Читать книгу Райский уголок - Нина Стиббе - Страница 10

Маме было ужасно одиноко. Женщины часто чувствуют себя одинокими после рождения ребенка, особенно если родили его, намеренно нарушив договор (высказанный или невысказанный). В то время материнство было очень одиноким занятием, вы должны были поступать совершенно определенным образом, либо вас осуждали. И как только я пообвыклась в «Райском уголке», я пригласила маму на ланч. Даже в те дни, когда мне следовало быть в школе (а мама была заинтересована в том, чтобы я не прогуливала и исправила оценки), я иногда звонила ей с персонального телефона леди Бриггс и приглашала прогуляться. И она всегда соглашалась.

Она прикатывала Дэнни в коляске точно в обеденный перерыв, отличное время и для Дэнни, который дремал после своего ланча, и для нее, чтобы сжечь калорий триста. Еще одна сложная проблема материнства (для моей мамы точно) состоит в том, что в весе ты прибавила, на тебе вечно голодный иждивенец, да и ты сама вечно голодная, а потому носишься бешеной белкой, отчаянно пытаясь сжечь несколько унций жира, набранного за беременность, а стимуляторы принимать нельзя. Странно, но мне было приятно, что моя мама теперь нормального размера и переживает насчет калорий, раньше-то она была худой как палка.

Первый раз всю дорогу до «Райского уголка» она бежала. Не то чтобы мама любит бегать, но она убедила себя, что за ней гонится зловредное чудовище и если схватит ее и сожрет, то малыш Дэнни останется один-одинешенек. Явилась мама абсолютно выбившаяся из сил (но счастливая, что уцелела) и полчаса уговаривала всех попробовать «убежать от убийцы» и прочие жиросжигающие стратегии. Мои коллеги, собравшиеся за столом, – истинные бухгалтеры калорий – страшно воодушевились.

Эйлин подсела на карамельки «Эйдс», которые нужно было поедать в промежутках между приемами пищи (чтобы не хотелось есть), и всем подряд их рекомендовала вместо низкокалорийной диеты (которая, по ее мнению, вызывает запоры). А Хилари свято верила в печенье «Энерджен» с пониженным содержанием углеводов и низкокалорийный мягкий сыр с травами.

Моя мать – промчавшаяся больше мили вверх по холму, чтобы сжечь триста калорий, и признававшая преимущества стройности перед пухлостью – внезапно сказала:

– Я бы, черт побери, согласилась на веки вечные остаться жирной, лишь бы позлить мою мать и Нэнси Митфорд[15].

И тут началось веселье.

Мама крутила туда-сюда тарелку с печеньем, не взяв ни штучки, и я готова была поставить пятьдесят пенсов, что не возьмет, и я не ошиблась.

– Не понимаю, почему я должна морить себя голодом, курить и опять принимать амфетамин, только чтобы мило выглядеть в бикини?

Народ снова захохотал.

– То есть, – продолжала она, – ради кого, мать вашу, я должна оставаться стройной?

– Ради мужиков, надо полагать, – пробормотала Салли-Энн.

– Именно, – подтвердила мама. – И они могут идти к черту. – И с этими словами она закурила и отодвинула тарелку с печеньем.

Миранда была довольна появлением моей мамы. Думала, наверное, что мамина эксцентричность перевесит расовые предрассудки ее собственной матери. Но ошиблась. Персонал полюбил маму, а пациенты вскоре разузнали, что она из Бенсонов, которые Найтонские Бенсоны. Многие знавали ее отца, который был святой человек, отличный игрок в крикет и со всех сторон славный малый. Мама, по сути, воскресила их разговорами о старом Лестере и о людях, с которыми была знакома по прошлой роскошной жизни, она часто читала пациентам стихи, особенно своего любимого Альфреда Лорда Теннисона, – про одного чувака, который просит у Бога бессмертия, но забывает попросить заодно вечной молодости и становится все дряхлее и дряхлее, но никак не может помереть. Не совсем пристойно, откровенно говоря, но пациентам нравилось – ведь автор был знаменитым Придворным Поэтом.

Примерно в это время мама принесла домой восхитительного щенка колли, из бракованного помета – не обычную колли, которая так и норовит сделать что-нибудь полезное (согнать овец или предупредить хозяина об опасности), а колли, перемешанную с менее разумными породами вроде лабрадора и корги.

Сначала щенка звали Сью, потому что так назвала ее прежняя хозяйка. Она всех щенков называла в честь своих родственников. Сью уже знала свое имя и отзывалась на него, но мама захотела ее переименовать – среди знакомых были две очень противные Сью и одна пьянчужка Сьюзен. Мама сообщила прежней хозяйке, что хочет переименовать собаку. Прежняя хозяйка воспротивилась и сказала, что мама скоро забудет про гадких Сью и пьянчужку Сьюзен, но мама усомнилась – уж очень они были гадкие, эти две Сью.

Прежняя хозяйка предложила называть собаку как-нибудь похоже – например, Сюсю или Лу. Я предложила Сюзи – у нас есть прекрасная знакомая Сюзи. Мама попробовала все варианты и, придерживая мордочку Сью, произносила по очереди Сью, Сюзи, Блю и Лу.

Потом дома, уже без прежней хозяйки и ее драконовских правил насчет имени, мы выложили эту историю мистеру Холту и мама сказала:

– Ну правда, она же теперь наша собака, и прежняя хозяйка не имеет права указывать нам, как мы можем или не можем ее называть.

– Давать имя – это же весело, – сказала я.

– Вот именно. И эта собака никакая не Сюзи и не Сью. Я назову ее Жанетт.

У меня было подозрение, что собаку хотят назвать Жанетт, потому что это Дэнни должен был зваться Жанетт, если бы родился девочкой. Из рассказа Вирджинии Вульф или из песни, да неважно, короче, маме нравилось это имя. Но, к сожалению, Сью не отзывалась на Жанетт, она слишком долго пробыла Сью и в итоге так ею и осталась. Как мы ни пытались, но не смогли научить ее отзываться на Жанетт. Я называла собаку Сью, мистер Холт и сестра звали ее Сью, Джек звал ее Сью, и в конце концов мама сдалась и официально переименовала ее в Сьюзен Пеналигон – в честь актрисы из сериала «Букет из колючей проволоки» (но впервые она появилась на сцене в роли Джульетты в «Ромео и Джульетте» в театре Коннот, когда была на каникулах на Южном побережье в 1960-е).

Вы можете подумать, что мистер Холт возражал против дополнительных расходов на собаку, но в те времена люди, даже вполне благоразумные, не считали собак обузой. Собаки не считались статьей расходов.

Сью оказалась жутко шкодливой, она сжевала тапочки мистера Холта, будила его по ночам, облизывая ему щеки, а однажды проглотила носок и пришлось прыгать в фургон и везти ее к мистеру Браунлоу, который был вроде ветеринара, только без диплома, потому что бросил ветеринарный колледж по этическим соображениям, и очень дешевый (если не вообще бесплатный). Оба дипломированных ветеринара в наших краях нам не годились, потому что мама спала с ними в 1973-м – до того как встретилась с мистером Холтом и перестала быть одинокой.

Мистер Браунлоу дал Сью таблетку соды, помял ей живот и сказал, что либо носок выйдет верхом, либо низом, либо собачка умрет. Мистер Холт так беспокоился за Сью, что всю ночь не спал, дожидаясь, пока носок выйдет верхом либо низом (случилось последнее). И хотя к утру он был совсем вымотан (и случайно намазал маслом тост с двух сторон), стало ясно, насколько он любит Сью, и мама даже расплакалась от радости, потому что поняла – хотя бы в этом они единодушны. Сью проспала весь следующий день и больше никогда не глотала носки.