Читать книгу То, что меня держит - Оксана Ивановна Семык - Страница 5

«Ты… чертовщины всякой не боишься?..»

Названную Катей квартплату Соня сочла неприлично низкой с точки зрения московских цен и, не торгуясь, заплатила вперед за пару месяцев. Квартира, конечно, восторга не вызвала – ремонт тут делали последний раз, наверное, еще при Брежневе – но зато чистая, второй этаж и комнаты раздельные. Соне досталась та, что побольше. Из мебели в ней были только огромный уродливый шифоньер советского образца, раскладной диван, давно утративший способность раскладываться, а также неуверенно стоящие на ногах стол и тумбочка. Посмотрев на это богатство, Соня тяжело вздохнула: снова всё надо начинать с нуля.

Ощутив на себе чей– то взгляд, она обернулась. На диване сидел одноухий дымчатый кот – и откуда только взялся? Сверля гостью желтыми глазами, он нервно ударил хвостом и молча спросил:

– Ты еще кто такая?

Присев перед ним на корточки, Соня осторожно протянула руку вверх ладонью и ответила:

– Я буду тут жить. Меня зовут Соня. А тебя как?

Кот не шевельнулся – лишь задвигал носом, втягивая запах незнакомого человека.

Соня потянулась его погладить – он отпрянул грациозным движением, дав понять, что такого панибратства не потерпит.

– Ты прав, я тороплю события, – рассмеялась Соня, вовсе не обидевшись. – Вот куплю сосисок или ветчины, и тогда мы с тобой познакомимся как полагается.

Убедившись, что безопасное расстояние между ними снова восстановилось, кот задрал ногу свечой и невозмутимо начал расчесывать языком свою серую шерсть.

Вошла Катя, неся в руках стопку постельного белья и одеяло. Увидев кота, она прикрикнула на него:

– Валет! А ну иди отсюда! – и смущенно повернулась к постоялице: – Я закрою его в своей комнате. Он не будет тебе мешать.

– Вот еще! – махнула рукой Соня. – Пусть ходит, где хочет. Я люблю животных. Всегда мечтала завести кошку или собаку. Но мама не разрешала держать даже хомяка. А я, помню, когда училась в школе, собирала в столовке в пакетик недоеденные одноклассниками котлеты и потом раздавала их окрестным бродячим псам. Те за мной табуном бегали.

Катя положила свою ношу на диван, взяла кота на руки и прижала к себе.

– А я Валета нашла в сугробе – совсем кроху – и домой притащила. Он нагадил папке в тапок, и папка велел его выбросить. Я сказала, что так и сделала, а сама прятала Валета в шкафу в коробке целую неделю. Думала, хоть до весны его продержу в тепле. Тайком ему молоко с кухни таскала. А потом папка его нашел, отрезал ему ухо и выкинул в форточку. Сказал, что если еще раз этого задохлика в дом принесу, он отрежет ему голову. А потом… – она сглотнула и резко сменила тему: – Ну ладно, устраивайся, а я пока пойду пельмени сварю. Будешь? А то у меня больше ничего нет.

Что– то горячее шевельнулось у Сони в груди. Стало жаль и девчонку, и ее кота, захотелось узнать, что стоит за недорассказанной историей, хотя, конечно, это не ее дело.

– Подожди! – Она вынула из сумки пару тысячерублевок. – А давай устроим праздничный ужин? Можно тебя попросить купить чего– нибудь вкусненького? На твое усмотрение. И Валету захвати угощение для его кошачьей души. А я пока искупаюсь.

– Класс! – обрадовалась Катя. – А что празднуем?

– Наше знакомство, – улыбнулась Соня.

– Ну, тогда я сначала в магазин, а потом займусь пельменями. Кстати, тебе повезло – только вчера дали горячую воду, а то ее почти месяц не было.

– Я вообще везучая, – заставила себя рассмеяться Соня и отвернулась к окну, чтобы скрыть горький излом губ.

В обрамлении простеньких штор виднелся непривычный пейзаж: поросшие лесом живописные горы, а на их фоне – те же уродливые, коптящие небо заводские трубы.

Ванная комната, разумеется, тоже оказалась довольно облезлой: кафель на стене потрескался, эмаль чугунной ванны кое– где сколота, а дверь с внешней стороны покрыта глубокими царапинами и зарубками. Но зато из крана, действительно, текла горячая вода, и даже имелся душ. Ну что еще нужно для счастья человеку, который проехал чуть ли не через всю страну на поезде, где освежиться можно только в крошечной металлической раковине?

Распаренная и довольная, Соня натянула чистую одежду и вышла из ванной. Запах пельменей, витающий по квартире, вызвал голодное урчание в животе, ноги сами направились на кухню.

Катя уже заканчивала нарезать щедрыми ломтями вареную колбасу, сыр и батон. На подоконнике лежали пакеты с печеньем и конфетами, на холодильнике стоял торт. В стороне, на полу, Валет деликатно, без суеты, жевал кусок местной «докторской».

Увидев вошедшую Соню, Катя обвела широким жестом купленную простецкую еду.

– Кр– р– расота! Живём!

В неловком молчании наевшись пельменей и бутербродов, за чаем хозяйка и гостья, наконец, разговорились. Катя, закусывая торт печеньем, пообещала:

– А с баб Дусей я тебя обязательно помирю. Она непременно тебя приветит, только подожди немного – пусть успокоится. Ее уже как– то раз обманули: пришли, назвались из собеса, обменяли на какие– то бумажки деньги, что на похороны копились, так она теперь никому не доверяет. У меня так на участке еще троих обобрали, гады.

– Так ты не только за Евдокией Васильевной ухаживаешь?

– У меня кроме твоей прабабки еще восемь человек – и за всеми надо приглядеть.

– И как тебе эта работа, нравится?

– Работа как работа. Жить– то надо. Только одно не по– людски: что ни сделаешь, за всё должен счет выставлять как за услугу. Хлеб купил за тридцать рублей – возьми с подопечного сто семьдесят. Полы помыл – еще триста. И обязательно в журнал заноси – старики за всё должны платить. Хотя пенсии– то копеечные. А зарплату нам дают от того, сколько ты в тот журнал понаписал. Только у меня слишком часто рука не поднимается всякие несложные дела как услуги оформлять: суп погрела, постель застелила, чай подала – неужто еще и за это деньги драть? Вот потому и получаю я всего ничего, – Катя вздохнула, но тут же улыбнулась. – Зато с моими старичками не соскучишься. Взять, к примеру, твою прабабку. Ей скоро девяносто исполнится, а она до сих пор целыми днями в огороде кверху воронкой торчит. И ведь что выращивает? Половина огорода – цветы. Красивые такие: пионы, лилии. Хоть бы на продажу. Так нет. Для отрады глаз, говорит. Твердят ей соседи: засади всё картошкой да капустой – хоть толк будет, а она в ответ: в жизни, мол, не только о еде надо думать, но и о красоте. Вот и дед Василий тоже… Он вырезывает всякие забавные деревянные штуки. Ему за семьдесят, очки носит с толстенными стеклами, руки скрючены, а как ни зайду – всё стругает какую– нибудь плашку. Баб Клава такие смешные частушки сочиняет, а баб Тоня такие шанежки печет – объедение!.. – Она снова вздохнула. – Жаль, что никому эти старички теперь не интересны. Одинокие они очень. Так радуются всегда моему приходу! Им ведь даже поговорить не с кем. – Катя откусила печенье, задумчиво им похрустела и добавила, уставившись на полусъеденный торт невидящим взглядом: – Знаешь, мне иногда кажется, что они как будто стоят на платформе, а мы мимо них в скором поезде несемся. Они нам машут, а мы их не замечаем. Шагни они навстречу – переедем и даже не остановимся. Не понимаем мы их.

– Как их поймешь? – поежилась Соня, вспомнив пролетевший над головой валенок. – Вон, прабабка моя на каком– то инопланетном языке лопочет.

Катя звонко рассмеялась.

– У нас тут раньше все так лопотали. Это старинный местный говор. Баб Дуся очень старая, потому и говорит так чудно́. Я– то уже научилась ее понимать – ведь больше двух лет к ней хожу. Забавно так ее слушать. – Она посмотрела на Валета. – Кошка у нее, например, «кыска», а кот – «кошак». И они не мяукают, а «мявкают». А еще она так смешно говорит: «ушла по– за хлебом» или «по– за тот день». Спросишь ее: как, мол, дела, она отвечает: «Баско» – хорошо, то есть. Память у нее отличная – все помнит. А когда баб Дуся в настроении, я всегда прошу ее какую– нибудь байку рассказать. Она столько их знает – и смешные, и страшные!

Позорное бегство от собственной прабабки вспоминать все еще было неприятно, и, воспользовавшись тем, что Катя шумно отхлебнула чай, Соня поспешила сменить тему.

– Мне бы какую– нибудь временную работу найти. Как тут у вас с этим? – поинтересовалась она, радуясь про себя, что девчонка не лезет к ней с расспросами о причинах приезда в Уключинск.

– Как– как… Никак. Недавно еще один цех на заводе закрылся. Мужиков, ясное дело, отправили в свободное плавание. Одноклассница моя бывшая работала продавцом в частной лавочке, так хозяин разорился, а ее под зад коленкой. Даже к нам в собес, куда раньше соцработником никто и идти– то не хотел, сейчас не устроишься. Не, может, где каким дворником и возьмут, но ты ж не будешь улицы мести?

– Я что, для этого университет заканчивала? – вскинулась Соня.

– Постой! – неожиданно осенило Катю. –У нас ведь тут в музее неделю назад место освободилось… Об этом уж весь город знает: новости у нас разносятся быстро. Туда, конечно, не всякого возьмут, да и желающих– то устроиться, думаю, немного найдется. – Она испытующе глянула на собеседницу. – Ты… чертовщины всякой не боишься?

Соня фыркнула.

– Я в такую ерунду не верю.

– Зря, – философски изрекла Катя и подытожила: – Вот и хорошо. Завтра сходи в музей – он тут неподалеку, на нашей улице. Глядишь, тебя и примут – с университетским– то дипломом.

– А почему ты о чертовщине упомянула?

Катя махнула рукой.

– Это тебе музейщики лучше меня расскажут. Ты их порасспроси.