Читать книгу Без памяти. Роман-размышление о женском счастье - Оксана Вздорик - Страница 8

Неуважение к мужчинам

Оглавление

Когда же и как оно у меня появилось? Осознала я его не так давно. Все мои подруги страдают тем же недугом. И вообще мне пока не встречалось ни одной женщины, которая была бы от этой проблемы избавлена. Почему же русские женщины относятся к мужчинам как к людям второго сорта? Почему мужчины в нашем современном фольклоре или дети, или козлы? Когда это случилось с русским обществом, традиционно бывшим мужским и патриархальным? Есть у меня подозрение, что Первая мировая война, революция, раскулачивание, ГУЛАГ и вторая мировая сильно подкосили русский мужской генофонд. Целое поколение детей выросло без отцов. Живыми оставались немногие и не всегда самые лучшие. Не все могли служить примерами и образцами. И пропаганда, и школа, и матери, наверное, пытались создавать образ героя. Отца – воина, отца – пахаря, защитника отечества и режима, Героя. А нормальных ежедневных, повседневных образцов мужского поведения мальчикам дать было некому. Покалеченное поколение отвоевавших вряд ли могло служить таким образцом. За четыре года на фронте многие забывали, как жить на гражданке. Все возвращались совсем другими людьми и часто с трудом могли общаться с теми, кто там не был.

Вторая мировая война стала для России ударом ниже пояса, превратила страну из мужской патриархальной в женскую, точнее, бабскую, где «я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик».

Воспитатели в детских садах, учителя в школах – кругом женщины, пытающиеся воспитывать из мальчиков мужчин, при этом сами росшие без отцов и не знающие, каким должен быть настоящий мужчина. Этот вид в России стал такой редкостью, что мало кому везло встречать больше, чем одного представителя вымирающего вида. Кому-то за всю жизнь не удалось встретить ни одного настоящего Мужчины в реальной жизни. А в литературе герои совсем другого толка. Кто в русской литературе настоящий мужик? Обломов? Базаров? Безухов? Или Печорин? Или Онегин? Молчу уже про Раскольниковых, Мармеладовых и Лужиных.

Где образцы поведения, применимые в повседневной жизни? Может в этом и проблема? Уже какое поколение воспитывается на героизме… Россия умеет показывать себя только в экстремальных условиях, поскольку в наших головах уйма образцов героизма и патернов поведения в нестандартных ситуациях. А как вести себя в нормальной жизни нас никто никогда не учил. И если у женщин это глубоко заложено природой – выжить, выкормить ребенка, создать безопасное и комфортное жилище – и все это передавалось из поколения в поколение от матери к дочери, то мужская преемственность была грубо прервана в начале 20 века и окончательно уничтожена в 45 году. Мужчины поколения наших отцов росли уже без отцов. После войны возвели в культ матерей-одиночек: ведь надо было кому-то восстанавливать генофонд, а здоровых самцов-производителей на всех не хватало так, чтобы каждой бабе по мужику. И с этого, я полагаю, началась окончательная деградация половой дифференциации ролей в нашей стране. Женщины, не желающие быть одни, поскольку хоть одиночное материнство и приветствовалось, статус женщины в обществе все еще во многом зависел от ее семейного статуса, терпели от покалеченных войной, тяжелым детством и женским воспитанием мужчин все: и измены, и пьянки, и побои. И мужчины чувствовали себя безнаказанными. А женщины, рожая и воспитывая мальчиков, вымещали на детях то, что не могли простить отсутствующим мужьям или отцам. Растили из них подкаблучников без собственной воли и мысли. А девочек готовили к борьбе, причем не за мужчину, и не на его стороне, а против него.

И что мне все это дает? Понимание того, что проблема уважения к мужчинам не сугубо моя личная? Что это проблема каждой второй (если не каждой) женщины в России? Отсюда такая статистика разводов. Отсюда нежелание чувствовать, что отношения могут быть на всю жизнь. Отсюда легкость встреч и расставаний. На 10 примеров распавшихся родительских семей моих друзей и знакомых дай Бог, если найдется хотя бы одна счастливая семейная пара. Я собираю такие примеры и бережно храню в моей памяти. Но таких у меня всего 2. Третья была несчастна больным ребенком, и это их держало вместе. А из оставшихся двух, одни несколько лет назад напугали меня тем, что собрались разводиться. Он изменил ей на 25 году совместной жизни. Она не хотела прощать. Но смогла и простила. И они снова кажутся счастливой парой. При этом, я полагаю, что и тот единственный пример, что в моих глазах остался пока незапятнанным, таит в себе скрытые, не видимые взору внешнего наблюдателя дефекты. А может и нет. Может это действительно счастливая семья. По крайней мере, сын у них вырос на зависть хорошим мужчиной. Дети вообще самый точный показатель того, насколько здоровая атмосфера в семье.

Так о чем я? О том, что пока мне не ясно, как операция на памяти может помочь мне восстановить уважение к мужчинам. Ведь все это очень глубоко сидит в моей подкорке. Единственное, что можно сделать – удалить личные болезненные воспоминания и переживания, превратив все размышления об уважении к мужчинам из личных, пережитых и прочувствованных, в сугубо теоретические.

Вырезать из памяти вереницы выцветших спин, стоящих в очередь за пивом под окнами нашей квартиры на Первой речке. Я слишком отчетливо помню эту картинку. Воплощение убогости и бесхарактерности, безволья и слабости. Разных оттенков серые и коричневые болоньевые плащи, все одного фасона, авоськи, каких сейчас больше нет, с трехлитровыми банками. Сутулые спины и костлявые алкоголические плечи. Или, напротив, вываливающийся из штанов огромный живот. Все курят. Все ждут. Когда из заветного крана в их банку польется мутная, пенящаяся, воняющая мочой жижа, которую они называют пивом. Кое-кто стоит и пьет из складных стаканчиков прямо там же у кособокого круглого стола на одной ноге. «Готовые» отходят 10 метров, чтобы поссать на мое любимое дерево. Оно очень красиво выглядит из окна седьмого этажа. И я из вредности кидаю в них яйцом, но, к сожалению, не попадаю. Кричу: «Мужик!» – ноль эмоций. Опять: «Мужик!» – и снова тишина. И только когда я со злостью ору «Мужик-овца!» – он поднимает свое заплывшее лицо. «Не ссать здесь» – кричу я и понимаю, что меня слышит весь трехсотквартирный дом. И вся очередь. И весь детский сад, имеющий столь же счастливую возможность наблюдать «отцов у водопоя». Я сгораю от стыда. Не тот писун, что мочился на мое дерево, а я. Потому что «нельзя смотреть, когда дяди писают». Потому что «нельзя обзываться на взрослых». Потому что «кричать с балкона и из окна очень неприлично». Мне стыдно. Я в ярости. Я плачу. Я ненавижу этот пивной ларек. Меня тошнит от запаха того угла. Я никогда не подойду к своему любимому дереву, потому что оно прекрасно только с высоты седьмого этажа.

Вот такая картинка. Такие мужчины. Возможно, без нее в моей памяти мне станет жить легче.

Николай Иванович советовал вспоминать на каждую негативную картинку что-нибудь положительное или хотя бы нейтральное, чтобы замыкать нейронные цепочки на приятные воспоминания, связанные с тем же местом, чтобы не оставлять белых пятен в памяти.

Вот вам приятное воспоминание примерного того же периода, возраста и времени года о том же месте.

В теплую погоду к тому же ларьку привозили бочку с квасом. И тогда очередь преображалась неотразимо. Пацаны и девчонки стояли с бидонами, редко кто с банкой – только самые взрослые, поскольку донести ее было тяжелее – стояли в нестройной очереди, весело болтая, рисуя палочками на земле, играли в крестики-нолики. К кому-то подходили мамы. А я, помню, гордо стояла там с крестным. Вообще-то он мне троюродный брат. Он высокий и сильный. Внимательный. Всегда разговаривает со мной. Хотя нужно дать ушам привыкнуть: он заикается, когда волнуется. Мы стоим за квасом. И у меня литровый бидончик, а у него банка в авоське. И мы обсуждаем, как осенью поедем собирать лимонник. Как я, маленькая и худенькая, буду лазать по деревьям, он будет меня подсаживать высоко-высоко, а я обрывать лозу и кидать ему вниз. А потом он будет меня ловить. И мы вместе будем готовить настой из ягод и сушить лозу, чтобы заваривать из нее чай. Андрей приезжал в гости регулярно и регулярно вывозил меня с собой в походы. Именно он, мне так кажется, в моем детстве воплощал образ настоящего мужчины. Большой, сильный, смелый, добрый, заботливый, внимательный. Все воспоминания, связанные с ним, всегда радостные. Так что замена картинки с выцветшими спинами на эту с Андреем должна что-то изменить в моем личном отношении к мужчинам в целом. К неизвестным абстрактным мужчинам как к классу.

Что же до личных воспоминаний про мужчин ближнего круга, то, вероятно, стоит начать с отца.


* * *

Лера читала этот эпизод, и на душе становилось все тоскливее и паршивее. Она легко вспомнила вид с балкона, и дерево, и ларек. Живо и ярко представила, как все описанное могло бы происходить. Она словно видела это своими глазами. Но сказать, было ли это наяву, невозможно. Чувство такое, словно ей все это только приснилось. Прочла и представила. И никакой гарантии, что это реально было. Хотя Андрея и очередь за квасом она помнит. Помнит и лимонник, и как собирала его.

Лера взялась вспоминать свое детство: ту самую двухкомнатную квартиру с балконом с видом на ларек. Вообще-то обычно она говорила: «с видом на море», ибо море тоже было видно с балкона, и на него она все-таки смотрела чаще. Вспомнила соседей. И то правда, все, все мужчины вокруг пили. Справа – Малаховы: она – продавщица, он – алкоголик, снизу – Кардаи: она – воспитатель, он – алкоголик, сверху – Степановы: она – инженер, он – алкоголик. Конечно, у всех этих мужчин были профессии и работы, но вечером они дружными рядами шли к ларьку за пивом. А соседки так и дружили, ближе к ночи разбирая своих мужей по домам. Лера вспомнила все это. Вырезать это из памяти, видимо, было невозможно – пришлось бы напрочь стереть все детство вообще.

Да никчемность мужской половины населения знакома ей была с детства. Тут сложно спорить с дневником. Но как-то же она нашла выход, раз все-таки влюбилась и вышла замуж за Стаса. Иначе зачем? Лера прекрасно помнила, что мамина позиция – «Лучше плохонький да наш», ее не устраивала никогда. Как-то, когда мама в очередной раз встречая на пороге пьяного после получки отца запричитала: «Нажрался, скотина, лыка не вяжет, зачем же ты мне такой сдался?» – Лера задала наивный и по-детски жестокий вопрос: «А действительно зачем?». – «Ну, у вас же должен быть отец, – смутившись ответила мать, – ну и потом, наш то хоть тихий: выпил и спать. А вон Кардай семью гоняет. Малахов – песни орет и на сторону ходит, Степанов вещи из дома таскает, пропивает». Так и росла Лера с пониманием, что отец – меньшее из возможных зол. Единственный, кого она смогла вспомнить трезвым, – это дядя Сережа Ходов – сосед слева, хирург. «Да и он, наверняка, после работы пьет, – говорили соседки. – Надо же ему как-то расслабляться». Но его пьяным Лера не видела ни разу.

Мама как-то сказала ей, что замуж выходить нужно за еврея – они не пьют, и Ходов тому пример. Маленькой Лере мысль понравилась, поскольку дядя Сережа был мужчиной вполне привлекательным. И жена его, тетя Соня, была красивой женщиной, ухоженной и интеллигентной и Лера бы с удовольствием стала на нее похожа. Было в тете Соне не похожее на соседей, непривычное детскому Лериному взгляду изящество женственности, сдержанности и достоинства. Видимо, так мама подсказала Лере выход. И Лера вышла. Вышла замуж за Стаса, мило картавящего «р» непьющего банкира, сына врача.

Лера просидела над тетрадью в задумчивости минут 20 и не заметила, как официант принес вторую чашку кофе. На углу стола на маленьком подносе, словно случайно оставленном, скромненько стояла пепельница и лежала пачка Vogue и зажигалка.

Что, самое время начать курить?

Лера подтянула поднос, посмотрела счет – 110 рублей за «курительный набор» и решила сделать это.

Официант все-таки душка. Видит, что не все в порядке у меня. Пытается помочь, как умеет. И что, людям правда это помогает расслабиться?

Лера достала сигарету, повертела ее в руках. Тонкая, вполне изящная. Пахнет вроде тоже ничего. Лера таки решила ее зажечь. Она никогда раньше не курила. Хотя нет, лет в шесть они с соседкой пробовали курнуть длинные коричневые сигариллы, стащенные из папиной пачки. Обычно папа курил простые советские папиросы – Беломор или Астра – Лера точно не помнила. И поскольку их курили все мужики вокруг, интереса они не вызывали. Но тут из зарубежной командировки (боже, как же это было круто и престижно тогда) в КНР (ну, кажется, теперь не так круто) папа привез эти самые сигариллы. Что они так называются тогда никто не знал. Это сейчас в табачных киосках можно увидеть все разнообразие вариантов никотинового самоубийства. А тогда это было что-то совершенно невероятное и необычное. Все соседские курильщики пришли пробовать. Лера наблюдала, как на балконе мужчины затягивались дымом, делали умные лица и с видом знатоков отпускали комментарии вроде: «да… неплохо», «надо же крепкие, но мягкие» или «отличный табак, не то, что наш». Все это было непонятно, и Лера решила, что тоже хочет это попробовать во что бы то ни стало. Она уличила момент, когда пачка лежала на подоконнике и никто ее не видел, и стащила одну длинную табачную трубочку. Спрятала ее в кукольном домике до понедельника, когда взрослые будут на работе, а Ирина в школе во вторую смену.

После уроков она зашла к соседке Светке и позвала ее покурить. Как две заговорщицы они выбрались на балкон и сели на корточки, чтобы никто из соседей их не увидел. Долго чиркали спичками, пытаясь это чудо поджечь. Спички пришлось брать у Светки, поскольку у Леры в доме их как всегда не было. Отец пользовался зажигалкой и всегда носил ее с собой, а никому другому спички вроде как не были нужны. Лера вспомнила, как однажды в очередной отцовский запой мать причитала «Спичек в доме нет, потому что ты их всегда уносишь или теряешь. Вот свет отключат, даже свечку будет нечем зажечь!» И эта была сермяжная правда. В один прекрасный вечер, когда свет все-таки отключили, пришлось в кромешной темноте идти к соседям со свечкой, чтобы подожгли. Спичек в доме катастрофически не было никогда. А пьяный отец, регулярно забывая заправить свою зажигалку или оставляя ее в кабине, пасмурно бродил по квартире, монотонно повторяя вопрос: «Где же спички? Где мои спички? Нона, ты не видела спички?» Заунывная песня про спички была, по мнению мамы, самым страшным проявлением отцовского алкоголизма. Потом, уже взрослой, услышав анекдот про ад курильщика, Лера удивилась, как много смысла было для нее в фразе «были б спички, был бы рай». В конце концов, отец научился прикуривать от электрической конфорки, но на это уходило полчаса, киловатты электроэнергии и куча денег в счетах за свет. Поэтому даже уже включив плиту, он не прекращал бродить в поисках спичек.

Но сейчас у девчонок спички были. Правда всего четыре в коробке и две из них уже были испорчены – погасли на ветру не успев разгореться. Лера решила не рисковать и зажечь третью спичку в комнате, чтобы не дуло, и там же закурить сигарету, а потом выйти на балкон. Света взяла сигариллу в зубы, Лера зажгла спичку, поднесла, краешек сигареты затлел, но дыма не было. «Вдыхай, надо вдыхать,» – учила Лера старшую подругу. И та вдохнула, закашлялась, сигарета упала на ковер. Но Лера была тверда, она же решила попробовать это во что бы ни стало. Так что Лера подняла сигариллу, вышла с ней на балкон и затянулась сама. Боже, что с ней было! Горький, горячий, вонючий дым драл горло и нос, из глаз текли слезы и бронхи разрывало кашлем. Сигарета полетела с балкона вниз и девчонки решили, что никогда не будут курить – ну их к черту эти мужские привычки.

Но сейчас Лера сидела с тонкой белой сигаретой в руках и была уверена, что качество ее уж точно лучше, чем у тех советско-корейских сигарилл, которые отец в итоге прозвал «носки Мао дзе Дуна» за то, что одежда от них приобретала неприятный и непривычный запах, отличный от беломора и астры.

Да и смол и никотина здесь явно меньше…

Она чиркнула зажигалкой, затянулась и вопреки ожиданиям не раскашлялась. Ментол холодил горло и скрывал табачную вонь. Лера почувствовала, как голова тяжелеет, в ногах появляется вата и мысли притормаживают свой бег. Почему-то это ощущение показалось ей знакомым. Она затянулась еще и увидела, что рука ее держит сигарету уверено, легко и изящно, словно уже давно знакома с ней.

Что ж… Может и это стерто из памяти? Но зачем? Как это связано с проблемой ревности Стаса, и отношений с мужчинами и к мужчинам? А вообще любопытно, мне обещали рассказ о моей немонашеской жизни, а начали с неуважения к мужчинам и детских травм. Ладно, читаем дальше…

Без памяти. Роман-размышление о женском счастье

Подняться наверх