Читать книгу Аленушка все. Киносценарии - Ноэми Норд, Ноэми Норд - Страница 5

Над чем смеется противник: в бронежилетах вместо металла – картон. Пайки – персроченой давности.

Можно было бы этому не верить, но вот уже и по другую сторону спецфронта:

‎‎‎«Рассказываю, моего парня на прошлой неделе забрали на учения, а завтра отправлют. Из снаряжения каска, которая не подходит по размеру и автомат. Ни броника, ни рации, ничего… Я молюсь всем богам, чтобы он вернулся живой и здоровый. Но почему это вообще возможно???»

И это не все.

Похоронки.

Радость свинок.

Хрюканье сливается в Марш Славянки.

Свиноматки

Бабы, которые совершенно не заботятся о помете. Родила – и кинула в песочник. Ничему приплод не учат. Музыка и наука – под запретом. А зачем? Чтобы чадо выросло умнее поросятника?

Вот и ненавидят других детей. Даже тех, кто в шахматах поднаторел, вундеркиндов ненавидят особенно.

Наука им не доступна. Да и вообще – образование не обязательно, если для девчонок завидная судьба – эскорт, а для пацанов – закладки.

Если все рядом гэ – то это как-бы и незаметно.

Только спрашивается: для чего такое гэ в Европу впускать?

Детки Фаллаута

Дождь. Ледяные кольца в лужах, наледь в окопах. Из развороченной земли торчат обглоданные кости. Струи дождя лениво обклевывают их. Сквозь густой туман доносится зловещая суета. Семейство кабанчиков наслаждается пиршеством. Человеческая перистальтика извивается в жиже и смердит.

Пара сосунков пяти – шести лет уныло разглядывает мрачный пейзаж. На спинах болтаются подобранные автоматы, винтовки, за поясом боевые ножи, карманы топорщатся, из них периодически вываливаются гранаты.

У мальчика на шлеме добротный фонарик. У девочки на шее маска противогаза.

– Мы остались одни. Никто не стонет, не стреляет.

– Холодно.

– Смотри сколько танков. В них можно жить.

– В них живут одни самовары, они заползли туда перед тревогой.

– Самовары?

– Так называют тех, кто остался без рук и ног.

– Смешно.

– Кто смеется – тому прилетит.

– Заткнись!

– Слышишь – коптер? Кинет на тебя гранату.

– Бежим, под танки.

– У него тепловизор, все равно увидит, хуже будет.

– Надо белый флаг. Тогда он поговорит.

– А если это другой?

– Тогда прилетит.

– Мы же дети.

– Тогда нас украдут.

– Зачем мы им?

– Сделают из нас.

– Улетел. Ничего не взорвалось.

– Там кончились ракеты. Или последняя застряла где-то.

– Где? Где могла последняя ракета застрять? Не в облаках же?

– Ее могло заклинить в сцеплении. Она еще себя покажет.

– Врешь! Такое не может быть. Ракета должна была взорваться.

– Послушай – как тихо! Только дождь стучит в ледяные лужи. Один дождь.

Скрип. Медленно открывается люк танка.

Послышался стон. Кто-то выглядывает из люка и ловит перекошенным ртом струи дождя.

ДЕТИ

– Смотри – самовар проснулся.

– Как они выживают? У них ни рук, ни ног.

– Поэтому и выживают – ни рук ни ног.

– Они ползают, поэтому могут еще родине послужить.

– Как могут?

– Обвеситься минами и ползти под танки, а тем, кто не полз – надевают таймер.

– Какой таймер?

– С миной.

– Наверно, таймер не сработал.

– Гляди – ОН смотрит на нас.

– Хенде хох!

Самовар испугался, нырнул обратно в танк.

– Ладно, найдем себе другой танк. В этом все обосрано.

– Вон там другой танк лежит на боку, но целый.

– Там на нас нападут.

– Кто?

– Кабанчики. Видишь, доедают.

– Подождем.

Самовар

Пафос тащит по развороченному воронками полю тело. Он не замечает, что раненый уже скончался, и продолжает что-то декламировать сквозь зубы.

ПАФОС

– Зевота одного побуждает зевать пещеру.

Аппетит стаи поднимает больного птенца.

Слезы женщин плавят мозги мужчин.

* * *

Когда видишь воронки, усеянные трупами твоих людей, хочется рядом лечь, исчезнуть и сгнить, вместе с ними.

Откуда это ужасное чувство? Солидарность? Коллективизм?

Идти в бой – со всеми, в одну ногу, в один шаг, спрятаться в одной могиле, стать общим глиняным горшком.

– Самоваром! Ты уже самовар!

– Да, именно так. Самовар. Станем одним большим самоваром.

* * *

Искореженные танки справа и слева. В них тихо, ни стона, ни шелеста.

Камера упирается в небо. Хруст костей.

Танки ожили. В них самовары, им снится всякое, но в основном приказ «давить».

Они спят и давят, крутятся миксерами на точках. Внутри слышно, как кости хрустят и лопаются барабанные перепонки. Это громче криков, потому что в твоей голове.

Он знает, убил бы того санбрата, который доебывал мальчишку, пока оторванные пальцы бегали по глине в поиске рук.

Санбрат еб, еб… Мальчика. А девочка стояла рядом и писалась под себя. Струйки бежали по бедрам, и ослепительно сверкали в лучах заката.

Он уже тогда хотел убить этого санитара, и полз к нему, опираясь на калаш, но кишечник запутался в кукурузе, и обрубки смогли выбраться из клубка.

Он все полз, полз, господи, открой тайну тайн: какой длины человеческий кишечник?

Говорят, у чукчей всего 3 метра, а у индийцев 16. Но он же русский, остановился на шестом метре. Где-то посередине рас.

Нет, нет, нужны доказательства.

Самовар ползет к разбросанным телам и проводит разные манипуляции с трупами.

Через энное время, на сцене – располагаются вытянутые кишечники, по длине.

Самовар в ужасе.

– Они все разной длины! Это ужасно! Нации нет! Гены разные, мозги не равны друг другу.

Черепа! – вот что главное! Вес!

Самовар ползает по траншеям, скатывая черепа, отсекая их от тел, громоздя кучу, она настолько большая, что он долго, с трудом вползает на нее, показывая всем – череп, крича:

– Я нашел его! Вот он, идеальный!

Куча черепов раскатывается под ним, и усеченное тело увлекается куда-то вниз.

Некоторое время обрубки рук еще живы и загребают пустой воздух, но и они вдруг проваливаются в тартары.

Бравый Швейк

Окопы свиваются извилинами мозга, и, как гигантский змей вползают в чей-то мраморный мозг.

Окопы сдираются с ландшафта, он преображается ярко- изумрудным, майским цветущим. Покрывается маками и хороводами девушек.