Читать книгу Немиров дол. Тень - Оксана Дунаева - Страница 7

Рассвет пришёл с порывистым северным ветром и бойкой короткой грозой. После неё воздух насытился холодной свежестью. Дождь смыл пыль, навёл глянец на светлых брёвнах новорубленых домов. На улицу высыпали дети, запищали звонкими воробьиными голосками, принялись прыгать в лужи "кто дальше", окатывали друг друга и прохожих россыпью грязевых шлепков. Лица горожан просветлели радостным обновлением, какое часто охватывает душу после хорошей, спорой грозы.

По дороге к Ивице на кухню Дарьян вышел прогуляться за Восточные ворота.

Яргород стоит на одиноком холме в изгибе реки, княжеским венцом возвышается над окружающим простором. Преградой врагам с юга – тонкая и озорная Серебрянка. Она бежит с востока, от начала Долгого Кряжа, за которым укрылись от военных поражений гордые горяне, стремительной змейкой несётся мимо Яргорода на запад, до княжеского города елагов, а там круто поворачивает на юг, к старшей сестре, широкой и многоводной Немире. Далеко на западе, за елагами как за щитом, тихонечко живёт княжество мирных и трудолюбивых плугарей. Там ждёт мама, ждут друзья, маленькие сёстры, отчим, там – родной дом.

С княжеской кухни Дарьян, как всегда, вернулся объевшимся, да ещё и с горячими пирогами за пазухой: Ивица всегда совала напоследок.

В полдень дед Звеняга пришёл мыть рану. Она превратилась в небольшую, длиной в палец, багровую коросту и обвязывать голову дед не стал.

После его ухода дверь снова распахнулась. С порога хлева босоногий конюшонок в соломенной, надвинутой до глаз шляпе звонко закричал:

– Княжич Ратмир на ратную поляну зовёт!

От этой новости Дарьян скривился, после вчерашнего решил носа туда больше не совать, но теперь заставил себя подняться, нехотя ворочая ногами, потащился вслед гонцу.

Шёл и чувствовал, как сами собой сжимаются кулаки и зубы. Значит, яры в покое не оставят, будут жалить пока не нащупают дно, пробив которое, последует неистовый отпор. Только тогда, после отчаянной рукопашной, если жертва выкажет храбрость, а не трусость, возможно, удовлетворятся, успокоятся. Возможно.

Дарьян приготовился к драке, а точнее – быть битым, и на душе полегчало. Принимать неизбежность без лишней боязни умеет. Прикроет руками лицо и голову, а тело – заживёт. Ещё не доводилось ломать нос или кости, да и зубы пока не выбивали, поэтому большого страха не было.

Ратмир восседал на телеге, свесив ногу. Парни по большей части сражались на учебных деревянных мечах, некоторые прохлаждались в теньке, на скамьях под навесом конюшни. Чувствовалось общее расслабленное веселье. На поляне бились в шутку, дурачились, галдели.

Краснощёкий опустил меч, кивком указал противнику на приближающегося плугаря. Оба хитро и зло переглянулись, двинулись к ложу княжича. За ними последовали и другие поединщики.

– Здрав будь, плугарь, – первым приветствовал Ратмир, когда Дарьян подошёл. – Мои парни со вчерашнего дня спорят, правду ли сказал, что у вас все молодые на мечах умеют биться, а не только пашут или крутятся у печи, как бабы.

Значит, про намерения яров угадал верно, Дарьян подобрался, приготовился. Княжич заметил.

– Не обижайся на них, – посоветовал добродушно и протянул рукоятью вперёд деревянный меч. – Заставишь их заткнуться?

Такого Дарьян не ожидал. Приготовился к избиению, а к поединку честь по чести – нет. Медлил взять оружие и тем согласиться.

– Если слаб ещё, от раны не оправился, можем отложить, – предложил Ратмир.

Когда случится уехать из Яргорода Дарьян не знал, посольство от князя Годоты всё медлило с приездом, станет у этих молодчиков излюбленной мишенью для издёвок. А издёвки ведь не только словесные бывают, и в этих делах у яров, надо думать, и опыт, и воображение имеются. Перебраться к Быляте с Войко, на лекарский двор? Спрятаться за спинами своих старших?.. Стыдоба! О таком и думать тошно.

Рука Дарьяна медленно, обречённо потянулась к рукояти. Уж лучше бы отпинали!

Удовлетворённый, Ратмир кивнул, одобрил решение.

– Есений, встань против него, – крикнул громко.

Из тени у конюшни выступил тот светлокудрый парень, которому пару дней назад на этой поляне Крас разбил нос. Лицо ещё хранило память об этом: на переносице багровела ссадина, от неё размытыми мазками под глазами темнели синяки.

Как и у Дарьяна, в его руках был лишь учебный меч. Серая толстая кожаная безрукавка с металлическими наплечниками на фоне узкой девичьей поясницы делала плечи замечательно широкими, узкие штаны оланкового кроя были заправлены в мягкие синие остроносые сапоги.

Дарьяну вспомнилась яростная, умелая атака Краса, которая не сдвинула этого Есения ни на шаг. Мучительно захотелось с этой поляны колдовским образом исчезнуть.

Встали на вытоптанной земле напротив друг друга. Обрадованные яры окружили их широким полукольцом, не забыв оставить обзор княжичу.

Есений шагнул вперёд и вправо, Дарьян тут же, сохраняя расстояние, – влево. Видимо, разбитый нос оказался хорошим поучением, сил того, против кого вышел, кудрявый не знал и, может, потому медлил, шёл дугой, не приближаясь, наблюдал, делал выводы. Дарьян тоже не торопится, лихорадочно вспоминал редкие уроки на ратном дворе дома, советы старых вояк.

Яры заскучали.

– Вы биться собрались или хоровод водить? – выкрикнул кто-то хриплый.

– Точно! В пару друг друга приглашают!

– Раскланиваются, как на пирах у оланков!

– Кто у них за девку-то будет?

– Пекарь, конечно!

– Ага, видать, возня с опарой и правда в бабу превращает!

Яры дружно загоготали.

И тут Дарьян получил такой размашистый, мощный пинок под зад, что чуть не полетел лбом в землю, нелепо взмахнул руками, словно выпавший из гнезда птенец крыльями. Воздух опять дрогнул от взрыва хохота.

Есений дал противнику время опомниться, оглядеться, а потом перед Дарьяном мелькнул его клинок, правое запястье резануло болью, меч выпал. Толчок подошвой в грудь разом выбил из нутра весь воздух, уложил на лопатки.

Дарьян крутанулся на живот, мысли за происходящим не поспевали, вдох застрял в горле. Рука сама легла на небольшой, в четверть кулака камешек. Нос противника близко, угодил, даже не метясь.

Есений отшатнулся, прижал к лицу ладонь. Удар без труда выгнал лёгкий быстрый красный ручеёк до подбородка, а прилетевшая с камнем пыль смежила веки.

Краснощёкий яр подскочил к Дарьяну, схватил за шиворот, одним рывком поставил лицом к княжеской телеге.

– Гадёныш нарушил правила! – заревел, багровея. – Дерётся, как сопливая мелюзга, не мечом, а камнями!

Положив локоть на колено, Ратмир задумчиво поглаживал большим пальцем нижнюю губу.

– А мы не говорили ему правила, – отозвался спокойно. – Он дерётся, как умеет. И, в общем-то, победил. Хоть нам вчера и наврал.

Краснощёкий с ненавистью посмотрел на Дарьяна, и скорее отшвырнул, чем отпустил.

– На сегодня всё, – распорядился княжич и спрыгнул на землю.

Есений наконец протёр один глаз, щурясь, пошёл к колодцу, а яры потянулись к конюшне сложить мечи. На ходу переговаривались, обсуждали увиденное. Дарьян поспешил убраться с поляны, не увидел, что во взглядах яров на него теперь вместо насмешек появилось любопытство.

– Плугарь, – остановил негромким окриком Ратмир. Дарьян обернулся. – Подумай до восхода, если хочешь быть воином, а не пекарем, приходи сюда завтра утром.

Из-за взбудораженных чувств Дарьян суть услышанного до конца не осознал, но кивнул.

Наутро ближний круг вновь собрался у конюшни. На взгляд – десятков шесть человек. Парни приглушённо галдели, надевали учебную кожаную броню, застёгивали ремешки, затягивали шнуровки. Им помогали расторопные мальчишки. Один усердно натягивал перчатку без пальцев на подставленную ладонь стоящего подле своего насеста Ратмира.

На дальнем от конюшни углу жеребятника Дарьян в теньке под свесом крыши подпирал плечом бревенчатую стену. Идти, в общем-то, не хотел и ничего не решил, но после того, как услышал на ратной поляне гул голосов, повлекло туда неведомой силой.

Неужто княжич правду сказал? Возьмёт обучаться? Не верилось. Пекаря? Зачем ему это? Солгал? Пошутил?.. Тоже не вяжется: глупое это враньё или шутка.

Наглость и ненависть краснощёкого и нескольких его дружбанов не пугали. Вряд ли посмеют подловить или прилюдно издеваться, если сам княжич позвал.

Скалой в бурных водах среди толчеи, уперев руки в бока, стоял Заруба – наставник ближнего круга. Поглядывал по сторонам, приподнимая тяжёлые брови, бросал короткие приказы, которые исполнялись прежде, чем успевал договорить. Вскоре заметил подглядывающего плугаря и нехотя махнул рукой подойти.

Во взгляде, скользнувшем по парню, когда тот приблизился, было явное недовольство, губы скривились.

– Иди возьми нательную защиту и оружие, – мимолётно скосил глаза в сторону Ратмира, словно конь в узде на хозяина.

В конюшне, напротив входа, имелась настоящая маленькая оружейная, тёмная, заваленная добром, заставленная бочками с деревянными и железными учебными мечами. Вдоль стен на земле стояли обитые металлической лентой сундуки, сейчас открытые, наполовину пустые, над ними рядами шли полки, заваленные нужной в бою всячиной, потёртой и засаленной так, что изначальный цвет уже не разобрать. Дух конюшни здесь перебивал запах металла, окалины и человеческого пота.

Стараясь не мешать ярам копаться на полках и в сундуках, пропуская проворных мальчишек, которые быстро отыскивали требуемое и убегали, Дарьян прошёл к бочкам с мечами. Сегодня все брали деревянные. По рукоятям было видно, что оружие не единожды побывало в «бою», или подмотанная на черен замшевая лента истёрлась, или виднелись зазубрены, сколы, а значит, у этих мечей есть хозяева.

Раздумывал долго, пока на крестовине одного, самого дальнего и самом большого, не заметил пыль. Его и потянул.

– Полегче возьми, – прозвучал за спиной ленивый голос, —по первости руки и с деревянным перетрудишь, завтра и держать его не сможешь, не то что биться.

Молодой яр с точно такой же как у Ратмира золотой косой вытащил небольшой клинок, не глядя подал Дарьяну. Сам взял похожий, подхватил один из круглых щитов, приставленных к стене, тоже не самый крупный, и вышел.

Заруба велел встать плугарю против Есения. Переносица у кудрявого распухла сильнее, под глазами набрякли сизые мешки. Вчерашняя победа показалась Дарьяну лживой, украденной.

Сегодня пары стояли вразброс, общего сражения не намечалось. Перед началом поединков наставник огласил правила, известные наверняка всем, кроме Дарьяна: без разрешения на свободный бой увечащих ударов по голове и в пах не наносить. Камнями и землёй не швыряться.

Взгляд Есения был неуловим. От детских неумелых выпадов кудрявый без усилий отбивался. Ещё легче – уворачивался. Хотя наколотить противнику синяков, или, скажем, нос разбить, мог бы запросто.

Такую возможность после вчерашнего поражения яр бы не упустил, непременно бы всем показал кто тут чего стоит. Но этот кудрявый из другого теста. Даже сейчас, с разбитым лицом, ему как-то удавалось хранить спокойное достоинство.

Наставник наконец гаркнул: «Мир!». Дарьян весь взмок от беспрестанного махания, тяжело дышал, как если бы в полдень пахал целину. Чёлка колола глаза острыми мокрыми прядями, а затёкшие на рукояти пальцы пришлось по одному разгибать другой рукой. Есений же лишь утёр рукавом лоб, едва покрывшийся испариной.

– Прости за вчерашнее, – тихо буркнул Дарьян.

Есений внимательно на него посмотрел, промолчал.

Зато в следующем поединке заметно оживился, под противника начал подстраиваться, нарочно замедлялся, и тем давал время сориентироваться. Дарьян выдохнул с облегчением: извинение принято!

Заруба к ним не подходил, расхаживал меж ярами, ронял указания, крепко и коротко осаживал за ошибки.

Когда снова объявил мировую, все мечи тут же бессильно опустились.

– Я тебя помню, – сказал Есений так тихо, что Дарьян, уже всерьёз заподозривший у него врождённую немоту, едва расслышал.

Они ещё стояли на поляне. Не сговариваясь, оба решили переждать толкотню в ратном углу и сложить оружие позже. Дарьян в изумлении на Есения уставился, но тот лишь жал губы, давил улыбку, и, не торопясь, расшнуровывал наруч.

Помнит?!

Тонкая фигура с гордой осанкой, светлые ровные локоны, словно их обладатель спит в коклюшках… – никого даже близко похожего вытянуть из памяти не получалось.

А потом перед глазами возник коротко стриженный мальчишка с копной совершенно белых завитков. Его лицо появилось над высокими перилами второго яруса. Самому Дарьяну только исполнилось семь, он затаился внизу, в большой тёмной передне княжеских хором. Мальчишка был постарше, оценивающе пригляделся умными глазками и поманил к себе.

Потом вместе, крадучись, миновали ещё несколько тёмных коридоров и лестниц и через дверцу в потолке пробрались под крышу, а затем долго в скачущем свете стеклянного фонаря прыгали по перекладинам и пролазили в такие узкие дыры, что толстый кот застрял бы.

Наконец впереди, как из бочки, загудели голоса, мальчишки оставили фонарь и со взрослой осторожностью улеглись ничком у просвета меж досок. Внизу за длинным тёмным столом чинно восседали и решали важное степенные мужи. Все как на подбор с суровыми лицами и благообразными бородами.

Все, кроме высокого светловолосого юноши с необычайным для его лет твёрдым, напористым взглядом. Он сидел по правую руку от князя елагов, седовласого, прямого, словно жердь, старика с белыми слепыми глазами. Был среди собравшихся и купец Велигост Радовитович.

Мальчишку, что привёл подслушать это заседание, Дарьян знал – Есений. Тогда – второй сын елажского князя, а теперь, после того, как старшего брата несколько лет назад убила на охоте стрела, хозяин которой не нашёлся, – сын единственный, провозглашённый наследным княжичем и получивший о том в качестве положенного свидетельства особую печатку.

Княжич елагов! И вчера Дарьян разбил ему нос камнем.

Есений читал на лице старого знакомца и еле сдерживался, чтобы не расхохотаться в голос.

– Не признал, – пробормотал Дарьян, стремительно наливаясь пунцовым жаром. – Вспомнил бы, руку бы себе отгрыз, а не бросил.