Читать книгу Я, бабушка, Илико и Илларион - Нодар Думбадзе - Страница 18

Председатель профбюро нашего факультета, помимо сбора членских взносов, иногда, перед выборами, устраивал также экскурсии. Экскурсиями у нас обычно назывались коллективные хождения в кино и театры. На сей раз мы собирались в настоящий поход – в монастырь Шиомгвиме.

Тетя Марта снабдила меня четырьмя картофельными котлетами. От выдачи хлеба она воздержалась, сославшись на цивилизованных европейцев, которые, оказывается, картошку и макароны едят без хлеба. Некоторый недостаток в продуктах питания был щедро восполнен всевозможными наставлениями и предостережениями.

Во дворе университета мои однокурсники уже ожидали автобуса. Ждать пришлось недолго – всего около часа с небольшим. Мы быстро заняли места, и шофер стал заводить машину. Мотор заклокотал, будто прополаскивал горло, потом чихнул и заглох.

– Эй, парень, иди-ка подсоби! – обратился ко мне водитель.

Я стал перед машиной и начал крутить ручку. Мотор молчал.

– Сойдите все с машины! – распорядился водитель.

Мы сошли. В машине осталась одна лишь Цира.

– А ну, давайте подтолкнем! Дружно!

– Раз, два – взяли!..

– Нажимай!

– Пошла!

– Поехали-и-и!

Машина задрожала, мотор чихнул, еще раз чихнул и наконец завелся.

– По местам!

Мы снова заняли свои места. Машина тронулась и стала набирать скорость. Путешествие началось…

…Я сидел рядом с Цирой и искоса поглядывал на нее. Она не обращала на меня никакого внимания. Нестор нежно поглаживал прихваченный Отаром бочонок с вином. Отар беседовал с нашим экскурсоводом. Шота что-то напевал себе под нос. Я сидел, притаив дыхание, и, чтобы не беспокоить Циру, дымил в нос председателю профбюро.

– Вашаломидзе, дыми, пожалуйста, в другую сторону!

– Куда!

– Куда хочешь… А членский взнос у тебя уплачен?

– Уплачен.

– Когда же ты уплатил?

– Вчера! Забыл?

– Что-то не помню!

– Знаешь что? Или вырежь себе гланды, или запоминай лучше, не то я за себя не ручаюсь!

Профбюро пересел на заднюю скамейку.

Автобус выехал на Военно-Грузинскую дорогу.

– Взгляните направо! – начал экскурсовод. – Это – река Мтквари![33]

– Не может быть! – воскликнул Шота. – Вы уверены, что это действительно Мтквари?

Нестор громко расхохотался и обернулся к Отару:

– Отар, не пора ли нам закусить? Я что-то проголодался.

Ребята засмеялись.

– А сколько раз ты ешь в течение суток? – спросил кто-то.

– Сколько раз угостишь!

– Взгляните направо! – раздался опять голос экскурсовода. – Вы видите ЗАГЭС. Это наш электрический завод. Отсюда пускают ток.

– Сагол! – обрадовался водитель. – Наконец-то разобрался. А то напишут по одной букве – понимай, как хочешь! Вот ехал я прошлый раз, – вижу, огромными такими буквами выведено «ЗАГС», а рядом – «МАЧИ» или «МАЧА»[34], в общем что-то неприличное… Поди разберись, что это такое…

– Еще правее и выше, – продолжал польщенный экскурсовод, – мы видим монастырь Джвари[35]. Монастырь построен в далеком историческом прошлом, однако он до сих пор еще не разрушился!

– А вы не знаете, когда он разрушится? – спросила Цира.

Экскурсовод почувствовал подвох и промолчал. Спустя минуту он снова начал:

– С этим монастырем связана веселая и красивая легенда… Жил в монастыре монах – забыл, как его звали… Жил он отшельником, вдали от мирских сует… А когда приходилось ему бывать по делам в Мцхета, спускался он по цепи: между монастырем и Мцхета была натянута такая, знаете, железная цепь… Вот однажды спускается монах по цепи и видит: девушка дивной красоты разделась и совершенно голая купается в Мтквари и Арагви…[36]

– Одна – в двух реках? – усомнился водитель.

– Взгляните направо, здесь эти реки сливаются.

– Дальше, дальше!

– Взглянул наш монах украдкой на голую девушку…

– Взглянул-таки, старый хрыч?! – обрадовался водитель.

– Взглянул. А в те времена, заметьте, монахам не разрешалось глядеть на голых девушек…

– Ва! Выходит, монах нарушил правила! – посочувствовал водитель.

– Да. А к чему ведет созерцание голой девушки – об этом известно каждому из вас… Закружилась голова у бедного монаха, и полетел он вниз, в реку. И утонул, – чуть не плача закончил наш гид свою веселую и красивую легенду.

– И все? – спросил водитель. Экскурсовод кивнул головой. – Да-а-а… Вот так нас губят женщины, карты и вино… Еду я недавно по проспекту, вижу – ангел. Без крыльев, но ангел, ей-богу!.. Только она была не совсем голая… «Гражданка, зову, – обернись!» Обернулась… И точно, как у того монаха, помутилось у меня в глазах… Бах! – и наскочил на «Волгу»!.. Ну конечно, инспектор тут как тут! Инспектор – это наш бог. Только Бог, говорят, с неба спускается, а инспектор появляется из-под земли… Ну, что дальше было, это вам неинтересно, – закончил наш водитель свою печальную и поучительную легенду.

– Взгляните направо! – очнулся экскурсовод. – Перед нами – Светицховели…[37] Зодчему, который построил этот собор, по приказу царя отсекли десницу…

– Это почему же? – спросил Нестор.

– Интрига… Кто-то донес на него…

– Никак присвоил стройматериалы? – сказал водитель.

– А почему собор называется Светицховели? – спросила Цира.

– Собор называется Светицховели потому, что… Нет, вы действительно этого не знаете?

– Не знаю!

– На этом месте когда-то стоял столб…

– А откуда взялись животные? – спросил Нестор.

– Дикие животные жили в окрестных лесах! – разъяснил Шота.

– Взгляните направо! – крикнул экскурсовод. – Здесь похоронен наш национальный герой Арсена Марабдели![38]

– Ва! Сагол, Арсена! Его я знаю! – воскликнул водитель и тут же с подъемом продекламировал:

К полудню мы подъехали к селению Дзегви. На пароме переправились через реку и стали взбираться по склону Шиомгвимской горы. Шли группами. Я неотступно следовал за Цирой, но она ни разу не взглянула на меня. Я чувствовал – после той ночи Цира избегала меня. Я очень любил Циру и хотел, чтобы мы остались в хороших отношениях, кроме того, я знал, что и Цире не хотелось ссориться со мной. Но мы почему-то боялись быть вместе, боялись друг друга…

– Зурико! – кричит Нестор. – Отстань от девочки, видишь, она не обращает на тебя никакого внимания! Иди сюда, помоги нам!

Я присоединяюсь к ребятам, которые, обливаясь потом, по очереди тащат бочонок с вином. Цира идет впереди всех. Она то и дело нагибается, срывает цветы. Я очень люблю цветы. Я могу весь день смотреть на один цветок и видеть усеянную цветами поляну; могу весь день бродить по полю и не видеть там ничего, кроме одного цветка; могу часами лежать, глядеть в небо и видеть там одни цветы… Я люблю цветы, но не могу смотреть, как их срывают. Мне противны сорванные цветы – они напоминают похоронный венок…

В монастырском саду нас встретил молодой веселый монах. Он сперва окинул довольным взглядом наш бочонок, потом спросил, кто мы. Узнав, что студенты, испуганно развел руками.

– Комсомольцы? – спросил он.

– Все как один! – ответил профбюро.

– Я не могу впустить вас в церковь. Безбожников – в храм божий? Ни в коем случае!

– У меня за два месяца не уплачены членские взносы, – сказал я монаху. – Мне можно?

– Конечно! – улыбнулся он.

– Мы не молиться сюда пришли, а для осмотра исторического памятника! – рассердился наш профбюро.

– А вы кто будете?

– Я председатель профсоюзного бюро!

– Хорошо! Пожалуйте в храм! Только, ради бога, снимите фуражки, вытрите ноги и не вздумайте писать на стенах!

Монах направился к церкви, отпер замок и широко распахнул двери. Перекрестившись и пробормотав: «Слава тебе, Господи», – он вошел в храм. Мы двинулись за ним.

Церковь дохнула на нас одурманивающим запахом ладана и восковых свечей. Бледные полоски света проникали через узкие окошки и скрещивались на полу, рассеивая таинственный полумрак; со стен смотрели на нас святые с изборожденными морщинами лицами, огромными, удивительно умными глазами и скрещенными на груди тонкими руками.

– Как понимать этот рисунок? – спросил Нестор.

– Это воскресение Христа! – ответил монах.

– Попробовал бы он воскреснуть сейчас! – сказал Шота.

– Ну вот, говорил же я, что комсомольцев нельзя пускать в церковь! – захныкал монах.

– Не ной, дружок!

– Какой я тебе дружок?! Зови меня отцом!

– А как же называть своего родного отца?

– Как хочешь…

– А вы случайно не святой?

– На все Божья воля…

– А что изображено на этом рисунке? – поинтересовалась Цира.

– Иуда предает Христа.

– Вот так всегда бывает: родному брату нельзя довериться, за грош продаст! – вздохнул водитель.

– Бога нет, – сказал вдруг профбюро.

– А говорили – Бог на небе?! – усомнилась Цира.

– На небе – аэроплан! – выпалил водитель.

– А вы уверены в том, что Бога нет? – сказал наш экскурсовод и иронически улыбнулся. – Недавно шел я по улице. Вдруг сверху прямо передо мной падает кирпич! Вы понимаете? Всего в каких-нибудь двух-трех сантиметрах от меня! Представляете себе? Сделай я еще шаг, нет, полшага, и… как вы думаете теперь, нет Бога?..

– Был бы Бог, тот кирпич не миновал бы твоей головы! – сказал я и вышел из церкви.

Чем закончился этот сугубо научный спор – я не знаю. Но только все выходящие из храма были почему-то безбожно голодны и требовали есть.

Тут же на зеленой лужайке накрыли стол, каждый выложил свои припасы, и начался пир. Тамаду не стали выбирать – решили, пусть каждый по очереди выскажет свои собственные мысли.

Первое слово было предоставлено водителю.

– Несчастный я человек, – начал он. – Каждый раз, когда другие пьют, едят, поют, я должен сидеть и облизываться, потому что пить нам, шоферам, опасно… Вот, скажем, сейчас напьюсь я и сброшу всех вас в пропасть… Оправдаться, конечно, можно: трос лопнул или тормоз отказал – иди разбирайся. Но разве инспектора обманешь? «А ну, скажет, дыхни! А-а-а, выпил, дружок? Факт, выпил! Так и запишем: водитель, совершивший аварию, находился в нетрезвом состоянии». Вот и все! И заберут вашего Саркиса в самый высокий дом в Тбилиси…

– В какой? Одиннадцатиэтажный? – спросил Отар.

– В тюрьму!

– Ты что, не видел здания выше тюрьмы? – сказал я.

– Нет, тюрьма самая высокая: оттуда Чукотка хорошо видна! – объяснил водитель.

– А-а-а…

– Вот тебе и «а-а-a»! Ну ладно, за ваше здоровье!

Тосты следовали один за другим: за дружбу и любовь, за памятники культуры и достижения науки, за предков, за родителей – всех не перечесть.

Монах сперва отказывался от вина, но после четвертого стакана добровольно взял на себя обязанности виночерпия. Каждый раз, налив нам вино из бочонка, он, точно проголодавшийся теленок, жадно сосал резиновый шланг. Наша трапеза уже близилась к концу, когда слова попросил монах. Икая и пошатываясь, он произнес следующий монолог:

– В этом монастыре иранский шах Аббас… Знаете, почему двадцатикопеечная монета называется «абаз»?.. Шах обезглавил двадцать десятков грузинских монахов!.. А почему?.. Двести монахов – это… это немало!.. А бабушка шаха была грузинкой!.. Да!.. Там в яме сидел один монах… Не ел… не пил… Почему?..

– Послушай-ка, друг! – не вытерпел Шота. – Ты монах или лектор? Что ты к нам пристал со своими «почему»? А черт его знает, почему! Скажи сам – почему?!

– И скажу!.. Все скажу!.. Очень даже просто… Так за кого мы сейчас пьем?.. Выпьем за Бога!.. Почему? Пожелаем ему здоровья, счастья, сто лет жизни и осуществления всех его желаний на сто процентов!.. За этот дом!.. Дай Бог хозяевам веселой жизни… Двенадцать сыновей и двенадцать дочерей… Иисус Христос и двенадцать апостолов… Я – монах… Почему?.. Ик!..

Монах уснул, так и не успев ответить на свое последнее «почему»… Я же знал, что на свете не было женщины, которая согласилась бы выйти за этого прямого потомка питекантропов, и ему оставалось волей-неволей пойти в монахи…

Настал мой черед. Я налил вино и начал:

– Да здравствует солнце!

– Какое там еще солнце? Ночь сейчас! – поправил Шота.

– А я вижу солнце! – упрямо повторил я.

– Молодец! – одобрил Отар.

– Я вижу солнце! И вы должны видеть его, если, конечно, вы не слепые!

– Ну конечно, видим! – согласился Нестор и взглянул на луну.

– Нет, это – луна, а вы должны видеть солнце! – запротестовал я.

– Ты просто пьян! – сказал Нестор.

– Я – Шио Мгвимели![41]

– Ты Зурикела Вашаломидзе! – сказал Нестор.

– А ты – Серапиона!

Нестор не знал, кто такая Серапиона, и поэтому не обиделся.

– Я иду домой! – заявил я и встал.

– Иди, – согласился Отар, – вот так, по тропинке, будет короче!

– Цира, ты пойдешь со мной? – спросил я.

– Почему она должна идти с тобой? – привстал Отар.

– Тебя не спрашивают! – огрызнулся я.

– Цира, неужели ты пойдешь с этим дураком? – спросил Отар Циру.

– Я останусь здесь! – сказала Цира.

– Со мной? – спросил Отар.

– Нет, со всеми!

– А что, Отар – это все? – съязвил я.

– Почему – Отар? Вот и Нестор здесь…

– Нестор спит!

– Значит, она остается со мной! – сказал Отар.

– Ты сейчас заснешь! – сказал я.

– И не подумаю! – ответил Отар и громко зевнул.

– Нет, заснешь!

– Цира, мне заснуть?

– Если хочешь спать – засни!

Отар прилег на траву и сразу уснул.

– Засни и ты, Зурико… Голову положи вот сюда, мне на колени…

– Цира, я хочу вина!

– Пей, – она подала мне стакан.

– Цира, ты красивая девочка!

– Знаю…

– А я обезьяна!

– Знаю…

– Почему же ты меня любишь?

– Не знаю…

– Да здравствует незнание! Да здравствуют двойки! Да здравствуют Илико, Илларион и моя бабушка!

– Надоел ты со своим Илларионом! – проворчал проснувшийся Отар.

– Цира, пойдем со мной, – сказал я.

– Куда?

– Никуда… Пойдем?

– Боюсь!

– Не бойся!

Цира медленно последовала за мной.

– Зурико!

– Что, Цира?

– Зурико, почему ты молчишь? Мне стыдно, очень стыдно… Ведь ты любишь меня? Почему же ты не хочешь мне сказать?..

– Цира, ты чудесная девушка!

– Это ты уже сказал!

– Цира, ты не любишь меня… Я сейчас пьян, а когда я пьян, я всегда говорю правду… Ты… Я… Ты красивая девушка… Я не хочу, чтобы ты любила меня… Ты знаешь, я недостоин твоей любви…

– Замолчи, Зурико!

– Я подлец!.. Но я же думал, что ты можешь полюбить меня… Ты не знаешь, какой я плохой… А ты хорошая… У меня…

– Не надо, Зурико! Молчи!..

– Нет, ты должна узнать… У меня есть… любимая… Там, в деревне… Я люблю ее больше всех на свете… Она мне дороже собственной жизни… Ты лучше ее, в тысячу раз лучше… Но я люблю ее. Она – мое солнце, мое светило… Ее зовут Мери… И ты должна знать об этом…

Я задыхался от волнения. Горький комок подступил к горлу, мешал говорить. Не в силах вымолвить больше ни слова, я опустил голову и замолчал.

Цира стояла не двигаясь, словно каменное изваяние. В ее широко раскрытых синих глазах не было ни слез, ни упрека – одно лишь изумление. Вдруг она, стряхнув оцепенение, подошла ко мне и со всей силой ударила меня по лицу. Я не двинулся с места. Тогда она закрыла лицо руками, уткнулась головой мне в грудь и громко зарыдала.

Я обнял Циру, привел на полянку, усадил рядом со спящим Отаром, молча поцеловал ей руки и так же молча удалился.

Я подошел к старой колокольне, по лесенке поднялся на верхнюю площадку, глубоко вдохнул свежий ночной воздух и крикнул во всю силу легких:

– Эге-ге-ге-э-э-эй!..

«Э-эй!» – откликнулась эхом гора.

Я провел рукой по колоколу. Толстым мшистым покровом на нем лежала пыль. Я ударил кулаком по его чугунным бокам. Раздался глухой, протяжный звук. В глазах у меня вдруг потемнело, все вокруг завертелось, закружилось… Чтобы не упасть, я ухватился за веревку.

«Нау-у-у!» – застонал колокол.

Я снова дернул веревку, потом еще и еще раз.

«Hay!.. Нау!.. Нау-у-y!» – пел колокол.

Звуки сперва срывались отдельными серебристыми каплями, потом слились, поплыли непрерывными волнами, заполняя собою монастырский двор, ночь, весь подлунный мир…

Я стоял на колокольне, внимал песне колокола, видел солнце и чувствовал, что теряю сознание…