Читать книгу Мертвая страна. Разгар. Терпилы. Немного истории. За что фобят русских - Ноэми Норд - Страница 9

Ереван – 1988 встретил трауром, черными флагами на домах и горьким упреком: «Эх вы, русские!»

Казалось, весь город собрался на Оперной площади, где были установлены палатки и шатры у подножия каменных скульптур. Здесь был лагерь голодовщиков.

Среди множества плакатов на армянском выделялась надпись на русском: «Мне стыдно быть русской! Русские танки – прочь из Еревана!»

Под плакатом дремала белокурая симпатичная девушка.

– Хочешь, познакомлю с Наташей? – спросил подошедший коренастый парень.

Мы перелезли через траурные ленты, и подошли к голодовщице. Она была бледна, щеки ввалились. Парень что – то у нее спросил на армянском – она ответила и отвернулась. Сказывался двенадцатый день голодовки, было не до разговоров, она закрыла глаза и уснула.

Мужчина вызвался проводить меня в книготорг. Мне нужно было сделать заказ на книжку, которая вышла в «Молодых голосах».

Парень знал близкую дорогу через парк – и мы разговорились, я не заметила, что мы пришли совершенно не туда.

Среди густых зарослей азалии он вдруг резко обернулся:

– Покажи паспорт! Паспорт есть? Чего смотришь? Открой сумку! Открой косметичку! – он вытащил мой паспорт и стал внимательно его изучать.

Я тем временем заспешила прочь.

– Забери сумку! – он бросил вдогонку мое сокровище и скрылся в кустах. Деньги, бережно хранимые на билет до Москвы, бесследно исчезли.

На Оперной площади я снова подошла к Наташе, чтобы узнать, кто человек, так бессовестно меня ограбивший.

Она его не знала. Объяснила: подошел незнакомый парень и спросил на армянском: «Как самочувствие?»

– Мы такого не знаем. Это не наш, – подтвердили ребята, охраняющие го-лодовщиков. Наверно, снова провокатор из КГБ или прокуратуры. Они хотят, чтобы ты пошла жаловаться в милицию, и тогда нас всех разгонят, назовут ворами и снимут с голодовки. Приходи завтра, соберем тебе деньги.

Я пришла и познакомилась со всеми обитателями пятачка Свободы.

Здесь я узнала об ужасных событиях, которые тщательно скрывались от читателей центральных газет.

Молчать об этом было уже невозможно. И я начала писать очерк: «Закрытая тема».

Очерк, естественно, не приняли ни в одну редакцию. Поэтому здесь ему самое подходящее место.

– 2-

Кровавые события в Сумгаите потрясли мир.

В ответ на требование армян отделить Карабах о т Азербайджана, алиевская мафия устроила бойню. За три дня наемниками азербайджанской партийной мафии было вырезано более пятисот армян.

Вот что рассказали беженцы:

Б.К.:

– 27 февраля под окном раздались крики. Машины двигались задним ходом, на них наступала огромная толпа людей. Впереди шел милиционер, махал руками и кричал: «Армяне есть – выходи!» Вас ждет смерть!» Вдруг на остановку прибыл автобус, его окружили, начали вытаскивать пассажиров. До двух часов ночи люди кричали и выли от боли, над ними издева-лись, избивали. На первых этажах выламывали двери и окна. Мы по теле-фону звонили в Москву, в ЦК, в КГБ, но это не помогло. Там знали, и словно специально, не вмешивались. Повсюду раздавались ужасные крики женщин. Когда через два дня прибыли солдаты, из окон кидали камни, женщины обливали солдат кипятком. Всюду валялись искореженные каски. Один танк сожгли, ранили несколько офицеров, 26 солдат убили. Повсюду собирались трупы, в одном из кюветов я сам видел двух убитых женщин. У одной в животе торчал черенок от лопаты.

Марина, 18 лет:

– В дом ворвалось двести бандитов. Моя сестра Карина стала с ними ругаться. Они схватили ее и Людмилу, начали избивать и насиловать. У Ка-рины были очень красивые огненные глаза. Они стали их выкалывать горящими спичками, обожгли все лицо. Я хорошо говорю по – азербай-джански, это меня спасло. Сказала, что я азербайджанка. И меня отпустили к соседям. До сих пор не знаю, где мои сестры.

Лолита, 26 лет:

– Когда ночью стали выламывать дверь, мы перелезли с отцом через балкон к соседям. Но моей подруге не повезло. Ее изнасиловали 14 бандитов, издевались. Отрезали грудь… Последний раз я ее видела в больнице. Сейчас ее уже нет в живых.

Катя, 40 лет:

– Когда бандиты вошли в подъезд, моя дочь Юля вышла к ним навстречу с большой пачкой денег. Мы думали – заплатим – и нас не тронут. Но бандиты забрали деньги и дочку с собой увели. Потом ее изнасиловали, ноги связали проволокой и так таскали по улицам. Через три дня ее тело нашли под деревом.

Мужчина, 40 лет

– Меня привязали. И на моих глазах изнасиловали жену и дочь, которой было всего 12 лет…

Цена пролитой крови на Кавказе познается в сравнении. Попытка удушить любую информацию о Сумгаите, занижение цифр убитых, ради не-вмешательства ООН*, раздули пожар до вселенских масштабов.

(Оказывается, ООН принимает решение о вмешательстве в чрезвычайную ситуацию только после того, как число жертв превысит 38 человек.

Насколько верна эта цифра, не знаю. Проверить достоверность не смогла).

– 3-

Особенно поражали митинги. Казалось, началась революция, и эти многотысячные толпы и кулаки, взметнувшиеся вверх скоро ударят по непробиваемым стенам ЦК и Советов, разнося вдребезги заплывшие жиром мозги.

– Миацум! Свобода! Карабах! – скандировала площадь Свободы.

Я не могла надышаться витавшим в воздухе предчувствием победы.

Нас было так много на пятачке этой площади, весь Ереван участвовал в митингах. Люди непрерывным потоком проходили мимо голодовщиков, разглядывая их во все глаза. И в этих глазах отражалась надежда.

Ребята из охраны объясняли, что я пишу очерк о беженцах и голодовщиках. Я завидовала милым смуглым ребятам и девчатам, завидовала их гортанному восторженному языку, на котором свободно распевались немыслимые по тем временам песни:

– КГБ долой! МВД – долой!

Экстремисты все —

Пусть идут домой!

Оппозиционеры победили. Отстояли право на истинную гласность. После пролитой крови в аэропорту Звартноц, омоновцы перестали их трогать

Вот что рассказал один из участников сидячей забастовки в Звартноце:

– В нашу секцию ворвалось примерно 25 солдат.

Мы думали, что девочек не тронут и посадили их перед собой. Но один из омоновцев подошел к моей подруге Ноне (ей 16 лет) и сказал:

«Сучка, ты чЕ?»

Она ответила:

«Какое вы имеете право так разговаривать с женщиной?»

Он тут же схватил ее за волосы и пнул по бедру. Она ужасно закричала, упала со сломанной ногой. Я поднял Нону на руки. Хотел унести, но меня ударили по спине дубинкой два раза, и я упал.

Я хотел притвориться мертвым, умолял Нону не кричать. Но ее крик продолжался.

Я думал, что нам всем пришел конец, и делал вид, что умер, но видел все.

Солдаты загородили выход столами, два моих друга хотели пролезть снизу под ними, но их поймали и каждому всыпали так, что они долго после этого не могли сидеть.

Вдруг Грач, самый старший из нас, метнул бутылку кефира в одного из солдат. Она разбилась о каску, все лицо перепачкалось.

Пока солдаты разглядывали своего грязного друга, мы все бросились к выходу. Солдаты – за нами, но поймать могли только девочек.

Меня с Ноной на руках тоже догнали, пнули по ногам, мы упали, я не мог шевелиться и видел, как наши убегали из аэропорта.

Среди всех был Хачик Закарянц. Он все снимал на камеру. Он вместе со всеми хотел уйти на поле, но тут в него попала пуля, и он упал.

Потом Нону, моего друга и меня увезли на скорой в больницу.

У меня была переломана нога в двух местах. Три раза в меня попадали резиновые пули, от которых до сих пор на теле остались следы.

В больнице меня заставили подписаться, что я упал с дерева, а у Ноны в машине требовали подписать, что мы начали драться первыми и кидали в солдат булыжниками.

От боли Нона ничего не понимала, сказала, что подпишет потом. Но потом мы втроем убежали из больницы и оставили себе на память шесть костылей.

У Ноны после такого бегства нога срослась неправильно, она стала хромать, но зато мы избежали пыток в больнице и ничего не подписали.

Потом на нас объявили облаву, и мы сейчас скрываемся здесь, на площади.

Не боюсь, что за мой рассказ мне будет плохо.

Я видел Звартноц в июле. Страшнее этого ничего быть не может.

– 4-

Я принялась за большой очерк об армянском сопротивлении.

Жила вместе с голодовщиками под шатром и все никак не могла уехать от этих отважных ребят и оторваться от важных событий, не дождавшись великого праздника свободы.

Думалось: «Вот, оно, Начало!»

В первую же ночь в лагере кто-то изрезал ножом мои кроссовки.

Кому – то очень не хотелось, чтобы я осталась в лагере голодовщиков.

О провокаторах говорилось много.

– Прокуратура хочет вызвать ОМОН, чтобы нас разогнали. Им нужен повод. Но мы теперь сами следим за порядком.

Везде была идеальная чистота, ни фантика, ни окурка, площадь тщательно подметали, подозрительных незнакомцев выпроваживали.

Рассказывали:

– Когда у нас была забастовка, к девочкам на ступеньки присела солидная, хорошо одетая дама. Вела себя спокойно, но когда мимо проходили туристы, она вскакивала и начинала ругаться матом, чтобы про нас плохо подумали. Мы ее выгнали. Такие женщины сидели еще в нескольких местах.

– Даже воры во время забастовки объявили свою забастовку. От их имени выступил главный и сказал, что в это время никто не будет красть. Но несколько краж все -таки случилось… Потом сами воры нашли тех, кто крал, оказалось, что это были провокаторы из прокуратуры.

Иногда на площади появлялись заметно подвыпившие скандальные мужчины. Их проверяли ребята из «Комитета Карабах» и при обыске находили удостоверение КГБ или прокуратуры.

Провокаторов били, не жалея, но на следующий день КГБ подсылали новых провокаторов. Однажды подонки из КГБ ночью изнасиловали двух приезжих девчонок.

– Никому не показывай свой паспорт, – предупредили меня ребята с оперы. – Мы все здесь под дулом ходим. Нас всех проверяют. И каждого ждет арест.

– 5-

Герои Оперы – экстремисты, парни из комитета «Карабах», прошедшие брежневские лагеря и психушки. Их имена были на слуху каждого ереванца.

Арсен Геворкян

Во время службы в армии очередью из автомата убил двух и ранил трех азербайджанцев, которые немилосердно его истязали. Суд приговорил его к пяти годам лишения свободы. Но после карабахских волнений азербайджанцы добавили ему еще пять лет тюрьмы.

Татик

Была арестована после Звартноца.

Прокуратура требовала дать показания против друга, били, пытали, заставляли без обуви стоять на разбитых бутылках, вырвали ногти на руках… Долго держали в психушке…

«Она сейчас глупая стала. Ничего не понимает», – стали знакомые говорить про нее, когда снова увидели на площади.

Возген Багдасарян

До 1980 года работал старшим следователем прокуратуры. По ходу одного дела, вышел на след мафии, но был сразу отправлен в психбольницу, до сих пор содержится там.

Голодовка – тоже экстремизм. Пассивные экстремисты – голодовщики, пережив ужас непонимания, готовы на крайние меры.

На Оперной площади голодовщики – высшая власть.

Пинками пригнали на площадь главного прокурора, на колени перед голодовщиками поставили председателя Верховного совета Восканяна.

Народ обожал своих защитников.

Но и голодовщикам приходилось не просто. С площади их увозили в крайне тяжелом состоянии: не выдерживали почки и нервы.

– 6-

Больше всего мне хотелось увидеть Карабах. Без него мой очерк был бы неполным.

Мне дали попутчиков из комитета, которые должны были перевезти через горы книги для школьников.

Армянским детям запрещали учиться на родном языке. Нужда в армянских учебниках была острейшая.

Моим попутчиком и охранником на Карабахе стал Бамбел, громадный и здоровенный верзила, кутила и весельчак, прекрасно играющий на фортепиано, человек без прошлого, вечная загадка для меня.

Прорывались на Карабах через Кафан. Там должен был состояться суд над экстремистом Амлетом. На Опере он был самой легендарной личностью. Во время забастовки остановил молибденовый завод, угнал вертолет и на нем привез продукты в осажденный голодный Степанакерт.

Когда Амлета арестовали, его жена Мариетта на седьмом месяце беременности объявила голодовку.

Пять дней ее ребенок страдал, пять дней над ней посмеивались менты и прокуратура. Но Мариетта победила. Амлета освободили. С мнением большинства уже не могли не считаться.

Во время суда над Амлетом зал содрогался от хохота. Смеялись над глуповатым судьей, у которого никак не складывалось обвинение. Свидетели открыто переходили на сторону экстремистов и с хохотом отказывались от показаний.

После перерыва суд отложился на неопределенное время в связи с болезнью судьи.

– Поправится только через полгода. Кое-что ему без свидетелей рассказали, – смеялись зал. когда всех распустили.

Армяне по природе своей очень остроумный и веселый народ.

Может быть именно эта черта и прекрасное чувство юмора помогло им пережить в глобальных национальных катастрофах на протяжении непрекращающегося геноцида их турками.

Мало кто знает, что азербайджанцы – это настоящие этнические турки, проживающими на Кавказе, переименованные Сталиным во имя «неразжигания розни». Но подкорректировать историю таким способом «отцу народов» не получилось. Геноцид продолжается по сей день.

И конца ему не предвидится.

– 7-

Карабах!

Солнечный, прозрачный, медовый, гостеприимный, каменный, родниковый, с крупными звездами, словно сквозь слезы, с опустевшими садами, с щедрой землей, сплошь усыпанной драгоценными плодами, которые никто никогда не соберет, потому что даже табунки пятнистых поросят наелись до отвала, до «не хочу» россыпей золотых груш и яблок.

А людям нельзя протянуть руки к висящим плодам:

«Осторожно! Там стреляют. Снайпер…»

Обстрелы…

Щедрая обильная земля пустеет, сады зарастают, люди спешно собирают скарб и бегут прочь в неведомые тревожные дали.

Но мой Карабах, брошенная всеми драгоценная земля, не расколется от взрывов, не достанется никому, как то, что навеки в памяти, навсегда – в душе.

– 9-

А в Ереване к нашему возвращению все переменилось.

С площади Свободы исчезли голодовщики.

– Убрали, эх! – объясняли люди в толпе. – Всех разогнали. Экстремисты в розыске.

В город вошли танки и БТРы, был объявлен комендантский час, начались облавы. Комитет «Карабах» ушел в подполье.

Старенький слепой отчим Марии, моей подруги, взял меня за руку и вдруг спросил: «Таня, неужели ты на самом деле сумасшедший?»

Я не придала особого значения смешной фразе, думала, что вопрос старика случайный, только посмеялась в ответ: «Все мы скоро будем сумасшедшими».

Но оказалось, что в моей судьбе тоже что-то серьезно изменилось.

На следующий день у метро мне встретился завсегдатай оперной площади Артак, и спросил: «Хочешь, покажу тебе беженцев? Идем, их очень много на вокзале». И хотя, я очень спешила по другим делам, согласилась.

Он заинтриговал меня новыми сногсшибательными фактами.

Но едва мы вошли в здание вокзала, сволочь Артак сдал меня ментам.

– Где твой паспорт? Давай сюда! – он вместе с ментами затолкал меня в какую-то конурку и начал отбирать сумку.

Я сопротивлялась, так как была предупреждена ребятами из комитета: «Ни при каких условиях никому не показывать свой паспорт».

– Она в розыске! – кричал провокатор. – Она важный преступник. На нее пришли бумаги! У нее в сумке дневник! Там все о Карабахе!

– Давай сумку! – орали менты, протягивая руки.

Я крепче сжала ее в руках. Тут в кабинет вошел какой -то смуглый гебист в военной форме и сказал:

– Я русский из Баку! Ты нас позоришь!

Когда он вышел, пятеро ментов с провокатором снова обступили меня с криком:

– Проститутка! Блядь!

– Сколько ты зарабатываешь? Где денгы прячэшь?

– Мы все про тэбэ заэм! Тэба и в рот! И в зад!

– Ты всэх знаешь по фамылиям, с кем спала?

Артак вцепился в сумку:

– Давай сумку!

Менты бросились ему помогать. Они схватились за ремень, а там…

«За эти бумаги тебя могут сразу убить! Здесь фотографии погибших в Сумгаите. Их количество скрывают от газет. Отвези бумаги в Москву, расскажи правду о нас в газетах. Мы не можем дозвониться, почта все письма задерживает. КГБ не пропускает жалобы и угрожает свидетелям. Ни за что не отдавай эти бумаги в другие руки», – с этими словами ребята мне передали кипу ксерокопий о недавнем сумгаитском геноциде. Это были многочисленные свидетельские показания.

В надежде, что кто-нибудь из знакомых с Оперной площади услышит, я закричала:

– Помогите!

Артак ударил в челюсть, я упала, на подмогу ему бросился мент, они начали вдвоем шарить по карманам, кулак легавого несколько раз достал по губе: Не оры!»

По подбородку потекла кровь, он снова замахнулся…

Очнулась я, когда менты выгребли из кармана и уже рассматривали мой паспорт, пытались выкрутить с запястья ремень сумки.

Но тут появились солдаты с автоматами:

– Что тут происходит? Нас вызвали беженцы, они слышали здесь женские крики.

Я вся была в крови, из губы текло.

– Пойдем, – сказал солдат. – Забери сумку.

Менты беспрекословно вернули мне документы.

В дверях я встретилась глазами с беженцем из Сумгаита, он сказал:

– Это я вызвал солдат. Миацум.

Меня обрадовало это слово.

«Миацум» – значит «мы победим».

Неизвестный человек спас меня от ментов. (Большое ему спасибо, до сих пор помню большие черные глаза, худое, небритое лицо…)

Меня привели в комендатуру.

За столом сидел лысый коренастый полковник.

Оглядел меня с ног до головы:

– Что делаете в Ереване? Обмен квартиры сорвался? А по какому адресу проживаешь? Милиционеры хотели забрать дневник? Какой дневник? Где дневник? Давай сюда! – потребовал полковник.

Я его обманула, не отдала очерк и фотографии убитых в Сумгаите Армян. Сказала, что оставила почитать знакомым. Он не стал унижаться, не полез в сумку с обыском. До вечера я просидела в КПЗ, и когда стемнело, меня отпустили.

На следующий день мы вместе со знакомыми студентами пошли разобраться с провокатором Артаком.