Читать книгу Вечная философия - Олдос Леонард Хаксли - Страница 3

Вечную философию можно начать исследовать либо с нижней части – с практики и морали, либо с верхушки – с рассмотрения метафизических истин, либо, наконец, с середины – исследуя то средоточие, где сходятся разум и материя, действие и мысль – в психологии человека.

Нижние врата предпочли наставники-практики – люди, которые, подобно Будде, не любили абстрактных рассуждений, но считали, что главная их цель – погасить бушующее в человеческих сердцах пламя алчности, ненависти и страсти. Через верхние врата входят те, чье призвание – мыслить и рассуждать, – прирожденные философы и богословы. Средние врата – для адептов так называемой духовной религии: индийских созерцателей, мусульман-суфиев, католических мистиков позднего Средневековья и таких протестантов, как Денк, Франк, Кастеллио, Эверард, Джон Смит, первые квакеры и Уильям Ло.

Именно через этот вход – просто потому, что он центральный, – мы и ступим на путь к основной сути данного исследования. Психология Вечной философии берет начало в метафизике, и из нее логически проистекает определенный образ жизни и этическая система. Начав в центральной точке, мы сможем легко направлять исследование ее доктрин в любую сторону.

В данном разделе мы сосредоточимся всего на одной характерной черте этой традиционной психологии. Это самая важная черта, на ней особенно горячо настаивали все последователи Вечной философии, – и, стоит добавить, к психологии она имеет меньше всего отношения. Дело в том, что доктрина, примеры которой мы приведем в этом разделе, относится скорее не к психологии, но к аутологии – науке, изучающей не индивидуальное «я», но вечное «Я». Оно существует в глубине отдельных, индивидуальных «я» и идентично или по меньшей мере подобно божественной Основе.

Это учение основано на непосредственном опыте тех, кто соблюдал необходимые условия для обретения такого знания, и наиболее кратко его можно выразить на санскрите, фразой «тат твам аси» – «То есть ты». Атман, имманентное вечное Я, представляет одно целое с Брахманом, Абсолютной первоосновой всего сущего, и конечная цель любого человека – постичь это самостоятельно, открыть, Кто он такой.

Чем больше Бога во всех вещах, тем больше Его вне их. Чем больше Он внутри, тем больше Он вовне.

Экхарт

Только трансцендентное, совершенно иное, может быть имманентно предмету, не становясь при этом им. Вечная философия учит, что желательно и даже необходимо знать духовную Основу вещей не только в своей душе, но и во внешнем мире, и за пределами мира и души, в трансцендентном ином – «на небесах».

Бог вездесущ, однако тебе Он предстает лишь в самых глубинных и сокровенных уголках твоей души. Природные ощущения не могут содержать в себе Бога или связать тебя с Ним, нет, внутренние способности – понимание, воля и память – могут лишь стремиться к Богу, но не могут быть Его пристанищем в тебе. Но существует твое самое сокровенное, тот корень, из которого произрастают эти способности, как линии исходят из центра или как ветки произрастают из ствола дерева. Это сокровенное называется центром, дном или основанием души. Это сокровенное – единство, вечность, то, что я едва не назвал безграничностью твоей души, ибо оно столь бесконечно, что ничто не может дать ему насыщения или покоя, кроме безграничности Бога.

Уильям Ло

Этот отрывок, казалось бы, противоречит сказанному выше, однако это противоречие мнимое. Бог внутри и Бог вовне – два абстрактных понятия, их можно воспринять на уровне понимания и выразить словами. Но факты, к которым относятся данные понятия, можно осознать либо испытать на себе лишь в «самых глубинных и сокровенных уголках души». И это в равной мере относится и к Богу внутри, и к Богу вовне. Но хотя два абстрактных понятия должны воплощаться, если представить это в терминах пространства, в одном и том же месте, сущностная природа постижения Бога внутри качественно отличается от природы постижения Бога вовне, и обе они, в свою очередь, отличны от природы постижения Основы, пребывающей одновременно внутри и вовне – в качестве Я того, кто воспринимает, и в то же время, как сказано в Бхагавад-Гите, в качестве «Того, кто пронизывает всю Вселенную».

Став учеником в двенадцать лет, Шветакету вернулся двадцати четырех лет, изучив все веды, самодовольный, мнящий себя ученым, гордый. Отец сказал ему: «Шветакету, дорогой, раз ты столь самодоволен, мнишь себя ученым и горд, то спросил ли ты о том наставлении, благодаря которому неуслышанное становится услышанным, незамеченное – замеченным, неузнанное – узнанным?»

– Что же это за наставление, почтенный?

– Подобно тому, дорогой, как по одному комку глины узнается все сделанное из глины, ибо всякое видоизменение – лишь имя, основанное на словах, действительное же – глина – таково, дорогой, и это наставление.

– Поистине, те почтенные не знали этого, – сказал Шветакету, – ибо если бы они знали, то неужели не сказали бы мне? Поведай же мне об этом, почтенный.

– Хорошо, дорогой, – сказал отец. […] Принеси сюда плод ньягродхи.

– Вот он, почтенный.

– Разломи его.

– Он разломан, почтенный.

– Что ты видишь в нем?

– Эти маленькие семена, почтенный.

– Разломай же одно из них.

– Оно разломлено, почтенный.

– Что ты видишь в нем?

– Ничего, почтенный.

И он сказал ему: «Поистине, дорогой, вот – тонкая [сущность], которую ты не воспринимаешь; поистине, дорогой, благодаря этой тонкой [сущности] существует эта большая ньягродха. Верь этому, дорогой. И эта тонкая [сущность] – основа всего существующего, То – действительное, То – Атман. Ты – одно с Тем, Шветакету!»

– Учи меня дальше, почтенный!

– Хорошо, дорогой, – сказал он. – Положи эту соль в воду и приди ко мне утром.

И тот так и сделал.

Отец сказал ему: «Принеси-ка ту соль, которую ты вечером положил в воду».

И, поискав, он не нашел соли, ибо она растворилась.

Отец сказал: «Попробуй-ка эту воду сверху – какая она?»

– Соленая.

– Попробуй со дна – какая она?

– Соленая.

– Попробуй с середины – какая она?

– Соленая.

– Оставь ее и приблизься ко мне.

И тот так и сделал и сказал: «Она все время одинакова».

Отец сказал ему: «Поистине, дорогой, ты не воспринимаешь здесь Сущего, но здесь оно и есть. И эта тонкая сущность – основа всего существующего, То – действительное, То – Атман. Ты – одно с Тем, Шветакету!»

Из Чхандогья-упанишады

Человек, желающий познать «То», с которым едино «ты», может выбрать один из трех путей на свое усмотрение. Он может начать с того, что заглянет в глубины своего собственного личного «ты» и, «умирая для себя» – своего разума, своих желаний, своих чувств, – в итоге постигнет Себя, Царствие Небесное внутри себя. Или же начать с тех «ты», что существуют вне его, и попытаться постичь их сущностное единство с Богом и то, как через Бога они едины друг с другом и со своей собственной сущностью. Или, наконец (и это, несомненно, лучший путь), он может пытаться подойти к конечному Тому и изнутри, и снаружи, через опыт постигая Бога одновременно как первоначало его собственного «ты» и как начало всех прочих «ты», одушевленных и неодушевленных. Полностью просвещенный человек знает, как знает это Уильям Ло, что «Бог предстает в самых глубинных и сокровенных уголках души», но в то же время он – один из тех, кто, по словам Плотина

созерцает все вещи, но не те, что подвержены рождению и тлену, а те, сущность которых вечна и неизменна, притом созерцают все прочее в самих же себе.

Это происходит потому, что в этом умопостигаемом мире все прозрачно и нет ни тени, ни чего-либо такого, что препятствовало бы созерцанию; все сущности как бы насквозь все проникают своим взором, и все видят всех. Свет тут со всех сторон, так что каждая сущность и в себе самой, и в каждой другой имеет перед собой и видит все прочее. Каждая из них везде, каждая есть все, и все заключается в каждой.

Из этого весьма смутного ощущения единства, которое есть основа и первопричина всей множественности, берет свое начало философия. И не одна только философия, но также и естественные науки. Наука, как говорил Мейерсон, – это сведение множеств к тождествам. Предугадывая Единое во множестве и за его пределами, мы ощущаем, что любое сведение многообразия к единству по природе своей правдоподобно.

Философия Упанишад была развита и обогащена авторами Бхагавад-Гиты и наконец полностью систематизирована в девятом веке нашей эры Шанкарой. Учение Шанкары (объединяющее в себе теорию и практику, что свойственно всем учениям Вечной философии) изложено в его проверенном практикой трактате Вивека-Чудамани («Бриллиант в короне Различения»). Все следующие отрывки взяты из этого замечательно краткого и простого произведения.

Что пронизывает всю вселенную, но что не пронизано ничем, что наделяет все вещи сиянием, но что все вещи не могут заставить сиять, – это То (Атман).

Природа единой реальности должна быть познана лично, чистым духовным восприятием, а не глазами мудреца. Так, форму луны можно постичь лишь собственными глазами. Как можно познать ее через других?

Кто, как не Атман, может избавить от оков невежества, страстей и себялюбивых поступков?

Освобождения можно достичь, лишь осознав, что индивидуальный дух и вселенский Дух суть одно. Его нельзя достичь ни йогой (физическими упражнениями), ни санхъей (умозрительной философией), ни совершением религиозных церемоний, ни простым учением…

Болезнь излечивают, не произнося название лекарства, но принимая само лекарство. Освобождение обретают, не повторяя слово «Брахман», но ощутив его самолично.

Атман – это свидетель индивидуального разума и его действий. Это абсолютное знание.

Мудр тот, кто понимает, что сущность Брахмана и Атмана – Чистая Осознанность и что они суть одно. Единство Брахмана и Атмана подтверждается в сотнях священных текстов.

В Брахмане нет касты, веры, семьи и происхождения. У Брахмана нет ни имени, ни формы, Брахман за пределами достоинств и изъянов, времени, пространства и объектов чувственного восприятия. Таков Брахман, а «То есть ты». Медитируй над этой истиной в своем сознании.

Высший, невыразимый словами Брахман может тем не менее быть познан взором чистого света. Чистая, абсолютная и вечная реальность – таков Брахман, и «То есть ты». Медитируй над этой истиной в своем сознании.

Брахман един, но он – причина множества. Нет другой причины. И все же Брахман независим от законов причинности. Таков Брахман, и «То есть ты». Медитируй над этой истиной в своем сознании.

Истину Брахмана можно постичь умом. Но даже в тех, кто постиг, стремление к личной отчужденности укоренилось глубоко и прочно, ибо оно существует с незапамятных времен. Оно порождает представление «Я деятель, я тот, кто переживает». Это представление – причина привязанности к условному существованию, к рождению и смерти. Избавиться от него можно лишь истово стараясь жить в постоянном единении с Брахманом. Мудрецы называют уничтожение этого представления и стремления к личной отчужденности Избавлением.

Из-за невежества мы отождествляем себя с телом, со своим «я», с чувствами и со всем другим, что не Атман. Тот мудр, кто в служении Атману преодолеет это невежество.

Если человек следует пути мира, пути плоти или пути традиции (то есть верит в религиозные обряды и в букву писаний, как будто те сами по себе святы), ему не постичь реальность.

Мудрецы говорят, что троичный путь подобен железной цепи, сковывающей ноги того, кто хочет бежать из тюрьмы этого мира. Кто избавится от этой цепи, обретет Спасение.

Шанкара

B даоских толкованиях Вечной философии проявляется не менее горячая, чем в Упанишадах, Гите и работах Шанкары, вера в универсальную имманентность трансцендентной духовной Основы всего сущего. Ниже приведен отрывок из одного из величайших классических произведений литературы Дао, Чжуан-цзы, большая часть которого, судя по всему, была написана на рубеже четвертого и третьего веков до н.э.

Не спрашивай, в чем Первопричина – в этом или в том, – она во всем сущем. Потому мы и называем ее верховной, всеобщей, вселенской. … Она предопределяет, что все вещи должны быть ограничены, она же – безгранична и бесконечна. Что же касается ее воплощения в реальности, Первопричина порождает смену фаз, не будучи этой сменой. Она основа всех причин и следствий, но Она не причина и не следствие. Она основа всех сгущений и растворений (рождения, смерти и перемены состояний), но Она не сгущение и не растворение. Все проистекает из Нее и находится под Ее влиянием. Она во всех вещах, но она не равна сущему, ибо не обособлена и не ограничена.

Чжуан-цзы

От даосизма мы перейдем к Махаяна-буддизму Дальнего Востока, который был тесно связан с даосизмом, заимствуя и влияя, пока наконец эти два течения не слились воедино в учении дзен. Следующий отрывок взят из Ланкаватара-сутры, писания, которое основатель дзен-буддизма горячо рекомендовал своим первым ученикам.

Те, кто понапрасну рассуждает, не понимая истины, блуждают в чаще виджнян (различных форм относительного знания), беспорядочно мечутся, пытаясь оправдать свое представление о я-субстанции.

«Я», воплощенное в твоем сокровенном сознании, предстает в своей чистоте. Это Татхагата-гарбха (буквально – лоно Будды), которая недоступна тем, кто предается простому рассуждению.

Чистый по природе своей и свободный от конечности и бесконечности Вселенский разум – это неоскверненное Лоно Будды, неправильно постигаемое живыми существами.

Ланкаватара-сутра

Одна Природа, совершенная и всепроникающая, протекает во всех природах,

Одна реальность, всеохватная, заключает в себе все реальности,

Одна Луна отражается везде, где есть водная гладь,

И все луны во всех водах содержатся в этой Луне,

Дхарма-тело (Абсолют) всех Будд входит в мое бытие,

И мое собственное бытие – в единстве с их бытием.

Внутренний свет превыше похвалы и порицания,

Он безграничен, подобно космосу,

И все же он даже здесь, внутри нас, всегда сохраняя свою полноту и безмятежность.

И только погнавшись за ним, ты утратишь его.

Его нельзя схватить, но нельзя и избавиться от него,

И ты не можешь сделать ни того ни другого, а он протекает своим чередом.

Ты безмолвен, когда он говорит. Молви слово – и он нем.

Великие врата любви открываются, и перед ними нет преград.

Юнг-чи Та-ших

Я недостаточно подкован в этом вопросе, чтобы обсуждать различия между доктринами буддизма и индуизма, к тому же здесь это будет неуместно. Довольно будет отметить, что Будда, говоря о том, что люди по природе своей – не-Атманы, явно имел в виду индивидуальное «я», а не вселенское Я. Полемики-брахманисты, которых мы можем встретить в некоторых палийских текстах, даже не упоминают о ведантийской доктрине, определяющей, что Атман – это божественная сущность, а эго – не Атман. В отличие от Гаутамы они настаивают на том, что индивидуальная душа вечна и наделена материальной природой. «Как неразумный человек ищет пристанище музыки в теле лютни, так ищет он душу внутри скандх (материальных и психических сгустков, из которых состоит отдельная психофизическая личность)». О существовании Атмана, который един с Брахманом, как и о большинстве метафизических явлений, Будда говорить отказывается, утверждая, что подобные рассуждения не способствуют просвещению и духовному совершенствованию членов основанного им монашеского ордена и других ему подобных. Но несмотря на опасность, которую таит в себе метафизическое мышление, несмотря на то что, будучи наиболее серьезным и благородным из отвлечений, оно затягивает с наибольшей силой, это мышление неизбежно и в конечном счете необходимо. Даже последователи Хинаяны считали его великолепной убедительной системой космологических, этических и психологических знаний, а поздние последователи Махаяны развивали ее в соответствии с собственными религиозными практиками. Эта система была основана на постулатах строгого идеализма, и провозглашалось, что она не нуждается в идее Бога. Но философская теория не могла вместить в себя всю мораль и духовность, и авторам сутр Махаяны, вдохновлявшимся непосредственным опытом, пришлось призвать на помощь все свое мастерство, чтобы объяснить, почему Татхагата и Бодхисаттвы проявляют бесконечную любовь по отношению к существам, которых на самом деле нет. В то же время последователи Махаяны раздвинули границы субъективного идеализма, чтобы вместить в него Вселенский Разум, дополнили идею отсутствия души доктриной, по которой индивидуальный разум, очистившись, может стать одним целым с Вселенским Разумом или Лоном Будды. Они проповедовали отсутствие бога или богов, но в то же время утверждали, что имеющий реальное воплощение Вселенский Разум – это внутреннее сознание вечного Будды и что разум Будды – это «великое, полное сострадания сердце», которое жаждет освобождения каждого живого существа и простирает свою милость на каждого, кто приложит серьезные усилия, чтобы достичь конечной цели человеческой жизни. Словом, несмотря на пугающую лексику, лучшие из сутр Махаяны содержат истинную идею Вечной философии – идею, которая в некоторых аспектах (как мы увидим в главе «Бог в мире») получила здесь большую оформленность, чем в других философских системах.

В Индии, как и в Персии, мусульманское учение также обогатилось доктриной одновременной имманентности и трансцендентности Бога. В мусульманские практики были привнесены моральные наставления и «духовные упражнения», помогающие подготовить душу к постижению Бога и к приобщению к божественному. Важный исторический факт: святого поэта Кабира считают своим духовным союзником и мусульмане, и индуисты. Те, чьи цели находятся вне времени, всегда придерживаются мирной политики. Преследования и войны порождают те, кто идолизирует прошлое и будущее, кто ищет блаженства в ушедших днях или в утопических мечтаниях.

Узри во всех вещах Одно, второе лишь собьет тебя с пути.

Кабир

Сама структура нашего языка подтверждает, что это глубинное понимание природы вещей и истоков добра и зла открыто не только святым. Ибо язык, как много десятилетий назад отметил Ричард Тренч, зачастую «мудрее не только простого люда, но даже мудрейших его носителей. Порой он заключает в себе истину, когда-то широко известную, но ныне позабытую. В других случаях в нем живут ростки истины, которые нельзя разглядеть, но которые гениальные создатели языка угадали по счастливой случайности». Как важно, к примеру, что в индоевропейских языках, как отметил Дармстетер, корень, означающий «два», несет в себе отрицательную коннотацию! И греческая приставка -dys (как в слове dyspepsia – расстройство пищеварения), и латинская -dis (как в dishonorable – непорядочный) происходят от «duo», «два». Родственное им -bis придает негативный смысл таким современным французским словам, как bévue («оплошность», дословно – «два взгляда»). Следы того самого второго, что «лишь собьет с пути», просматриваются и в словах «dubious» (англ. – сомнительный), «doubt» (англ. – сомнение) и Zweifel (нем. – сомнение): сомнение – это раздвоенность разума. У Беньяна также есть мистер Лицеприятный (англ. «Mr Facing-Both-Ways» – «Мистер Обращенный к обеим сторонам»), а в современном американском сленге есть понятие two-timers (англ. – «изменник», досл. – «два раза»). Наш язык в своей бессознательной мудрости незаметно подкрепляет тезисы мистиков и обнажает дурную природу всякого разделения. (Кстати, даже в самом этом слове: разделение, division – проявляет свою обманчивую натуру коварное число 2.)

Здесь следует отметить, что культ единства на уровне политики – это лишь идолопоклоннический эрзац, искусственный заменитель подлинной религии единства на личном и духовном уровнях. Тоталитарные режимы ищут оправдания своему существованию в философии политического монизма, в соответствии с которым государство – это Бог в земном мире, единение под гнетом божественного государства – спасение, а любые средства достижения этого единения, какой бы изобретательной жестокостью они ни отличались, верны и могут применяться без зазрения совести. На практике подобный политический монизм приводит к избытку привилегий и власти у меньшинства и подавлению большинства, к ропоту внутри государства и войнам за его пределами. Но избыток привилегий и власти – это непрерывное искушение гордыней, алчностью, тщеславием и жестокостью. Притеснения вызывают страх и зависть, а война порождает ненависть, страдания и отчаяние. Все эти негативные эмоции губительны для духовной жизни. Только чистые сердцем и бедные духом могут постичь Бога в единении. А потому попытки искусственно навязать обществу больше единства, чем готовы принять его члены, ведут к тому, что индивиды практически полностью теряют психологическую способность к единению с Богом или друг с другом.

Христиане и суфии, к чьим писаниям мы возвращаемся, взывают в основном к человеческому разуму и его божественной сущности.

Мое «я» есть Бог, и я не знаю другой себя, кроме себя в Боге.

Св. Екатерина Генуэзская

В чем душа несхожа с Богом, в том она несхожа с собой.

Св. Бернар

Я шел от Бога к Богу, пока они не возопили изнутри меня – Ты есть Я!

Баязид из города Бистама

Заслуживают упоминания два случая из жизни этого суфийского святого.

Когда Баязида спросили, сколько ему лет, он ответил: «Четыре года».

Люди сказали: «Как это может быть?»

Он ответил: «Семьдесят лет я был отгорожен этим миром от Бога, но в течение последних четырех лет я видел Его. Время, когда человек отгорожен, не считается за жизнь».

В другой раз кто-то постучал в дверь святого и крикнул: «Есть ли здесь Баязид?» Баязид ответил: «Есть ли здесь кто-то, кроме Бога?»

Чтобы оценить душу, мы должны оценить ее Богом, ибо основа Бога и основа души суть одно и то же.

Экхарт

Дух в своей чистой природной сущности обладает Богом, а Бог – духом.

Рюйсбрюк

Ибо хотя она бесконечно погружается в божественную единосущность, она никогда не достигнет основания. Ибо сама сущность души в том, что она бессильна проникнуть в глубины своего Творца. И здесь уже нельзя говорить о душе, ибо она утратила свою природу в божественной единосущности. Она больше не зовется душой, но зовется неизмеримой сущностью.

Экхарт

Познание и предмет познания суть одно. Недалекие люди воображают, будто узрят Бога, как если бы Он стоял там, а они здесь. Это не так. Бог и я, мы едины в знании.

Экхарт

«И уже не я живу, но живет во мне Христос». Или, вероятно, было бы точнее использовать этот глагол как переходный и сказать: «И уже не я живу, но Логос проживает меня», – проживает, как проживает свою роль актер. В таком случае, конечно, актер всегда оказывается несоизмеримо выше своей роли. Когда дело касается реальной жизни, шекспировских персонажей не существует, а есть лишь аддисоновские катоны или – что случается чаще – гротескные мсье Пирришоны и тетушки Чарли, возомнившие себя Юлиями Цезарями и принцами Датскими. Однако милосердное Провидение позволяет каждому персонажу произнести свои мирские, неразумные реплики и преображает их сверхъестественным образом, будто божественный Гэррик.

О Господи, как так случилось в нашем бедном старом мире, что Ты столь велик, но никто не находит тебя, что Ты зовешь так громко, но никто не слышит Тебя, что Ты так близко, но никто не ощущает Твоего присутствия, что Ты отдаешь Себя всем, а никто не знает имени Твоего? Люди бегут от Тебя и говорят, что не могут Тебя найти, они отворачиваются от Тебя и говорят, что не видят Тебя, они закрывают уши и говорят, что не слышат Тебя.

Ганс Денк

Между католическим мистицизмом четырнадцатого-пятнадцатого веков и квакерами семнадцатого века широкой пропастью зияют страшные для веры времена межконфессиональных войн и религиозных преследований. Но через этот разрыв проложили мостик те, кого Руфус Джоунс, автор единственного доступного на английском жизнеописания этих людей, назвал «духовными реформаторами». Денк, Франк, Кастеллио, Вайгель, Эверард, Кембриджские неоплатоники – вопреки жестокости и безумию того периода цепочка этих апостолов не прервалась. Истины, прописанные в Theologia Germanica – книге, которую Лютер, по его словам, любил очень сильно, но из которой, судя по его жизненному пути, вынес на удивление мало, – вновь провозглашались англичанами во время гражданской войны и под диктатурой Кромвелля. Мистическая традиция, увековеченная духовными реформаторами-протестантами, уже начала тускнеть, когда Джорджу Фоксу пришло его первое великое откровение и он через непосредственное переживание осознал, что

Каждый человек купается в Божественном свете Христа, и я видел, как этот свет пронизывает все, и что те, кто верил в него, были спасены от Проклятия, и узрели Свет Жизни, и стали его Детьми, и что те, кто ненавидел его и не верил в него, были им оставлены, хоть они и признавали Христа. Вот что я узрел в чистом Светлом Просвете, без всякой человеческой помощи, и я не знал, где найти его в Писании, но после, ища в Писании, я нашел его.

Второе поколение квакеров еще четче сформулировало доктрину внутреннего света. «Существует нечто, – писал Уильям Пенн, – что ближе нам, чем Писания, что ближе к нашему разуму – Слово в сердце, из которого рождаются Писания». А немногим позже Роберт Барклай предпринял попытку объяснить непосредственное переживание tat tvam asi в понятиях августинской теологии, которую, разумеется, пришлось порядком подправить и видоизменить, чтобы она соответствовала фактам. В своих знаменитых сочинениях Барклай писал, что человек – это падшее существо, способное на добро лишь в том случае, если сольется воедино с Божественным светом. Этот Божественный свет есть Христос в душе человека, и он столь же вездесущ, как семена греха. Все люди, и варвары наравне с христианами, наделены Внутренним светом, даже если они ничего не знают о земной жизни Христа. Отпущение грехов уготовано тем, кто не отторгает внутреннего света и тем самым позволяет новой святости родиться внутри их.

Благости не нужно входить в душу, ибо она, неосознанная, уже там.

Theologia Germanica

Когда Десять Тысяч вещей видятся в своем единстве, мы возвращаемся к Истоку и остаемся там, где мы и пребывали всегда.

Сэнь Цзень

Как раз потому, что мы не знаем, Кто мы такие, оттого, что не сознаем Царство Небесное внутри нас самих, мы и ведем себя в целом глупо, зачастую безумно, порой преступно – то есть по-человечески. Чтобы достичь спасения, избавления и просветления, мы должны постичь добро, которое еще не осознаем, но которое уже внутри нас, вернуться к нашей вечной Основе и остаться там, где мы, сами того не зная, были все это время. Платон говорит о том же, когда пишет в «Государстве», что «способность понимания, как видно, гораздо более божественного происхождения; она никогда не теряет своей силы». А в «Театете» он отмечает (и на этой же мысли настаивают те, кто практикует духовную религию), что только став подобным Богу, можно познать Бога, а стать подобным Богу – значит, отождествить себя с божественным началом, которое на самом деле составляет нашу истинную природу, но о котором мы, обычно по собственному нежеланию, предпочитаем не знать.

Тот на пути к истине, кто постигает Бога через божественное, Свет через свет.

Филон Александрийский

Филон был представителем эллинистического мистицизма и вырос, согласно исследованиям профессора Гудинафа, среди евреев времен рассеяния, между 200 г. до н.э. и 100 г. Давая Пятикнижию новое толкование через призму метафизической системы, происходящей из платонизма, неопифагоризма и стоицизма, Филон превратил полностью трансцендентного и почти антропоморфного, индивидуального старозаветного Бога в имманентно-трансцендентный Абсолютный Разум Вечной философии. Но даже ортодоксальные писцы и фарисеи этого судьбоносного века, который принес человечеству, помимо распространения доктрин Филона, первые ростки христианства и разрушение Иерусалимского Храма, даже законники делали весьма мистические заявления. Хиллел, великий раввин, чье учение о смирении и любви Господней и человеческой можно считать ранней, более примитивной версией евангельских проповедей, произнес, как показывают свидетельства, следующие слова, обращаясь к собравшимся во дворе Храма: «Если я здесь (говорит Иегова устами пророка), то все здесь. Если меня нет, то никого нет».

Возлюбленный – это все во всем, любящий лишь заслоняет Его.

Возлюбленный – это все живое, любящий мертв.

Джалаладдин Руми

В душе есть сила, которая не касается плоти и времени; она истекает из духа, в духе пребывает и вся – дух. В ней зеленеет и цветет Бог в полной славе и радости, которую вкушает Сам в Себе. Там радость так сердечна, радость так велика, что она не может быть постигнута умом, не может быть выражена словами. Порой я говорил, что есть в душе крепость; иногда – что это свет, и иногда еще называл я это искоркой. Теперь говорю я, что это не «то» и не «это» и вообще не «что-либо». Это так же далеко от «того» и «этого», как небо от земли. Поэтому я определю это еще более благородным образом, чем раньше. Оно свободно от всех имен и ликов, свободно и чисто, как свободен и чист один Бог. И чисто в самом себе. Оно цельно и замкнуто в себе самом, как целен и замкнут в Себе Самом один лишь Бог. Так что выявить этого никаким образом нельзя.

Экхарт

Упрощенные доктрины Вечной философии можно найти в системах мышления нецивилизованных, так называемых примитивных народов. Маори, например, считают, что каждое человеческое существо состоит из четырех элементов: божественного вечного начала, которое называют «тойора», личности, которая исчезает после смерти, призрака-тени или души, которая существует и после смерти, и, наконец, тела. Индейцы Оглала называют божественную составляющую «сикан», и она считается единой с «тон», божественной природы мира. Другие составляющие «я» – это «наги», то есть личность, и «нийя», живая душа. После смерти сикан воссоединяется с божественной Основой всех вещей, наги продолжает жить в призрачном мире физических явлений, а нийя растворяется в материальной вселенной.

Говоря о «примитивных» обществах двадцатого века, мы не можем полностью исключить возможность влияния некой высшей культуры или заимствования из нее. Следовательно, мы не имеем права из настоящего спорить с прошлым. Так как многие современные дикари придерживаются эзотерической монотеистической философии, причем этот монотеизм зачастую строится на принципе «То есть ты», мы не имеем права с ходу приписывать подобные взгляды людям палеолита или неолита.

Более закономерно и правильно делать заключения, которые можно вывести из наших познаний о нашей собственной физиологии и психологии. Нам по опыту известно, что человеческий разум способен на все – от слабоумия до квантовой теории, от «Майн Кампф» и садизма до святости Филипа Нери, от метафизики до кроссвордов, силовой политики и «Торжественной мессы». Мы также знаем, что человеческое сознание каким-то образом связано с мозгом человека, и у нас есть веские основания предполагать, что уже много тысяч лет в размере и составе человеческого мозга не происходило существенных изменений. Следовательно, представляется разумным предположить, что в далеком прошлом деятельность человеческого разума по разнообразию и качеству не уступала современной.

Неоспоримо, однако, что многие действия, которые сейчас производят некоторые человеческие сознания, в прошлом никакими сознаниями не производились. На то есть несколько очевидных причин. Определенные мысли практически невозможны без подходящего языка, порождающего соответствующую систему классификации. Там, где нет необходимых инструментов, соответствующие мысли не выражаются и вовсе не формируются. И это еще не все. Не всегда есть стимул к развитию определенных инструментов. В истории – и в доисторические времена – были периоды, когда люди, несмотря на наличие возможности, подолгу не желали обращать внимание на какой-нибудь вопрос, который их потомки впоследствии находили захватывающим. Например, у нас нет оснований предполагать, что в период с двенадцатого по тринадцатый век человеческий разум эволюционировал в той же степени, как, скажем, эволюционировала физическая структура лошадиного копыта за гораздо более долгое геологическое время. А произошло вот что: люди перевели внимание с одних аспектов реальности на другие. Результатом в числе прочего стало развитие естественных наук. Наше восприятие и понимание в значительной мере управляется нашей волей. Мы осознаем и осмысляем те вещи, которые по тем или иным причинам хотим видеть и понимать. Там, где есть воля, всегда может действовать интеллект. Возможности человеческого разума практически безграничны. Что бы мы ни пожелали сделать – будь то единое восприятие Бога или создание самодвижущегося огнемета, – нам это под силу при условии, что желание достаточно сильно и не пропадает. Очевидно, что многое из того, на что обращают внимание современные люди, не представляло интереса для их предшественников. Следовательно, сами инструменты четкого и плодотворного осмысления этих вещей еще не были изобретены – не только в доисторические времена, но и на заре современности.

Нехватка подходящих слов и адекватной системы классификации, а также отсутствие сильного и устойчивого желания изобрести эти необходимые инструменты – вот две причины, по которым столь значительная часть почти безграничных возможностей человеческого разума так долго не реализовывалась. Еще одна по-своему не менее веская причина такова: чаще всего наиболее оригинально и плодотворно мыслят люди физически слабые и с крайне непрактичным складом ума. Из-за этого и из-за того, что чистая мысль – и аналитическая, и интегральная – всегда в той или иной степени признавалась весьма ценной, любое цивилизованное общество предоставляло и продолжает предоставлять мыслителям некоторую защиту от повседневных тягот и стрессов общественной жизни. Отшельничество, монастырь, колледж, академия и исследовательская лаборатория, чаша подаяний, пожертвования, патронаж и гранты на деньги налогоплательщиков – вот основные средства, которые использовались, чтобы уберечь эту редкую птицу – религиозного, философского, художественного или научного мыслителя. Многие примитивные сообщества живут в жестких условиях, и богатства у них не в избытке. Мыслитель, родившийся в таком сообществе, должен бороться за существование и социальное положение, не имея особой защиты. В результате в большинстве случаев он либо умирает молодым, либо слишком занят отчаянной борьбой за существование, чтобы уделять внимание чему-то еще. В таких случаях господствующей системой взглядов становится философия стойкого, деятельного экстраверта.

И это проливает некоторый свет – тусклый, надо признать, и лишь гипотетический – на проблему вечности в Вечной философии. В Индии священные тексты считались не откровениями, произошедшими в какой-то определенный момент в истории, но вечными доктринами, которые существовали всегда и будут существовать всегда, современные человеку или любому другому телесному или бестелесному живому существу. Подобную точку зрения высказывал Аристотель, который рассматривал фундаментальные религиозные доктрины как нечто вечное и нерушимое. Случались взлеты и падения, периоды (буквально «окружные пути» или циклы) прогресса и регресса, но всегда признавалось общее положение о существовании Бога как Первопричины вселенной, которая питается его божественностью. В свете того, что нам известно о доисторических людях (а познания наши в этой области сводятся лишь к нескольким зазубренным камням, живописи, рисункам и скульптурам), и того, что мы логически выводим из других, более подкрепленных доказательствами областей знания, что мы можем сказать об этих традиционных доктринах? Лично я считаю, что они могут соответствовать истине. Мы знаем, что прирожденные мыслители в области и аналитической, и интегральной мысли появлялись в документированной истории часто и в больших количествах. Потому у нас есть все основания предполагать, что они появлялись и в дописьменные времена. Очевидно, что многие из этих людей умирали молодыми или не имели возможности реализовать свои таланты. Но некоторые из них наверняка выживали. В этом контексте крайне значимо, что среди многих современных примитивных сообществ можно обнаружить две системы мышления – экзотерическую систему далекого от философии большинства и эзотерическую (часто монотеистическую, с верой в Бога не просто как в силу, но как в благодать и мудрость) систему инициированного меньшинства. Нет причин предполагать, что у древнего человека условия были более жестокими, чем у современных дикарей. Но если тот эзотерический монотеизм, который, похоже, характерен для прирожденных мыслителей, возможен в современных диких сообществах, большинство членов которых исповедуют политеистическую философию, судя по всему, характерную для человека действия, подобная эзотерическая доктрина могла существовать и в доисторических сообществах. Действительно, современные эзотерические учения, возможно, произошли от высших культур. Но по-прежнему важно, что, несмотря на происхождение, они имели значение для определенных членов примитивного общества и считались достаточно ценными, чтобы их бережно хранить. Мы уже увидели, что многие мысли невозможны без подходящей лексики и системы классификации. Однако фундаментальные идеи Вечной философии могут быть сформулированы при помощи очень простых слов, а переживания, к которым относятся эти идеи, могут – и должны – быть получены непосредственно и независимо от каких-либо слов. Странные откровения и богоявления случаются с очень маленькими детьми, на которых подобное переживание часто оставляет глубокий и неизгладимый след. У нас нет оснований предполагать, что то, что происходит сейчас с людьми с ограниченным словарным запасом, не могло происходить в далекой древности. В современном мире (как нам говорили Вон, Траэрн, Вордсворт и другие) дети обычно перерастают непосредственное осознание единой Основы всех вещей, ибо привычка к аналитическому мышлению губительна для непосредственного восприятия интегрального мышления и на психическом, и на духовном уровне. Психические практики могут быть и зачастую бывают главным препятствием на пути к истинной духовности. В сегодняшних примитивных обществах (как и предположительно в древности) много внимания уделяется психическому мышлению, и именно к этому предрасположено большинство членов этих сообществ. Но, быть может, некоторые люди преодолели психическое мышление и пришли к истинно духовному переживанию – так, как в современном индустриализованном сообществе некоторые люди преодолевают поглощенность материальными предметами и привычку к аналитическому мышлению и приходят к непосредственному переживанию и восприятию духовной Основы всех вещей.

Итак, мы очень кратко привели основания предполагать, что исторические традиции древнего Востока и нашей античности могут соответствовать истине. Любопытно отметить, что по меньшей мере один современный этнолог согласен с Аристотелем и ведантистами. «Традиционная этнология, – пишет доктор Пол Радин в своем труде «Примитивный человек как философ», – была всего лишь оголтелой и довольно слепой попыткой применить дарвиновскую теорию эволюции к социальным явлениям». И он добавляет, что «в этнологии не будет никакого прогресса, пока школяры раз и навсегда не избавятся от любопытного убеждения, будто у всего есть своя история, пока они не поймут, что определенные идеи и концепции абсолютны для человека как социального существа – так же как определенные биологические реакции абсолютны для него как для существа биологического». К этим абсолютным концепциям, по мнению доктора Радина, относится монотеизм. Зачастую такой монотеизм – это всего лишь осознание, что миром правит темная непостижимая Сила. Но иногда это может быть что-то истинно этичное и духовное.

Характерная для девятнадцатого века мания рассматривать все через призму истории и пророческий утопизм заслоняла безвременные вечные явления даже от самых острых умов. И вот мы видим, как Т.Х. Грин пишет о мистическом единении так, будто это эволюционный процесс, хотя все указывает на то, что это состояние, которое человек всегда был способен постичь. «Животный организм, который имеет свою историю во времени, постепенно становится носителем вечного и абсолютного сознания, которое само по себе не имеет истории, а несет в себе лишь историю процесса, в ходе которого животный организм стал носителем этого знания». Но в действительности подлинное историческое развитие происходило лишь в периферийном знании. Не выждав определенное время, не развивая определенные навыки и не набрав достаточно информации, мы можем породить лишь несовершенное знание о материальном мире. Но непосредственное восприятие «вечного и абсолютного сознания», которое является основой материального мира, – это возможность, которую порой воплощают некоторые люди практически на любой стадии личного развития, с детства до старости, и на любом этапе развития общества.