Читать книгу Смятение и покой. Стихи - Нина Юшкова - Страница 8
Л Ю Б О В Ь
Сон, который приснился усталой женщине в коридоре музыкальной школы за секунду до прекращения звука
Оглавление…Которого же все-таки любила?
Того, в кого вцепилась, задушила,
Чей огнь своей водою залила,
И воду, свет и воздух отняла,
Прильнувши так, как стелется вьюнок
По стеблю, что один бы выжить смог?
Или другого, от кого бежала,
Почуяв лишь росток слепого жала,
Что насмерть ранит ядом равнодушья,
И, раздирая глотку от удушья,
Обратно свой заталкивала крик,
А бреда зверь все караулил миг,
Чтоб перервать мне глотку наяву?
Но – выжила. Сейчас как все живу.
Как все. Почти. А кто не вспоминает
Свои любови первые и тает
От умиленья пред своею мукой?
А остальные слушают со скукой.
…Считать минуты и копить подарки…
Пережидая дождь в случайной арке,
Дрожащим пальцем колупать известку
И вспоминать – последний раз на «Тоску»…
…Огни. Оркестр. И бархат голубой…
Я знала: то – последний день с тобой.
«Тоска» – сказал ты, взглядом провожая
Девчонку в мини-юбке. Умирая,
Я улыбнулась: «В следующий раз…»
И поперхнулась. Набуханье глаз
Не выдать чтобы, занялась шарфом.
То был последний раз. Как раз потом
Ты и уехал. «Извини, подруга
Не получилось…». До сих пор храню
Записку эту. И спасибо дню,
Когда меня ты выдернул из круга
На дискотеке. Обменялись взглядом:
«Спасибо, что ты есть, и что ты рядом».
Ты спас меня, гривастый рыжий зверь!
Одним пинком в каморке выбив дверь,
Где от любви я скрылась несчастливой.
Мой вихрь! Мой смерч! Мой зверь с лохматой гривой!
И, к изумленью зрителей, ручным
Котенком лег, урча, к ногам моим.
Тебя хватило ровно на полгода.
Сильней любви другая страсть – Свобода
В тебе кипела, мстила за измену,
Приказывала вырваться из плена,
Тобой же созданного. Брачные тиски
Тебе казались мрачны и узки,
И ты меня испробовал на прочность.
В моем же воспитании порочность
Имела место. «Береги семью.
Не сбережешь – угробишь жизнь свою».
Ох, это кредо! Благо ль? Наказание?
Брак как единственная форма выживания…
Не отпустила. Падала. Сражалась
С зеленым змием и брала на жалость,
Терпела равнодушье, гнев, уходы,
Да, я была соперницей Свободы.
Но было время – опускала руки,
Была готова внутренне к разлуке.
– Прощай! На торный путь я режу ленту.
Так что ж ты не использовал моменты?
Сильнее воли, бунта и призванья
Держало притяженье обожанья?
Ты мне внушил, что это фарисейство.
И шлюхи предпочтительней семейства.
Но крайности, как водится, похожи.
И многоложье остужает тоже.
И самая убийственная стужа
Во взгляде обессиленного мужа.
Но повседневность не дает поблажки.
Нет времени обдумывать как тяжки
Вериги наших мертвых отношений.
Лишь день за днем все больше расхождений,
Все меньше общего тепла, стола и крова.
Зато – одеты, сыты и здоровы.
Однажды с одноклассницей-подружкой
Мы собрались на скромную пирушку.
Сидели. На столе «Киндзмараули».
И выпили немного, а уснули.
Проснулась. Нет подруги. Наблюдает
За мной чужая женщина. Седая,
Высокая, красивая, но все же
Неуловимо на меня похожа.
– Ну что, давай хоть выпьем за знакомство?
(Почудилось мне – нотки вероломства
Сквозили в голосе глубоком с хрипотцою)
Ведь мы давно соперницы с тобою.
А ты сильнее оказалась, чем казалось.
Цена ль не высока за эту малость?
Ради чего и от чего ты отказалась?
Ты ж поняла, что не сошелся клином
Весь белый свет на нем, неповторимом?
Давай с тобой пожмем друг другу руки,
Мне кажется, хорошие подруги
Из нас получатся. Нечасто предлагаю
Я дружбу женщине. – И как в огонь шагая,
Я протянула руку ей. И взвыла —
Таким суровым то пожатье было.
Но новую подругу мне ни разу
Не довелось увидеть. Смерть, зараза,
Приперлась. Молча, дико, глухо
Сцепились я и смерть-старуха.
И в этой схватке я была страшнее.
И рвали мои челюсти сильнее
Ей горло, до отчаянья бесплотное.
И отступая, эта тварь голодная
Сожрала мое мясо, кровь и жилы,
Души ошметки и остатки духа.
Да мне не жалко, подавись, старуха!
Но, уходя, она лицо открыла,
И я, сползая в состоянье комы,
Узнала лик своей ночной знакомой.
Лекарство, перевязка и все прочее
Проделано. – «Ну спи. Спокойной ночи».
– Останься. Посиди еще, родная.
Я не был мужем идеальным, знаю.
Да что там «идеальным». Я скотина.
– Ты среднестатистический мужчина.
И дурачок. – Я прожил бы опять
Всю жизнь с тобою, если б выбирать
Пришлось мне снова. И могла б любой
Дорога быть, но лишь с тобой. С тобой.
Но стоит ли пустыни и страданий
Дрожь в голосе, отвыкшем от признаний?
…Заначку бы достать из-за картины.
А не успею, все пропьет, скотина.
Обед, приборка, стирка, магазины…
На часик сутки увеличить мне бы.
Но дочку – в музыкальную – святое.
И сон ли, явь ли, из-за двери, с неба —
Пронзительный, щемящий звук гобоя.