Читать книгу Без памяти. Роман-размышление о женском счастье - Оксана Вздорик - Страница 13

– Лерочка, милая, очнись, – тот же голос, только уже мягче, увереннее, теплее. Она откуда-то помнила этот голос. Из своих снов. Она видела этого парня. Он регулярно снился ей последнее время. Снился в самых неожиданных снах. То они во сне с мамой ловили рыбу, на удочке принесло сланец. Мама сказала – это знак – надо понять. И тут вдоль берега прибежал за ним он. То Лера куда-то летела во сне, а стюардесса кого-то искала, подходила к каждому пассажиру и спрашивала Валерий Ковальчук? И тут в проход встал он и громко на весь салон объявил: Валера Ковальчук, это женщина. Прекрасная женщина.

В каких-то еще снах, она видела его. И из снов всплыло имя – Дима. Он был очень высоким и худым, хоть и с широкими плечами и крепкими руками.

Русые, отливающие в медь волосы были собраны в странный пучок высоко на затылке. Лера была уверена, что во сне видела его и с обычным мужским хвостом, и с косичкой, и с дредами и простоволосым. По крайней мере, она легко представила себе, как бы он мог выглядеть с ними. А вот со стрижкой… Вроде нет. Она была уверена, что он – плод ее фантазии, но вот он тут, стоит перед ней во плоти.

– Лерочка, я тебе чаю заварил. С мятой и чабрецом, как ты любишь. И меду гречичного добавил. Тебе надо подкрепиться. Совсем разболелась моя девочка. Я так рад, что ты здесь…

Он смотрел на нее добрыми зелеными глазами из-под пушистых почти рыжих ресниц.

Ха-ха. Наверное, я уснула в машине и мне все это снится. Интересно, людям часто снится, что они проснулись? Мне снится. Прямо сейчас…

Лера поняла, что лежит на широкой мягкой софе, укрытая пледом. Рядом стоит резной столик с кружкой ароматного чая и на корточках сидит Дима – мужчина из ее снов.

Странно. Я же никогда не любила блондинов. Тем более длинных и худых. А этот во сне мне нравится.

– Девочка моя… – он нежно гладил ее по волосам, – сколько же лет прошло? Три. Точнее два года и девять месяцев. Почти ровно тысяча дней. И вот ты здесь. Я всегда верил, что ты придешь. Знал, что не сможешь все это забыть, не сможешь обманывать себя слишком долго. Я ждал тебя. Я выкупил студию, чтобы иметь возможность ждать тебя здесь ночами. Я все время думал о тебе, только о тебе.

Он подскочил и вихрем пронесся вдоль стен, срывая покрывала с картин. Со всех холстов на Леру смотрела она. Она – русалка, она – ангел. Она, она, она. Даже в портрете старой женщины на берегу моря можно было узнать ее. Так, наверное, она будет выглядеть, когда ей будет восемьдесят.

Какой приятный сон. Надо запомнить свое лицо, чтобы потом проверить так уж ли точно мое воображение.

Лера села поудобнее, взяла большую теплую кружку обеими руками и стала разглядывать комнату.

Она помнила студию, какой та была 3 года назад. Огромная комната с огромными окнами практически с трех сторон, дававшими самое разнообразное и интересное освещение в любое время суток. Сейчас на всех окнах были шторы. Оно и понятно – когда на улице темно этот зал как подсвеченный аквариум. Шторы были закрыты, свет давала лишь тусклая настольная лампа, да через одно окно, выходящее к парковке, свет уличного фонаря чертил тень какой-то причудливой ветки. В таком виде студия была намного уютнее и даже походила на жилище одинокого художника, чем, видимо и была.

Когда проснусь, нужно будет заехать в студию и подкинуть им эту идею. Студентам будет значительно приятнее приходить словно в гости к мастеру.

Лера разглядывала картины. В полумраке настольной лампы они казались живыми. С них на нее смотрело ее прошлое и будущее, и ее настоящее. Только все это не настоящее ее. Она не помнила его и не стремилась к нему…

…Ну, во сне то у меня может быть любое прошлое и будущее. А настоящее этого сна радует меня ничуть не меньше, если не больше, моего реального настоящего…

И тут Лера вспомнила, что сбежала от мужа.

Или это тоже часть сна?

Все смешалось и перепуталось…

Интересно, можно ли жить с одним мужчиной и одной жизнью днем, и с другим мужчиной и другой жизнью ночью во сне, и при этом не чувствовать себя изменницей и лгуньей? А почему бы и нет? Ведь сон – это только сон… или другая реальность, параллельная, не пересекающаяся… Правда настолько реальная по ощущениям, что прямо мурашки по коже.

Она отхлебнула чай. Вкус был таким настоящим, таким насыщенным и таким… знакомым? Лера не помнила, чтобы когда-нибудь слышала о сочетании в чае мяты, чабреца и гречишного меда, но зеленоглазый художник сказал, это был ее любимый чай. В это нетрудно было поверить – вкус был приятный.

…Ну, в параллельной жизни сна почему бы мне не иметь и других вкусов? Чай действительно хорош.

Пряный, согревающий и одновременно странным образом бодрящий напиток словно раскатывался по телу теплыми волнами.

– Дима, – Лера тихонько позвала парня с мыслью проверить, действительно ли во сне знает его имя. …Хотя это же мой сон и он по-любому должен отозваться…

– Да, Лерочка?

Она поняла, что он смотрел на нее еще до того, как она произнесла его имя. Это она разглядывала студию и упустила его из виду, он же все это время не отрываясь смотрел на нее из угла, где на переносной, двухконфорочной электрической плитке закипал блестящий чайник.

– Хочешь еще чаю?

– Я и этот пока не допила.

– Тогда я сделаю себе и сейчас приду.

Из резной тумбочки он достал початую бутылку коньяка, от души плеснул его в огромную пустую кружку, насыпал сверху прямо в коньяк чайных листьев и залил кипятком. Комната наполнилась новым ароматом, и Лере он снова показался знакомым.

– Ну, как ты, девочка моя?

Он смотрел нежно, успокаивающе, так, что хотелось открыть душу, выложить все страхи, чтобы он забрал их, рассказать все мечты, чтобы он помог их осуществить…

– Я только что сбежала от мужа, села в машину и поехала куда глаза глядят, не брала трубку. Просто не могла ни посмотреть на него, ни заговорить…

Лера заглядывала Диме в лицо, пытаясь увидеть, как он реагирует. Она уже поняла, что в этом сне он любил ее и у них были какие-то отношения. Но она не знала, какие и когда, раз он ждал, как он говорит, целых три года.

Реакция была странной: словно несколько показное удивление – левая бровь поползла вверх и застыла с вопросительным выражением. Лицо словно вопрошало – и что дальше? Он не произнес ни слова и ждал от нее продолжения.

– Мне страшно… Я не знаю, что происходит, не знаю… Я думаю, что я сплю и вижу тебя во сне, но даже во сне я не помню тебя. Я не знаю, что у нас было. И не понимаю, причем тут Стас в этом сне. Мне страшно…

Она разрыдалась… Он обнял ее, и запах его тела, его волос, одеколона снова пронзил ее своей реальностью.

– Ты не спишь… Я выключил звук у твоего мобильного… Он звонил и звонил. Я понял, что ты сбежала. Я думал, ты сбежала ко мне… А ты не помнишь… Голос звучал очень грустно. Но горечь была направлена куда-то внутрь. Это не было упреком, это скорее было разочарованием, но не в ней, не в Лере, а в чем-то более важном…

…В боге? – подумалось Лере…

Я не сплю?

– Я правда не сплю?

– Правда.

– Как же так? Как? Все вокруг реально нереальное. Все похоже на мои сны. Ущипни меня.

Но он поднял ее лицо за подбородок и поцеловал. Нежно и упоительно. Теплые губы, властный язык со вкусом коньяка, сильные руки, обнимающие ее за шею. Это реально… Это нереально прекрасно…

Лера позволила себе раствориться в поцелуе. Когда же Стас целовал меня так в последний раз?

Мысль тут же испортила все. Она отстранилась и стала пристально смотреть на Диму.

– Я же замужем. Все еще… Ты же знаешь.

– Знаю. И это мучительно больно. Понимать, что все эти годы ты была с ним. Что он все еще властен над твоим разумом, душой и телом. Что он не дает тебе быть собой.

Он резко встал. В движениях чувствовалась ярость. Как дикий зверь по клетке он бродил по студии в поисках неизвестно чего. Лера смотрела. Ноги ее холодели от страха и сердце замерло. Он снова боялась.

Чего? Чего я боюсь? Не укусит же он меня? Не съест, не побьет.

Но чужая ярость подбиралась к горлу. Голова затрещала. Шум, вспышка, резь в глазах и вот в ее голове ясная картинка. Сон ли, воспоминание ли? На языке металлический привкус. Ее бьет дрожь. Она вдруг увидела себя маленькой девочкой вцепившейся зубами в мужское предплечье. Коридор старой квартиры закружился перед глазами, и тело ее спиной ударилось о чье-то женское тело у стены. Копчик больно стукнулся о коленку, зато затылку было мягко на женском животе. Она расцепила зубы. Во рту была гадость, теплая, тягучая, металлическая. В ушах шум чужих криков. Панический ужас. Картинка мелькнула так быстро, словно фотография, вспыхнувшая на мгновенье и тут же погасшая.

Вот она ярость. Моя ярость. Вот почему я ее так боюсь. Она бесконтрольна и неуправляема. И разрушительна… Но самое главное, она страшна безудержной силой. Нет разницы, сколько тебе лет, сколько ты весишь и что умеешь. В ярости ты можешь перегрызть сопернику глотку. В прямом смысле слова… Или погибнуть в схватке, но удовлетворенным. Такова природа ярости: гибель обидчика или своя – нет разницы – кто-то должен пролить кровь. Что же меня так разозлило? Да, нет, что пробудило во мне ярость? Кто там, в этом видении?

Лера встряхнула головой, чтобы сбросить наваждение. Вдруг осознала, что Дима уже давно смотрит на нее снизу вверх, присев на колени.

– Да, девочка моя, нелегко тебе… Я полагаю, тебе нужно это прочитать, – он протянул ей довольно старый распечатанный конверт, – и, вероятно, лучше покинуть студию сейчас. – В руке его был телефон. Последнее сообщение было открыто. «Я вижу твою машину. Никого не слушай, выходи ко мне». Нет, это предпоследнее около часа назад. А последнее – 3 минуты тому – «Я вызываю милицию и мы войдем. А он пойдет за решетку».

Что это? Что это значит? Кому и за что Стас угрожает?

– Это ты пойдешь за решетку? За что?

– Я. Некогда объяснять. Я сам не очень-то понимаю. Тут – он указал на конверт, – все, что ты соизволила мне рассказать. Ты должна знать больше.

– Я не хочу туда!.. Не могу! – Лера чуть не плакала от беспомощности.

– Вот, – он протянул ей связку ключей. – Моя машина припаркована с другой стороны. Ты можешь выйти через заднюю дверь. Езжай ко мне, там пусто, но все же… Помнишь где я живу?

Взгляд Леры выражал такое отчаяние, что ответа не требовалось.

– Кутузовский проспект, д 7 кв. 38. Найдешь?

– Найду.

К воротам домовой парковки подъехала милицейская машина.

– Все, беги, – он поцеловал ее в лоб, как школьницу. – И да, это твое, – протянул ей тетрадь. – Я буду говорить, что не видел тебя.

– Спасибо.

Только выйдя на улицу Лера поняла, что не знает, к какой машине идти.

…Ключ от Nissan. Уже хорошо. Только бы был автомат…

Она нажала кнопку. Отозвался Ниссан Мурано. Руль слева, ручная коробка передач.

…Ять. И что делать? Сидеть в машине?

Лера никогда не водила коробку. Когда-то давно, когда он сдавала на права, она училась ездить на шестерке. Этот опыт ей крайне не понравился и, получив права, она всегда брала себе автомат. И ее первая машина – праворульная японка, и вторая такая же и нынешняя микра были с автоматическими коробками передач. Да и на отдыхе, когда они со Стасом брали машину на прокат, она всегда просила автомат, чтобы иметь возможность подменить его за рулем, если что.

Сейчас же выбора не было – не в прокате.

А если меня остановят? Я же забыла сумку! Ни прав, ни документов! А документы на машину?

Она завела двигатель и залезла в бардачок. Там как по заказу лежали: документы на машину, доверенность на ее имя, права – дубликат, выданный три с лишним года назад…

Не помню я, чтобы его получала… Но я, похоже, много чего не помню… Выходит те права, что остались в сумке, не действительны уже три года? И я ни разу об этом не узнала? Ни разу никто не пробил по базе? Что совсем ничего не нарушила за три года? Выходит, нет.

В бардачке также лежали деньги, аккуратной стопочкой, прихваченной зажимом, купюры разных мастей.

…Какой предусмотрительный…

Лера взяла стопку, повертела, но считать не стала – не ее дело. А вот зажим показался ей знакомым. На нем была арфа или литера V, стилизованная под нее.

…Красивая вещица. Если бы я решила подарить ювелирное изделие мужчине, подарила бы именно это.

В студии зажегся яркий свет. Даже через плотные шторы Лера могла видеть, как по комнате явно ходили люди. Пора было ехать.

Лера собралась с духом, включила заднюю передачу и тронулась.

Хорошо еще руль с гидроусилителем, и не нужно использовать силу и бешено крутить баранку.

Она выехала со стоянки и двинулась в сторону центра.

Вечерние пробки уже рассасывались, но движение было по-прежнему оживленным. У нее заняло 20 минут доехать от Ленинского проспекта до Кутузовского. Третье кольцо как обычно двигалось плотным потоком.

Уже припарковавшись у дома номер 7, Лера сообразила, что ни разу за всю поездку даже не подумала о коробке передач, при этом явно переключала их… Не приходя в сознание…

Дом был сталинский, с высокими потолками и общим монументальным видом. Клумбы у подъездов ухоженные и цветущие. В таких подъездах обычно сидят не суровые вооруженные охранники, а любопытные и все знающие старушки – вахтерши.

А если меня не пустят?

Этих – а если? – сегодня Лера не могла себе позволить. Лера буквально чувствовала, как ее несет с горки вниз и она уже не может остановиться, развернуться и вернуть все назад. Придется доехать до низу. Фактически выбора то у нее не было – не сидеть же в машине. К тому же уже хотелось в туалет. Езда по московским дорогам всегда вызывала у нее это желание.

Лера решила оставить в бардачке все, что там нашла.

Там лежало, там пусть и лежит.

Заглушила мотор и стала разглядывать связку ключей, соображая, на каком этаже должна быть квартира 38. Дом пятиэтажный, следовательно, этаж пятый, второго подъезда.

Она решила, что лучше всего идти уверенным шагом как к себе домой, чтобы избежать всяких вопросов – Да Вы к кому, да зачем? Она вдруг поняла, что даже фамилии Димы не знает, а посмотреть ее на документах как-то не догадалась.

Встряхнула головой, поправила волосы, натянула улыбку и пошла…

– Добрый вечер, – нужно быть вежливой с консьержкой. В ее стеклянно-гипсокартовновой будочке старушка словно жила. Там были цветы, чайник, телевизор и старая продавленная тахта.

– А, Лерочка, добрый вечер. Давно вернулись? – старушка смотрела на Леру без удивления, но с вполне искорененной радостью, словно действительно по ней соскучилась. – Дима говорил, вы уезжали. Давненько вас не видели. Мы уж с Маргаритой Федоровной думали, не случилось ли чего. Ведь как вы уехали, Дима начал вещички перевозить. Говорят, купил где-то дом. А сюда исправно каждое утро заходит, проверяет почту, но вроде как уже не живет. Не ночует это точно… А… ключи у вас вижу есть… Значит, звонить не надо. Дима на всякий случай тут оставил свои контакты, если вдруг вы приедете, а его предупредить не сможете… А чего вы удивляетесь? Он всегда обо всем заранее думает, очень предусмотрительный.

Лера почувствовала, что лицо ее действительно имеет очень удивленное выражение. Попыталась вернуть на него легкую улыбку.

– Это точно. Сама его таким считаю. Спасибо, Ольга Паллна. – Лера умудрилась рассмотреть имя на бейдже – Воробьева Ольга Павловна. – Я пойду. Устала с дороги.

– Иди, иди, милая. Чемоданы то кто потащит?

– Да я налегке. Чемоданы потом приедут.

– А.. Ну ладно, а то лифт грузовой третий день не работает. Лифтер наш, Василий Федорович, в запое. Уж жена его и кодировала, и в центры всякие отправляла. Он месяцок походит трезвым, а потом опять. А ведь какой мужик был. Все бабы в округе Ленке завидовали…

Лера знать не знала, о ком говорила вахтерша и очень обрадовалась, когда лифт, наконец, пришел. На сегодня хватит ей собственных историй, до чужих дела не было.

– Спокойной ночи Вам, Ольга Павловна.

– И тебе, отдохнуть, Лерочка.

Двери закрылись, и Лера поняла, что не помнит ни этого лифта, ни этого подъезда, но Ольга Павловна словно персонаж ее снов, как собирательный образ всех вахтерш.

Квартира 38 находилась прямо напротив лифта. Тяжелая дверь, явно металлическая, была обтянута снаружи черным мягким дерматином. Циферки выглядели очень причудливо, словно были выкованы вручную.

А может и были… Художники – люди творческие любят и другие ремесла попробовать.

С ключами все понятно. Этот тяжелый крестообразный от верхнего замка, этот плоский от нижнего.

Лера вставила крестообразный ключ, но что-то дернуло ее надавить на него вместо того, чтобы повернуть, при этом левая рука машинально схватилась за ручку нижнего замка и потянула ее вверх. Внутри двери – где-то в середине, не в замке – что-то лязгнуло, щелкнуло, ухнуло и дверь сама подалась вперед, открыв лериному взору вторую, внутреннюю дверь.

Блин. Словно банковский сейф… Ну что такого может храниться в квартире, чтобы ставить замысловатые замки и железные двери? Еще бы решетки на окна поставили на верхнем этаже…

Лера открыла вторую дверь и… засмеялась. …И ведь поставил, параноик. Прямо от порога было видно большое окно, выходящее на проспект, схваченное решеткой. Лера завернула налево, где по ее представлениям должен был быть туалет. Выйдя, пошла в ту комнату, чье окно было видно прямо с порога. Красивые кованные, словно ажурные решетки, покрытые патиной, стояли изнутри на всех окнах.

…Оно, конечно, красиво, только как-то некстати. Зачем так закупориваться?

Узор решеток ажурной вуалью лежал на паркетном полу – сквозь окна лился довольно яркий свет уличных фонарей.

…Ну, и как вы открываетесь?

Лера интуитивно потянулась и коснулась какого-то механизма, спрятанного за листочком в правом нижнем углу решетки. Решетка плавно съехала с окна, превратившись в решетку, закрывающую батарею.

…Оригинально…

В огромном зале, показывавшем в коридор только одно окно, было еще три. Лера открыла все решетки, пытаясь почувствовать себя хозяйкой этого места. Света с проспекта хватало, чтобы разглядеть обстановку комнаты. В левом от входа углу стоял большой настоящий камин, с такой же решеткой как на окнах. Около лежал то ли ковер, то ли шкура – в сумраке не разберешь, пока не потрогаешь, а трогать пока не хотелось ничего. Лицом к камину, спиной к окнам стоял уютный двухместный диванчик. Чуть поодаль – кресло качалка. Где-то посередине небольшой журнальный столик, слишком пустой и чистый, чтобы предположить, что хоть кто-то сидел здесь в недавнем прошлом.

В другой части комнаты, словно разделенной на две зоны дверным проемом, стоял огромный стол. То ли обеденный, то ли игральный.

Для игры в бридж. Хотя почему в бридж?

Лера подумала, что в таком огромном зале с камином, решетками, ореховым столом могли бы проходить собрания аристократии, как в фильмах.

На стенах висели картины. Свет из окон падал только на две из них. Обе были кисти хозяина. Лера узнала манеру. Узнала и модель. Картины снова изображали ее. Или не совсем ее, а кого-то очень похожего на нее. На одной была юная девушка, подросток, со свежим чистым наивным почти детским лицом, но уже женскими, хоть и робкими и трогательными формами. Девушка раскачивалась на качелях и длинные черные волосы и легкое белое платье развивались за ней вслед. Лицо было счастливым светлым и открытым.

Ну, как он так рисует? Неужели так четко представляет себе, как я выглядела в 15 лет?

Смотреть на картину было приятно. Веяло умиротворением и радостью. Чего нельзя было сказать о второй картине. На ней девушка, может, того же возраста, хоть и выглядела старше, тоже была запечатлена в полете. Но летела она с высотки вниз. На фоне ночного неба с полной белой луной пропечатывался силуэт унылой многоэтажки. На верхнем этаже в ярком свете словно двигались люди, участвовавшие в пирушке. А девушка с изможденным, усталым и измученным лицом, отражавшим бессонные ночи и рискованные эксперименты, уже приближалась к земле. Зритель видел ее красивое, хоть и осунувшееся лицо в предпоследний миг перед ударом о землю. Раскинутые худые голые руки, короткая стрижка, черные кожаные бутцы и шорты, колготки в сетку и прозрачная блузка – наивности – или невинности? – нет и следа. Щемящее чувство вызывала эта картина. Вы еще не успевали увидеть и понять, что это изображено самоубийство, но уже чувствовали это…

Лера отвернулась. Смотреть было больно. Ведь это было ее самоубийство. И ничего успокаивающего и ободряющего не было. Не было надежды в этом холсте. Одно сплошное черное отчаяние. Неприкрытое отчаяние и стыд…

А это? Ну откуда он это взял? С чего решил, что я могла выглядеть так и так поступить?

Лера вернулась к первой картине, чтобы восстановить мир в душе. Светлая девчушка все еще качалась на качелях.

Ладно, хватит бродить. Надо все-таки понять, что происходит.

Для начала Лера решила сварить кофе. На дворе уже начиналась ночь, а она привыкла быть в кровати к одиннадцати.

Найти кухню было несложно. И там на окнах стояли похожие решетки. Лера решила не опускать их, а наоборот, найти что-нибудь, чтоб занавесить окно. Оказалось, что и это уже было предусмотрено хозяином квартиры. Плотные темные жалюзи под решеткой и тяжелые плотные шторы перед. Лера закрыла все, и сразу почувствовала облегчение, словно избавив шить от страха быть увиденной. Она не понимала, откуда взялся этот страх, но свет включила только после закрывания всех окон на кухне.

Кухня оказалась огромной. С высокими потолками, с большим разделочным столом и шестиконфорочной плитой посредине варочной зоны. Огромный стол стоял в обеденной зоне.

Интересно, здесь когда-нибудь жила достаточно большая семья, которой весь этот размах мог бы пригодиться?

Зона готовки выглядела так, словно принадлежала шикарному ресторану.

О, я бы тут развернулась. Хотя моя кухня не хуже. Моя кухня…

На Леру опять накатила волна страха. Что она тут делает? В чужой квартире, сбежав от мужа… Поверив какой-то странной тетрадке…

Лера заглянула в кофемашину – та была заряжена – только нажми кнопку. Она заглянула в холодильник в поисках молока. На нижней полке ровными рядами стояли нескончаемые двухсотмили литровые пачки молока разной жирности и сливок.

Запасливый…

Решила сделать капучино.

Зашипело, забулькало, запахло. Она взяла кружку и села за стол. Думала, будет чувствовать себя несоразмерно маленькой и одинокой. Ничего подобного. Оказалось, стол только добавлял ей значимости, силы, уверенности.

Кофе прекрасно пах, молочная пенка стояла высокой горкой. Лера открыла старый конверт, врученный Димой. Решила начать чтение с него. Внутри было письмо. Почерк странный. Местами, как ее собственный, местами, как в тетради, но в общем очень неровный и неравномерный. Подпись ВК могла означать и Валерия Ковальчук, и что угодно. Но она решила поверить Диме – он сказал, она писала.

* * *

Милый Митенька!

Когда ты получишь это письмо, все будет уже кончено. Я не могу больше любить тебя. Эти отношения требуют от меня слишком дорогой цены. Я и так уже очень дорого заплатила. Я хочу назад мою спокойную жизнь, мою уверенность. Я долго к этому шла и многим ради этого пожертвовала. Я не могу выбросить это сейчас, не хочу начинать все сначала.

Мы провели вместе прекрасные 18 месяцев. Но дальше так продолжаться не может. Я не могу уйти от мужа, да и ты не так свободен, как хочешь. Прости меня за все, и прощай.

Не ищи меня, не звони, не пиши. Я не отвечу. Я забуду тебя. Точнее, уже сейчас, когда ты это читаешь, уже забыла. Тебя нет в моей жизни. И не было никогда.

Прощай.