Читать книгу Слепые отражения - Оксана Одрина - Страница 2

‒ Впусти. ‒ Хмуро неприступно бросил Вадим волнам реки, что снова смело накатив, скрыли пальцы его руки в толще мутной холодной воды.

Ответа не последовало. Отражения безмолвствовали. Но Вадим не отступал. Поднялся, от капель надоедливого мелкого дождя отряхнулся, вдоль набережной к пешеходному мосту направился. Всё равно заговорят, и не с такими Вадим приходил к тонкому точному взаимопониманию. Сейчас глубже возьмёт.

Тот, кто говорит с отражениями, говорит со смертью – самое частое, что слышал Вадим в свой адрес. Не спорил. Не отмахивался. Соглашался. Что ответить, если так и есть, если отражения отзываются, когда Вадим просит помощи. Отражения говорят – Вадим слышит, понимает, принимает. Важнее разобраться, что именно кроется в послании отражений, вовремя уловить суть. Порой от этого зависит жизнь, и не только Вадима. Но, есть одно «но»: отражения не всегда разговорчивы. Вот и сегодня они молчали.

Холодный, пронизывающий ветер встретил Вадима и его спутников на безлюдной набережной, заставил поёжиться и полностью застегнуть молнию на тонкой осенней куртке, накинуть капюшон. Недооценил Вадим сегодняшнее осеннее промозглое. Легко оделся. Холод сложное предпочитал, путанное, кутанное.

Вадим потер озябшие руки и, присев на корточки, потянулся к воде. Там, в спокойном течении реки, ярко отразился он сам и ещё трое: сам Вадим и его спутники Алиса и Артём, брат с сестрой, похожие между собой, как те самые отражения.

Вадим осторожно дотронулся до воды: мутная и противная, растворила по незнанию и наивности в себе чужое нечистое, мечется теперь меж двух берегов, выплеснуть обратно пытается не своё навязчивое, очиститься, излечиться, светлее стать и прозрачней. Не получается. Несётся ниже по течению. Туда, где платина и шлюзы, вниз резко с высоты упадёт, стряхнёт надоедливое ненужное, освободится и дальше побежит. Встряхнётся, встрепенётся, расправится. Может, чище станет, может, нет. Неважно уже будет. Спокойной она из пены выйдет, гладкой и уравновешенной.

Вот бы и Вадиму так. Ему бы сдержанности глоток. Но не сегодня. И никогда. Он вспыльчив и придирчив, с ним сложно, на него не угодишь, не стоит и пытаться. «Я не буде проще. И не стоит ко мне тянуться» ‒ в полной мере описывает саму суть Вадима. Он разборчив и осторожен, требователен и к окружающим, и к себе.

С самого себя спрашивает строго и сурово, себя не жалеет, за промахи не оправдывает. Сделал ‒ плюс тебе, Вадим гордости и самоуважения в копилку личных побед, не сделал ‒ минус, выговор, беспощадный разнос собственной неспособности взять всё и вся вокруг себя под контроль. Не перехвалит лишний раз. Не расплывется в сочувствии. Либо смог, либо нет. Сегодня и сейчас пока не смог.

Пальцы исчезали среди набегающих волн, появлялись, снова скрывались в пенном тусклом. Хотелось скорее освободиться от ответных приветствий реки, отдёрнуть руки, стряхнуть назойливое чужое, высушить, подняться и идти прочь. Быстрее, ещё быстрее. Бежать, не оглядываясь. Отчиститься, отмыться, согреться под теплым мягким пледом в удобном кресле с чашкой горячего чая в руке и забыть об этом месте, как о неприятном сне. Только ледяное мокрое не отпускало, оно отражало, подсказывало.

Вадим замер, не шевелился. Не дышал. Показывали ему сейчас, увидеть только оставалось, всмотреться, рассмотреть. По поверхности воды пошли еле заметные круги, и проявились граффити. Огромные несимметричные головы людей громоздились на хлипких шеях, белые безжизненные лица кривились в ехидных улыбках, чёрные невидящие глаза съехали к носу, тонкие прозрачные руки, гнутые в шишках пальцы. На драных майках корявых людей надпись. Одна и та же у всех. «Верни. Мне. Моё». Вадим надменно хмыкнул себе под нос. Так себе искусство, да и создатели этих творений, похоже, далеки от классического видения мира и себя самих. Экспериментаторы-неумехи. Бездари.

Вадим убрал руку, как только отражение исчезло, и, медленно поднявшись, стал внимательно осматриваться вокруг. Поднял голову и задохнулся. Наглый ветер цинично швырнул в лицо коктейль из пыли, сухой листвы, мелкого щебня с асфальтированной набережной. Запоздало прикрыл нос рукой. Не помогло. Едкий микс забился в глаза, нос и рот, противно скрипел на зубах, сушил губы. Прокашлялся. Отряхнулся. Зло выдохнул.

Граффити. Граффити. Верни. Мне. Моё. Что за бред. Что Вадиму, только что показали. Граффити.

Развернулся на месте. Захлебнулся порывом ледяного воздуха. Чего пристал-то. Ни к тебе пришёл. Пропусти. Капюшон рукой придерживал, чтоб не драл ветер волосы. Щурился. Осматривался. Бросил беглый взгляд вдоль ухоженной набережной. Граффити. Нет их здесь.

Пешеходный мост над головой с гигантскими тросами и массивными колоннами стилизован под подвесной. Люди неспешно прогуливаются, фотографируются на фоне реки, любуются городскими пейзажами, невзирая на непогоду. Красиво, стильно, уютно, только после реконструкции. Пешеходы до края моста доходят и обратно. Почему. Раздосадовано Вадим хлопнул себя по лбу ладонью. По ту сторону набережной, что? Ничего.

Вадим сорвался с места, не оглядываясь, помчался вверх на мост. Никого не ждал, ничего не слышал. Там ничего. Шёл быстро. Глотал холодный воздух и морщился. Налетал на редких прохожих, не обращая внимания на их недовольства, продолжал движение. Вода внизу отражала грузные осенние тучи. Что там им внутрь сизую напихали, что просели они с высоты, опустились почти до людей, на макушки им теперь мокрым швыряют, чтоб не разглядывали их без повода. Вниз, в пол, себе под ноги чтоб смотрели, там тоже серо и сыро. Мрачно. Безрадостно. Стыло.

Добрался до другого берега. Осмотрелся. Ступени вниз здесь, по ту сторону, неухоженные, раскрошились от времени и непогоды, местами их вовсе не было, крошево бетона ‒ всё, что осталось от лестницы. Вадим перепрыгивал, скользил, скатывался, оступался. Ещё вниз. Под мост. Бетонные плиты под ногами с проросшей травой между стыков и трещин. Хлам повсюду, осколки, бумага, пакеты. Пепелища костров, прах когда-то еды и бутылки, смятые одноразовые стаканчики ‒ остатки мгновений триумфа человеческого безрассудства над способностью думать, понимать, чувствовать. Эстетика никчёмности. Философия «Живём один раз». Вадим прикрыл нос и рот рукой в чёрной кожаной перчатке, чтобы не вдыхать местные ароматы, словно заразиться боялся бесполезностью тех, кто здесь наследил.

Вдоль «другой» набережной, что затюкана, нелюбима и нелюдима, Вадим шёл осторожно. Она тиха и спокойна, на первый взгляд. Но беззвучье её обманчиво. Один неумелый шаг, и грубо разодранная чужими руками бутылка пронзит насквозь ногу. Скрипели под ботинками осколки, трещали, в меньшие крошась. Ещё лестница. Бурьян в рост человека. Вадим раздвинул стебли и шагнул вперёд. Кроссовок жадно чавкнул, хватил ледяной жижи, промок насквозь. Другой нагой Вадим на сухое запрыгнул, зло сипя сквозь зубы. Минус сам себе залепил. Без отговорок. Не осмотрителен сегодня, не собран. Сегодня одни минусы.

Вадим поднял голову: перед ним высокая бетонная стена, что тянется вдоль изнанки набережной, стена, что вся от пола до самого верха исписана граффити. Разные. От одинокой идиотской фразы до глобальных полотен о смысле жизни. Уродливые люди, бесформенные животные, непонятные существа с витыми рогами, клыками и копытами в огне. Нелепые создания. Почти все у Вадима усмешку вызывали. Толи демон в аду куражится, толи козлов жарят. Вадим склонялся к козлам, надменно улыбаясь. Творец до демонов не дотянул. Рога и копыта присутствовали, но, почему-то целиком образ падшего ангела вызывал не страх, как задумано было великими задолго до этого недомастера, а смех. Ошибочка тут. С демонами-то умеючи обращаться нужно, искусно, технично. Как и с козлами.

Шагнул дальше. Тут и те уродцы, что Вадиму показаны были ещё на том берегу, нашлись. Двое кривых парней с черными глазами. Они друг на друга смотрели. Один из них в зеркале с безобразной рамой оказался. И надпись на груди того, что внутри. «Верни. Мне. Моё». Чего тебе можно вернуть?! Что у тебя может быть «моё».

У ног второго вдоль стены, на бетонном полу, что пробит был на вылет хлипкими стеблями упорной к жизни травы, сиротливо стоял остриём вверх крупный осколок старого зеркала. Другие осколки рядом горкой колкой громоздились друг на друге. Безмолвствовали. Раскололи ненужное ещё зрячее, раздробили цельное отражение на сотни мелких, сгребли в кучу и вышвырнули на улицу, как мусор. Те, что в кучке оказались, друг на друга смотрели, не способные больше видеть и отражать. Одинокому больше повезло. Пожалел его кто-то, зеркалом наружу пристроил к стене. Стой тут теперь обглоданным ненужным куском, жди, может, пройдёт кто мимо, отразишь ещё, не всё для тебя потеряно. Тучи видишь? Уже хорошо. Опасен ты, если в руки взять ‒ порежешь, отомстишь за повреждения несовместимые с жизнью, плату кровью возьмёшь за собственное увечье. Обида у тебя внутри, потому и тучи в тебе грузнее и мрачнее реальных отражаются.

Вадим присел, уткнувшись коленями в холодный сырой бетон, рукой осторожно пыль и грязные пятна, что после дождя на стекло осела, смахнул, спокойно монотонно протянул:

‒ Не дуйся. И тебе света ещё достанется. Поговори со мной. Успеешь ещё в общую кучу ненужности. Покажи мне. Впусти.

Мимо с визгом промчалась белая маршрутка, сигналя, что есть сил, визжала, въедалась в голову своим писклявым голоском.

‒ Куда прёшь, псих! ‒ истошно вопил водитель, что на секунду высунул себя из душной кабины и таких же пассажиров внутри. ‒ Не хочешь жить, не мешай другим!

Вадим огляделся и с ужасом осознал ‒ кричат ему. Это он, Вадим, псих, потому что стоит на разделительной полосе на стыке перекрёстка четырёх дорог. Шагу сделать не способен, приклеился к свежей разметке, ног не чувствовал совсем. Влево головой дёрнул ‒ старая ухоженная, вышколенная часть города, самый центр, напротив небольшой сквер, аккуратные скамеечки, чистые тротуары, стильный современный драмтеатр.

Вправо ‒ огромный торговый центр, где при желании можно купить всё, что нужно и не особо, просто отдохнуть, вкусно перекусить. Там, правее, цирк, вернее каркас его светлого будущего, которое никак не настанет вот уже почти десятилетие.

Позади огромный компьютерный центр, что за пару лет вырос из скромного двухэтажного сервисного центра в девятиэтажную профессиональную электронную вселенную.

Впереди историческая часть города: старые трех-четырёхэтажные дома, что год от года мажут, штукатурят, красят, былую красоту вернуть пытаются, а они после зимы обратно в замшелость лезут, линяют, осыпаются дряхлостью на серость под ногами прохожих, сутулятся, гнутся к земле ‒ не замажешь старость, как не старайся. Сильнее она, своё всегда заберёт, время положенное на молодость высосет медленно и незаметно, трухой морщинистой заменит, обратно в юное свежее не пустит. Не спорь с ней. Не пытайся. Договаривайся: жить вам вместе дальше в согласии или раздоре. Доживать.

Чуть впереди, среди глухой стены из грузных набычившихся домов, мелькал яркий слепящий блик. Прищурился Вадим, вглядываясь в сочные вспышки. Присмотрелся. Подворотня там. Арка облезлая дугой. Темно внутри. Людей не видно, а блик идёт. Ещё и ещё в глаза Вадиму ударял: «На, получи в лицо, чего стоишь-то. Оглох?!» Верно! Слышит он всё. Зеркало это!

Подворотня! Вот, балда. Вадим широко улыбнулся, стукнул сам себя ладонью в лоб. Показало. Понял.

‒ Спасибо! ‒ громко воскликнул Вадим.

В едином стремительном порыве развернулся на одной ноге к пешеходному переходу, рванул вперёд, не оглядываясь. Отклеился. Оборвал путы стопора, что двигаться не позволял секунду назад. Свобода.

Он понял. Всё понял. Он найдёт. Шагнул вперёд, на пешеходный под зелёный сигнал. Обернулся влево запоздало, назад встрепано дёрнулся, не успел ‒ прямо на него фура грузовая неслась на бешенной скорости. Только и успел на водителя взглянуть: тот уродец, что из безобразного зеркала на стене на граффити, в кабине сидел. «Верни. Мне. Моё» на драной майке на груди написано. На лбу фуры три сочных спелых яблока выведены. Красная кровавая аббревиатура РихРом. Обезумевший визг тормозов сквозь брызги яблочного кислого сока. Скрип. Грохот. Скрежет.

«Что такое РихРом, папа…»