмфалы и кронверки с контрэскарпами и гласисом! А французы не дремлют, того и гляди пришлют осажденному городу подкрепление.

Бирон все доношения Миниха читал и в разговоре при каждом удобном случае предсказывал предприятию с Данцигом гибель. Он говорил об этом как бы в шутку, но каждый понимал, фаворит страстно желает фельдмаршалу поражения.

– Князь, пожрать есть?

– Налим жареный.

– Откуда такие деликатесы?

Матвею не хотелось рассказывать Ваське, как пройдоха Евграф достает рыбу. На берегу Вислы русские построили редут, дабы отрезать неприятелю сообщение между городом и крепостью с гаванью Вейксельмюде. В этом месте река была узкой, суда проходили здесь с большим трудом, а заводи рядом – отменные, а там щуки, судаки и прочее. Евграф вошел во грех, украл лодку и перекрасил ее, чтоб не нашли.

– Князь, а выпить?

Ну что за напасть такая! Придешь к Крохину, спросишь:

«Перекусить что-нибудь найдется?», и он твердо ответит: «Нет». И в глаза тебе смотрит, и ты знаешь, что с этого ответа он не свернет, и не будет шарить по шкапчикам и баулам, а там разберись – правду он говорит или врет. А Матвей изведется, но последнее отдаст. Уж если совсем дом пустой, предложит сало залежалое с хлебом. И Крохин смолотит все за милую душу. Да еще добавит, мол, у тебя, князь, денщик хороший, а у меня вор. Да что у тебя, подпоручик, красть-то?

На это раз Крохин как мог, подлатал и почистил форму, но все равно сидела она на нем, словно сосед дал поносить. Худющий, как фонарный столб, лицо длинное, нос узкий с вмятиной, глаза острые, любопытные и руки непомерной длины. Этими руками только бы карпов ловить, но это Крохин делать не умеет, зато гениально выуживает другое – штабные сплетни.

– Мотька, слышишь, – он вкусно обсасывал рыбью кость – все, пустое блюдо, – слышишь, что я тебе скажу-то. В канцелярию из Варшавы ответ пришел. От Любераса.

– Ты хочешь сказать, что знаешь, что написано в секретной депеше?

– В общих чертах. Полки из Варшавы сюда не придут.

– Да ты что? Генерал-майор Люберас подписал отказ? Но это же скандал всенародный!

– Генерала можно понять. Квартиры в Варшаве не в пример лучше, чем наши. А пока Миних рвет и мечет. И собирается отдать Любераса под суд.

– Да нам-то от этого не легче!

Словом, в русской армии начинался разброд.

К слову скажем, что Миних со временем действительно отдал мятежного генерала под военный суд, но Люберас оправдался. Ни Миних, ни штаб его, тем более Васька Крохин не знали, что барона Любераса, поступившего на русскую службу еще при Петре Великом, в его отказе вести русские войска под Данциг поддерживал любимец государыни обер-шталмейстер Левенвольде. Он был старый враг Миниха, а потому вовсе не желал последнему победы.

Плачевное состояние дел в русской армии было хорошо известно и в Париже и за стенами Данцига, а потому послужило поводом к некой авантюре, о которой речь впереди.