Читать книгу Экзамен по социализации - Оксана Алексеева - Страница 2

Детский дом был самым настоящим раем. Если бы Седьмой и Девятая знали, что такое рай, то именно это слово они бы использовали.

Путь до этого рая был сложным, но не сложнее, чем вся их предыдущая жизнь. Не имея ни малейшего представления о том, в каком направлении двигаться, они решили выбрать юго-запад, предположив, что если исключат хождение по лесу кругами, то рано или поздно выйдут на людей, дорогу или населенный пункт. В глухом лесу зверья было достаточно, поэтому вначале они не голодали. Охотились по очереди, бросая заостренные колья в прыгучих белок и шустрых лис, мясо ели сырым. Волков старались избегать, заметив, что те часто живут стаями. Сначала спали днем: когда было теплее, прямо на холодной земле, прижимаясь друг к другу, чтобы согреться, – а ночью спешно продвигались по намеченному пути. Но после того как среднесуточная температура упала еще на десяток градусов, стало рискованно. Можно было и не проснуться. Тогда приняли решение не спать вовсе, продолжая поход без остановок. Через неделю после начала путешествия лес заметно поредел, а охотиться попросту стало не на кого. Пара полевых мышей в день – это уже было огромной удачей. Но Девятая и Седьмой не умели отчаиваться или жаловаться – они просто шли, правда, теперь гораздо медленнее. И шли бы так до самой смерти. Но вместо нее наконец-то увидели огни.

К счастью, к тому моменту сил на сомнения уже не осталось. Девятая, которая была физически слабее, уже часто падала на землю, но чаще всего находила силы не принимать помощь Седьмого.

– Эй! Пацан, ты чего творишь? – Седьмой тут же отпустил огромную дворнягу, которая зарычала, припадая на переднюю лапу, но кидаться уже не спешила, и повернулся к подбегавшему мужчине, принимая боевую стойку.

Да, зрелище было потрясающим. Мальчонка лет двенадцати или чуть больше, шатаясь, наклоняется вперед, глаза сосредоточенно прищурены, правая рука крепко сжимает заостренную палку. Мужчина замер на месте, поднимая ладони, будто сдаваясь.

– Пацан, ты чего? – он произнес это уже мягче и тише.

Седьмой расцепил обветренные губы и прохрипел:

– Сестра моя… – он кивнул на свалившуюся на землю девочку. – Ей поесть… надо.

Мужчина перевел взгляд на указанное место и охнул.

– Зи-и-инка! – от этого крика даже Девятая очнулась и попыталась подняться на ноги. – Зинка! Иди-ка сюды! – и снова обратился к детям: – Эй, ребята, вы откуда такие? Тузика есть не надо, мы вам чего-нибудь другого дадим.

Девятая исподлобья пристально рассматривала врага, который почему-то не вел себя как враг. Поэтому и решила ответить:

– Из леса.

А дальше все закрутилось. Прибежали какие-то люди, начали куда-то звать, даже попытались Девятую схватить за руку, но Седьмой вырвал ее, задвинул себе за спину и снова поднял палку, обозначая свои намерения на случай, если еще кто-то попробует их тронуть. Взволнованные мужчины и женщины пытались уговорить их зайти в дом, но осознав тщетность своих попыток, вынесли еду прямо во двор.

– Поешьте хоть, – это та самая «Зинка» протягивала Седьмому банку с теплым молоком и кусок хлеба. Он сначала принюхался, потом передал продукты сестре. Та, немного поев, встала спереди, прикрывая спиной и предоставляя возможность перекусить брату.

А потом прибыли люди в форме. Форма вызывала у Седьмого и Девятой какое-то молчаливое одобрение, поэтому полицейским удалось уговорить их сесть в машину и отправиться в участок. Там задавалось много-много вопросов, на большинство из которых дети не знали, что отвечать.

– Как вас зовут?

– Куда?

– Ну, имена у вас какие?

Молчание. Девятая подумала, что их спрашивают о номерах, но улыбчивый мужчина уже задавал следующий непонятный вопрос:

– А фамилия?

Молчание.

– День рождения?

– Первого сентября, – хором.

– Какого года? – мужчина в форме оживился.

– А сейчас какой год? Мы родились двенадцать лет назад, – Девятая отвечала, а Седьмой кивал, соглашаясь.

– Вы сколько в лесу-то были?

– Всегда.

– Одни?

Молчание. Если они хотят, чтобы их принял социум, то говорить об Организации запрещено.

– Вам что-нибудь нужно?

– Спать.

– Эй, Михалыч, с соцзащитой и медиками связался? Давай их в твой кабинет пока, пусть выспятся?

А наутро снова вопросы:

– Родители ваши где?

– Родители?

– Ну, с кем вы раньше были?

Молчание.

– Там, откуда вы пришли, кто-нибудь еще остался?

– Нет.

– Знаешь, Коля… Я слыхал про людей, которые в тайгу жить уходят целыми семьями. Может, из таких? Родители погибли, а эти двое потом уже сюда пришли…

– Да я скорее в инопланетян поверю, чем в то, что детишки эти зимой в лесу выжили. Думаю, похищенные они. Черт знает что там с ними делали. Сбежали… и нате вам, стресс, оттого имен не помнят и кидаются на всех. Ориентировки уже разослали…

Люди в белых халатах тоже были подозрительно добры. Они вообще не применяли никакой силы и не повышали голоса. Даже махнули рукой на тот факт, что брат с сестрой наотрез отказались разлучаться. Так и спали на одной кушетке. Осмотр тоже приходилось проводить только в присутствии второго. Однако нагота их совершенно не смущала – создавалось ощущение, что пока обследуют одного, другой стоит настороже, готовый в любой момент вцепиться потенциальному обидчику в глотку. Женщина по имени «Гинеколог» сначала опешила от того, что ей придется осматривать девочку в присутствии брата, и все же настояла, чтобы он отвернулся, сказав: «Милый мой, у нас такие правила!» При слове «правила» мальчик безропотно повиновался, а девочка отправилась на экзекуцию, приготовившись к любой боли, – но так ее и не дождалась. Кажется, эти люди всеми силами старались не причинять им дискомфорта. Даже когда брали кровь, несколько раз предупредили, что будет немного больно – будто Седьмого и Девятую можно было этим испугать.

В карантине их на несколько дней оставили в покое – только кормили и постоянно переспрашивали, как дела. За это время они уже привыкли к посторонним настолько, что не напрягались каждый раз, когда кто-то заходил. Когда они остались наедине, Седьмой и предложил:

– Мы теперь полностью пришли в норму, сестра. Можем уходить. Ты видела, система охраны тут…

– А зачем нам уходить, Седьмой?

Мальчик растерялся:

– Так ведь они же враги.

Женские особи более способны на предательство, а значит, и на переосмысление стереотипов.

– Брат, я не думаю, что они враги. Те, первые, даже не пытались нас убить, собаку оттащили, еду дали. Разве враги так поступают?

– Я не знаю, Девятая, не знаю… Я не могу понять, что они задумали. Зачем столько странных взглядов и бесконечных вопросов о самочувствии?

Она уговорила его остаться, чтобы выяснить это. А заодно и значение услышанного недавно чудесного словосочетания «Детский дом» – двух слов, которые притягивали своей теплотой, означающих, что это будет дом и там будут дети. Возможно, это какая-то другая Организация, в которой они смогут найти свое место.

Более тонкий, чем у обычных людей, слух позволил им расслышать заключение медиков при разговоре с прибывшим сотрудником социальной защиты:

– Физически оба здоровы. Я бы сказала, как-то даже слишком здоровы: зрение, слух, мышечная масса значительно выше среднего уровня. Несмотря на существенные признаки истощения в самом начале, восстановились они очень быстро. На теле множество старых ран от колюще-режущих предметов, укусов крупных животных, у обоих были переломы конечностей, хотя и правильно срощенные… При этом признаков сексуального насилия нет. Множественные следы от инъекций – мы не обнаружили в крови известные нам препараты, но предполагаем, что там были наркотики. Отчасти это и объясняет факт, что они ничего не могут вспомнить. И совершенно точно они не родственники. А заключения психолога у нас толком и нет… Она просто пришла в растерянность. Дала характеристики: замкнутость, возможно, аутизм, агрессивность, гипертрофированная привязанность друг к другу. Посоветовала наблюдение у специалиста в Москве и по возможности полностью исключить стрессы. Случай, прямо скажем, экстраординарный, поэтому обвинять ее в непрофессионализме…

Затем двое суток в бесконечно трясущемся вагоне, и вот, наконец-то, он – детский дом, который превзошел самые смелые ожидания Девятой. Который был раем.

* * *

На перемене наши парты окружили тесным кругом, а я попросту не знала, куда себя деть, случайно за долгое время оказавшись в самом центре общения. Даже попыталась сбежать, но Белов, конечно, мне такой возможности не дал, с силой схватив за локоть и усадив на место. Дабы не привлекать к себе еще более пристального внимания, я решила не сопротивляться.

Мира, а потом с явной неохотой и Макс тоже немного развернули стулья. Но на вопросы отвечала только девушка.

– Какими судьбами из Москвы? Родителей ваших, что ли, сюда перевели?

– Нет, – улыбка широкая и дружелюбная. Мира и без этой улыбки была слишком красива. – У нас нет родителей. Умерли. Давно.

– О… простите…

– За что?

– А как же вы в нашу гимназию попали? Тут так-то неплохие бабки платить надо…

– Наследство, – девушка пожала одним плечом, будто изображала, а не на самом деле чувствовала волнение.

– А чего сейчас перевелись, а не в начале учебного года?

– Так получилось, – она снова улыбнулась и попыталась перевести разговор в другое русло: – Костя, а ты почему Дашу держишь?

Я только сейчас заметила, что пальцы Белова так и остались на моем локте. Он тут же отпустил руку и обнял за плечи, с силой прижимая к себе.

– Девушка она моя. Любит меня сильно. А я бросить не могу из жалости, хоть она тупая и страшная.

Вокруг раздался привычный смех. Но это была та самая точка отсчета, с которой и будет формироваться мнение новичков обо мне. Поэтому я, вопреки своему обычному поведению, с силой оттолкнула обидчика и даже вскочила на ноги.

– Ну вот, еще и истеричка, – прокомментировал Белов с наигранной досадой.

А я обратилась только к Мире:

– Я не девушка ему! И никогда ею не была! Этот урод просто издевается, – и хотя последнее прозвучало уже совсем жалко, но точку зрения я кое-как выдавить смогла.

Однако к ужасу своему не увидела в выражении лица Миры не то что сочувствия к моему положению, но даже и проблеска понимания. Поэтому бессильно опустилась обратно на стул. Брат же ее просто лениво рассматривал лица моих одноклассников, заметно задерживаясь на девочках. На Яне его взгляд концентрировался чуть дольше – неужели и он пал жертвой ее длинных ног и сияющих светлых волос? Однако и Яна это уловила, может, только поэтому и произнесла:

– Реально, отстань уже от этой лохушки, Костик. Тоску нагоняешь.

Должна признать, что Яна – первая школьная красавица – давно потеряла интерес к травле. Только в самом начале высказалась, а потом просто со скучающим видом наблюдала за действиями остальных. Нет, она не пылала ко мне любовью, но я была благодарна хотя бы за равнодушие.

Макс еще пристальнее осмотрел ее и наконец-то произнес – впервые с начала всеобщего знакомства:

– Как ты сказала, тебя зовут?

– Яна ее зовут, – вместо девушки ответил Белов. – Ишь, какой шустрый. Не успел царство захватить, а уж прынцессу заприметил в полон брать? Глазастый.

Новенький никак не отреагировал, продолжая смотреть блондинке в лицо снизу вверх, поскольку она стояла рядом, сложив руки на груди. В этот момент я уловила короткий взгляд на него со стороны Миры.

– Я-на, – произнес новенький раздельно, будто пробуя это созвучие на вкус.

Но эту девушку смутить было невозможно – она хорошо знала себе цену:

– Закатай губки, красавчик. У меня парень есть!

Яна не соврала – она действительно встречалась с Никитой из параллели и легкомысленностью никогда не отличалась. Позволяла любоваться собой со стороны. На самом деле, я всегда думала, что Яна рано или поздно сойдется с Костей – внешне они очень хорошо бы друг с другом смотрелись. Оба яркие блондины, самоуверенные донельзя. Но она выбрала Никиту – внешне гораздо более простого, но уж точно с лучшим характером, чем у Белова. Это делало ей честь.

– Я только имя твое спросил, а ты уже придумала, как будешь изменять своему парню? – ответил ей Макс и продолжил исследование взглядом. Наконец-то равнодушно мазнул и по мне. Вскользь, не задерживаясь.

Он не был таким потрясающе красивым, как его сестра. Та, словно сошедшая с экрана дива, блистала, моментально, но основательно подвинув Яну с пьедестала. Карие глаза девушки переливались той же рыжиной, что и волосы, губы были четко очерченными, пухлыми, а школьная форма на ней сидела так, будто пошита всемирно известным дизайнером. У Макса глаза же серо-зеленые – очень светлые, пронзительные, что делало его взгляд каким-то невероятно холодным. Темные волосы немного взлохмачены. Для себя я лишь отметила, что он ни разу за все время не улыбнулся. Вообще, даже краешком губ. Не будь этой хмурости и странной манеры разговаривать, словно отвешивать нехотя фразы, я бы и его назвала очень симпатичным. Но все же человеческая красота – это не форма носа и цвет глаз, это, скорее, взгляд, улыбка, движения и эмоциональные реакции. Мы не влюбляемся в форму скул, но способны потеряться в чувствах от наклона головы или жеста. Этот парень с каменным лицом даже шанса не давал. Из всего увиденного я могла сделать вывод, что Макс любит красивых девушек, возможно, не пропускает ни одной юбки, но при этом очень замкнутый человек, и на фоне дружелюбной сестры это особенно бросается в глаза. И еще – они совершенно точно близнецы, похожие чем-то, что невозможно объяснить словами.

Им задали еще кучу вопросов, на которые Мира отзывалась охотно. Хотя я заметила, что она часто не отвечает прямо – в ее рассказах звучало: «Долго рассказывать», «Квартиру купили тут неподалеку», «Нам уже по восемнадцать. Так получилось, что мы пропустили год». Но громом среди ясного неба было:

– Мы из детского дома.

О, уверена, под элитный покров этой гимназии никогда не забредали дети из детского дома. И здешняя публика, включая меня саму, вряд ли когда-то общалась с такими. Детский дом – это для нас что-то страшное, что-то из другого мира. Там детей, одетых в обноски, избивают и мучают. И те, кому удается дожить до совершеннолетия, почти неизбежно становятся преступниками. После такого-то воспитания… И вот они сидят перед нами – немного странные, но точно не вызывающие жалости. Ничего в них нет такого, что выдавало бы тяжелое детство или перенесенные испытания.

Все сначала замерли от услышанного, но уже через минуту посыпались новые вопросы, от ответов на которые Миру спас очередной звонок.

– Ну ни фига ж себе… – пробубнил Костя мне на ухо, от шока, вероятно, забыв, с кем разговаривает. – Детдомовцы и богатые наследники в одном лице. В двух лицах.

Я, конечно, не ответила. Белов пихнул меня в бок локтем:

– Да ладно, ты, морда, не тушуйся. Я тебя никому не отдам. И сама на новенького не засматривайся! Он же детдомовский – на куски тебя порежет и сожрет. А вот я только на куски порежу.

Мира обернулась и бросила пристальный взгляд на Костю, обозначая, что расслышала каждое слово, в том числе и его отношение к детдомовцам. Он не растерялся, развел руки в стороны и пожал плечами:

– Ну а что? Ревную свою шмару. Имею право.

Та просто отвернулась. Мне было очень неприятно, что Мира никак не реагирует на оскорбления в мой или их адрес. Хоть бы поморщилась! Или уж рассмеялась, если она такая же, как все. Но она не реагировала никак.

С чего я взяла, что она обязана встать на мою сторону?

А после уроков я была крайне озадачена тем, что Мира, собрав свои вещи в модную сумку, повернулась и спросила:

– Даша, ты обещала показать школу и рассказать правила.

Может, не все потеряно? Может, получится если и не сдружиться с ней, то хотя бы не вызывать неприязни?

Но Костя глупым не был – он тоже понимал, что ситуация имеет шанс – один на миллион – измениться в мою пользу. И не мог этого допустить. Поэтому зажал мне рот рукой, отвечая сам:

– Прости, красавица! Но сучка моя с тобой идти не хочет.

Я попыталась вырваться, но Белов был значительно сильнее – это мы уже изучили вдоль и поперек.

Мира же – и как ей досталось такое неподходящее имя? – посмотрела на меня и совершенно серьезно ответила:

– Ну, как хочешь, Даша. Попрошу кого-то другого.

И пошла вслед за братом, делая вид, что не заметила, что происходит.

Это меня разозлило до чертиков. Однако если обычно свое раздражение на Белова я привыкла запихивать в глотку и молча проглатывать, то сейчас выдержка дала сбой. Я со всей дури вцепилась зубами в ладонь Кости, отчего он наконец-то оторвал свою грязную руку от моего лица, и заорала. Это всегда так – когда слишком долго что-то терпишь, а потом позволяешь этому выплеснуться, то получается гораздо хуже, чем планировалось. Последующее говорить я уж точно не планировала, тем более так визгливо:

– А что, Мира, может, ты хочешь побыть сучкой этого урода? Готова уступить!

Мира остановилась и нахмурилась. А из-за ее спины раздался голос Макса:

– Я могу тебя порезать на куски и сожрать, как недавно предложил твой друг. А теперь попробуй назвать мою сестру «сучкой» еще раз.

Мой яростный порыв схлынул под натиском его ледяного тона. А Костя, тоже ощутивший равнодушную сталь слов этого жуткого парня, поспешил вставить:

– Все-все-все! Мир-дружба-жвачка! Дашенька у нас умственно отсталая, не обращайте внимания.

Но Мира обратилась только к брату:

– Не злись. Она это несерьезно сказала. Она тут…

– …жертва, – закончил ее брат, и на этот раз в его тоне я расслышала отголосок брезгливости.

И они ушли, забрав с собой остатки моей надежды, моей гордости. Меня. Просто ушли, хотя любой из них мог остановить это безумие одним словом. Ушли. А за ними и сам Белов, бросив напоследок:

– Я ж тебе говорил – детдомовские. Просто животные! И почему ты меня никогда не слушаешься?