Читать книгу Слёзы волхвов - Номен Нескио - Страница 4

Территория современного Израиля.

Тридцать третий год нашей эры.

Неестественно белым светом отливались горы, освещаемые яркой луной, свет которой словно неторопливым водопадом лился с неба, так же заполняя собой долину и извилистую дорогу, что вела к большому городу, окружённому высокими каменными стенами. Силы добра, как и силы зла, утомлённые дневными бдениями, предавались покою. Всё вокруг было лишено звуков и движений, абсолютное забвение, если бы не ночной путник, который двигался по дороге, сопровождая небольшую повозку, запряжённую осликом.

Погонщик, мужчина около пятидесяти лет по имени Ноам и не думал торопиться, теперь двигался, больше стараясь не нарушать царившую тишину, старательно прислушиваясь к окружающему миру, успокаивая самого себя:

«Надо же, как тихо… словно боги оставили нас. А может и гроза будет? А так, точно я один в мире остался, ну и мой ослик конечно. Не помню, чтобы так когда-то было, или просто не замечал. А теперь – страшная тишина…»

Он несколько раз останавливал повозку, прислушиваясь к окружающему миру, поглаживая своего ослика по голове, наверно более успокаивая себя, а затем, вновь продолжал движение. Лихие люди не редкость в этих местах, а из оружия у него имелись лишь небольшой прутик для погона и тщательно припрятанный нож. Иногда повозка наезжала на крупный камень, издавая неестественно громкий звук, от чего Ноам беспрестанно оборачивался и проверял сохранность своего груза, не забывая оглядывать окружающую местность. Путь его лежал в Иерусалим. Большим чистым полотном были укрыты головки козьего сыра, которые он регулярно доставлял ко двору первосвященников и других знатных особ города и, надо сказать, был очень доволен договором, приносящим ему некоторую прибыль. Следуя рядом с повозкой, он даже умудрился было задремать, от монотонности своего путешествия, но вдруг вздрогнул от того, что повозка остановилась. Подняв голову, Ноам увидел человека сидящего на небольшом камне, на краю дороги и перематывающего шнурки сандалия. Протерев глаза, Ноам обернулся вокруг в поисках сообщников и, находя незнакомца в его полном одиночестве, обратился к нему:

– Послушай… Мне кажется, что мой осёл, сам решил остановиться и не двигаться до тех пор, пока я не приглашу тебя к себе в повозку, конечно если твой путь лежит в Иерусалим.

Незнакомец улыбнулся и ответил:

– В Иерусалим… да, я иду туда… Что же, у твоего ослика своя правда, и что он уж там решил, мы ни когда не узнаем. Но я постараюсь сделать так, чтобы это доброе животное и его достойный господин не пожалели что встретились со мной. Позвольте мне просто следовать рядом, этого мне будет достаточно. Тем более что у меня и денег-то нет.

– Ты один? – спросил Ноам, желая рассеять последние остатки сомнения.

– Да, я один, – ответил Он, кивнув головой.

– Позволь спросить, а где же твои вещи?

Путник усмехнулся:

– У меня нет ничего, мне ничего не нужно, я ни в чём не нуждаюсь в этом мире. Я сейчас говорю о достаточности, так что богатства меня не интересуют. Если ты, конечно, спросил об этом.

– Потому-то ты не боишься путешествовать в такое время, – более утвердительно произнёс Ноам.

– Как верны твои слова, – он зачерпнул ладонью мелкие дорожные камни и стал пересыпать их из одной руки в другую. – Трудно отнять то, чего нет…, у меня же невозможно отнять то, что я имею. Но позволь мне узнать, что же тебя заставляет ехать в ночь?

Ноам в очередной раз оглянулся и ответил:

– Я варю сыр, тем и живу. И мне не хотелось бы лишаться своих благодарных и богатых клиентов, поэтому мой сыр должен быть у них утром. Я знаю о сыре почти всё. Я знаю, как его сделать, как сделать разные, совершенно непохожие друг на друга сорта, я знаю, как хранить, как кушать… Он растёт и зреет на моих глазах и руках, от песчинки до головы. И вот… сначала уста касаются холодной воды из ручья разлитой в пиалы, потом руки берут мой сыр, нарезанный полосками, углами или кубиками, в зависимости от сорта и кубки наполняются вином. Разница вкусов добавляет пикантности. Потом же приходит сытость. Не правда ли, хорошее начало дня и надо сказать, что эти неземные удовольствия щедро оплачиваются, собственно вот почему я тут.

Путник усмехнулся, погонщик же теперь с интересом рассматривал его и даже несколько смутился:

– Я могу говорить о сыре бесконечно, поверь, этот продукт заслуживает того. Ты не веришь мне?

– От чего же не верю…, верю. Твои слова достаточно убедительны, но пустимся в путь.

Странный незнакомец поднялся с камня, и они направились по дороге в сторону города. Пройдя некоторое расстояние, путник произнёс:

– Твой рассказ правдив, разница лишь в том, что как уста касаются пиалы с холодной водой, кубки наливаются вином и вкушается твой сыр… не думаю, что всё это ты видел или пробовал в компании своих клиентов, разве что сам сыр. Ты не только знаешь, как делать свой товар, но и даже как им наслаждаться. В нём есть душа, поэтому в твоей повозке тебе принадлежит самое последнее место и если понадобится, ты пойдёшь пешком, рядом, осторожно поглаживая дерюгу, которой накрыт твой сыр, словно дитя оберегаемое матерью.

Ноам, не отрываясь, смотрел на своего собеседника, тот же шёл рядом с повозкой, держась одной рукой за невысокую боковую стенку, устремив свой взгляд куда-то вдаль, светло улыбаясь. Говорил он тихо, не торопясь, словно взвешивая каждое слово, и тембр был настолько мягок и приятен, что слушая его, невольно замирало дыхание. Таким голосом добрые родители разговаривают со своими детьми, наставляя их на жизненный путь, стараясь быть понятыми, услышанными.

– Но коли так, то можно было и рассчитывать на охрану, – донеслись сквозь мысли слова незнакомца.

Ноам вздохнул и, махнув рукой, ответил:

– Да можно конечно, от чего нельзя-то… Но тогда придётся платить ещё и охране, чего пока я не могу себе позволить. Тем более, что и сами солдаты иногда так и норовят стащить головку…. Но не то чтобы мне было жалко, просто неприятно…, когда это делается за спиной, что мешает просто попросить, но вот, одни стыдятся, другие боятся, третьи и вовсе считают просить каким-то позором…. В общем… я без охраны как видишь.

Они замолчали. Ноам не переставая, с возрастающим интересом рассматривал своего случайного спутника, рассуждая про себя:

«А и действительно, руки пусты, даже узелка нет. Не может так человек путешествовать. Странно…»

Просторная, длинная до земли рубаха, перехваченная шнурком, показывала, что и под ней нет ничего скрытого от посторонних глаз.

«И денег наверно у него тоже нет… Странно…»

Немного помявшись, Ноам решился обратиться к путнику, указывая рукой вперёд:

– Послушай, вот впереди колодец, позволь пригласить тебя сделать привал и дать отдохнуть моему ослику, если, конечно, тебя не торопят важные дела.

Путник опять улыбнулся и посмотрел на сыровара:

– Важные дела есть, но меня они вовсе не торопят. Я приму твоё приглашение, ибо оно правильно, дадим отдохнуть тому, над кем ты имеешь власть, и кто ест из твоих рук, считая тем самым благодатью свою жизнь.

– Ты странно говоришь. А над кем же я имею власть?

– Да вот хоть над этим осликом.

– Да, действительно. Ну это единственное существо над кем простирается моя власть».

– От чего же? Нет, не единственное.

– Вот как? А позволь узнать, что же ещё в этом мире, где я остался один после смерти моей жены, может мне подчиняться?

– Твои руки, спина, всё твоё тело.

Погонщик удовлетворительно кивнул головой и произнёс негромко, обращаясь к ослу:

– Всё так, всё так… Сто-о-ой, Нури.

Остановившись, Ноам достал небольшую плошку, прикреплённую к днищу повозки и, подойдя к колодцу, наполнил его водой, перед этим тщательно протерев. Стараясь не разливать воду, он направился к ослику и аккуратно поставил воду перед животным. И так он сделал несколько раз, пока животное не напилось. После этого Ноам опять набрал воды и протянул посуду своему спутнику. Пока тот делал небольшие глотки, погонщик достал половину сырной лепёшки и, отломив её, подал человеку, предварительно завернув в неё кусочек сыра. Путник принял еду, благодарно приняв кушанье. Поднеся лепёшку к лицу, он долго вдыхал её запах, а потом двумя пальцами стал отщипывать кусочки, стараясь не уронить даже самой маленькой крошки.

– Твоя порция в пору как раз воробью, – попробовал пошутить Ноам, откусив кусок лепёшки и утирая длинную бороду».

Путник покачал головой и с наслаждением произнёс:

– Вкусно.

Ноам довольно улыбнулся.

– Как же ты путешествуешь? А еда… чем же ты питаешься?

– Так не один я в мире, ты вот мне встретился и к тому же иду я не долго. Не напасть пустой живот, пустая душа, вот что беспокоит меня более всего.

Получив возможность внимательней рассмотреть своего нового знакомого, Ноам спросил:

– Ты иудей?

Незнакомец улыбнулся.

Видя, что вопрос не обидел его, Ноам продолжил:

– Черты твоего лица выдают в тебе более сирийца или же перса. Я могу ошибаться, но если мой вопрос тебе неприятен, ты прости меня. Праздное любопытство и не более.

– Разве человек волен выбирать где и кем ему родиться? – ответил незнакомец. – Я сын людей, с разницей лишь в том, что моя мать не испытала мук детородства, тем не менее, руки этой женщины приняли меня первыми в этот мир и были со мной ласковы и заботливы. Я благодарен своим родителям. Что же касается принадлежности… я родился в Галилее… что тут скажешь… Вопросы крови лишь разобщают людей. И ведь это кому-то на руку. Кто-то решает, что один достоин хлеба и мягкой постели, а другой должен всю жизнь провести, махая вёслами на галерах. Люди разобщены именно вопросами крови и наличием многочисленных божеств, которые посредством служителей тянут каждые в свою сторону, стараясь убедить именно в своей правоте, а результат? И вот идут армии и именем богов убивают, убивают, убивают…

– Это верно, верно… всё так, – согласился Ноам.

Сочтя тему о «муках детородства» несколько нескромной, Ноам решил не спрашивать своего попутчика, что он хотел этим сказать, но задал другой вопрос:

– Ты богослов? Или может философ?

– Нет, я не богослов… и тем более не философ… Я плотник…

– Плотник… ну да, конечно плотник…

Окончательно смутившись, Ноам решил переменить тему, тем более, что следующий вопрос его интересовал более других:

– А скажи мне, как же собираешься войти в город? Ведь твой путь в Иерусалим?

Путник задумался на мгновение, и на лице появилось детское изумление. Казалось, что вопрос застал его врасплох. Ноам подошёл к ослику и снял с его шеи узкий ремешок из кожи, потом встряхнул его, и на ладони оказалось несколько монет.

– Вот, возьми. Это не подаяние. Тебе придётся заплатить стражникам на воротах, иначе они не впустят тебя, а у тебя, как я понимаю, нет денег.

– Денег у меня нет. А стражники?

– Римские солдаты, – ответил Ноам.

– Но я всего лишь хочу пройти по земле, и это стоит денег… А если я просто попрошу пропустить меня?

Нури подошёл к сидевшему на земле путнику и с интересом стал оглядывать человека, жадно втягивая носом запах его волос и кожи. Незнакомец поднял руку и погладил осла по морде, задевая влажный нос. Видя такую предрасположенность животного к человеку, Ноам усмехнулся в свою густую бороду и произнёс:

– В нескольких локтях от ворот есть место, проём в стене, его называют «игольное ушко», в город можно проникнуть и там, минуя стражников. Но это не мой случай, он более подойдёт тебе. Что бы пролезть в «игольное ушко» надо оставить всё, что имеешь и носишь.

Незнакомец отрицательно покачал головой и ответил:

– Удивительный город… столько знаков. Нет, всё же позволь мне пойти с тобой?

Нури от чего-то сильно закивал головой.

– Тогда все-таки возьми деньги. Смотри, даже мой осёл как будто просит тебя об этом. Считай, что я тебе дал их в долг, если так тебе будет угодно. Ещё раньше он мог просто укусить, а теперь у него нет зубов, старый совсем стал.

– Благодарю тебя, – ответил путник. – но мне даже некуда их положить. Тем более мой приход в Иерусалим… Я не хочу, чтобы он начинался с денег, другое дело, что всё закончится деньгами.

Ноам в недоумении посмотрел на нового знакомого и спросил:

– Закончится что…?

– Продолжим наш путь, – сказал незнакомец, словно не слыша вопроса Ноама.

Ноам взял в руки повод и ответил, поглаживая ослика по шее:

– Ну что же, тогда я сам заплачу за тебя, только не отставай. Поторопимся, до рассвета я должен быть в городе, мой Нури должен отдохнуть, прежде чем отправиться в обратный путь.

Незнакомец поднялся, разминая несколько затёкшие ноги, и произнёс:

– Тогда позволь, я возьму твои грехи?

Совершенно не обращая внимания на его слова, Ноам подтянул на осле прежде ослабленные ремни, осмотрел повозку, проверил прочность крепления груза и, повернувшись, ответил:

– Грехи… – и вновь вернувшись к своему занятию, стал рассуждать. – Грехи-и-и… М-да уж… Ну что же, разве за эти деньги, что я предложил тебе можно искупить свои грехи?

Ничего не ответил этот человек Ноаму, а лишь, от чего-то, опять улыбнулся с некоторой грустью и, проведя по спине осла рукой, направился по дороге в сторону Иерусалима. Не дожидаясь команды, Нури словно привязанный к новому спутнику последовал за ним, чем очень удивил своего хозяина, который остался стоять на том же месте в бессилии разведя руки.

– А ведь наверно ты мог бы взять не только мои грехи, – вслух произнёс сыровар.

Но затем, несколько придя в себя, подобрал полы хитона из грубой ткани и бросился догонять быстрыми шагами свою повозку и шедшего рядом с ней странного человека.