Читать книгу Перчатки для скворца - Нина Третьякова - Страница 7

Следующим утром в подъезде пахло вкусным, на работе был сокращенный день, да еще и пятница, так как наступило всем известное Восьмое марта. Естественно, я немного более обычного приняла женственный облик, так положено. За работу я не переживала, ведь была уверена, что даже если мы и напортачили кое-где, Романыч на нас с Олей очень ругаться не станет, тем более на Олю, а я с ней. Я все ставлю на то, что сегодня гаражи будут просто сиять ее женственной харизмой, пахнуть новыми духами, которые она сама себе, наверняка, презентовала, и лаком для волос. Я, кстати, далеко не отставала, может быть, всего на 80%, парфюм имеется, хоть и далеко не новый, волосы чистые, одежда светлых тонов ― короче говоря, вид у меня такой, что, если кому-нибудь вздумается отвесить мне комплимент, то есть очень высокая вероятность того, что он будет искренен, вот такая правда у меня на сегодня.

Оля действительно была очень миловидна, ее энергетика была схожа с ароматной пеной ― мягкой, воздушной, бездумной и вполне очевидной в своем предназначении. Мы обменялись поздравлениями ― я улыбку немного натягивала, у Оли же это получалось естественно и до наивности искренне: она и впрямь верила в то, что это ее день и всех женщин, что этот день должен пахнуть косметикой, воздух ― наполнен комплиментами, и каждый мужчина на Земле вдруг очень четко осознает, насколько важна для него та или иная женщина, да и вообще весь наш славный женский род. А я вот от всей души рада за продавцов цветочных лавок ― вот кто воистину влюблен в этот день, кого восьмое марта приводит в экстаз ― так приятно смотреть на таких счастливых сотрудников рынка, хоть запах селедки с орхидеями еще более специфичен, зато он наполнен счастьем их обладателей.

Вот и мне с Олей Романыч вручил по букетику, красивому такому, если на секундочку представить, что Романыч не мой начальник, а парень, и что он подарил бы мне такой букет, да еще не на Восьмое марта, а просто так, я была бы очень тронута. Сейчас я тоже тронута, но не очень. Цветы я ожидала, вопрос лишь заключался в том, красивый будет букет или нет, от этого зависел результат вчерашней проверки, так что я еще раз поздравила Олю, а она кокетливо и понимающе кивнула мне в ответ. Это, наверное, ее идеальная позиция, стоять вот так с букетом и слушать поздравления ― настолько гармонично она смотрелась, поставив ножки в пятую позицию, немного приспустив голову, предварительно держа ее очень высоко, высказывая слова благодарности в ответ, закрывая глаза, принюхиваясь к аромату цветов и как бы говоря окружающим: «Я уверена, что кто-нибудь из вас ну очень хочет запечатлеть на фотоаппарат это душещипательный момент, это же прекрасно, и я прекрасна». Я уже подумала кинуться спрашивать про фотоаппарат, но прикусила язык, ведь как-никак это и мой день, у меня тоже есть цветы, и если вдруг кто-нибудь захочет запечатлеть какой-нибудь момент, то я, скорее всего, буду одним из людей на снимке, нежели тем, кто его сделает.

Так, не торопясь, прошел день, нас поздравили все, мы получили небольшие сувенирчики, я слышала, как Оля спрашивала Костика о Мише, где он и почему не пришел, но тот не знал, что ей ответить.

Где-то около пяти вечера в том же гараже наша команда из шести человек устроила маленький корпоративчик: была бутылка шампанского, вино, сыр, конфеты ― за несколько лет наши мужчины выучили меню наизусть, они старались быть джентльменами; у меня создавалось впечатление, что я снова попала в начальные классы школы, настолько все было наигранно, но все знали, что это за игра, и играли в нее с удовольствием, у каждого была своя роль, и каждый старался исполнить ее на пятерочку.

За воротами было полно людей, мы постоянно принимали поздравления от прохожих: гараж не закрытое заведение, если ворота открыты – это просто навес, хоть и обогреваемый, плюс ко всему нас согревало еще и шампанское. Поэтому, когда вошли двое мужчин, никто не придал этому особого значения; они сдержанно поздравили нас с праздником и попросили начальника, Романыч отозвался, и они отошли в сторону для приватного разговора. Я спросила у Оли, кто это, она ответила, что видит их впервые, и мы продолжили празднование, время уже подходило к восьми, и я засобиралась домой. Все уже было съедено и выпито, все разговоры выговорены, когда Романыч вместе с теми мужчинами вошли внутрь и попросили нас всех подойти к ним.

Начальник молчал, тишина продлилась около 30 секунд, а затем один из мужчин прервал тишину и представился следователем, потом второй ― одного звали Павел, другого Александр, они оба были сотрудниками полиции. Коротко и четко они сообщили, что случилась трагедия, но о чем идет речь именно, умолчали, они только сказали, что им нужно с нами побеседовать. В комнате были только я, Оля, Костик и двое других сотрудников. Со мной и Олей побеседовали в первую очередь. Она все не могла успокоиться: «Что случилось, о чем речь, в чем дело?» ― а я говорила, чтоб она набралась терпения, скоро все узнаем. Дух праздника куда-то исчез, но люди все же не понимали, что за беда приключилась и стоит ли из-за этого грустить, или, может, они должны что-либо предпринимать или эвакуироваться ― тайна будоражила присутствующие умы. Когда мы с Павлом отошли в сторонку, он сразу же посоветовал мне не нервничать, сказал, что это всего лишь стандартная процедура, так нужно, сообщил, что они знают о вчерашней проверке и попросил, рассказать все о том дне с самого начала. Я спросила:

– Что все-таки случилось?

Павел поднял на меня глаза, создавая волнистые складки на своем лбу, его рот издал чмокающий звук, я думаю, используя щеку, втягивая воздух через боковые зубы ― сделал он это довольно ловко, мне показалось это его профессиональной привычкой. Именно такими привычками, по-моему, должен обладать человек, расследующий что-либо. Так же спокойно и медленно он перевел свои глаза обратно в блокнот, нашел нужное место, от которого я оторвала его своим вопросом, и продолжил, игнорируя его:

– Теперь давайте по порядку: кто первый пришел на работу вчера? ― он задал этот вопрос, не отрываясь от своего блокнота, не стал смотреть в мои глаза, пытаясь понять, лгу я или говорю правду, он прозвучал так, будто я должна заполнить анкету перед тем, как меня возьмут на работу, это меня немного успокоило.

Переносясь во вчерашний день, я вспомнила, что пришла на работу самая первая:

– Я открыла гаражи, у меня есть ключ, мне Борис Романович сам его выдал, не нужно было? ― лепетала я.

Павел опять поднял голову, склоняя ее на бок и заглядывая в мои глаза, спросил:

– Почему вы считаете, что этого не нужно было делать?

Я была озадачена:

– Я не считаю, просто вы спросили, и я подумала… ― после этого я замолчала. Павел переспросил:

– Так вы говорите, что у вас есть ключи от гаража, так?

– Так, ― подтвердила я.

– У кого еще, кроме вас, есть ключи? ― поинтересовался сотрудник полиции.

– У Бориса Романовича, конечно, у меня… ― я задумалась, Павел перебил меня и задал следующий вопрос:

– А у Михаила были ключи, вы знаете такого?

– Да, да, у Миши были, то есть… ― Павел опять перебил меня, и снова задал вопрос:

– Почему вы умолчали сразу?

– Я не умалчивала, просто вспоминала, а почему были, он что их потерял? ― прокомментировала я вопрос нашей родимой полиции.

– Хм, вы не заметили ничего необычного, что-то особенное не запомнилось вам со вчерашнего дня? ― снова проигнорировал мой вопрос следователь, но я ответила:

– Ничего особенного, я пришла, начала раскладывать технику, сопоставлять с документацией, вскоре пришла Оля, за ней сразу Миша и Костик и остальные, немного позже пришел начальник, было много работы, я даже чуть не сломала шею, пошатнувшись на лестнице, но Миша вовремя подоспел, после обеда он уехал, к вечеру мы закончили, и я ушла домой.

– Какие отношения вас связывают с Михаилом? ― задал следующий вопрос Павел.

– Нормальные, какие нас могут связывать отношения… ― еле заметно возмутилась я. ― Он просто вовремя среагировал и поймал меня, ничего особенного, ― продолжала я бурчать.

– Хорошо, может быть, у кого-либо другого из сотрудников были с ним романтические отношения? ― Павел продолжал расспрашивать меня о Мише.

– Думаю, нет, у него ведь семья… Я ничего об этом не знаю, а в чем собственно дело? ― постепенно я стала недоумевать от того, к чему ведет этот человек, но он снова проигнорировал мои эмоции и задал следующий вопрос.

– Мы уже заканчиваем, но перед эти скажите, пожалуйста, знаете ли вы, когда и куда уехал Михаил, и с кем и когда конкретно вы видели его в последний раз?

В этот момент я услышала громкий возглас «О, Боже!», повернулась туда, откуда доносился звук, увидела лицо Оли, исполненное ужасом, и произнесла:

– Что за черт?!

Меня тут ж отвлек следователь и попросил ответить на вопрос, который задал мне ранее, я согласилась:

– Он уехал около трех, на своем автомобиле, один, потом не вернулся, сегодня его тоже не было, я сама удивилась, но это же Миша, это был последний раз, когда я его видела. Павел, в чем дело, это начинает меня беспокоить… ― я думаю, это прозвучало очень искренне, так как следователь выдохнул, подошел ближе, тяжело положил руку на мое плечо и произнес:

– Мне очень жаль, но дело в том, что мы нашли тело Михаила, его больше нет, я соболезную…

Произошла пауза, я вдруг отчетливо услышала все, все звуки, происходившие вокруг, как оказалось, их было множество ― от звуков автомобилей и железа, до совершенно естественных, как взмахи крыльев голубей, их посапывание, превращение старого снега в воду, это такое тихое хлюпанье, я слышала даже, как шуршит моя одежда и одежда окружающих, а под ней редкий хруст соединительных тканей и костей, такой хруст часто издает тело человека, просто мы привыкли не обращать на это внимание. И, наконец, я решилась:

– Что? Как?

Следователь профессионально дал мне время, чтобы выдохнуть, выдохнул сам и попытался отвлечь меня деталями, это ему удалось:

– Мы практически уверены, что это убийство, больше деталей сообщить не могу. Простите, но мне нужно опросить остальных ваших коллег, я советую вам пойти домой, успокоиться, посмотреть телевизор и лечь спать, завтра будет новый день, и будьте готовы к тому, что нам еще придется встретиться, еще раз примите мои соболезнования, ― он был предельно вежлив и старался выдавить из себя как можно больше искренности, но я понимаю, что ему нужно сохранять хладнокровие, и в какой то степени это было его оправданием, так как Миша, по сути был ему совершенно незнакомым человеком, в тот момент, когда они встретились, Миша уже даже не был человеком, это было всего лишь его тело, самого Миши там уже не было.

Странно об этом думать: вот есть человек, а вот его нет, только этого не понять, просто нужно время, ведь память есть, от нее не сбежать. Эта новость стала шокирующей, любая смерть станет шокирующей, а насильственная, так еще и того, с кем я лично была знакома и провела бок о бок много лет ― совершенно немыслима, непередаваемые ощущения. Видя, насколько это происшествие поразило окружающих, мне стало особенно грустно, но в наибольшей степени я переживала за Костика: они с Мишей были друзьями, я не вдавалась в подробности их отношений, но даже мне было понятно, что они близки. Бедный Костик. Если говорить об Оле, то это что-то невероятное, мне даже не хотелось к ней подходить, я просто стояла на месте, где меня оставил следователь, а она уже сидела на ящиках и плакала. У нее сейчас происходит огромное смешение эмоций: с одной стороны, ее коллега убит, и это необычайно трагическая новость, но это случилось Восьмого марта, и теперь это не ее женский день ― такой скачок эмоций от полного счастья к полному трагизму, я боялась, что это станет губительным для нее.

Романыч вел себя сдержанно, он взял на себя ответственность, я только сейчас разглядела эту черту в нем, и мне это показалось особенно мужественным ― не растеряться в такой ситуации, я прониклась к нему глубоким уважением и с этого дня решила, что всегда буду называть его только Борисом Романовичем, никаких больше Романычей и Борь. Непонятно было только, что делать, как себя вести, какие действия должны последовать, и я подумала, что, возможно, советы следователя не были лишены смысла, и мне стоит отправиться домой. Я подошла к Романычу, посмотрела на него снизу-вверх, качнула головой, тем самым высказывая свое недоумение и произнесла:

– Борис Романович, я вам нужна еще сегодня, может, что-то нужно?

– Нет, спасибо, можешь идти, завтра начнем собирать деньги на похороны… ― здесь он, наверное, хотел продолжить и повторно поздравить меня с Восьмым марта, но не стал. Я кивнула в ответ, уже на выходе меня встретила Оля, она кинулась на меня с объятиями, грустными объятиями, и я невольно подумала, не шутит ли она, но быстро поняла, что нет, и что просто так мне отсюда не уйти… Она была разбита, и у меня снова пронеслись разные мыли по поводу того, о чем меня спрашивал следователь, может быть, и правда у Оли с Мишей были «романтические» отношения, если так, то они виртуозно скрывались.

– Олечка, это ужасно, ― поддержала я ее с верой в свои слова. Оля только хныкала и захлебывалась соплями и слюнями. ― Чего ты расклеилась, представь, каково будет его семье, когда они узнают об этом… ― после этих слов Оля разрыдалась с новой силой, а я же хотела ее приободрить, не получилось…

– Как? Почему это случилось? Что ты будешь делать? ― моя подруга стала сыпать риторическими вопросами, на которые я не могла ничего ответить, но на последний я ответила, что не знаю, что мне делать, но я подумывала просто пойти домой и провести вечер в тишине. Оля посмотрела на меня и сказала, что живет одна, но сегодня очень не хочет пока оставаться в одиночестве, и я как раз тот человек, который может ее понять, так как мы обе знали Мишу. Это было вполне логично, я просто не знала, что значит «не хочу оставаться в одиночестве» ― что я могу? Я же не могу пойти с ней домой и успокаивать всю ночь, это просто не укладывалось в моей голове, мы не настолько близки. Но я произнесла:

– Хорошо, что ты предлагаешь?

– Давай куда-нибудь сходим, посидим, часик.

– Вдвоем? ― немного испуганно переспросила я, но боялась прозвучать грубо.

– А кого ты хочешь взять? ― переспросила Оля.

Я оглянулась и не нашла кандидата, но все же предложила сказать об этом Костику как лучшему другу Миши, Оля была не против. Костик удивился, но согласился, тем более сейчас мы все были немного пьяны в прямом и переносном смысле одновременно. Шампанское уже давно выветрилось, да и новость отрезвила в два счета, но также сделала наши головы легкими, словно помутневшими, совсем немного, и этого было достаточно для того, чтобы идти на поводу у любых предложений, так как генератор идей умер в каждом, любая мысль казалась выходом из ситуации. Мы еще раз предприняли попытку поинтересоваться у следователей об обстоятельствах происшествия, но те были профессионалами, и мы ушли ни с чем.

Я немного могла еще мыслить, и мне очень не хотелось уезжать куда-нибудь далеко от работы или дома, поэтому я предложила небольшое кафе недалеко от речного вокзала, оттуда я могла вызвать недорогое такси, дождаться маршрутки или же дойти домой минут за десять. Мое предложение было принято, в данных условиях конкуренцию ему ничто не составило.

Была уже половина десятого, обычно в это время улицы довольно спокойны, но сегодня Восьмое марта, отовсюду слышался смех и визг довольных девиц, каждое заведение считало своим долгом крутить романтический шансон, от чего в данных обстоятельствах становилось не по себе. Я шла молча и только подходя к заведению поняла, что остальные прошли весь путь, тоже сохраняя тишину, наверное, у нас всех было такое ощущение: никто не говорил, но в голове было громко, целая толпа мыслей, диалогов, картин, ситуаций, все это затмило реальность на несколько десятков минут.

Мы зашли в «Красный мак», так называлось это довольно злачное заведение, но не настолько, чтоб чувствовалась опасность для жизни; здесь был один-единственный свободный столик, место не у колонок, вроде бы неплохое, атмосфера царила праздничная, Оля смотрелась здесь очень гармонично, в другой ситуации ей бы очень понравилось. Все же мы заняли тот стол, время было уже позднее и искать что-либо другое не хотелось. Мы сделали заказ, Оля и Костик настаивали на водке. Я была согласна, что повод не располагает к изыскам, однако предпочла коньяк, мне показалось, что это почти одно и то же, а Миша, на мой взгляд, это заслуживал. Мои коллеги подумали, что это достаточно странный довод, но не стали докапываться. Более близки мы еще не были никогда, это особенное чувство: мы уже не раз проводили корпоративы, но это все не то, корпоративы почти вынужденные, скорее всего, так положено, а сегодняшний вечер спонтанный, он спровоцирован жизненным поворотом событий, это совершенно другое качество близости, все маски были сняты, все социальные роли отложены на завтра. Нам принесли напитки и мясную нарезку, мы подняли стопки, выпили не чокаясь, какое-то время, думаю, не более десяти секунд никто не поднимал голову, а просто принимал вовнутрь горячую жидкость, стараясь как можно внимательней прочувствовать ощущения, сопровождавшие этот процесс. После это мы переглянулись: странно, неловкости не было, хоть и энтузиазм для бесед тоже отсутствовал. Оля начала первая:

– Как же это, мне не верится, просто не могу в это поверить, и все.

Мы качнули головой в знак согласия.

– Надо бы поговорить с его женой, но я не знаю, в курсе ли она уже, поэтому подожду до завтра, я не смогу первым об этом им сообщить, ― продолжил разговор Костик. Наверное, впервые за четыре года, я услышала от него правильные слова ― все звучало очень разумно, по-мужски и очень человечно. Слова совпадали с мимикой, а это могло быть признаком искренности. Не то чтобы я считала его идиотом или недоразвитым бедолагой, просто он в моем понимании был немного поверхностным и не очень глубоким человеком, общался в основном односложными предложениями, не брал на себя лишнего, хихикал с дружками и в свои тридцать с лишним скорее вел жизнь, подходящую по наполнению тринадцатилетнему мальчику. Сейчас же он был взрослым, а может, сегодняшнее событие сделало его таковым, как знать.

– Ты хочешь пойти или позвонить им? ― поинтересовалась я.

– Пойти было бы правильнее, но я думаю, что сначала нужно позвонить, а там решим.

– Да, ты прав, ― согласилась я. ― Оль, а ты?

Оля задумалась на пару секунд, сначала качнула головой, показывая, что еще не решила, но потом ответила:

– Наверное, нам всем стоило бы сходить.

Этого я и боялась, я никогда в жизни не была в такой ситуации и совершенно не знала, как себя вести с родными погибших, тем более я никогда не видела Мишину жену, только слышала, что она есть, и поэтому спросила Костика:

– Кость, как думаешь, стоит мне идти к ним, мы ведь совершенно не знакомы, мне кажется, им будет не до меня, может, лучше сдать деньги на похороны, больше толку будет, тогда и пойти попрощаться с Мишей.

– Скорее, так и есть, от тебя зависит, если тебе от этого неловко ― тогда не стоит, вы действительно с его женой чужие, ― рассудительно ответил вдруг повзрослевший Костик, я начинала все больше и больше ему симпатизировать: меня всегда привлекал в мужчинах здравый смысл и способность принимать логические и правильные решения. По растерянному выражению лица Оли можно предположить, что эта идея ей не очень понравилась, и я так и не поняла, хотела она действительно, чтоб я тоже пошла с ней к Мишиной семье, считала ли она, что так нужно, или же просто не знала, как вежливо отказаться. Но мне это не важно, свою проблему я уже решила и произнесла:

– Ну да. Завтра подумаю.

Это продолжалось минут пятнадцать, а потом Оля стала делать, то, зачем пришла ― эмоционально выговариваться, плакаться о том, как все это несправедливо, вспоминать от том, каким человеком Миша был, и так далее. Здесь можно с точностью сказать, что по своей атмосфере наш стол категорически отличался от остальных, но окружающим было достаточно весело для того, чтобы не придавать этому значения. Допивая третью стопку коньяка, мне показалось, что с меня хватит этой компании на сегодня, и я покинула своих друзей, предварительно вызвав такси, так как было уже около полуночи, хотелось только лечь и перестать думать. Оля и Костик решили еще немного задержаться в кафе, я не возражала.

Так для меня закончился день всех женщин, уже в постели я не могла перестать думать о Мишиной жене: Восьмое марта для нее навсегда перестанет быть праздничным днем, и все вокруг в этот день будет до конца ее жизни напоминать о ее потере, а может ли быть такое, что для нее это стало освобождением? Вдруг в каком-то смысле ей повезло, и она сама не может себе в этом признаться или еще не знает об этом. Мы же не знаем, что ждет нас завтра, как и Миша не знал… Вряд ли, конечно, скорее всего, для его жены смерть ее мужа станет сильным ударом, от которого она еще не скоро оправится, но кто знает? И узнает ли, чужие мысли ― тайна, даже свои мысли порой открываются тебе, и ты даже не подозревал, что скрывал тайну сам от себя.