Читать книгу Засияем РАдугой! Настало время добрых сказок о любви - Оксана Михайловна Оомс - Страница 4

– Я разбудил тебя, недостойную, чтобы ты продолжила мой род!

…Злата с огромным трудом разлепила веки, каждую – весом в центнер, – какой пренеприятнейший голос! Высокий, визгливый, с нотками самолюбования… Противнющий до ужаса! Будто наждачкой по мозгам…

С момента осознания себя прошло несколько секунд, а будто вся жизнь разноцветной лентой прокрутилась у нее перед глазами – от момента ее рождения и до того, как ей вводили какое-то голубоватое лекарство в вену, и она медленно засыпала, унося образы родителей в свой сон. Вот будто она только что провалилась в тот сон – а уже будят.

Сколько же она спала?.. Тело свинцом налито, ни одна мышца не слушается. Нет, родное! Ты встанешь и пойдешь! Я сказала!

– Ты уже поняла, что я, великий я избрал тебя, чтобы ты, ничтожество, выполнила свою миссию?

…Опять этот скрипучий, гадкий голос!..

А глаза прыгают по стенам, и не за что им там уцепиться: серый бетон, опять серый бетон, снова серый бетон!

…Эй, а где же радуга?! Где моя законная радуга, я вас спрашиваю?!!

– Ты ведь уже проснулась, чего притворяешься, что не видишь меня?

Злата наконец-то узрела источник мерзкого голоса: его подавал напыщенный человечек в сером костюме.

Тщедушный, синевато – зеленоватый, напыщенный, чванливый гадик!

Он, преисполненный чувства собственного величия от подвига такого – общения с недостойной и ничтожной, – нависал над Златой и пытался своим шершавым голосом донести до нее истину в последней инстанции.

– Да, я к тебе обращаюсь! – голос напыщенного сорвался на визг от злости: его, чиновника такого высочайшего ранга, не слушают!

Непослушное тело Златы отшатнулось: рефлекс сработал мгновенно – от гадости отпрянуть.

– Ты кто такой, доходяга? – Злата еще до ее искусственного сна славилась странным чувством юмора, граничащим с дерзостью. Он накатывал на нее в самые неподходящие моменты, особенно во время лекций в университете. Тишина, а тут – хлоп! – Злата исторгла очередной шедевр из двух слов, аудитория под столами, преподаватель бордовеет и вышвыривает Злату за порог его мира, где только он достоин шутить и посылать студентов хоть под стол, хоть вон из университета!

Но на чиновника такого высочайшего ранга ее недошутка произвела самое неприятное впечатление. Он весь скукожился и стал похож на тучку, собравшуюся метнуть молнию в загулявшего под дождем собачника – любителя экстрима:

– Ты! Отродье! Как ты посмела!.. Да я тебя!.. Навечно усыплю!.. На органы продам!..

– Да не шипи ты так, как утюг, не вовремя оплеванный… Чего ты такой суетливый…

Злата попыталась отвернуться от милого культурного собеседника (куда-нибудь! Хоть к бетонной стенке, хотя соседство с ней – то еще…) и встать с постели. Мышцы, атрофированные от многолетнего лежания, слушались с трудом. Но слушались, и это уже хорошо.

Так и до радуги недалеко! До ее собственной, личной, ею заслуженной!

– Я уже поняла, что ты сгораешь от желания размножаться, но давай ты меня введешь немного в курс дела: почему я? И почему ты? Имею я право на выбор? Хоть какой-нибудь человеческий выбор? А то ты мне ну совершенно не нравишься, похож ты, милый, на идиота, – Злата покрутила головой: да, зрение ее не обмануло: вокруг – только серый бетон и около двухсот кроватей со спящими людьми, к которым подключены приборчики. – И последний вопрос: где окна? Где, я тебя спрашиваю, окна?!

– Какие окна? – опешил от такого напора чиновник. – Их запретили еще сорок лет назад! Мой папа, мудрый и справедливый, своим великолепным указом приказал забетонировать все окна и стеклянные двери, чтобы люди не могли наблюдать, как ОНИ пожирают все вокруг!

– А кто такие ОНИ и зачем они все пожирают? – Злата от испуга присела на кровать: ну, и в добрый же час приспичило продолжать род этому чиновничку – сыну мудрого и справедливого! Лучше бы он шел по стопам отца – указулечки пописывал! Окна во второй раз бетонировал и людей будить запрещал по всяким там дурацким поводам! Для размножения, например!

– А, ты же спала сорок лет, ты не в курсе, – снисходительно и свысока ухмыльнулся чиновник, – они – это деревья! – Он даже палец поднял вверх – кривой и мелкий, как и он сам, – в виду ужасной важности сей невообразимой информации.

– Ой, ржунимагу! Деревья! Деревья – пожиратели людей! – Злата расхохоталась так оглушительно, что звонкий ее голос, отбившись от бетонных стен, заставил запрыгать салатовые стрелки на приборах спящих людей. Реагировали, что ли? Хотя, как? Они ведь в химическом сне… – Ой, рассмешил, доходяга! Еще ни один листик, ни одна веточка не сделали больно человеку! Человек природой любуется и питается! Природа его вдох-нов-ляет! – Злата с насмешкой смотрела на чиновника – видно, с дуба запрещенного упал и пребольно головой пустой ударился, раз такие умности говорит.

Она прикинула, какой звук при ударе той головушкой должен был получиться: наверное, это было похоже на звон чугунного бидона…

…Нет, на стук пустой пластмассовой трубы…

Новый приступ смеха Златы, которая уже полностью отошла от сна, размяв все внутри смехом, остановил мерзкий голос чинушки:

– Деревья наступают! Людей больше нет! Остались только живущие в нашем небоскребе!

– Это – полный бред. – Злата резко перестала смеяться. – Когда меня вводили в сон, на Земле жило более семи миллиардов людей. И такое громадное количество не пропадает просто так, за здорово живешь. Ты, гадина такая, врешь, поди? – Злата сощурила зеленые глаза дикой кошки и стала наступать на зайцеобразного чиновника. Ее густые волосы рассыпались волнами по плечам, доставая до талии. Дикая кошка, красавица!

Да что тому чинушке до красоты?! У него самое красивое на белом свете (вернее, в пыли бетонной) – это он сам, единственный и неповторимый!

Но все же чинушка, с перепугу отступая, выпалил скороговоркой:

– Нет, не вру! В небоскребе живет десять тысяч людей! И больше их нигде нет! Говорю же тебе: жестокие, кровожадные, неуправляемые деревья полностью заполонили все пространство и не оставили места для жизни нормальным людям! То есть нам, чиновникам! Деревья людей вытеснили! А сейчас они уничтожают каждого, кто к ним приблизится!

– Деревья не могут! Они – хорошие!

Злата, разъяренная, раскрасневшаяся, готовая растерзать за любой на свете листочек, потому что он живее этого доходяги, уже практически прижимала отступающего чинушку к стенке. Тот от ужаса такого прокричал:

– Могут! Они разбивают людей в пыль! От человека ничего не остается! Кроме обуви!

Его голос сорвался на фальцет, бледную лысину оросили капельки пота, тощая шейка надувалась зеленоватыми венами.

– Каким же это образом? – Злата перешла на зловещий шепот. – Скажи-ка, дружочек, как легко и просто можно стереть в пыль человека, вот, например, тебя? – и она протянула руку к чинушке.

Тот задрожал всем своим тщедушным тельцем и осторожно показал немощной рукой:

– Вот так: хлоп! – и нету! – он хлопнул почти прозрачной пятерней по столу, поднял ладонь к глазам: наверное, надеялся увидеть там распыленного им лично, собственноручно человека.

– То есть дерево наклоняется к земле, лупит со всей дури по человеку и возвращается в свое исходное положение?

– Д…д…да, приб… б… близительно так, – зажатый в бетон чинушка воспользовался тем, что Злата задумчиво изучает воображаемый рисунок на бетонной стене – дерево кровожадное убивает чинушку несчастного, и отпрыгнул от Златы резвым зайчиком:

– Ну, я пойду, – он опять входил в роль исторгнутого из него Златой чиновника высочайшего ранга, – а ты пока что привыкай к мысли…

– Да-да, что скоро придет время размножаться. Нести яйца. Или что там у вас сейчас носят?

Злата подумала, подумала и решилась:

– Слушай, не обижайся, но ты же понимаешь, что твои дети будут на тебя похожи? А ты, прости меня, конечно, урод. А я своих детей красивыми задумала… Во всяком случае, до сна…

Но Злата не прошибла бетонной самоуверенности страшила: он так же горделиво гнул тщедушную грудную клетку.

Злата, конечно, хотела было спросить, а не боится ли он рассыпать ее, рахитную, сей позой, но испугалась: хорошего – в меру, а то еще нарвется…

Злата снова решила вступить в личное пространство чинушки – ах, как же здоровски его это пугает! Как приятно зеленеют перепуганные чиновники!

Чинушка, отскакивая спиной к двери, все же пытался сохранить свое чиновничье лицо:

– Сейчас это происходит очень цивилизованно: две клетки соединяют в специальной камере и потом помещают в тебя, так как ты женского рода, а наши ученые так и не додумались, как это можно проделать с мужским родом…

Чинушка заметил, что Злата начинает снова закипать от сиих отступлений в неинтересные и никому не нужные бетонно-научные дебри, и скороговоркой, взахлеб продолжил:

– А потом созревшего в тебе ребенка или нескольких детей из твоего тела вырежут хирургически – и ты свободна. Можешь выбирать какую хочешь работу, но не менее двенадцати часов в сутки! Таков указ!

Чинушка скрылся за дверями (знал, гаденыш слабохарактерный, куда отступал!)

И, просунув в комнату один только свой длинный нос, скомандовал:

– Но ты пока пару дней освойся, приди в себя!

– Я всегда в себе, куда более, чем ты! – прошептала Злата носу в ответ, пытаясь этот самый гадский нос ухватить. – Я надеюсь, у нашего потенциального ребенка не будет такой противной запчасти, как у тебя, мой почему-то муж!

Но этот самый гадский нос смылся без ответа. Какая досада!

* * *

Злата вздохнула. Оглядела серые стены бетона. Опять вздохнула.

Вот уж пробуждение…

Когда ее вводили в этот искусственный сон, медсестра звонко и по-доброму пела соловейчиком, что это – для ее же блага: за те годы, что она проспит, найдут лекарство от ее неизлечимой и неизвестной болезни, а люди за это время превратят Землю в цветущий сад. Обнадеженная Злата засыпала с ощущением громадного предвкушения этого идеального будущего: цветочки, зверюшки…

Уже тогда, до ее сна, начинались массовые заболевания животных. Но Злата понимала: они болеют потому, что хотят остановить людей в их беспощадной жестокости к ним, дорогим, любящим человека несмотря ни на что животным, прекратить эти жесточайшие убийства.

Растения тоже начали болеть от чрезмерного насыщения их химикатами – они совсем не просили той ядовитой подпитки в виде удобрений…

Значит, все это – правда…

Значит, животные все вымерли, а растения взбунтовались…

И лекарство от ее болезни все-таки нашли…

И с цветущим садом не получилось…

…И с радугой – тем более…

Лучше бы ее не будили!!!

– Эй, проснись и вставай! – услышала Злата голос из-за двери. Между прочим, женский! Хоть и тусклый да пыльный, что бетон вокруг. Наверное, он, бетон, заразный…

– А, вижу, что проснулась и стоишь! – перед Златой предстало бледное видение: сероватые тусклые волосы, бледно-серое личико со стертыми чертами и неясными глазами.

Да, не Мадонна.

– Ты кто, чудо? – удивленная донельзя Злата наклонила голову вбок, разглядывая сие бледное видение: может, от изменения системы координат и пропорции ее лица изменятся. Нет, все так же тускло и бесцветно…

– И зачем ты натянула этот белый халат? Ты думаешь, он тебя украшает? Иди – позагорай и одень, например, салатовый костюмчик. Ладно, разрешаю розовый, – махнула рукой Злата: какая она сегодня великодушная! Какая она сегодня щедрая на советы! Вон даже чинушка от нее драпанул – указулечки дописывать, а то еще не все запретил! Не все отменил!

А Злата ему пару идеек подкинула. Главная: нельзя чинушек за нос дергать! Ну, и остальные – так, по мелочи: нельзя разговаривать с чиновниками, нельзя ничего спрашивать у чиновников, нельзя задавать вопросы о намерениях чиновников… О, нельзя наступать на чиновников… И еще много всякого бреда, который у них там в их бошках чинушечьих водится…

Чудо бледное и тусклое улыбнулось и вновь заговорило человеческим, в смысле, женским голосом, тоже таким же бледным и тусклым, будто все радости мира закрывшим для себя:

– Во-первых, я – не чудо, я – Дина. Во-вторых, все цвета природы запрещены указом тридцать пять лет назад. Мне еще повезло, что белый можно – я ведь ваша няня. В смысле, медсестра.

– И в-последних, наша няня, в смысле, сестра, признавайся, ты специально выводила эту потрясающую серую бледность на лице? Иль кто помог? Уж не чинушки ли? Они, я погляжу, на это и еще уй, как на многое, способны… – Злата с удовольствием разглядывала блеклое чудо по имени Дина: все ж таки сорок лет человечинок не видала. Хотя они, эти сорок лет, промелькнули, как сорок секунд. Даже без снов. К сожалению. А то бы было что рассказать на досуге… Хотя какой уж тут досуг: две клеточки, вырежут, зашьют… Опыты над белыми мышами отдыхают…

– Загар запретили еще сорок лет назад! Из-за повышенной солнечной радиации! Солнце – вред! Природа – вред! Воздух заразен! На улицу выходить нельзя! – выдохнула за секунду Дина и шепотом добавила: – Там наших деревья… того…

– А, хлоп! – и нету! Мне тот упырь чиновничий рассказывал!

Злата со зверским выражением пошла на дверь, где тот упырь скрылся.

– Нет, нет, не называй его так! – замахала руками, испугавшись и побледнев до цвета бетонных стен (хотя, казалось, куда уж больше), Дина. – Они, эти чиновники, такие до ужаса беспредельного мстительные! Им вздохнуть не дай – только врага найти и ему жизнь испортить! Они… они хуже деревьев, честное слово! – шепотом закончила Дина, найдя самое верное в ее жизни сравнение.

– Да я уже поняла, что вашим миром завладели и правят чиновники, – отмахнулась от ее слов, как от мух надоедливых, Злата. – Но все же очень хочется посмотреть на те деревья…

– Нет, не получится, – возразила еще больше побледневшая Дина. Зачем она это делала – Злата не понимала, но испугалась за свою приобретенную сестру, пусть и медицинскую: замахала на нее ладошкой, пусть кислородом насытится и… отбледнеет. Но кислородом здесь и не пахло, потому Злата перестала махать на Дину: а то еще пресытится она бетонными частицами, взвешенными в воздухе, и отравится навсегда. Что тогда делать? Последнюю медсестру спасать каким-таким образом? Неизвестно…

Растерянная Злата стояла и глядела во все глазищи на Дину цвета без цвета. А последняя сестра продолжала человеческим голосом:

– Сейчас храбрые строители работают над фундаментом второго небоскреба, так, представь себе, деревья корнями тот фундамент разрушают. – И Дина сделала глазищи – как два блюдца. – А строителей уже столько поуничтожали… Чиновники сотни указов понаписывали, чтобы заставить в строители идти – никто не хочет быть в пыль стертым, просто беда!

И Дина хлопнула себя руками по халату, подняв небольшое облачко бетонной пыли.

– Слушай, ты предоставь эту проблему решать вашим ненормальным чиновникам, они здесь, насколько я понимаю, в большинстве, – отмахиваясь от облачка и закашлявшись, отступила назад Злата – дышать нужно кислородом! Это она еще с детства усвоила.

– Да, их, чиновников, больше шести тысяч. Их уже обслуживать почти некому, понасоздавали для себя должностей больше, чем… здесь стен бетонных! – пошутила и дико сама своей бетонной шутке обрадовалась Дина. Даже личико немного в цвета окрасилось.

Да, подумалось Злате, а что она видела еще в своей жизни, кроме этих стен…

– Слушай, Дина, а покажи мне, как у вас здесь все устроено? Ну, в этом бетонном здании? Мне, конечно, больше цветочки нравятся…

– Что ты, цветочки запретили тридцать восемь лет назад! Они – вредные, ядовитые, на них у всех аллергия! Я их ни разу в жизни не видела!

Дина полезла ладошкой в бездонный карман халата, достала какую-то коробочку с кнопками, повертела перед носом у Златы – типа хвасталась, довольная стала, прям расцвела вся. Нажала на свой пульт, появилось голограммное изображение бетонного здания.

– Смотри, это – наш небоскреб. В нем сто этажей, они разделены на десять блоков. Ты можешь видеть наш блок и даже каждого человека, живущего в нем: где он сейчас находится, с кем, куда идет… У каждого из нас под кожей введен чип, так можно проконтролировать, где кто находится и что делает в данную минуту. Это очень удобно, особенно чиновникам – они следят, как мы работаем, слушают, о чем говорим, смотрят, что мы видим. Наш блок – восьмой от земли.

– Постой, а почему мы не можем видеть людей с других блоков? – прервала Злата Дину, тыкая нашедшейся кстати указкой в голограмму нашедшегося кстати чинушки-доходяги: получай голограммную дырку в голове, продолжатель рода недоделанный!

Дина вытаращила блеклые глазки:

– Что ты, дорогуша, мы же воюем! Уже сорок лет как! С тех пор, как впустили в шестой блок пришедших из далеких стран…

– Как так – воюете? С кем? Зачем? Я уже тут про деревья слышала, что же, еще с кем-то?

Злата подпрыгивала на месте с каждым выпаленным словом.

– Сорок лет идет война между блоками.

– Какими-то… двумя?

– Нет, все воюют друг с другом!

– Но это же… – Злата даже слов не нашла в своем богатом лексиконе, – это же глупо! Тупо! Бессмысленно! Вот! Вас и так осталось десять тысяч!

– Да, – вздохнула Дина, – а сорок лет назад в небоскребе жило полмиллиона людей… А сейчас – вот так вот…

И она жалобно так посмотрела на Злату – ну, что я могу сделать, приказ был, что деревья людей убивают, а уж никак не войны и не чинушки…

– Так, значит, вас не деревья уничтожают! А вы сами! Друг друга! Убиваете!

Злата просто захлебывалась от ярости и возмущения. И все на деревья спирают, наглые бессовестные врунишки!

– Чиновники указ издали, что… деревья уничтожают… – у Дины от осознания и пришедшего с ним ужаса глаза сделались даже ярче, чем их всегдашний блеклый болотный цвет, – и действительно ведь… Война!.. Нет, – встрепенулась цыпленком Дина, – нельзя думать…

– Чиновники указ издали, да? – подсказала разъяренная Злата, притаптывая ногами, как бешеная лошадь.

– Да, – со вздохом подтвердила уныло Дина, – Нельзя думать больше пяти минут.

Злата назло начала думать больше пяти минут.

А кто проверит? Ведь никто не в состоянии понять, что там у человека в голове делается: он этой головой сейчас думает или просто так в стенку втыкает, узоры считает! Тоже мне, правители мысли! Чиновники, бич человеческий…

Но внимание Златы невозможно было сконцентрировать больше пяти минут на плохом – такова уж была сущность этой жизнерадостной особы: секунда жизни дана тебе для счастья! Каждая секунда жизни! Таков девиз! Аксиома!!!

– Слышь, подруга, а можно нас как-то с этой диаграммы… забрать? – Злата дорвалась до пульта и с восторгом тыкала указкой в свою и Динину фигурку на голограмме: смотри, и не сопротивляются, стоят себе – болтают! И указкой в уменьшенную голограмму бетонной коробки тыкают. А там внутри нее – еще одни Злата и Дина, и опять они с указкой – в голограмму, и так – до бесконечности…

Дина сразу стала отвечать – она была заточена на послушание, на мгновенные отчеты чиновникам о проделанном, на недумание и безинициативность – лишь бы делать все правильно, как все…

– Да, такие приборчики есть… У спекулянтов можно купить.

Дина все же испугалась недавнего приступа ярости Златы и сейчас медленно восстанавливала свое хрупкое эмоциональное равновесие: она привыкла, что орать имеют право только чиновники. А здесь обычный человек – стоял себе и высказывал свою точку зрения, с визгами и криками… Дина своим глазам не верила, стояла, ножками перебирая, и ожидала: то ли еще будет…

– А что, до сих пор есть спекулянты? – Злата, как обычно, подпрыгнула от новости такой. А Дина, как обычно, подпрыгнула с перепугу – она ведь никогда в жизни с таким активным и эмоциональным человеком не общалась.

– Да, по указу, они легальны и могут по всем блокам передвигаться. Спекулянты оказались самыми полезными чиновникам – и взятки дают, сколько чинушки просят, и льстецы самые подлючие… Активные солдаты покупают приборчики, становятся невидимыми на голограммах и убивают людей из других блоков… – У Златы после каждого слова глаза становились все больше и больше, от последней фразы она вообще согнулась пополам.

А Дина с глубоким вздохом добавила:

– … И этим солдатам нельзя сопротивляться…

– Дай подскажу, – уже перешла на истерический крик Злата, – тебя убивают, а ты – не сопротивляйся! Стой и подсказывай: правее целься, враг мой – солдат, туда попадешь – точно убьешь! Что, тоже указ?

– Да, – опечалилась Дина, и даже волосы ее, и до того никчемушные, еще больше обвисли, – нельзя убегать, хитрить, сопротивляться и прятаться.

– Знаешь, я решила, – Злата со злостью нажала на пульт, и голограммная диаграмма исчезла. – Я буду. Сопротивляться. До последнего вздоха. А твои чиновники паршивезные – мне не указ. Пошли они все! Строго на!..

Злата захлебнулась от злости: ее лицо запылало, кулаки сжались, а ноги били, били бетон: серый, неживой, дикий мир, совсем не похожий на цветущий сад! Хочу назад, в сон!

Дина смотрела на Злату во все глаза, ведь выражать любые эмоции в небоскребе все же, как ни крути, было запрещено, потому ожидала мгновенной жестокой расправы. Указ ведь. Как и сопротивляться убийцам – тоже нельзя. Указ ведь.

Вдруг вдали послышались шаги.

Дина полуприсела и замерла. Даже сердце у нее стучать перестало.

Злата уставилась на Дину вопросительно:

– Это кто, восьмерочники?

Дина сквозь спазм в горле ответила:

– Нет, наши бы крикнули издали. Мы все так делаем. Чтобы предупредить. – Моторчик вновь заработал: у нее на первом месте забота о Злате, так что давай, сестра, работай!

– Так, значит, идут не наши? – прошептала зловеще Злата. – И мы до сих пор стоим? Ану, быстро смываемся! – И она схватила замершую Дину за холодную руку и зашвырнула это чудо под кровать, благо, Дина оказалась легкой, как белочка.

Дина стала было из-под кровати вылезать да так яростно сопротивляться державшей ее Злате, что та даже удивилась: откуда у этой доходяги сил-то столько?

Злата, потрепыхавшись немного и завязав Дину в морской узел, выставила ей кулак под нос:

– А вот с сего момента – не сопротивляйся, не убегай и так далее по указу! Рыпнешься – врежу! Сейчас я – твой чиновник!

Перед их носами появились три пары сапог. Солдатских. Мощных. Размера, наверное, минимум сорок пятого.

– А рост у них, вероятно, под два метра, – размышляла Злата. Не вслух! Ведь и у слонов есть уши. – И силы побольше, чем в Дине. Если найдут – точно растопчут! Слоноподобные…

А активные солдаты в это время загрузили на спину, как мешки с картошкой, по два спящих человека – еще ходили, выбирали, сволочи, кто им поздоровей да порозовей! – и без лишних разговоров утопали вместе со своими сорок пятыми размерами со спящим грузом на широких спинах.

Злата под кроватью боялась сделать то, что обычно хочется делать в такие минуты – чихать, изо всех сил чихать!

– Слышь, Динчик, они уже утопали, – подтолкнула Злата локтем свою «няню» в морском узле. Но та не подавала признаков няньской жизни. Повернув голову к Дине, Злата увидела, что та валяется совсем без сознания.

– Ладно, и это вынесем, – Злата вытянула тщедушное тельце Дины из-под кровати, взвалила ее, как некогда солдаты своих жертв, на спину, и пошла. Куда-куда, да прямо пошла, на выход, дверь-то одна в помещении.

За дверью ее ждало такое же бетонное нечто, только намного больше. Вероятно, оно было достаточно длинное, но увидеть это Злата не могла – блеклые фонари автоматически включались только там, где находился человек, – энергию экономили.

– Ого, здесь и на машинах ездят, нужно будет попробовать, – мимо Златы промчался желтый (неожиданный цвет!) автомобильчик. – А вы-то за сорок лет ничуть не продвинулись в плане техники: все вокруг такое же, как и тогда. Зато чиновников развели, как бесполезных тараканов. А тараканов, поди, съели, что же вам, сердешным, есть-то при ссоре с природой…

– Мы едим хелбу – это производная нефти. Наш небоскреб стоит на нефтяной скважине, – вдруг раздался голос из-за спины. Хриплый такой, жалкий. Злата даже подпрыгнула от неожиданности и развернулась на сто восемьдесят градусов, но никого за спиной не оказалось!

А оказалось, что это ее ноша пришла в себя и снова заговорила человеческим голосом:

– А еще мы грибы разводим – шампиньоны. Вкусно. Но едим их редко – один раз в году. – Дина сама слезла со спины Златы, что та белочка с дерева, и добавила:

– Указ от…

– Только не надо мне опять забивать головушку своими дикими цифрами – сколько лет твоему указу. Поверь мне, эта информация недостойна лежать в моей голове. Она у меня, моя голова-то, для красоты, а не для бесполезного мусора. Так, отряхнулись, теперь пошли!

И Злата пошлепала, как ни в чем не бывало. На волю, на выход, в жизнь, из бетона!

– Куда? – запаниковала побледневшая (снова? Куда уж больше?) Дина, забегала по кругу, иногда подпрыгивая на месте, – я обязана за спящими присматривать! У меня… указ!

Злата присматривалась к движениям Дины с удивлением, переходящим в восторг: это ж надо так уметь эмоции выражать! Коленца почти до подбородка подбрасывает! Танцует, наверное, классно… Хотя какие там танцы? Указ от…

– Какие – присматривать? Спят себе люди, не мешай им – и все. А то тут опять придут солдафоны, а тебе приспичит указу следовать, замрешь на месте, а я, может, на тебя планы имею. Так что потопали, – и Злата, оторвавшись от созерцания неожиданных танцулек, потянула бледную Дину куда-то туда – в сторону теоретического выхода из создавшегося положения. – И вообще, у тебя же пульт управления есть. Вот и управляй спящими на расстоянии – почувствуй себя королевой!

– Да, могу управлять. Даже на расстоянии тысячи километров могу. Вот так вот! – неожиданно затормозившая Дина от гордости засияла.

И остановилась посреди дороги, вкушая все прелести королевской жизни – она может управлять! Ей повинуются спящие! Она – королева снов!

– Тогда пошли именно на это расстояние, но не дальше. А то ведь кто о них, беспомощных, позаботится, кроме тебя, бедолаги, – Злата, у которой немного закружилась голова от того забега, наблюдала за сияющей Диной: вот уж нашла себе радость на пустом месте.

Неожиданно за их спинами прозвучал выстрел. Довольно далеко, но Злата поняла, что если ничего не предпринимать, то с мечтами о радуге придется покончить раз и навсегда. А этого совсем не хотелось. Мечты должны исполняться!

– Так, за мной, перебежками, и голову прячь, мы ее потом в порядок приведем – и даже пользоваться сможешь…

– Чем пользоваться? – Дина, послушно вжав голову в плечи, перебежками пряталась за бетонными столбами, следуя примеру Златы. Что такое эти самые перебежки, она узнала именно сейчас и повторяла все за Златой, строго следуя инструкциям. По привычке. Указ от… Ой, стоп, это – не по указу, а по личному ее желанию…

Мамочки родные, сама что-то делает, без указов! Как же такое возможно? У Дины в серединке поднялся такой восторг, что она даже несколько раз попросила Злату повторить, почему она о какой-то там голове с ней говорит:

– Чем пользоваться?

– Да головой твоей, слышишь? – Злата подбежала к машине, накрытой серым брезентом (конечно, серым, каким же еще?! Не в стразиках же…) Она резко сдернула ткань с машины – маленькая «мини» канареечного цвета сверкнула лобовым стеклом.

– Садись в машину, сейчас уедем отсюда далеко-далеко, да так, что и не видать за горизонтом, – Злата с радостью ухватилась за ключ зажигания, повернула его, и мотор заурчал. Как кошка! – Приглашаю тебя в тур по… небоскребу!

Дина с опаской села в машину (видно, тоже в первый раз в жизни) и затаилась там крыской нашкодившей, только глазки – бусинки блестят.

– А теперь признавайся, – выруливая между бетонными плитами, заинтересовалась Злата, – почему желтый цвет можно? И строго у машин?

– Это цвет хелбы. Мы такое едим. Все машины желтые. – Дина, как робот, послушно повторила заученные фразы.

– Потрясающее утверждение, – хохотнула Злата. Но хорошее настроение ее мигом улетучилось, когда она посмотрела в зеркало заднего вида: бородатый солдафон мило устроился на дороге и с добродушной улыбкой целился… базукой в их машину! В их канареечную мини!

А вел себя так, будто облачком любовался!

– Теперь – не боись! А ты, мини, спасай сестер! – Злата резко нажала на газ, и миниатюрная машинка, благо, легкая и резвая, мгновенно набрала скорость, недалекую от скорости для взлета.

Солдафон же по причине изменения систем координат превратился сначала в муравья, а потом в точку. Взрывная волна от его базуки только лишь немного ударила «мини» сзади, подбросив ее в воздух на пару секунд.

– Вот и все, а ты боялась, – Злата погладила руль рукой, – отлично поработала, малышка! Теперь вези нас к друзьям! А кто у нас, кстати, друзья? – Злата опять обрела свое всегдашнее развеселое состояние. – Давай, Динчик, поработай навигационной системой. А не хочешь – так пальцем покажи, я не обижусь.

– Ну, так мы уже почти приехали, – Дина в машине нажала на свой многофункциональный, как оказалось, пульт, и бетонная стена справа от дороги разъехалась как раз настолько, чтобы впустить малышку «мини».

– Мы – восьмерки! Я – ВосемьДина! – заорала вдруг Дина что есть мочи.

– Ааааа! Я тебя боюсь! Предупреждать же надо! – Злата зажала контуженую голову руками. – Чуть все мозги мне не испугала, а куда мне безмозглой-то… Некрасиво это… Они мне, может, дороги как память, от родителей достались! Слушай, а, может, ты и петь умеешь – с таким-то диапазоном?

– А что такое – петь? – Дина тупо уставилась на Злату.

У Златы же начался нервный тик на глазу. Что такое петь – она ну никак не может объяснить, ну, никак, как бы ей этого ни хотелось! Ее мама с детства с первой же ноты затыкала: доця, не вой, конфетку дам! А то опять собачий концерт под окнами начнется – месяц будем всех соседей успокаивать и каждой соседской собаке кормежку приносить в знак уважения!

Так она еще на пальцах будет объяснять, что такое помидоры…

Или почему гуси кусаются…

Дина вышла из «мини». Злата, обогнув машину, последовала за ней.

– Ты еще и хромаешь, как я погляжу, – рассматривала Злата Дину сзади. – Вот уж радость чиновников…

Дина, ничуть не обидевшись (потому что их имели право критиковать чиновники хоть сутками, указ от…), распахнула дверь перед Златой:

– Прошу!

Злата вошла в очередную бетонную коробку.

Но вдруг…

Все вокруг засияло.

Засияло радугой!

Мир остановился и сделал милость – перестал существовать.

А Злата видела только эти глаза. Строгие, спокойные, уверенные, они тоже, не отрываясь, смотрели на Злату…

Высокий смуглый брюнет с зелеными, как нежность лепестков фиалки, глазами.

Это было похоже на сон! Из ее прошлой жизни! Но, в отличие от того брюнета до ее сна, этот смотрел на нее так…

Как смотрит только вмиг полюбивший.

И Злата запела.

Там, внутри, запела ее душа.

И радуга, радуга сияла завораживающе!

Казалось, все вокруг почувствовало то, что открылось им двоим.

Пространство раздвинулось, уступая место истинной любви.

И люди вокруг тоже увидели эту радугу, соединившую две души.

Такую нежную, такую настоящую!

Но.

Очкарик, сидящий во главе всего – видать, тоже чиновник, потому что без души, – нервно дернулся и резко заголосил:

– Давай на вопросы отвечай! А то я тебя за самоуправство в строители сошлю!

Все резко отключились от радуги и занялись тем, чем были увлечены до появления Златы и Дины, а именно – подобострастным созерцанием чиновника и конструктивной речью брюнета.

– Ты обещаешь, что своими предложениями заинтересуешь и седьмой, и девятый блоки?

Смуглый парень с трудом отвел зачарованные глаза от светлого лика Златы и постарался сосредоточиться на ответе чиновнику:

– Да, обещаю. Только с этими двумя. Они самые адекватные. Десятые совсем отмороженные. Вы же знаете, у них одна мысль: они выше всех, значит, круче всех. Без аргументов. Самая большая сложность – это шестерочники. За секунду звереющие психопаты. Убивают всех. Просто забавы ради. Даже детей, потому что дети – не из шестого блока. И смеются при этом… Называют себя самым развитым обществом, но в чем заключается их эта «самаяразвитость», никто пока понять не в силах. У них все – никто, эта жизнь – ничто, а для них всех уготована наивысшая миссия, которая наступает только после их смерти, а их смерть должна потянуть за собой тысячи смертей из других блоков…

– Но это же полный абсурд, – вклинился интеллигентный мужичек с заслуженной лысиной, – они должны прислушаться к голосу разума, нас и так осталось не так уж много…

– Но в шестом блоке живет уже более трех тысяч человек, их женщины рожают с четырнадцати лет и до пятидесяти пяти лет включительно… – возразил парнишка с лучистыми глазами (и как это такие глаза здесь, среди бетона, выжили?), – это нас осталось немного, их же – огО-го!

– Тем более, – продолжил свою речь брюнет (такой родной голос! Бархатный, как листочки мать-и-мачехи!), – с шестерочниками вообще невозможно разговаривать. Ему скажешь двадцать слов, он выдернет одно из них и развивает свою логику, только исходя из этого одного слова, то ли единственного ему известного, то ли единственного понятого. И тут же, на первых минутах переговоров, начинает орать, что мы их хотим уничтожить – а потом стреляет, тупо поверив в свои слова. Я, – и брюнет прижал руку к сердцу, – их боюсь. И вам не советую с ними дела иметь.

– Бактерии размножаются спорами. Не спорьте с бактериями! – шепнула Злата на ухо Дине, та прыснула в кулачек, развеяв вокруг себя облачко бетонной пыли.

– А откуда мы можем узнать, что это – шестерочники? – зазвучали голоса из зала – голоса людей, которые никогда в жизни не видели шестерочников, ибо увидеть их – обозначает умереть на месте.

– Они никогда не бреются, взгляд пустой и жестокий… – брюнет знал, о чем он говорит.

…Какие родные глаза!..

– Ну, здесь ты не прав, – чинушка-очкарик самодовольно ухмыльнулся, подергав кистью руки: сим жестом будто отодвигал мнение брюнета на задворки, – я с ними пару раз общался, довольно-таки приятные люди! Интеллигентнейшие, скромнейшие, глазки – всегда в пол, уважают ранги, нас, чиновников, боготворят!

Брюнет терпеливо выслушал чинушку, наблюдая за брезгливым жестом в свою сторону, подождал, пока тот отговорится, и, обращаясь ко всем людям, а не к чиновнику, продолжил:

– Да, если он один, он тебе будет улыбаться и даже приседать перед тобой от усердия, но стоит им только сбиться в стаю из трех – все, это банда убийц. Не верьте им никогда, они – НЕлюди.

…Какая родная душа…

Из заднего ряда раздался голос:

– Тогда как же мы можем прекратить войны, если один из противников никогда не пойдет на компромисс?

– Да, а пятый блок зарабатывает капиталы на войнах, раздувая их меж блоками? Как? – спросил мужичек с заслуженной лысиной.

– Но вы же видите, что у нас остался один-единственный путь – уйти из этого небоскреба, – развел руками брюнет, – именно поэтому мы и строим второе здание. А шестерочники, когда займут весь этот небоскреб, скорее всего, начнут воевать друг с другом. Им ведь война, как воздух, нужна. Они же ее и начали много лет назад. Но это уже будут, к радости, не наши проблемы…

– Уйти?! Но это ведь наш дом… – загрустил мужичек, и его лысина вместе с ним, – как же так, Златогор?

…А у Златы в душе все замерло: Златогор! Неужели?..

– А можно, я задам вопрос? – подняла она руку.

– Конечно-конечно, – будто только этого и ждал брюнет, и его глаза листиками фиалок снова открылись навстречу Злате.

– Ты – сын Гора?

Златогор такого вопроса не ожидал. Его голова помахала в ответ, но зеленые глаза сделали невероятный кульбит и сами задали вопрос Злате:

– И откуда ты, любезная, его знаешь?

– Я тебе потом расскажу, – ответили глаза Златы.

А сама Злата задумалась.

Получается, что Златогор – сын того самого Гора, от которого она была без ума в прямом смысле этого слова. Они учились вместе, но и Злата, и Гор оказались до такого ужаса скромны, что ни у одного из них духу не хватило даже слова друг другу сказать…

А потом оказалось, что он женился. И у него – дети.

И вот сейчас его сын стоит перед ней, и у него те же глаза!

…А у Златы появился шанс, и она его уже не упустит!

А сбоку своей бледной улыбкой лучилась сестра медицины – Динчик:

– Красавец, правда? Я и думать о нем не посмела бы… Кстати, у вас имена похожи!

– Еще бы! – взмахнула золотыми волнами волос Злата: она бы удивилась, если бы было по-другому. – Так, когда вся эта говорильная конференция заканчивается? Мне нужно срочно замуж выходить!

– И даже без сомнений? – ошарашено прошептала Дина, наметив сзади стульчик «для присесть».

– У любви нет сомнений, – назидательно прошептала Злата, чтоб людей от важного им не отвлекать. – Это у тех, кто ищет причину свинтить, всегда море сомнений, море аргументов для оттягивания создания совместной семьи и море причин, чтоб покопаться в выбранном спутнике, выискивая глубоко-глубоко в ней или в нем кучу недостатков. Кто ищет, тот всегда найдет! Нормальные люди не роют кротами, они радость создают с первой секунды знакомства. И для нас с ним это – единственно возможный жизненный вариант.

И Злата завертелась волчком на одном месте, поднимая вокруг себя тайфун бетонной пыли:

– Тут, кстати, свадьбы празднуют? А то я этот процесс жуть, как не люблю. Какие-то они все недодуманные и дурацких слов полные. Столько в них фальши чувствовалось и совсем по-другому становиться женой навеки хотелось!.. И вообще – дико есть хочется! Дай мне, что ли, своей хелбы. А то я сейчас же, здесь же, на этом самом месте сама себя съем и вся кончусь!

Злата говорила и говорила, без остановки – на нервах, наверное. Не каждый же день с судьбой своей встречаешься!

Хотя, если с Божьей помощью эту свою судьбу найдешь – то и каждый день встречаешься… Где-где? В жизни совместной – от молодости до старости, а потом – опять, по кругу, и имя тому – бесконечность…

Динчик же, побледнев, представила сей страшнейший процесс – Злата сама собой питается! Кошмарики!!! – и сосредоточенно стала в своем кармане рыться – а то еще эта Злата действительно сама себя пообкусывает, кто ж ее знает с ее феерическими эмоциональными взрывами…

– Только очень медленно ешь, – и Дина шустро протянула Злате желтую палочку длиной с мизинец и сразу же отдернула руку – покусает ведь, как пить дать – покусает!

– Лучше бы ты мне свой мизинец дала, и то питательнее, – Дина быстро спрятала руку за спину, а Злату всю передернуло от того, что она была вынуждена эту синтетическую нефтяную гадость в рот совать. Но что поделаешь…

Ее ничего не удивило: ни вкуса, ни запаха эта дикая хелба не имела.

– Подожди полчаса до чувства насыщения, оно в желудке расширяется, – наблюдала за ней, уже и за бетонный столб на всякий случай спрятавшись, Дина, – не переживай: я таким питаюсь и до сих пор живая!

– Но я бы с этим очень даже поспорила, – возразила шипящая на нее, что та змейка раздраконенная, Злата, – ты вообще имеешь хоть какое-то минимальное представление, как бессмысленно ты выглядишь? Ты в зеркало смотришься, чтобы задаться таким вопросом, а?

Дина, ощущая себя в безопасности от перехода темы с еды на внешность, вылезала из-за столба:

– Зеркала запрещены от…

– Нет, не продолжай! – выставила Злата, простонав, обе руки вперед, имела бы третью – и ею от указов бы защищалась. – Я знаю только одно – вам не запрещено жить, чтобы вон тех чиновников обслуживать. Смотри, тот даже жирный. Он, видать, не только эту вашу хелбу потребляет.

– Да нет, – повнимательней присмотрелась Дина, – он из четвертого блока. У них там хранились запасы провизии для всех блоков на случай голода. Они все запасы себе и присвоили. И дико разжирели. А теперь знаешь, как худеют? – Дина прикрыла рот ладошкой, больше похожей на куриную лапку, – они себя тоже в искусственный сон вводят, а инструкторы занимаются спортом… со спящим телом! Это такая умора – жирная марионетка, вся веревками обвязанная, упражняется и храпит, храпит и упражняется!

– Да, веселуха тут у вас, как я погляжу, – Злата похлопала по спине захлебывающуюся от смеха Дину. Но не рассчитала силы, и Дина чуть не улетела под впереди стоящие стулья.

– Время сна! – в комнату заглянула маленькая девочка и протянула ручки к парню с лучистыми глазами. Его глаза вспыхнули еще ярче:

– Иди ко мне, моя крохотулечка! Моя девочка! Принцесса моя!

– Это – его сестричка! – гордо, как за свое, объяснила Дина.

– Теперь понятно, почему у него глаза такие живые. Потому что он любит! – сделала вывод Злата. – Но я бы хотела и со своим любимым поговорить, – и она стала искать глазами Златогора. Но неожиданно вместо любимого она увидела растущие бетонные стены. Все люди щелкали своими пультами и где стояли, там огораживали себя бетоном, чтобы создать личное пространство.

– Сегодня будешь у меня гостить, – дружелюбно предложила Дина, – я тебе кровать сделаю. – И она нащелкала на пульте вторую, тоже бетонную, кровать.

– Я предпочитаю спать на салатовом! Повторяю: салатовом! – раскомандовалась Злата, – еще мне – орхидею у постели, стакан томатного сока и сказку перед сном! И еще – чтоб сказка сбылась! На меньшее я не согласна!

– Тогда закрой глаза, и твое воображение все это тебе, любимой и балованной, нарисует, – засмеялась Дина. – А я, так как не знаю, что такое салатовая орхидея, буду спать, как спиться.

* * *

А спалось Дине, как оказалось ночью, совсем несладко.

Злата подбежала посреди ночи к продолжавшей спать, но дико орущей Дине и стала ее расталкивать:

– Не ори! Очнись! Вообще не спи, раз ты такая орущая! Твои децибелы мне в ухи залезли и теперь терзают меня изнутри! А-а-а-а-а! Я вся вибрирую!!!

Дина резко поднялась с кровати, ее голос дрожал, на глазах стояли слезы:

– Я впервые!.. Я впервые его запомнила!

Дина заикалась и безумно смотрела в бетонную стену, будто там сквозь нее чудовище, с виду ужасное, разглядела.

– Что ты запомнила? – опешила Злата, – ты что, во сне учишься?

– Нет, – так же крича и трясясь всем тщедушным тельцем, перебила ее Дина. – Сон. Сон запомнила. Он мне каждую ночь снился…

– Давай, выкладывай свой сон, стану твоим личным сонным аналитиком, – проявила великодушие Злата, уютно устраиваясь рядом с Диной и пытаясь полностью открыть левый глаз, он у нее особенно ленился просыпаться.

– Такая страшная картина. В центре – высокое, серое, вокруг серого – малюсенький кружочек мертвого, а вокруг все растет, шевелится, наступает, окружает! И так страшно, дико страшно, как конец всему…

– Послушай, – задумчиво прервала ее Злата, справившись, как она думала, с левым глазом. При этом отказался просыпаться правый, посчитав миссию по просыпанию выполненной своим левым братом, – а почему ты считаешь, что страшно – это вокруг, а не там, внутри?

Дина выглядела как сброшенная с резко остановившегося коня. Причем головой – в бетонную стену.

– Ты считаешь, что мой страх – из-за серого внутри?

– Да! – взвизгнула Злата, – именно! Ты сделала громадное открытие для человечества, и тебе надлежит Нобелевская премия! Сама лично тебе ее вручу, как только вырвемся из серого! Давай, прям сейчас?

– Что, премию? – растерялась Дина: вот чего-чего, а премий в ее жизни ей еще не приходилось получать!

– Да нет, вырываться из серого! Долой бетон! Да здравствует живое! Хочу жить, окруженная жизнью и живыми существами!

– А чем тебе я – не живое существо? – надув обиженно губы и чуть не плача, со сна спросила Дина.

– Ты – бледно-измочаленное НЕсущество. Но я обещаю лично тобой заняться и сделать из тебя красотулечку. Только бы за бетон выбраться… И не смей мне снова возражать и пугать меня убивающими деревьями! Я уверена, что там все не так!

Вдруг в Злату стали влетать громадные голограммные буквы: «Время сна!»

Дина чуть из кровати не выпала, увидев, как Злата пытается убежать от этих букв. Причем разбегалась она в разные стороны – видно, левая и правая ее ноги тоже жили суверенной жизнью с недосыпу, как и глаза.

– Что же ты хочешь, сначала орут, потом буквами бросаются, а я полминуты как проснумшись, – запыхавшись, заголосила Злата зловещим шепотом. – А все ты виновата! Меня тут бомбардируют!

– Меня, может, тоже бомбардируют, когда я ору посреди ночи, но я ведь не просыпаюсь, – возразила Дина, – спи, дитя природы, и пусть тебе приснится орхидейный салат!

* * *

Но утро принесло Злате разочарование. Со Златогором поговорить снова не удалось. Ночью шестерочники обворовали склад с продуктами. Половину – сколько смогли – унесли, оставшееся подорвали.

– Да что же они за НЕлюди такие, – злился мужичек, и его лысина бунтовала вместе с ним, – не работают ни дня! Только воруют, убивают да мзду со спекулянтов снимают… Да еще хотят и людей со всех блоков заставить за свои жизни платить. Поскорее бы уже переселиться отсюдова! Вот что, пойду-ка я добро себе сделаю – в строители запишусь! – и, на такой веселой ноте закончив свой утренний монолог, он весело ускакал в сторону административного отделения. И его лысина – вместе с ним.

Злату же понесло в противоположном направлении:

– Надо держаться от этого места подальше, а то еще тот чиновник как вспомнит, зачем он меня разбудил! Мало мне не покажется… Я уже выбрала себе мужа, и мое решение обжалованию не подлежит! Динчик, а что это? – и Злата махнула подбородком в сторону незаметной дверцы в углу.

– Это – стабильная комната Златогора!

– Вот как сердце чувствовало! – даже подпрыгнула от радости такой Злата. – А твой пульт – хакер?

– Ха… кто? – споткнулась о неизвестное слово Дина.

– Ты можешь, в смысле, эту вот дверцу открыть? – невинно спросила Злата.

– Но… Указ… – промямлила Дина, но глазки ее загорелись.

– А давай заглянем! – заговорщицки прошептала Злата. – Ну, все-таки он мне – будущий муж, не сделает ведь он мне больно…

– Ладненько, только тихо… – Дина вся скукожилась, становясь в два раза меньше – с таким объемом тела, видать, указы ее не идентифицировали как жителя восьмого блока.

– Ни буль-буль! – Злата спряталась за скукоженную Дину, как могла.

И Дина нажала на кнопочку пульта. И дверца подмигнула: открыто!

Злата зашла в комнатку.

И увидела веточку.

Веточку с засохшими листочками.

И не понять, какими.

Но веточку же!

– Динчик, смотри: это – дерево! – шепотом, будто боясь спугнуть засушенную веточку, познакомила их Злата.

Дина стояла – ни жива, ни мертва: первое знакомство, как же, такое волнительное, что прям до обморока близко… Ой, как близко-то…

– Да, ты все же была права. Такая кроха вряд ли способна стирать в пыль людей… – задумчиво выдала Дина, еле справившись с неожиданным волнением – таким сильным, что что-то там, в середке, даже перевернулось. Уж никак не так, как от указов.

И неожиданно подпрыгнула на месте:

– Но нам запрещено иметь такое в небоскребе, указ..!

– Ты только не ори, громогласная ты моя! – опять в ход пошли руки Златы, только две, к сожалению, – а то твой небоскреб развалится от твоих же децибел! Давай лучше уходить отсюда, а то мало ли… Контроль, проверки, чиновники, видеокамеры…

* * *

– А чем ты вообще здесь целый день занимаешься? – спросила Злата во время завтрака – палочки хелбы с глотком густой, грязной воды (это была жуть, скажу я вам! Фу-фу-фу!)

Дина задумчиво, по микрометру, откусывала от хелбы.

– Работаю. С шести утра до шести вечера – на администрацию, а с шести вечера до двенадцати ночи – со спящими.

И вздохнула – видно, ее легкие готовили тело к следующему кусочку хелбы – на старт, внимание, синтетическая НЕеда внутрь пошла!

Злата понаблюдала за этими реакциями на питательный процесс и тоже вздохнула (как, почему? Она ведь тоже хелбу ела, а это, скажу я вам, серьезный подвиг… Да что говорить, вы все и сами это сегодня знаете, тоже синтетическую НЕеду потребляете… Химикалии с усилителями вкуса…).

– Понятно. За две палочки хелбы в день, стакан грязнющей воды и две влажные салфетки вместо душа. Не жизнь у вас, а фильм ужасов. Никакого смысла, зато страшно.

Вдруг за спинами у девушек раздался голос:

– Здравствуйте, милые! Здравствуйте, красавицы! Я вас сейчас просто двоих замуж возьму, так вы мне обе нравитесь…

Злата с Диной подпрыгнули на своей бетонной скамейке, разом посинев, а Злата даже заорала от ужаса:

– Ты бы не со спины подходил! И вообще, у нас принято издалека о своем приходе оповещать! Ты дикий, что ли?

– Ну, все, все! Извините! Я немного не знаю здешних законов, – скромно выставил незнакомец вперед руки. А лицо стало таким медово – сладким, хоть в чай с разбегу макай, – меня зовут Никсур. Приятно познакомиться!

– А мне неприятно! – И Злата демонстративно отвернулась от парня: ну, не понравился он ей, и все тут! А людей она чувствовала.

– А я – Дина. – Няня Златы оказалась послушной девочкой: сказали «знакомься» – она знакомится. Да, послушание часто приносит человеку очень большой вред…

Необычайно большой вред, смертельный…

– Дина, давай мы с ним не будем разговаривать, – дернула Злата подругу за рукав халатика и зашептала на ухо, – не нравится он мне, ой, как не нравится!.. Злом и жестокостью от него разит за километр. А ты ему улыбаешься. Посмотри, он же – НЕлюдь!

– Да, я знаю, меня многие так воспринимают, – не постеснялся подслушать Никсур, – но, поверьте мне, я – не такой, как другие из моего блока. Я – цивилизованный! Городской!

– Что за бред он несет? Какой-то дурацкий набор слов! – Злата передернулась от отвращения. – Давай иди отсюда! Катись, а не то…

Никсур заулыбался пуще прежнего:

– Вот поверь мне, другой из моего блока тебя за такие слова на месте бы убил, а я тебя даже не ударю. Я же не такой, как другие! Я – городской!

– Чем чаще человек что-то вот так вот повторяет, тем меньше ему хочется верить. Вали отседова! – Злата все еще не теряла надежды спровадить нахала на другой конец света как минимум.

Максимум – в преисподнюю. Откуда он, видать, по путевке сюда вырвался на часок.

Неожиданный шорох из-за спины заставил Злату резко повернуться.

Но было слишком поздно: трое бородатых окружали их, а в глазах у них было так пусто…

Злата повернула голову к тому, кто им замыливал глаза в то время, когда их окружали.

Маска добродушия уже была снята с лица дикаря. Каков актер!

И в глазах – такая же пустота.

Не дающая таким, как он, никакого права на доверие.

Никакого шанса на вечность.

– Я же говорил, – из голоса исчезли те пресмыкающиеся, дрожаще-просящие нотки покорности, а появилось мерзкое издевательство бездушности, – я же говорил, что не такой, как все… Другой бы сразу убил! А я подарил вам еще денек вашей жалкой жизни…

На голову девушкам резко упали брезентовые мешки.

Их со знанием дела упаковали (воровать людей им, бездушно-бородатым, не впервой!)

Неожиданно даже для бородатых Никсур принялся бить по телу Златы сапогами:

– А это – чтобы знала свое место, тварь!

Удары сыпались со всех сторон. Жестокий НЕлюдь пытался чаще попадать по голове и по позвоночнику – чтобы как можно больше навредить. Как можно больше боли от садиста. Бить женщину – любимое дело, ведь всегда за что найдется!

От боли так перехватило дыхание, что Злата даже закричать не смогла.

– Нет, я тебя сейчас не убью, так, немножко повоспитываю, – бесновался «цивилизованный», «городской» и «не такой, как все» садист. – Ты теперь у меня жить будешь. Всегда. А я тебя бить буду. Всегда. С утра до вечера и с вечера до утра. Чтоб знала свое место и не дерзила, когда с тобой такой, как я, разговаривает!

Лучше бы Злата сознание потеряла.

Но нет. Не повезло.

Бородатые раззадорились, наблюдая за избиением связанной беззащитной девушки. Их глаза загорелись адским огнем, восторженные, сияющие глаза. Они мстили за все: за убитых когда-то кем-то, и без разницы им было, что девушки к этому не имели никакого отношения, садюгам-то вообще по барабану, кого убивать – лишь бы было кого.

Они подгикивали утробными рыками, подбадривая садиста: что ж ты только по голове бьешь, в живот побольше ударов надо, чтоб все ей там отбить! Ломай ей спину!

Такие, как она, с нами воюют, наших солдат убивают! До смерти ее забей!

Они принялись с воодушевлением, ласково поглядывая друг на друга, помогать запыхавшемуся другу бить ногами Злату.

Перешли в ажиотаже и на Дину. Та от первого же удара отключилась.

Через два часа избиений, уставшие, но довольные (как же, за родину отомстили! По фиг, кому, зачем и за какую родину), бородатые поволокли брезентовые мешки с окровавленным мясом к бетонной стене, пультом вызвали лифт и спустились на свой, шестой, этаж.

* * *

– Злата!

– Злата!

Голос будто из Марса.

То плечо, которое пыталась трясти Дина, чуть не взорвалось от боли.

Болело все: от макушки до пяток. Болели даже кончики волос.

– Слава Богу, живая! – зарыдала Дина, увидев резко дернувшуюся Злату. И сразу ей сообщила:

– Ты только не расстраивайся, нас взяли в плен.

Злата попыталась спросить: «Кто?», но не смогла даже промычать.

– Эти шестерочники. От них еще никто живым не уходил… Они пленных или на органы режут, или для своих садистских избиений оставляют… Так что я уже и не знаю, что лучше – чтобы они сутки напролет били, мстя за свою родину, или по одному органу без анестезии день за днем вырезали, пока совсем… не того… – и Дина снова зарыдала.

…И снова наступила темнота…

– Злата!

– Злата! Ты живая?

…Темнота…

– Злата!? Живая! Слава Богу! А то ты уже седьмой день лежишь и не шевелишься, а эти уроды, кажись, забыли о нас, или их уже где-то убило, НЕлюдей…

– …Диииина! Где мы?..

Злата в один миг почувствовала каждую молекулу своего тела, и каждая молекула кричала от боли, резкой, тянущей, разрывающей на части боли. Хотелось взять всю эту боль в комочек (да что – комочек? Громадную гору боли!) и всю, до остатка, без сдачи отдать тому, кто ее причинил – проклятому Никсуру и его команде.

В кромешной тьме засияла кнопочка пульта, осветив часть комнаты.

Дины стало вдвое меньше, если можно себе это вообще представить.

Но она была жива. И, слава Богу. Только ревела, собрав личико в кулачек – может, от боли, а может, от счастья, что Злата живая.

– А где этот Никсур и его братва бандитская? – каждый звук давался с таким трудом, будто Злата заново училась говорить. Училась… Научится! И отомстит!

– Они нас сюда две недели назад заволокли и бросили. – Дина подумала, перестала плакать и улыбнулась: – Я подозреваю, что их, скотов таких, убили. Это, конечно, хорошая новость. Но мы заперты и без еды. А эти две новости совсем не веселят так, как первая.

– То есть твой пульт не работает? – тело Златы выглядело жутко даже в свете кнопочки пульта, и Дина от нее немного отстранялась: видно, страшный синяк на всем теле Златы не внушал доверия.

– Во всяком случае, дверь не появляется…

– Тогда давай по-старинке, простучим все стены…

Простучали все стены. Звук оказался полностью идентичным. Злата стучала со всех сил, будто по Никсуру стучала.

Простучали пол. Аналогично.

– У нас остался потолок, – задрав голову вверх и вытирая слезы, которые от каждого движения текли ручьем, еле выдохнула Злата. – Ну-ка, залезай мне на плечи!

– Что ты, – замахала на нее руками чуть в обморок от тех слов не упавшая Дина: хотела, наверное, ее стереть, как ластиком, – ты же – сине-зеленая!

А, понятно: она хотела стереть цвет Златы! Сине-зеленый! Наверное, этот цвет красиво бы смортелся на цветочках из ее прошлого. Но уж никак не на ее коже.

– Зато живая! – гордо сообщила ей на то скривившаяся от боли Злата – видно, эти слова заставили шевелиться те мышцы, которые еще недопоказали Злате, что им тоже больно, а вот сейчас у них представилась такая возможность: посмотри, хозяйка, как над нами поиздевались.

Злата храбро пережила новый приступ боли, подумала и продолжила:

– И еще лет эдак сто прожить хочу, так что эти пять минут боли для меня – это мелочи жизни! – и она с кряхтением, дергаясь при каждом шевелении, как от разрядов тока, подставила спину Дине. – После пережитого-то и потенциальной возможности стать на года боксерской грушей для НЕлюдя…

Она резко выпрямилась с мелким, с пушинку, но для нее сейчас стотонным Динчиком на спине, – слава Богу, этого НЕлюдя убили! Выйду отсюда – буду его убийцу каждый день благодарить! – приговаривала Злата, поддавая себе сил этими мыслями и нося на своих плечах Дину, которая простукивала потолок и с ужасом глядела на то, что ее носит – ой, как же ей больно, ее Злате-то…

– Есть! – Их усилия наконец-то увенчались успехом!

Дина, резко стукнув головой по с виду совершенно бетонному потолку, открыла долгожданный люк.

– Извини, немного потопчусь по тебе, – Дина шустро переползла наверх. – А теперь ты!

– Что – я? – задрав голову вверх, крикнула Злата, – я же не кузнечик!

Дина надолго задумалась. Видно, пробовала на вкус слова «ку» и «знечик».

– Я не знаю, кто такой этот твой… знечик, но я сейчас поищу лестницу! Только отодвинься! – и не успевшей вовремя среагировать и отпрыгнуть кузнечиком без «ку» Злате на голову пребольно упала алюминиевая лестница.

– Но я же просила… отодвинуться! – от боли за Злату передернулась посиневшая Дина, наблюдая за процессом падения алюминиевого монстра на голову Злате и появлением очередного синячищи.

– Но надо же было еще и две секунды подождать, я бы вполне успела отойти… – исторгла обиженная, синяя, с новой, на глазах вздувающейся шишкой голова Златы, появившаяся из подвала.

Мешком упала до донышка вычерпанная этим рывком на пол, подышала, послушала жалобы каждого органа на боль, на жуткую, разрывающую боль…

…Ничего-ничего, боль – это разговор человека с богом, а как еще наше тело может нам рассказать о своих проблемах? Только с помощью боли!

– Ладно, прощаю! – и отдышавшаяся, но все еще синяя Злата схватила Дину и сильно-пресильно прижала к себе:

– Ты осознаешь, что мы свободны?! Свободны!!!

– Только не кричи, не забывай, что мы в шестом блоке, среди НЕлюдей! – Дина тоже радовалась, как умела: типа улыбалась.

Ну, как умела – так и улыбалась, этому процессу ее не научили, ее учили чиновникам прислуживать. А чиновникам не нужны улыбки – деньги, власть, слепое подчинение, четкое выполнение их приказов и рабское обслуживание.

Где здесь место для улыбок? Между деньгами и властью? А?

И тут опять послышались шаги.

Дина побелела. Злата сквозь синяки поголубела. Только краше от этого не стала.

– Мы – спекулянты! Мир вашему дому! – и перед Златой предстали две женщины и один мужчина с пластиковыми полосатыми сумками:

– Что купить желаете? – Их рожи расплылись в якобы услужливых улыбках.

Нет, даже Дина, не умеющая улыбаться Дина улыбается и то лучше.

Спекулянтов совсем не удивил внешний вид девушек: видно, избитые и окровавленные тела, даже безжизненные, для шестого блока были не в новинку.

Но спекулянты же не будут людей спасать, правда? Они создали себя бездушными – и для денег, только для денег! Их интересуют тела других лишь как потенциальные деньгодатели, и спекулянты уж никак не среагируют на боль людей. Что им та боль? Прибыль – вот главное божество, которому они исступленно молятся!

– Мы желаем не купить. Мы желаем отсюда выбраться. – Дина проявила неожиданную решительность и выступила вперед Златы, будто пытаясь ту защитить от новых нападений.

– Куда желаете? – услужливо прогнулся жирный и скользкий спекулянт Ал с колючими глазами обманщика.

– Желаем на ноль! На нулевой этаж! – перебила открывшую было рот Дину Злата.

– Это куда же? – дернула плечом одна из спекулянток, Азья, холеная и высокомерная ботоксно-силиконовая кукла с пластмассовыми глазами-пуговками и полуметровыми ногтями.

– На улицу. Туда, где строят второй фундамент.

– А, где деревья убивают, – небрежно и высокомерно протянул скользкий спекулянт – кактус, притворяющийся одуванчиком. – Мы тоже туда, кой-какие материалы для строителей везем, – и он похлопал по сумке ногой, облагородив на века сей информацией Дину и Злату, – ладно, присоединяйтесь. Плата – пульт.

– Но как же я без пульта? Он же все для меня… – Дина еле задавила в себе рыдания.

– Он – все для тебя здесь, в бетоне, – дернула ее Злата, – а мы отсюда выбираемся! Драпаем! Вспомни свой сон!

Дина как-то совершенно отрешенно протянула пульт спекулянту, тот даже крякнул от удовольствия, отчего его живот еще долго плескался медузой.

– Поехали! – приказала Злата.

– Куда поехали? – и Ал протянул руку к Злате. Та отшатнулась, думая, что он собрался ее ударить. Хотя этот все может, а потом заявит, что он никогда такого не сделал бы, никогда! Посмотрите в его честные глаза (честные глаза делаются по заказу с помощью проданной души) и проникнитесь. – Где твой пульт?

– Но вы же сказали: плата – пульт! Мы уже вам заплатили! – хором заорали девушки.

– А с тебя что? – упрямо заворчал упертый спекулянт.

– С меня – пульт! Вот этот! – и Злата указала пальцем на пульт. – Он – с нас обеих, как вы и сказали!

Но Ал развернулся, отчего его тело вновь начало пляску медузы, и как ни в чем не бывало пошел к своим сородичам.

С их пультом!

Злата поняла, что они лишаются последнего, что могли бы использовать в этой дикой ситуации. И решила действовать. Методом спекулянтов – обманом.

– Ладно, – расслабленно протянула она, якобы сдавшись, – держи и мой пульт, – и пребольно наступила на ногу честной душе – Дине, возжелавшей правдиво вякнуть об отсутствии у нее пульта.

Спекулянт Ал резвой медузой развернулся и подскочил к Злате:

– Давай!

– А вот уж нет! – возразила Злата, – Откуда я могу знать, что ты и этот пульт не отберешь и не удерешь? Ты ведь в первый раз нас так уже обманул! Пульт только после прибытия!

На этом и сторговались. Спекулянт вытащил свой личный пульт, несколько больший, и появился лифт.

Злата с Диной в него первыми вломились: из шестого блока, да побыстрее!

Даже лифт у спекулянтов был особенный и двигался по диагонали через нижние блоки. Да у них, в принципе, все – не как у людей. Те, кто живет обманом, и реальность получают личную – свою собственную, искаженную реальность, где они не обманывают, а облагораживают, не врут, а недоговаривают, и вообще – они такие правильные, и попробуй им только скажи, что они врут – благородно обидятся! Вот так вот!

Душу продать – и человеком остаться? Да не бывает так, уж поверьте, проверено.

В лифте одна из спекулянток, Азья, гадливо скривив тонкие губы, растопырив пальцы и потрясая длинным носом, сквозь который прорывались сипящие звуки, что якобы обозначало крайнюю степень ее, Азьи, презрения к этим недостойным людишкам, начала атаку на Дину:

– Скажи-ка, милая, а тебе не тяжело с таким лишним весом жить? – Азья с ног до головы осмотрела Дину и, так и быть, решила ее облагородить. С барского плеча, так и быть! – Я могу тебе предложить потрясающие таблетки! Сжигают все жиры! Ты снова будешь выглядеть, как в 15!

Остальные спекулянты, включившись в обманные маневры, принялись помахивать головами, как болванчики, соглашаясь с каждым словом своей сотрудницы: да, потенциальная клиентка толстая, да, таблетки помогут ей, да, сами таблетки жрали – и сейчас на 15 выглядим…

Дина с недоверием смотрела на этих трех: они что, серьезно? В ее глазах появилось сомнение: а, может, она действительно толстая, просто не замечала?..

Со стороны ведь виднее…

Злата, в свою очередь, потеряла дар речи. И это про ее-то Дину говорят, что она толстая? Да она за молекулу воды вполне может спрятаться!

Но, заметив выражение лица Дины, которая-таки поверила, что она к тому же еще и толстая, Злата решила посадить на место врущих спекулянтов, в принципе, таких же НЕлюдей, как и шестерочники:

– А где же вы такие таблетки достаете?

– Там, за границей, специальное производство… – врущие на каждом шагу даже маменьке родной, нахальные, обездушенные спекулянты привыкли иметь дело с людьми со сломленной психикой, которые смирились жить под указами и не задавали лишних вопросов: только развивай у них чувство неполноценности да втюхивай товар, и всего-то делов!

– За границей чего? Небоскреба? – дотошно допытывалась Злата. – Так там же людей нету, какое же тем производство? Из чего производство? Из каких материалов – синтетических, природных? А если природных – то как же так, ведь природа убивает?! Кто там работает, на ваших производствах, если люди остались только в небоскребе-то? Кто эти ваши таблетки вам привозит оттуда?..

Спекулянты переглядывались и кривили свои морды: делали вид, что обиделись на недоверие клиентов и отвечать на вопросы не намерены.

Они безобразно возмущены недоверием и оскорблены до глубины души! Да, глубоко копать придется до той глубины… А докопаться ли?..

От посыпавшихся вопросов Златы спекулянтов спас открывшийся лифт.

Когда окрылись его двери, Дина зажмурилась.

Впервые – Свет.

И эти первые солнечные лучи чуть не сожгли ей глаза.

– Солнечные очки! – услужливо предложила одна из спекулянток, которая, наверное, только училась врать у старших товарищей, поэтому почти все время молчавшая – опыта набиралась по охмурению человечинки.

– О, спасибо! – и Злата резким движением надела очки на нос Дине, замершей от новых ощущений. – А заплатит вот это! – И Злата указала пальцем на скользкого и мерзкого спекулянта Ала.

– Пульт отдай! Очки отдай! – Спекулянт, оттолкнув Азью так, что она упала головой назад, в лифт, чуть не захлебнулся в своей злобе: еще бы, его методами – против него самого! Ведь известно, что людей раздражает в других именно то, что в избытке преобладает в них же самих.

Злата потопала, как ни в чем не бывало, на выход.

К Солнцу.

К жизни.