Читать книгу Сестра-отверженная - Одри Лорд - Страница 4

Когда мы приступили к редактуре «Сестры-отверженной» – спустя много времени после того, как книга была задумана, контракт заключен, новый материал написан, – Одри Лорд сообщила мне за работой, что она не пишет теорию. «Я поэтесса», – сказала она.

Значение Лорд как поэтессы неоспоримо. Однако несомненно и то, что «Сестра-отверженная» – сборник избранных эссе и речей, написанных этой Черной лесбиянкой-феминисткой за последние восемь лет, – сделал для многих очевидным то, что другие уже знали: голос Одри Лорд играет ключевую роль в разработке современной феминистской теории. Она – авангард феминистского самосознания.

Пятнадцать представленных здесь избранных текстов, среди которых есть опубликованные впервые, – это обязательное чтение. Будь то уже хорошо известное эссе «Применения эротического: эротическое как сила», которое раскрывает нас навстречу потенциальной силе эротического, неявно присутствующей во всех сферах нашей жизни:

…Когда я говорю об эротическом, я говорю об утверждении женской жизненной силы, о той творческой энергии обретения силы, знание и применение которой мы теперь переприсваиваем в нашем языке, нашей истории, наших танцах, нашей любви, нашем труде, наших жизнях (1).

Или недавно написанный текст «Глаза в глаза: Черные женщины, ненависть и гнев», исследующий белые расистские корни враждебности между Черными женщинами:

Мы – Черные женщины, рожденные в обществе закоснелой ненависти и презрения ко всему Черному и женскому. Мы сильные и стойкие. И мы изранены (2).

Работа Лорд расширяет, углубляет и обогащает наше понимание того, что такое феминизм и чем он может быть.

Но как быть с «конфликтом» между поэзией и теорией, между этими отдельными и будто бы несовместимыми сферами? Нас учили, что поэзия выражает чувства, а теория излагает знания; что поэт творит в порыве момента, а теоретик непременно рассуждает холодно и тщательно; что одно – искусство и потому воспринимается «субъективно», а другое – наука, отвечающая за «объективный» мир идей. Нас учили, что у поэзии есть душа, а у теории разум и что мы должны выбирать между ними.

Белый западный патриархальный порядок вещей требует от нас верить, что между чувством и мыслью, между поэзией и теорией есть неустранимое противоречие. Нас легче контролировать, если части нашего «я» разделены, раздроблены и разбалансированы. Но есть и другие возможности, другие способы переживания мира, хотя их часто и нелегко назвать. Мы можем чувствовать их и искать их выражения. Поскольку задача феминизма в том, чтобы выстраивать связи и залечивать ненужные отчуждения, «Сестра-отверженная» – это искра надежды.

Тексты Одри Лорд – это импульс к обретению целостности. То, что она говорит, и то, как она говорит, вовлекает нас эмоционально и интеллектуально. Она пишет, исходя из того, кто она есть: Черная женщина, лесбиянка, феминистка, мать двоих детей, дочь иммигрант/ок из Гренады, преподавательница, пережившая рак, активистка. Из обыденности своей жизни она создает материал, которым мы можем воспользоваться, чтобы изменить нашу. Из своего желания целостности, потребности объять и осмыслить все части себя она учит нас значению различия – «той первозданной и мощной связи, из которой выковывается наша личная сила» (3). Я, белая еврейка, лесбиянка и мать, впервые прочитала эссе «Дитя-мужчина: ответ Черной лесбиянки-феминистки» несколько лет назад, в тот самый момент, когда переживала трудности с принятием неизбежной мужественности моего растущего сына. Мой мальчик не только станет мужчиной физически, но, возможно, будет и вести себя как мужчина. Это осознание обернулось для меня серьезным кризисом, тем более что все матери-лесбиянки, которых я знала (и которые, как я осознала лишь со временем, тоже были белыми), либо настаивали, что их «андрогинные» сыновья такими и останутся и не вырастут в мужчин – сексистов и мизогинов, либо были вынуждены выбирать между сепаратистской идеей сообщества и своими сыновьями. Выбирать было особо не из чего, и я чувствовала себя загнанной в угол.

Но Лорд смотрит шире. Она берет за отправную точку реальность близящегося возмужания своего ребенка («Наши сыновья не вырастут в женщин» (4)), а затем задается вопросом, каким именно мужчиной он станет. Она ясно видит, что может и неистово любить своего сына, и в то же время отпустить его. По сути, чтобы оба они могли жить дальше, она вынуждена отпустить его, показать, что у нее «нет обязанности чувствовать за него» (5).

И Лорд, и я – матери-лесбиянки, которым пришлось учить наших мальчиков самих делать их эмоциональную работу. Но ее сын, Джонатан, – Черный, а мой сын, Джошуа, – белый, и в расистском обществе это не тривиальная разница, несмотря на то что оба они – мужчины. Как пишет Лорд в другом тексте:

Некоторые проблемы у нас как женщин общие, другие – нет. Вы боитесь, что ваши дети вырастут, присоединятся к патриархату и станут свидетельствовать против вас – мы же боимся, что наших детей выволокут из машины и расстреляют на улице, а вы не захотите ничего знать о том, от чего они гибнут (6).

Я прочитала «Дитя-мужчину», и это был один из тех запоминающихся моментов, когда чувствуешь, как внутри тебя меняется что-то важное.

Я поняла, что дело не только в том, что Лорд больше меня знает о воспитании сыновей, хотя я и получала экспертные советы. Я осознала, насколько непосредственно знания Лорд связаны с ее различием – теми реалиями Черности и лесбийства, которые выдворяют ее за пределы господствующего общества. Она знала такие вещи, о которых я, белая женщина, прожившая большую часть своей жизни в гетеросексуальном мире среднего класса, понятия не имела, но которые были мне полезны, даже необходимы.

…Чтобы выжить, тем из нас, для кого угнетение – это так же по-американски, как яблочный пирог, приходится быть наблюдательными (7).

Мне было стыдно за мое высокомерие и страшно, что мое невежество будет разоблачено, но в то же время я была взволнована открывающимися передо мной возможностями. Я пообещала своему будущему стараться слушать те голоса в других и в самой себе, которые знают то, что знают, именно потому, что они другие. Я хотела услышать то, что они могут мне сказать.

Конечно, отголоски не затихают.

Когда я вновь перечитала «Дитя-мужчину» несколько лет спустя, проделав за это время большую работу по возвращению себе своей еврейской идентичности, я задумалась о сложностях положения моего сына как белого мужчины-еврея в белом христианском обществе. При первом чтении я не видела в этом проблемы – теперь трудно даже вообразить такую недальновидность.

Когда мы определяем себя, когда я определяю себя, ту часть, в которой я такая же, как вы, и ту часть, в которой я отличаюсь, то я не лишаю вас объединения со мной, а расширяю область объединения (8).

Расстояние между чувством и мыслью еще сильнее сокращается по мере того, как мы знакомимся с тем, что происходит в душе у Лорд. Мы наблюдаем, как она движется от «хаоса знания… той темной и истинной глубины… внутри каждой из нас, [где] взращивается видение» (9) до «еретических действий, что подсказывают наши мечты» (10). Понимание – осознание и соединение частей в целое, движение от одной точки к следующей – прокладывает связи.

Понимание помогает делать знание доступным для применения – в этом и заключается безотлагательность, импульс, энергия. (11)

Движение целенаправленно и поддерживает жизнь.

Нигде эта целенаправленность не проявляется так наглядно, как в «Преобразовании молчания в язык и действие». Здесь Лорд пытается справиться с возможным онкологическим диагнозом. «У меня было чувство, возможно, телесное ощущение, что жизнь никогда не будет прежней» (12). Она решает это публично, на академическом собрании, перед семьюстами женщинами. Она говорит нам, что боится, но молчание не защитит.

Страх здесь неизбежен – страх видимости, страх беспощадного внимания, а может быть, и осуждения, и боли, и смерти. Но всё это мы уже пережили в молчании – кроме смерти. И теперь я всё время напоминаю себе, что если бы я родилась немой или хранила бы всю жизнь обет молчания ради безопасности, то я бы всё равно страдала и всё равно бы умерла. Такие мысли очень помогают взгляду со стороны. (13)

Лорд встречается лицом к лицу с худшим, чтобы освободиться и испытать лучшее, и делает это с непоколебимой решительностью. Хотя «Сестра-отверженная» охватывает почти десять лет ее творчества, девять из пятнадцати текстов в этой книге были написаны в течение двух лет после того, как Лорд узнала, что у нее может быть или действительно есть рак. По мере того как она растет, принимает и применяет то, чему научилась, она показывает нам то, что мы можем перенять для нашей борьбы за выживание, каким бы ни было наше «худшее».

Разве осталось хоть что-нибудь, чего мы можем бояться, если мы уже встретились лицом к лицу со смертью и не согласились на нее? Если однажды я приняла умирание как процесс жизни, разве кто-то еще может получить власть надо мной? (14)

Одри Лорд требует от нас не больше, чем от самой себя: чтобы мы обращали внимание на те голоса, которым нас учили не доверять; чтобы мы проговаривали то, чему учимся у них; чтобы наши поступки не расходились с тем, что мы знаем. Она развивает темы, постепенно перерабатывая и дополняя их, и тем самым строит свою теорию – точно так же и мы можем сопрягать материал нашей жизни.

Черная женщина, лесбиянка, феминистка, мать двоих детей, дочь иммигрант/ок из Гренады, преподавательница, пережившая рак, активистка. Эссе и речи «Сестры-отверженной» придают новое звучание основополагающей феминистской истине, которая уже поистрепалась от неуместных повторений: личное – это политическое. Работа Одри Лорд дает силу всем нам.

Я та, кто я есть, и делаю то, ради чего пришла, – служу вам лекарством или резцом, напоминаю вам о том, что есть в вас от меня, когда я раскрываю вас в себе (15).

Нэнси К. Береано[1]

Декабрь 1983 года