Читать книгу Синкопа - Норберт Мо - Страница 2

Массивное окно, упираясь своим видом в соседнее здание, пропускало лишь несколько лучей солнечного света. В зависимости от поры года, время, когда я мог нежиться под этими лучами у себя в комнате, постоянно менялось. И всё же именно эта привилегия, которая не отличалась особенностью повторяться тогда, когда мне это было нужно, давала мне шанс увидеть, как незримый слой пыли блуждал по моей комнате. Она оседала не только на предметах, расположенных горизонтально, как например, тумба у моей кровати, но также и на тонких стенах, которые сотрясались по утрам из-за ударов по ней моего соседа. Всему виной скрипящее ложе, в котором каждую ночь спит мертвец, играющий на смычковых инструментах.

Я, родившись без права выбора, взгромоздил на себя тяжёлый груз под названием «жизнь». Ещё будучи ребёнком, наделённым уникальным даром противостоять собственному счастью, мне приходилось часто иметь дело с трудностями, которых можно было избежать без особых усилий: будь то горькая правда, неуместно озвученная мною при родителях, или насмешки сверстников, пытающихся понять мои иррациональные действия.

Хватило бы одного моего взгляда, чтобы понять необъятную историю печали, сочащуюся из-под моего кожного покрова.

Дни проходят незаметно, когда в них нет ничего необычного. У меня, как и у многих людей, живущих в этом мире, было своё расписание, которому я пытался следовать. Исходя из этого, я не мог не заметить, что моё существование отличалось некой эксцентричностью, ведь я был не тем существом, которое просиживало свои новые классические брюки в одном из многоэтажных элитных зданий. Я с уверенностью мог утверждать, что та жизнь, на которую обречены люди, подсчитывающие свои сбережения вновь и вновь, никогда не будет похожа на жизнь простого уличного музыканта. Стоя на своих двух ногах в старых башмаках по несколько часов в день, я всё чаще подбивал их подошву гвоздями, стараясь не думать о том, что я начинаю разваливаться на части. Скрипка стала меня тяготить, и потому, сколотив из гвоздей и старого ящика для посылок табурет, я, направляясь на свой привычный бульвар, держал в одной руке свою незамысловатую конструкцию, а в другой старую виолончель. Мне казалось, что людям нужно разнообразие, несмотря на то, что они никогда не обращали должного внимания на человека со скрипкой. Во всяком случае, мне ещё не доводилось встретить музыканта, играющего на подобного рода инструменте посреди улицы. Если быть честным в нашем городе нет мне подобных, но здесь нечем гордиться и нечего стыдиться: быть уникальным в наше время не значит ровным счётом ничего. Только благодаря моей инициативе денег хватало на то, чтобы изредка купить себе немного еды. Комната, в которой я живу, стоит не так уж и дорого, однако, чтобы продолжить обитать в родных хоромах, на прошлой неделе мне пришлось продать контрабас, который принадлежал моему отцу – музыканту местного оркестра. Меня удивило лишь то, что покупатель пришёл вместе со своим футляром, оставив мой на том же месте, где он и пылился всё это время. Казалось, я всегда поступал так, как того хотел мой отец, правда, он никогда не говорил об этом вслух. Его вечные разговоры о музыке и блеск в глазах дал мне понять его бесконечную любовь по отношению к тому, что он делает. Наше общение с ним ограничивалось лишь обрывками ничего не значащих фраз, и порой эта недосказанность приводила меня в ступор.

Единственное, чем я мог гордиться после стольких лет социального давления, так это то, что мне удалось остаться собой, несмотря на все трудности, которые возникают перед замкнутыми людьми вроде меня. Несмотря на мою расшатанную психику, я всегда отличался непоколебимым спокойствием, которое вызывало у людей некое подозрение по отношению ко мне. Всматриваясь в моё лицо, они пытались сжать меня, словно лимон, оставив лишь корку, от которой нет толку. Таким образом, моё окружение пыталось найти во мне то, что было им присуще. Люди не понимают, как они неосознанно превращают свой мир в подобие повторяющейся виниловой пластинки, застрявшей в граммофоне прошлых лет. В моей жизни не было ничего, кроме того, что я создавал каждый день внутри себя, словно слепой архитектор, играющий на своей виолончели. Мне никогда не доводилось размышлять о жизни и о своём месте в этом необъятном мире, наверное, потому что для меня это не имело никакого значения. Узнав о высадке человека на луну, жизнь не стала более интересной.

На улице шёл небольшой дождь и всё, чего мне хотелось в тот момент, так это небольшой чашки крепкого кофе, который дал бы мне сил дойти до своего дома. Я всегда заходил в кофейню на близлежащей улице. В этом месте было так мало людей, что мне не приходилось чувствовать себя ущербным, находясь здесь не целые десять минут. Более того, на стенах этого заведения висели картины местных художников, которые время от времени менялись.

– Кофе, пожалуйста, – сказал я женщине за прилавком.

Её глаза были такими большими, что мне было неловко смотреть на неё больше двух секунд за вечер. Она знала того мертвеца, что не ест целый день, а вечером, приходя к ней, заказывает одну чашку кофе.

– Без сахара? – спросила она.

– Да, если можно.

Каким бессмысленным казался этот вопрос, учитывая то, что она задавала его каждый день, не меняя своего привычного недовольного выражения лица. Присев за свой столик около окна, я наблюдал за тем, как на улице всё больше искусственного света поглощало тьму, наступившую сегодня так скоро из-за перевода часов на зимнее время. Однако, погода в этом городе не предвещала каких-либо перемен. Когда мне всё же принесли чашку кофе, я вдруг вспомнил сегодняшний сон, над которым мне пришлось думать во время своей игры.

Я оказался в тёмном, пыльном помещении, напоминавшем мне мою берлогу, в которой я каждую ночь засыпал в предвкушении следующего утра. Я видел пыль, клубившуюся в тусклом свете ламп. Впереди стояла девушка. Она стояла ко мне спиной. Ее волосы были собраны карандашом, который торчал прямо из её головы, и я не мог понять, кем же она является. Несмотря на то, что я ничего не знал о ней, я страстно желал познать её душу. Среди пугающей темноты я взывал о том, чтобы она повернулась ко мне, но она, делая незначительные жесты рукой, будто поправляя свои густые волосы, не сделала ничего, что помогло бы мне понять, слышит ли она меня. Ясно было одно: девушка не хотела, чтобы я её узнал. Вдруг мне становится так страшно, что я решаю попытаться рассмотреть её лицо, но как только я начинал к ней приближаться, она тут же отдалялась на несколько шагов назад. Мне было так трудно идти, словно я застрял в каком-то болоте и не могу выбраться оттуда. Мои глаза, против моей воли, вновь смотрели в затылок этой незнакомой девушки. После многочисленных попыток я протянул свою руку, чтобы дотронуться до её плеча, и затем, моля о том, чтобы это прекратилось, я просыпаюсь. Моё тело было покрыто холодным потом, вызвавшим во мне глубокое чувство отвращения.

Допив свой традиционный кофе, я вышел на улицу, чувствуя холодный ветер, прикасающийся к моему лицу. Обычно, когда я шёл по улицам своего города, то не хотел встречаться взглядом с кем-либо. Именно поэтому мои глаза всегда смотрят под ноги.

Мне не приходилось ставить себе диагноз, однако, если бы это нужно было сделать, я бы ответил, что «я – всего лишь человек». Кто-то начинает карьеру артиста, чтобы играть на сцене, раз за разом притворяясь, что он – это роль, которую ему приходить играть. Я же был тем самым артистом на большой сцене, только мою роль могла бы сыграть и картонная копия, ни чем не отличающаяся от меня. Зрители в восторге, они смеются надо мной, видя во мне тот самый недостающий элемент идеальной пьесы. Всё, что мне было нужно, чтобы обрести покой, это спрятаться в футляре от виолончели, и заснув, возможно, мне удастся услышать тихий голос господа.

Дождь не переставал идти, стекая вниз по моей физиономии, достойной лишь места на доске подозреваемых. В такую погоду невозможно было разглядеть ничего, кроме того, что тебе и так известно. Проходя мимо здешнего костёла, построенного из кирпича, цвет которого напоминал мне густую кровь, стул, сделанный из почтового ящика, выпал из моих мокрых рук. Подняв его, я ощутил чьё-то присутствие, из-за которого мне стало не по себе. Справа от меня я увидел человека в инвалидном кресле, сидящем напротив статуи Иисуса Христа из чёрного мрамора, возведённой возле костёла несколько лет тому назад. Мне не было понятно, зачем он там сидит в проливной дождь, однако, я не был тем человеком, который поинтересуется всё ли у него в порядке. Я не был в состоянии помочь даже себе, жалея собственные сбережения на покупку зонта, который не вынуждал бы меня мокнуть этим вечером. Пройдя несколько шагов, я обернулся, чтобы вновь увидеть этот образ, вызвавший у меня столь противоречивые эмоции. Сидя в своём инвалидном кресле на том же месте, глаза человека смотрели на меня, и видит бог, сквозь такую ненастную погоду я видел, как шевелились его губы, приговаривая что-то, чего я не мог услышать. Почувствовав учащённое сердцебиение, мной овладел страх. В тот момент я остро ощущал каждое изменение в моём теле, то, как сухо стало во рту или то, как сильно расширились мои зрачки, словно меня вновь начинала мучить бессонница. Вдруг он поднял руку и начал махать мне, прекратив своё немое бормотание и тогда, не выдержав больше ни секунды, я побежал в сторону дома, оставляя за собой незримые следы отвращения. Споткнувшись о камень, лежащий посреди тротуара, я упал на землю. Тогда-то стул, вылетевший из рук и упавший на землю, развалился на части, доказав мою теорию о том, что я был пригоден лишь для исполнения музыкальных композиций. Не оборачиваясь, я встал с мокрой земли и продолжил свой бег, всё крепче держась за ручку от футляра, в котором находился смысл моей жизни.

Спустя несколько минут я уже был в своей комнате. Знакомая обстановка успокоила меня, создав чувство безопасности. Кроме того, заплатив за проживание деньгами, вырученными за контрабас, я вновь мог включать безнадёжное отопление, всё раньше засыпая по ночам. Я пытался не думать о том, что сегодня произошло, и потому, стоя перед зеркалом в ванной комнате, мне никак не удавалось застирать брюки, которые стали грязными после моего падения.

Порой мне приходилось всматриваться в своё лицо часами, не находя в нём ничего нового – всё те же морщины на лбу, всё тот же несчастный взгляд. Однако сегодня, раз за разом вглядываясь в своё отражение, я всё сильнее хотел от него избавиться, завесив зеркало какой-нибудь тряпкой. Я повесил брюки на спинку стула около обогревателя, чтобы к завтрашнему утру они были уже сухими. Откинув прочь все свои мысли, я решил пораньше лечь спать, продолжая делить своё скрипящее ложе вместе с самим собой.