Читать книгу Одна за всех и все за одну - Оксана Евгеньева - Страница 4

Не знаю, сколько времени прошло. Когда я очнулась, то поняла, что в машине кроме меня никого нет. Ни Светы, ни водителя.

Я потрогала голову и ощутила что-то вязкое и липкое на пальцах. Попыталась рассмотреть поближе. Кровь. Во рту было сухо и тошно. Голова кружилась. Зрение не фокусировалось. В глазах все плыло и мигало.

Я пыталась собраться и прислушаться, чтобы понять, что произошло и где все. Но организм отчаянно сопротивлялся.

Меня вырвало. Шампанское, слюни, невыносимая горечь. В глазах потемнело от дурноты. Я открыла дверь, вывалилась из машины на улицу и встала на четвереньки. Меня вырвало еще раз. И стало немного легче. Под телом хрустели ветки и листья. Глаза потихоньку привыкли к темноте, и я поняла, что нахожусь в лесу, на какой-то полянке. На меня смотрели дубы вперемешку с редкими соснами, и сильно пахло сыростью. Грибами. Внезапно навалился страх и охватил меня полностью. Где я? Где Света? Почему мы тут?

Я услышала шаги. Хруст веток где-то вдалеке. Ко мне кто-то приближался.

Не могу объяснить, почему поступила так, а не иначе. Почему мой мозг дал именно такую команду. Я стояла на четвереньках, а потом встала на босые ноги, забыв про туфли, которые остались в машине, и побежала.

Не знаю, откуда во мне взялись силы. Бежала не оглядываясь. Понимая, что мне нельзя на дорогу. Там я слишком заметна. Я стремилась в лес, подальше от шума чужих шагов. Листья хрустели под ногами. В голове пульсировало и взрывалось, но я бежала. Падала, спотыкалась, вставала. Мне в жизни не было так страшно. Даже тогда, когда отчим засовывал мне в рот свой шершавый и липкий язык, я не чувствовала страха, только отвращение. А сейчас животный ужас опоясал меня с ног до головы. И я мчалась вперед, слушая свое дыхание. Сердце выскакивало из горла, подавляя тошноту. О боли я почти не думала. Просто бежала, охваченная ужасом и отчаянием.

Когда силы меня оставили, я нашла овраг под каким-то старым деревом, выемку от разорвавшегося снаряда. В наших лесах такого добра было много. До сих пор находили останки погибших в войне. Сгребла листья в кучу и легла, присыпав себя, как смогла, землей вперемешку с листвой. Я пыталась как можно глубже спрятаться, потому что понимала, что больше не смогу сделать ни шага. Как только перестала двигаться, силы оставили меня окончательно, и я просто выключилась. А дальше – темнота. И покой.

Меня спасло то, что на юге ночи не такие холодные. А может, мне просто очень повезло.

Очнулась я, когда уже вовсю светило солнце. Я не чувствовала ног, тела. Голова ужасно кружилась, и я с трудом смогла оторвать ее от земли – было стойкое ощущение, что это что-то, что мне не принадлежит. Еще никогда моя голова не весила так много. Нереально много для меня одной. Язык почему-то казался очень большим для моего рта и хотелось его выпустить на свободу. Меня царапала дикая жажда, но воды нигде не было.

Я выбралась из оврага и, пошатываясь, поковыляла в сторону дороги. Меня периодически рвало. Я падала на четвереньки, отплевывалась и сворачивалась клубком, некоторое время лежа в позе эмбриона. А потом снова вставала. И шла. У меня почти не осталось сил. Но хотелось жить. Очень хотелось жить и, как ни странно, к маме. Как ей там в ее Турции?

Леса у нас не очень густые, рай для грибников, а из дичи разве что кабаны, да и то не везде, за ними еще надо побегать. Я слышала в отдалении шум дороги, и очень надеялась, что это не в моих ушах шумит, а где-то рядом находится трасса. Не знаю, сколько времени прошло. Казалось, что это испытание длится вечность, но, наконец, я вышла к проезжей части. Ног я уже не чувствовала, как и пальцев на ногах. Платье выглядело как тряпка, а я – как чудище лесное с дырками на коленках. Волосы превратились в гнездо с листьями и иголками. Я вся была испачкана в собственной рвоте и пахла невыносимым перегаром. А еще от меня за версту несло страхом. Животным мерзким страхом. Я не знала, что делать, поэтому просто уселась у дороги и стала ждать, когда кто-нибудь меня спасёт.

И мне опять повезло. Навстречу ехал рейсовый автобус, набитый под завязку людьми из близлежащего посёлка. Я поднялась и изо всех сил начала размахивать руками. Водитель резко затормозил и с криками выбежал из кабины. Вот тут силы окончательно меня покинули, и я осела ему прямо под ноги и зарыдала. Вот только слез не было, сплошной хриплый вой вырывался из моей груди.

Кто-то из пассажиров выбежал следом за водителем. Меня подхватили на руки и занесли в салон. Несмотря на то что автобус был полон, вокруг меня образовалось пространство. Какая-то женщина вызывала скорую и милицию к конечному пункту следования, а бабулька рядом начала причитать, что алкоголь до добра не доводит. Надо мной зашумели и загалдели люди. Автобус поехал.

Честно, я плохо помню, что было дальше. Помню, как пыталась объяснить, что пропала Света. Меня очень тошнило, и не было сил на разговоры, рот заливало слюной и желчью, горло жгло. Но я отчаянно боролась в попытке рассказать, что произошло. Меня не слушали.

Наконец я оказалась в больнице, где мелькали, мелькали лица людей. Какой-то бесконечный хоровод вокруг, а меня как будто не существует. Потом пришёл врач и все закончилось.

***

Свету нашли через шесть часов, группы прочесывали лес, пока не удалось найти то место, куда нас привез таксист. Подруга была мертва.

Нет. Она была не просто мертва, ее тело обнаружили висевшим на дереве. Вернее, то, что осталось от ее тела. Истерзанная плоть. Более сорока порезов. Убийца отрезал моей подруге уши и подвесил ей на шею. Это было не просто убийство, а какое-то жестокое дьявольское надругательство.

Подробности я узнала позже, от следователя. Он приходил навестить меня в больницу, чтобы собрать показания. Или как там это называется? Конечно, он говорил сухо и по делу. Но каждое его слово взрывалось в моей голове. И стучало: «она мертва, мертва, мертва»…

Я была вне себя от ужаса. Но еще больше я умирала от чувства стыда. Это я ее бросила, бросила свою подругу, одну, на растерзание зверю.

Следователь – не помню его имени – видел мое состояние. И он меня жалел, я чувствовала это. Он даже погладил меня по руке в попытке утешить. Но я лишь отдернула руку, потому что никакие слова не могли вернуть потерянное. Я предала свою подругу. Я бросила ее.

– Вы понимаете, что если бы не убежали, у нас было бы два трупа? И еще неизвестно, что он проделал бы с вами. Вы поступили правильно.

Правильно. Да уж.

Что бы он ни говорил, моя жизнь навсегда разделилась на части. И новая, сегодняшняя моя часть, жить больше не хотела, в отличие от той славной части, что бегала по лесу вчера и зарывала себя в листья.

При одной только мысли о том, что я могла помешать уроду, могла огреть его каким-нибудь камнем, могла бы сесть за руль и поехать за помощью… да что угодно сделать могла! Но ничего не сделала. Ничего. Я убежала.

Мне хотелось выть. И я выла, сотрясая больничные стены.

По словам моего врача, отделалась я не очень легко. Серьезное сотрясение мозга с образованием отека вынуждало соблюдать постельный режим. Двухсторонняя пневмония отбирала последние силы. Несколько переломанных пальцев на ногах, и только.

Но я была рада и этим увечьям. Какой-то внутренний мазохист получал удовольствие от страданий. А голос сердца шептал: ты жива, а Света нет. Меня устроили в платную палату с полным уходом. Какое-то время за дверью даже сидел охранник. Меня считали важным свидетелем ровно до тех пор, пока не поняли, что я вообще ничего не помню.

Меня приходили навестить девчонки. Маша и Роза выглядели подавленными. Они успокаивали, утешали меня. Но в глаза не смотрели. И я знала почему. И они знали.

Ко мне приходил Павел. Сидел возле меня и держал за руку. Серьезный такой, грустный. И некрасивый. Я всегда выбирала некрасивых и умных мужчин. Павел был таким: рано полысевший, невысокий, но очень и очень умный. Он что-то говорил мне, рассказывал. А я молчала. Не знала, что могу ему сказать. Он пытался меня подбодрить, а я попросила его уйти. Перед тем как покинуть палату, он посмотрел на меня и почему-то отрешенно сказал: «Не надо было тебе туда ездить. Все эти тусовки, вот они чем заканчиваются». Я смотрела и не могла понять – он ли это говорит или моя мама?

Родительница, кстати, была не в курсе моих приключений, потому что устраивала свою личную жизнь за пределами доступного роуминга. И это, пожалуй, единственное, что меня по-настоящему радовало. Ее присутствия здесь я бы точно не вынесла.

Через день после похорон Светки пришел Сергей. Я не ожидала его увидеть и не знала, что ему сказать. Просто лежала молча и тихо плакала, слушала его монолог. Он очень постарел и как-то осунулся. От его мужественности, самоуверенности и красоты мало что осталось. Сплошная печаль.

– Ты же знаешь, как она хотела замуж. Мы долго к этому шли. Сам не знаю, что меня останавливало. Дела, дела. Ее хоронили в свадебном платье в закрытом гробу. Мы не успели. Я не успел, я… – он не договорил и начал тереть лицо, прогоняя слезы, но его голос выдавал всю горечь.

Я просто выла, не было сил сдерживаться.

– Она очень любила тебя. Она всегда говорила о тебе с восторгом. О том, какая ты умная, не такая как все. Какая смелая. Вась. Я тебя ненавижу. Ненавижу тебя, потому что не понимаю. Ты должна была ее спасти. Должна. Она бы тебя не бросила никогда, – сказал он, встал и вышел из палаты.

Он исчез, а его слова продолжали звучать в ушах, набирая обороты: «ты должна была ее спасти, должна». Я уже ничего не соображала. Я слышала только его голос, который разносился по телу. Моя внутренняя система сломалась. Я встала с кровати. Выдернула капельницу и пошатываясь поковыляла к батарее. Врач говорил, что любое сотрясение – это риск для меня. Любая травма – ключ к «тому» миру. Я осознанно шла туда. Мне так хотелось, чтобы внутри замолчало. Чтобы голос заткнулся и пришел полный покой. Зажмурилась и со всей дури приложила себя головой о холодный чугун. Я почувствовала боль, а потом взрыв в ушах. И мир перестал меня волновать.