Читать книгу Красавец и чудовище - Нонна Ананиева - Страница 6

У реки была сделана площадка со скамейками, и там всегда сидел какой-нибудь, как мне казалось, грустный человек, слегка сгорбленный с невидящим взглядом. Ведь рядом стояла огромная больница —вместилище страданий, выяснения отношений, ложных надежд, появляющихся ниоткуда давно забытых родственников или уже ничего не значащих друзей. На меня тоже накатывала грусть – я замирала и смотрела на текущую реку, каждый раз давая себе ещё пятнадцать минут после так называемого ланча, иногда, как сейчас, неудавшегося. На соседней скамейке сидела женщина средних лет и разговаривала по телефону. Я разобрала только, что ей надо уезжать в Торонто. Мой телефон тоже зазвонил.

– Софи, мы не можем найти Игоря. Оливер такой счастливый! У него не болит живот, наконец-то! Где же Игорь? Вы вообще где? – тараторила Сибилла. Мне показалось, что она немного волновалась. – Софи! Вы где? В Москве или в Америке?

Сибилла… Глаза стали совсем мокрыми, слёзы покатились по щекам, и почувствовался поднимающийся с реки холодный ветер. Он пронизывал. Мне стало не холодно, а больно.

Нахлынули воспоминания о Гаити…

Мы плелись на старой Хонде по переполненному шоссе. Хорошо хоть, что смогли на него выехать полчаса назад – перед самым выездом ехавший впереди самодельный микроавтобус заглох намертво. Конструкция была та ещё: на старую американскую легковую машину приделали платформу со скамейками, приварили каркас из железных прутьев и закрыли брезентом. Когда водитель, всё-таки убедился в том, что в этот раз его чудо-такси окончательно встало, то дал команду, и пассажиры стали медленно покидать драндулет. Я думала, их там было ну, человек десять, но их там было и не десять, и не двадцать, и не тридцать, а сорок два или сорок пять – я сбилась со счета. Даже не знаю, как они там могли поместиться, ну ведь не лёжа же друг на друге. Все они вышли на шоссе и пошли гуськом – тощие, уставшие, еле шевелившиеся. Мы еще долго ползли параллельно, потому что всё стояло и почти не двигалось. Кто-то упал с крыши какой-то другой переполненной машины или, скорее, автобуса прямо под колёса. Ждали полицию. А как она могла приехать, если вся дорога забита до отказа, я понятия не имела. Кондиционер в нашей машине, естественно, не работал, а открывать окна было небезопасно. Ад! Но очень скоро оказалось, что это был никакой ещё не ад, а так, подступы.

Когда как-то растолкали затор и мы двинулись, я стала смотреть на придорожные лачуги, за которыми виднелось море. Вся прелесть тропиков, красоты туристических зазывалок с картинками песчаных пляжей и развесистых кокосовых пальм, вечный флирт в воздухе, пахучее массажное масло, модные пёстрые шмотки – всё это не имело никакого отношения к Гаити. В лучшем случае, осталось в прошлом. Из окон машины я видела разбитую, жалкую человеческую жизнь. Вернее, человеческой такую жизнь уже нельзя было назвать.

В нашем видавшем виды японском седане кроме меня и Игоря сидели два гаитянца. Они оба давно жили и работали в США, оба были врачами-терапевтами, получившими своё образование там же, в Америке. Один из них какое-то время работал с Игорем в частной клинике в Бруклине, где у Игоря был свой натуропатический кабинет и приём. Одного из гаитянцев звали Эди, другого Джек. Они были знакомы всю жизнь, и абсолютно доверяли друг другу в профессии и бизнесе. В клинике в Бруклине Эди видел, как работал Игорь, что говорили пациенты, как отступали неизлечимые болезни. В один прекрасный день он предложил Игорю поездку на Гаити в только что организованное специальное место для бедных, где можно лечить людей от малярии и СПИДа. Потом оказалось, что там ещё и свирепствовала холера. Игорь согласился. Просто поехать и помочь за свой счёт. Долго не раздумывал. Спросил только, дадут ли они крышу и еду. Мне он это преподнёс, как интересное благотворительное путешествие, и был счастлив, что я, не колеблясь, согласилась с ним лететь практически на край света.

Мне нравилось в нём геройство. Я даже сама не подозревала, как высоко буду ценить его смелость и самопожертвование. Из биохимика он превратился во врача-натуропата, и не просто врача, а очень успешного. Когда мы встретились, он был на вершине своего мастерства. Трудно было найти ему равного. Он справлялся практически со всеми болезнями. Он, конечно, не был волшебником и делал скидку на человеческое несовершенство, но дело своё знал превосходно. И любил. Всегда был в поиске лучшего, нового, самого передового, всегда учился, верил в результат и огорчался, как ребёнок, когда пациент был непоследователен, неточен, относился с недоверием или пренебрежением к его советам.

– Серафима сказала, что мы лезем в бутылку с этим Гаити, – прокомментировала я слова своей уже совсем взрослой дочери о предстоящем путешествии. – Типа, это пристанище пиратов и люмпенов со всего света. Насилие, рабство, ну, ты знаешь, география когда-то была её любимым занятием.

– Этой стране просто не повезло, – Игорь выбрал самый оптимистичный ответ из всех возможных, – я знаю, что такое Гаити. Её часто называют «трагическим недоразумением». Говорят, там случилось всё плохое, что было в истории у разных народов по отдельности.

– Так бывает?

– Страна плантаций и африканских рабов со всем сопутствующим прейскурантом.

– Да уж. Но у рабов должны были быть рабовладельцы, —решила я.

– Логично. Там жили самые богатые «белые» своего времени.

– Ненавижу расизм, – поставила я точку, козырнув своему советскому образованию.

Побывав на этой земле, сейчас я могу сказать, что если существуют переселение душ, кармические отработки в воспитательных целях и прочие назидательные эксперименты, то Гаити, на мой взгляд, это последний рубеж земной жизни. И дело не в отсталости, неграмотности или отсутствии электричества, дело в том, что это брошенная миром страна отдана на самоуничтожение самым жестоким образом. Среди сказочной природы – горы мусора, по которым бродят длинноухие свиньи на длинных ногах, как цапли по болотам, полицейские на дорогах в полном военном обмундировании, люди на крыше автобуса, рискующие упасть под колёса, бесчисленные опасные инфекциии, всепроникающая пыль. Порт-о-Пренс – это сплошная пыль, иногда поднимающаяся выше человеческого роста. Не восстановленные, или даже не разобранные после землетрясения 2010 года дома очень быстро начинают навевать депрессию. Более трёхсот тысяч жителей были унесены стихией, а город повергнут в руины. И во многих местах так всё и стоит: разрушенное, готовое повалиться, как игрушечные домики, сто́ит только топнуть посильнее ногой. Под этими развалинами остались люди, до которых так никто и не добрался.

Конечно, можно смотреть на мир, как на какую-то абстрактную картинку: не вникать, не сопереживать, не помогать. И потом ждать, что кто-то будет помогать тебе, когда с тобой случится беда, или на голову свалятся неразрешимые проблемы. За что такая кара жителям Гаити с их сюрреалистичной и кровавой историей, не мне судить. России тоже досталось с лихвой, что уж там. Я долго пыталась разобраться в истории, точнее, в том собрании лжи и домыслов, что нам выдают за истинные хроники минувших лет. Потом запуталась: в причинах, в хронологии, в происхождении, в религии, в верховной власти, в языке. Хотя, пожалуй, язык – это единственное, что можно потрогать и чем можно восхититься. Запуталась, но кое-что всё таки усвоила: если есть к чему-то интерес, то всю информацию надо тщательно проверять, и не важно, идёт ли речь о Куликовской битве или о страшном диагнозе. Бывает, что приходится не верить своим глазам, а в противовес вроде бы неоспоримым фактам остаётся только интуиция. Как будто истина сама решает, как и откуда ей лучше появиться. И когда.

Наконец мы приехали в приют. Это была довольно большая огороженная высоким деревянным забором территория с буйной тропической растительностью. Справа от входа находилось большое помещение, так называемый «Зал ожидания», где обычно люди сидели на скамейках и ждали, когда их позовут. Ждали молча и безропотно, столько, сколько надо. Это был длинный сарай с решётками в окнах вместо стёкол, и две маленькие проходные комнаты-смотровые или ещё для каких-то нужд. Дальше по дороге мы наткнулись на большую беседку, круглую и свежевыкрашенную. За ней открывался жилой блок – несколько соединённых хижин, двери которых выходили под единую крышу. Там находилась общая столовая и кухня. Нам дали самый лучший номер – с отдельной туалетной комнатой, где даже стояла ванная. Горячей воды, правда, не было, но хорошо, что хоть какая-то текла. В комнате горели противокомариные спиральки, распространяя свой едкий искусственный запах, и всё выглядело очень убого. Но, по большому счёту, нас это не трогало. Мы быстро вышли наружу после освежающего душа в нашей ванной комнате и уселись за большой деревянный стол около беседки знакомиться с хозяйкой и её друзьями.