Читать книгу Карты четырех царств. Серия «Срединное царство». Книга вторая - Оксана Демченко, Оксана Борисовна Демченко - Страница 10

– Мы можем изрядно экономить на свечах, – съязвила Лионэла вместо приветствия, не оборачиваясь к шагнувшему через порог Дорну и не отвлекаясь от починки платья.

Она, конечно же, готовилась к очередному визиту вежливости. Переделывала одно из трёх своих платьев, чтобы с новым кружевом и лентами оно казалось и само – новым. Чтобы никто не посмел вообразить, будто гордая ноба хэш Донго с осени питается исключительно кашей на воде. Сейчас щепетильность Лии раздражала страшно, поэтому и думалось о ней с полным именем, официальным. Ведь ничто не уязвляет более, чем отчуждение друга. Дорн знал, был зол и непременно съязвил бы в ответ, прицельно и больно… Но – не до того!

В голове пойманной птицей бьётся мысль: а если князь всё же вцепился в нечто ценное для себя и подписал бумагу? А если жены нет дома, а если…

– Чиа! – отчаянно вскрикнул Дорн, втянул воздух и сполз вдоль стены, мысленно проклиная себя за то, что разбудил и растревожил жену. – Ты дома…

– О-о, если вы изволите гневаться вдвоём с Сэном, то света хватит и на бальный зал. Неужели так сложно выслушать неприятного человека и не тратиться на раздражение? Хочешь расшвыривать ценности, брось монету нищему, немногим больше проку, зато куда меньше вреда, – отчитала Лионэла. Лёд так и звенел в её насмешливом голосе. – Сколько можно оставаться ребёнком!

– Достойная Лионэла хэш Донго Тэйт, – прорычал Дорн, перемогая вспышку злости, – проглоти язык, покуда я не отрезал его! Я сыт поучениями. Сыт по горло!

– О-о, выше шеи, в мозг, опять ничто не проникло, – Лионэла встряхнула платье и еще раз придирчиво прощупала кружево по воротнику. – Он назвал тебя тигром, и ты вмиг изошёл на пар, о кипучий граф? Разве это повод кричать на весь дом посреди ночи? Тебе что, требуется сочувствие? Или тебя, уж прости за грубость, пожалеть? Ты здоров, ни царапины, и ты, кажется, даже не дрался? При чём тут я?

«Не дрался» было сказано громко. Дорн расслабился, прикрыл глаза и стал ждать, когда ярость осядет, а призрак оскаленного зверя потускнеет в сознании, уберётся глубже, во тьму неосознанного… В логово белого тигра – так иногда говорила Чиа, и голос её делался тих, и плечи горбились.

Поведение жены вдруг представилось внятно, а затем в памяти прошелестел голос ненавистного до недавних пор багряного беса: «Смени зверя, ты молод и он – лишь тень…». Трудно принимать от врага совет, еще труднее – собственную жизнь, подаренную снисходительно и даже без условий. Мир так и норовит перевернуться, рухнуть, разбиться вдребезги…

Шагов Дорн не услышал – Чиа умела двигаться беззвучно. Дорн воспринял кожей взгляд, как луч весеннего солнца. Чиа умела смотреть так кротко, что любой гнев утихал.

Когда Дорн открыл глаза, в комнате уже было темно – собственные волосы более не рдели яростью и спешкой, а слабый огонёк лампады едва теплился и чадил: кажется, масло снова попалось негодное, зато очень дешёвое… Чиа улыбнулась мужу одними глазами – и пропала в сумраке соседней комнаты. Ночь еще густа, и жена, конечно, до неуместного крика спала. Последнее время она много отдыхает. Побледнела… Пожалуй, не все ладно с вынашиванием ребёнка, – вдруг остро резанул страх. Следом уколола догадка: а ведь Лионэла разговаривает намеренно сухо и строго! Для Чиа очевидно, что так отчитывать можно лишь здорового и виноватого друга Дорна. И ей – спокойнее.

– Что он сказал? – нетерпеливо переспросила Лионэла. – Это важно.

Дорн прикрыл глаза, надеясь, что ярость не вспыхнет, и тигр не вернётся. Лионэла порой в обхождении хуже врагов, и общаться с ней не проще, чем с советником Хэйдом… Но в своём доме, ночью, когда жена отдыхает – можно ли рычать? И как его ещё привести в чувство, чтобы усмирял кипение ярости, внятное для Чиа. То есть не был ребёнком.

Стало стыдно. Уже год друг Сэн с женой живёт в так называемом фамильном особняке нобов Боув, полученном очень давно, вместе с графским титулом и потому чаще именуемом «замок Нод». Уже год Лия пытается вести дом – так она это называет… Хотя что тут звать домом? Разве руины, величаво и бесполезно лежащие посреди огромного задичалого парка.

Еще в детстве Дорна последний, кто помнил замок целым – старый конюх – рассказывал, что полвека назад стены рухнули из-за пустых споров с кем-то не менее драчливым, чем сами Боувы… Алая кровь взыграла, и, когда нобы успокоилась, уцелели лишь сарай с имуществом слуг, конюшня и розарий: слуги вне спора дурных нобов, обижать лошадей алые не стали бы, а розы любила жена графа, как можно было огорчить её? Мысль, что руины замка тоже способны расстроить женщину, не проникла в кипящее боем мужнее сознание.

– Кто «он» в твоём понимании? – попытался мирно уточнить Дорн после долгого молчания. Дыхание выровнялось, злость сменилась на виноватость пополам с раздражением. – Как далеко, по вашему мнению, вы с Хэйдом послали меня?

– Тебя ждал второй человек в прежней свите Рэкста, так полагал Хэйд, – отозвалась Лионэла. – Он опытный боец, перерожденец из алых. Итак, я слушаю!

Нехотя, еще не уняв раздражение, Дорн приподнял веки, прекрасно зная – его глаза сейчас малость звериные и даже, пожалуй, светятся… Зато в полумраке всё видно, как днём! Окончательно загнав тигра в логово и утратив его силу, Дорн бы и не приметил: Лионэла пятый раз щупает перешитое платье лишь оттого, что у неё дрожат пальцы. Золотая ветвь дара имеет свои особенности. Взрослея, такие нобы предпочитают не выказывать подлинных чувств. Даже перед близкими. Или не так: особенно пред близкими, которых не стоит попусту волновать. Значит, Лионэла сидит тут, чтобы Чиа мирно спала? Можно было понять сразу. Нужно было!

– К бесам Хэйда. Мне интересно твоё мнение, – проворчал Дорн, как-то сразу примирившись с ночным допросом.

– Кто я столице, чтобы иметь право на мнение, – Лионэла наконец отложила платье и позволила себе виноватую полуулыбку. – Все, что я могла – это выбрать время. Хэйд желал устроить встречу в иную ночь, но я отсмотрела все даты, и только в этой ощутила какую-то… нежданную пользу. Редчайшее стечение обстоятельств. Как пояснить? Я – золото, и хотя не могу учуять удачу или же предвидеть беду, но чую людей и их связи. Столица для меня подобна сложнейшей паутине влияний, где любая случайно затронутая нить создает звон и колеблет иные нити. Уже два дня всё вокруг колеблется и дрожит, хотя никто не трогает нити. Как еще пояснить? Словно нечто могучее не вмешивается, но присутствует и способно повлиять, если того пожелает. Как-то так… Могла бы объяснить точнее, сделала бы это ещё с вечера.

– А не сидела в темноте, исколов все пальцы, – усмехнулся Дорн. – Ладно же, признаю: когда я в гневе, могу обидеть кого угодно и не заметить что угодно. И еще ты права, он здесь два дня. Шкурой я учуял это, стал зол и беспокоен… Сэн спит?

– Пустырник, сон-трава и шишечки хмеля, – едва слышно выговорила Лионэла. – Можешь счесть это подлостью. Но один ты или вы двое, мне казалось, это в нынешнюю ночь не имело значения. Мой Сэн всё ещё болен. И я не намерена оправдываться.

– Да уж, заметно, – Дорн расстегнул пояс и отпихнул саблю в сторону. – Если бы я не был так голоден, я бы не был так зол.

Лионэла молча прошла к столику у дальней стены, на ощупь нашла и сдёрнула вышитую салфетку. Сразу запахло острее – курятиной в пряностях, хлебом, крепкой настойкой на травах. Дорн еще принюхивался и щурился, а поднос на ножках – на таких богатым лентяям подают завтрак в постель – уже был пристроен ему на колени.

– Лия, – промурлыкал Дорн, облизываясь.

– Тебя за кусок мяса купит с потрохами самый гнусный лесной разбойник, – улыбнулась Лионэла, и по голосу было понятно, как ей приятно слышать это своё имя, домашнее. – Кто пришёл на встречу, если ты так пылаешь?

– М-мм, с чесночком! Рэкст вроде бы звал его Кукольником… а, даже с имбирём? – вгрызаясь в курятину, невнятно прочавкал Дорн. – Еще звал горглом. О! Начинка из риса с грибами… Первый раз видел бой бесов. М-мм… сама запекала?

– То есть… погоди, бесы? Не один, а больше… оба? Нет, ты сказал «звал», значит, вот кто колебал нити связей, даже и невидимый. Невозможно. Но ладно же. И второй, – голос Лионэлы стал ровно так спокоен, как это случалось с осени при проявлении крайней степени настороженности. – Кто же? Златовласого ублюдка Альвира я видела днём, он уехал на бал, а после к графам Кайд, в их загородное поместье. За тихоней-праведником, так и не знаю его имени, обещал проследить Хэйд. Клялся, что всё отменит, если тварь в столице.

– М-мм… он был там. М-мм, грибочки, – сопел Дорн, выуживая начинку из куриного брюха. – Он сдох там. Зрелище, скажу я! Да! Ради такого стоило выжить. М-мм, вкусно. А как он рвал его! В крошево, в лоскутки, в прах!

– Погоди, он – его? – вздрогнула Лионэла. – Или что-то не то с грибами, или… Я верно понимаю, что погиб Кукольник, поскольку некто смог порвать его и в порошок? Трудно усомниться, кто этот «некто»! И – невозможно… Дорн! Прекрати мычать и чавкать. Кого же ты видел? Мне нужна определенность.

– Я обещал ему, что не видел его, так что я точно его не видел, слово графа Нод, – Дорн облизал пальцы, с сожалением принюхался к обглоданному скелетику. – Отвратительно мелкий курёнок. Я только вошёл во вкус.

– Ты видел его? – Лионэла сделала ударение на последнем слове, вздрогнула и замерла. —Определенно, так. Но, если все верно, уцелел ли Ул?

– Слово Боува: я его не видел, поэтому я никак не мог спросить, а он бы точно не ответил, что Ул ему враг и что при следующей встрече они то ли подерутся, то ли помирятся, сами пока не знают… но, выходит, Ул жив, – Дорн выговорил всё это залпом и немедленно выпил обжигающе крепкую настойку. Сморгнул, потянулся к толстостенной чашке с тепловатым морсом. – Брусничный! Моя Чиа готовила. Эй, а ты умеешь бледнеть. Прям как человек. Переживаешь за друга Ула? А убили бы меня, ты бы тоже побледнела или пробурчала брезгливо: «Он так и не вырос».

– Ты… ты везучий негодяй, – Лия забрала поднос и отвернулась, чтобы отнести на дальний столик, а заодно спрятать лицо. – Мне следует всё обдумать.

Дорн сыто потянулся и прижмурился, наблюдая, как Лия ходит из угла в угол, слепо трогает стулья, кивает своим мыслям, вздыхает… спотыкается и наконец-то садится у стола. Хотелось извиниться за свои недавние мысли. Разве на такую умную дурёху можно обижаться? И, увы, разве можно её запросто понять и принять с её странностями? Три щуки золота – всё оставшееся после устройства свадеб и дороги до столицы состояние семьи Донго – Лия истратила или распределила впрок до медяка, безжалостно и хладнокровно. На отепление нищенского сарая графа Нода, на два платья для визитов, на лекарства для Сэна и регулярные закупки свежей зелени для Чиа – та не может без зелени, даже зимой, когда её запросы обходятся ужасно, непомерно дорого.

Наверняка купленный вчера курёнок вне планов. И уж точно он был разделён так же рационально: потроха для больного мужа, кожа и лапы на суп, прочее – рычащему после боя хозяину дома… ведь его и ранить могли!

– Эй, немочь голубых кровей, сама-то ужинала? – тяжело вздохнул Дорн.

– Да.

– Ври Хэйду.

– Да!

– Еще два дня такой сытости, и ты начнёшь светиться насквозь. Пошли к Лофру в гости, а? Там ох как кормят… подумаю, и уже в пот бросает, заранее.

– Почему ты не желаешь знать очевидного? За матушкой Улой приглядывают. За тобой теперь уж точно следят. – Лия покачала головой. – Это столица. Мы не имеем права выживать и подниматься за счёт сложностей, создаваемых тем, кто нам дорог. Мы не имеем права вступать в альянсы, подставляя тех, кто нам дорог. Мы не…

– Я вижу, но я пользуюсь теми, кто мне дорог. И мне не стыдно, а с твоей щепетильностью мы сдохнем.

– Сам ври Хэйду, что пользуешься и что не стыдно, – вскинулась Лия, сразу же зажала рот ладонью и опасливо покосилась на тёмный проем двери.

– Чем ты опоила Чиа? – Дорн усмехнулся без раздражения и пояснил: – Она спит, не шепчи. Даже не учуяла, что я свечусь от злости. Вскочила на мой крик, но так и не проснулась. Кстати – благодарю. Слышала? И ещё извиняюсь.

– Не знаю состав. Матушка Ула прислала по моей просьбе.

Дорн кивнул и задумался.

– Нельзя к друзьям. Ладно, тогда вот что: я дал слово Боува тому, кого не видел, что устно передам его послания князю, бесу Альвиру, Хэйду и Лофру. И еще кое-кому, но это отдельно, это личное.

– Погоди, ты видел его и говоришь о нем спокойно, даже охотно, – нахмурилась Лия. Подвинула лампаду, жестом предложила Дорну место, дождалась, пока тот переберётся к столу, и постаралась рассмотреть выражение его лица. – Дорн, не важно, что ты обещал. Мне надо знать: Рэкст возвращается?

– Рэкста больше… нет, – Дорн осторожно выбрал ответ среди своих предположений и догадок. – Нет и не будет. Долго? Никогда? А, разве важно! Главное в ином: я свободен сменить зверя. Точно. Почти понял, как это сделать. Только на кого? Он бы мог сказать прямо, а не намёком!

– Устно передать… это великолепно, – ядовито улыбнулась Лионэла. – Возьми из денег на еду сколько надо, немедленно найми самую дешёвую карету, лишь бы закрытую, ведь Чиа мёрзнет. Пора нам всем плотно позавтракать.

– Неужели? – приятно удивился Дорн. – Бегу!

Утро еще не разрумянилось, когда ветхий возок, влекомый дряхлым мерином, перестал скрипеть полозьями по снегу, едва покрывающему булыжники, и замер. Кучер покашлял, намекая: пора платить.

– Нам точно сюда? – задумался Дорн, ссыпал мелочь в варежку кучера, спрыгнул на обледенелую брусчатку и открыл дверцу.

Он подал руку Лионэле, и ноба с видом княгини спустилась из драного возка. Она безмятежно отряхнула соломинку с побитой молью меховой накидки и обвела взглядом тихую площадь, кованые решётки особняков, статуи драгоценного розового мрамора при парадных входах и замерших изваяниями стражей в безмерно дорогих шубах, при позолоченных алебардах… Никакой неловкости Лионэла не испытывала, или не выказывала. А вот Чиа – наоборот, так и ёжилась от особенного, душного и гниловатого настроения этого безмерно дорогого места. Вервр-лань скользнула из возка и сразу прильнула к боку мужа, уткнулась в его плечо. Последним на площадь ступил Сэн – кое-как сполз с драных подушек, оперся на саблю, как на палку. Побрёл к ближней кованой ограде, привычно делая вид, что двигаться ему ничуть не трудно.

Княжеский треугольник, или просто Треугольник – площадь, куда выходят фасады легендарно дорогих постоялых дворов, а вернее, дворцов. Ранним утром здесь так тихо, что слышен шорох падающих снежинок. Дзынь-дзынь-дзынь… здесь, по мнению Дорна, и мысли, и снежинки звучат, как монетки. Здесь и лучи солнца – золотые нити. Сюда никогда, совершенно никогда, не приходят пешком. Но всяко лучше пешком, чем при таком-то выезде!

Лионэла прищурилась, поправила прядь волос, выбившуюся из-под просторного капюшона – и бестрепетно направилась вверх по мраморным ступеням. Дворец Трайд был самым помпезным из трёх. Дорн прикрыл глаза, отчаянно недоумевая… и все же смолчал, не желая обесценивать надетое заранее выражение ленивой скуки.

Громадный лакей ожил. Его шуба, намёрзшая коростой льда на плечах, заскрипела, когда великан поклонился и распахнул перед гостьей дверь. Дорн убрал руку с рукояти клинка и по-настоящему расслабился. Золотая кровь – что делать, когда она взыграет, даже алым нобам делается слегка завидно. Сейчас Лионэла приняла важное решение и идёт к цели, и такой ей не надо проламывать стен. Лакеи с поклоном распахнут любые двери, – ей ведь нельзя не открыть прямо теперь. Никто не умеет сплетать альянсы и строить связи так, как золотая ветвь дара. И никто не умеет производить столь сокрушительного впечатления своей исключительной важности.

– Немедленно доставьте адресату, – без выражения велела Лионэла. Обернулась, миновав двери. – Мы пока что намерены позавтракать, вот список блюд. Сервируйте в малом нефритовом каминном зале на… да, на пять персон. Ближе к полудню я уточню число гостей к дневному чаю и укажу, где мы собираемся отобедать. Пригласите распорядителя, мы обсудим блюда. Это, учтите, очень деликатная тема.

Сэн всё стоял у ограды, щурился и сонно, почти бессознательно улыбался. Дорну вдруг пришло в голову: кажется, друг лишь сейчас вдохнул полной грудью зиму и осознал, что пришло её время. На щеках наметился румянец… то ли ему сегодня лучше, то ли от вида Треугольника в алом проснулся азарт.

Вроде бы однажды, еще по молодости, ныне покойный дед Дорна гулял близ Треугольника и заявил насмешнику-богатею из бесцветной знати: «Следует смиренно подарить алому всё, что он не может купить. Иначе дарить станет нечего». И деду подарили. Он ведь был почти трезв и зол до того, что сабля звенела, норовя выпрыгнуть из ножен…

Казалось очень странно шагать в стоптанных сапогах по драгоценному мрамору, укрытому шёлковыми коврами, не имеющими цены. С подмёток облетал лёд, звенел и мелкими кристалликами катился, чтобы таять повсюду и разрушать идеальный порядок дворца, всегда готового к встрече очень важных гостей. Дорн втягивал носом запахи и настроения – и все более внятно понимал: да, он и есть особенный гость. И, войдя в этот дворец, никто из друзей Лионэлы не останется прежним. К добру или худу, но голодная зима закончилась… а с ней иссякла и относительная, фальшивая независимость от дел столицы.

Часом позже Дорн блаженно лежал в кресле, закинув ноги на решётку камина и созерцая слегка дымящиеся подмётки просохших сапог. К ночному чахоточному цыплёнку в животе добавились половина утки и целиковый зеркальный карп.

Друг Сэн взбодрился с двух бокалов горячего вина с мёдом. Он охотно слушал вранье Лии о том, как всё в столице хорошо и просто – и верил, вопреки слуху чести. Сытым чужды подозрения. Чиа счастливо вздыхала над огромной корзиной с зеленью и цветами. Выбирала растения, трогала, принюхивалась, жевала по одной травинке – и тоже выглядела румяной и здоровой впервые с осени.

– Что же можно продать мне настолько дорого? – ещё из галереи спросил советник Хэйд, почти бегом миновал зал и опустился в кресло, остро и жадно глядя на Лионэлу.

– Я не решила, вам ли. Всё это, – Лия небрежно очертила пальцем накрытый стол, – ничуть не извиняет ваш промах. Вы обещали, что проследите за праведником. Но вчера в столице было даже не два… их. И праведник твердил, что смог получить бумаги с именем, – Лия коротко покосилась на Чиа, не замечающую ничего, кроме зелени. – Просто чудо, что мы можем так славно позавтракать впятером.

– А! – Хэйд жестом пригласил лакея и тот явился, заранее готовый услужить, с любимым блюдом советника и кубком горячего вина. – Их… и не два. Было. Достойная ноба торгуется, как на базаре. Я разочарован.

– Так идите на базар, там раздают пряники. Почти даром, – ласково предложила Лия.

– Почему здесь? – поморщился Хэйд.

– Вот список тех, кого следует увидеть графу Ноду, чтобы передать то, что он поклялся передать. Устно и лично. Вас я указала первым, вы занятой человек, и весь ваш ценный день вот-вот высвободится, – Лия сладко улыбнулась Хэйду. Обернулась к Дорну и велела: – Скажи то, что надлежит услышать именно ему. И ни словом более.

– Мне надлежит услышать всё, и ещё много слов сверх того, много более, – возразил советник, повторно просмотрев список, где значились князь, новоявленный бес Альвир, Лофр и сам он под своим негласным прозвищем – Дохлятина.

– Вы торгуетесь, как на базаре, – вернула недавний упрёк Лия, чуть шевельнув бровью. – Я разочарована.

Дорн поймал прямой взгляд Лии. Встал, принял горделивую позу, достойную случая.

– Я, Дорн хэш Боув, граф Нод, даю слово в том, что не видел его сегодня ночью, – сказал он то, что, вероятно, предстояло повторить раз сто в течение дня. – Однако же багряный бес Рэкст передаёт вам: он зол. Если дословно… «Скажи Дохлятине, что я на него зол». Это всё.

– Что? Это всё? – смотреть на Хэйда было смешно, он вскипел мгновенно и остыл так же мгновенно, замер с занесённой над взбитыми сливками ложечкой, раздумав шуметь. – Где ваш второй список, вымогательница-хэш-Донго?

– Беса Альвира мы пригласим к полуденному чаю, – Лия добыла из складок платья конверт и положила на стол. – А вы прогуляетесь к особняку графа Рэкста и лично изучите то, о чем вам вот-вот донесут ваши нерасторопные люди. Дорн сказал, оно того стоит.

– Но если пригласить его к чаю, он примет меры и будет знать и то, что за обедом услышит князь, – нахмурился Хэйд. – Стоит поменять порядок лиц в этом списке.

Он вскрыл конверт и быстро пробежал глазами короткий текст. Кивнул и даже не поморщился.

– Хэш Донго, здесь указано: вы поправились настолько, чтобы еженедельно посещать дворец канцлера и нести службу. Всё верно?

Сэн улыбнулся, отвлекаясь от созерцания огня в камине.

– Мне определённо лучше, – негромко выговорил он. – Не могу понять, отчего я так медленно выздоравливаю. Но именно сегодня я понял, что иду на поправку. С вашей стороны было неосмотрительно и расточительно пригласить нас сюда на завтрак. Но Лия сказала, вы настаивали. Признателен за этот семейный праздник.

– Вы весьма интересная пара, так друг друга… дополняете, – скривился Хэйд и сразу убрал с лица кислую мину. – Коня, жалование и прочее, что вам причитается по службе, доставят завтра. Канцлер дважды спрашивал о вас, так что со следующей недели извольте навещать его. И… да, вы с женой теперь обязаны бывать на балах княжеского двора. Если бы его светлость прибыл именно в полдень и именно на чай…

– А разве вы ещё не пригласили его светлость именно на это время? – издевательским тоном уточнил Дорн, чтобы не вынуждать Лию говорить и эти слова.

Сэн обернулся к другу и довольно долго смотрел прямо в глаза – а затем как-то смущённо улыбнулся и откинулся в кресле, глядя в потолок. Невесть с чего в зале стало тихо, разговор угас, и только дрова в камине потрескивали, и с каждым щелчком напряжённость нарастала.

– Хэш Хэйд, сколько в столице нобов, наделённых полноценным слухом чести? – Сэн оборвал натянутую тишину.

– Гм… Кроме вас? Пожалуй…

– Вот и я так думаю, – Сэн пресёк длинный ответ. – Но вы хладнокровно наблюдали, как моя жена выбивается из сил, пытаясь выжить и не стать вашей куклой, и не сделать меня такой же куклой. Мне говорил о вас Ул. Разное… просил не судить прямолинейно. Но я слушаю вас сейчас и сужу, уж простите. Вам было в пользу проклятие чёрного мерзавца из свиты Рэкста. Пока вы боролись из последних сил и знали о своей скорой смерти, вы жили во имя высокой цели. Сейчас вы копите на старость. Я слышу это в каждом вашем слове. Вы отвратительны, хэш Хэйд. Посмели думать о моей жене с презрением.

Сэн неожиданно гибко поднялся, кончики его волос полыхнули чистой белизной – и даже Дорн не проследил, когда фамильная сабля Донго нащупала яремную вену на шее Хэйда. Нащупала и прижала, не добывая пока ни капли крови.

Хэйд перестал дышать. Сэна покачивало, но рука его оставалась твёрдой, и сабля ни на волос не смещалась из выбранного для неё положения.

– Вы посмели судить о чести моей семьи? Увы, стали путать честь и выгоду. Я готов оказать вам услугу, – Сэн наметил кивок. – В любой удобный вам день укорочу вашу жизнь, чтобы в ней снова появился смысл. Я вижу правду в таком решении. Для меня, Лии и проржавевшей фамильной чести рода Хэйд. Старость вам не к лицу, хэш. Она труслива и грязна.

Хэйд позволил себе осторожно сместить взгляд, не более того. Он всё ещё не дышал и не моргал. Он смотрел на Лию.

– А на базаре кушали бы пряники, почти даром… – Лия кашлянула и рассмеялась.

Сабля с тихим шелестом вернулась в ножны, Сэн рухнул в кресло – спиной, не стараясь сесть красиво. Он промахнулся, угодив на подушки лишь локтями и затылком, резко побледнел и некоторое время лежал в неудобной позе, глядя в полоток. Затем, помогая руками, подтянул колени. Рывком поднялся и сел-таки в кресло, как подобает.

– Мне сегодня определённо лучше. Пусть принесут ещё мяса. И вина. Много мяса и много вина. Дворцу полезно, чтобы я стал сыт и пьян. Тут столько всего… бьющегося.

Сэн огляделся, усмехнулся и подмигнул жене. Лия позволила себе заложить морщинку укоризны меж бровей. Хэш Хэйд, наблюдая семейную сцену, благоразумно пересел в дальнее от Сэна кресло, к окну.

– Какой разный смысл можно вложить в слова «он за все заплатит», – промурлыкал Дорн, щурясь на Хэйда и зная, что будет изруган Лией чуть позже. Ведь его числят ловким, и для него не видят права на таранные методы решения недоразумений. – Хэш, сейчас вы куда больше, чем минуту назад, похожи на того, кого я с детства уважал.

– Старость, – прокряхтел Хэйд, устраиваясь в кресле. – Как же… Да я почти поседел, пытаясь уладить осложнения и дать вам тихо перезимовать.

Дорн кивнул и сделал вид, что верит. Сэн вздохнул и подставил кубок – слуга как раз обносил желающих горячим вином. Лия вспорхнула с места и пристроилась на подлокотник кресла мужа, тронула его лоб и улыбнулась: нет испарины… И жара нет? Значит, румянец обычный, а не болезненный.

– Вы сами не уверены, стоит ли врастать в жизнь столицы, – нехотя буркнул Хэйд. – Здесь все копят на старость. Совершенно все.

– Алые не сильны в выборе целей. Отец говорил: нам важно найти того, кому мы готовы доверить такое дело. Вы много раз пробовали подобрать мне хозяина. В столице я устроюсь или вне её, ни вы, ни прочие, не забудут о моем клинке и моем слухе чести. О прозвище Дорна и тайне его семьи. Поэтому ставлю вас в известность: выбирать цели будет моя жена, – безмятежно улыбнулся Сэн. – Вне боя, хэш, она вправе принимать все решения в семье. Совершенно все. Не уверен, что каждое решение придётся мне по душе, но так есть и так же будет впредь.

– Гм… и вы не пожалеете? Никогда? – вкрадчиво уточнил Хэйд, покосился на Дорна и, по взгляду понятно, рассудил, что кресло красноглазого располагается опасно близко.

– Боль – часть жизни любого, кто рождён для боя.

– Ваш батюшка, помнится, действительно так говорил, – на лице Хэйда проступила усталость. – До полудня есть время. Я намерен посмотреть на особенное место близ особняка Рэкста и вернуться. До того не пробуйте выторговать пряники у кого-то ещё, чтимая ноба.

Хэйд выбрался из кресла, отвернулся не кланяясь, и побрёл прочь. Он выглядел старым и несчастным. Проигравшим. Даже сломленным. Его провожали пять пар глаз. Ему почти верил Сэн. Один из всех, для кого так усердно хромал премудрый хэш…