Читать книгу Человек за бортом. Полярная повесть - Олег Александрович Якубов - Страница 3

Ночью он спал плохо. В кубрике, рассчитанном на двоих, их было четверо. Ему досталась нижняя шконка у иллюминатора, за которым плескалась морская волна. Внизу, под полом, мерно гудели могучие двигатели машинного отделения. Мелкая вибрация не убаюкивала. К тому же сосед сверху начал оглушительно храпеть, едва голову к плоской подушке приложил. Его могучий храп, источающий волну водочного перегара, прерывался только на те мгновения, когда этот огромного роста человек портил воздух – столь же оглушительно, как и храпел. Никита вспомнил читанную еще в школе книжку о похождениях бравого солдата Швейка. Там был такой персонаж, которого прозвали «пердун Еном». И этот самый Еном однажды пукнул так громко, что на комнатных настенных часах остановился маятник.

Никита вообще рос мальчиком начитанным. Книг дома было много, и хотя преобладала литература медицинская, несколько полок на книжном стеллаже были заполнены художественной ли, в основном собраниями сочинений классиков. В неполных шесть лет он самостоятельно одолел «Остров сокровищ» и поражал сначала воспитательниц детсада, а потом школьных учителей тем, что беспрестанно цитировал «взрослые» книжки, пересказывая наизусть не отдельные фразы, а целые страницы – память у него была отменная. Уже годам к десяти в его комнате появились такие книги, как «Острова, затерянные во льдах», «Полярные дневники», «Засекреченный полюс»… Он зачитывался Кавериным. Об Амундсене, Беринге, Папанине, Кренкеле рассказывал так, будто это были его близкие друзья; о последней экспедиции Скотта знал столько подробностей, словно сам дрейфовал с зимовщиками.

Школьные учителя увлечение паренька поощряли – кругозор расширяет. Да и родители не препятствовали. То, что много читает, это хорошо, а в выборе сыном специальности ни у кого из домашних и грана сомнений не возникало: в их семье испокон веку все были медиками, врачевали истово, и из рода Максимовых можно было бы заполнить штат небольшой больницы, причем нашлись бы доктора по всем медицинским специальностям.

Так оно в итоге и вышло. После школы Никита поступил в мединститут. После него окончил две ординатуры – педиатрическую и хирургическую, пойдя по стопам деда и отца, выбрал все же хирургию, стал работать в больнице. Но если по телику показывали остров Пасхи, архипелаг Шпицберген, Огненную землю либо еще какую полярную экзотику, то от экрана его оторвать не было никакой возможности.

***

Так и проворочался он на своей шконке, пока по громкой связи не забубнил искаженный плохим динамиком гнусавый голос: «Подъем!» Наскоро умывшись, все заспешили в столовку. Уже известно было, что полярников на борту «Академика Смирнова» больше ста человек, на пять антарктических станций полный состав. Все разом не втиснутся, так что питаться придется в несколько смен, а кому же охота последним быть. У входа в столовую уже вывесили меню на несколько дней:

СРЕДА

Завтрак: яичница с беконом, чай, масло, сахар.

Обед: щи из свежей капусты, сосиски, макароны, компот.

Ужин: щи из свежей капусты, кура, рис, компот.

ЧЕТВЕРГ

Завтрак: каша пшенная, сыр, масло, чай, сахар, лимон.

Обед: суп с фрикадельками, поджарка свиная, греча, компот.

Полдник: творог, чай, масло, сахар.

Ужин: суп с фрикадельками, рыба жареная, картофель, компот.

ПЯТНИЦА

Завтрак: рулет мясной, чай, масло, сахар, лимон.

Обед: суп рыбный, тефтели, гарнир, компот.

Полдник: салат овощной, чай, масло, сахар.

Ужин: суп рыбный, свинина жареная, гарнир, компот.

СУББОТА

Завтрак: колбаса, каша манная, чай, масло, сахар, лимон.

Обед: чанахи, сосиски, макароны, компот.

Полдник: селедка, картофель, чай, масло, сахар.

Ужин: чанахи, шницель свиной, гарнир, компот.

ВОСКРЕСЕНЬЕ

Завтрак: яичница с беконом, чай, масло, сахар.

Обед: солянка мясная, макароны с мясом, компот.

Полдник: выпечка, чай, масло, сахар, фрукты.

Ужин: солянка мясная, кура, гарнир, компот.

Подписали меню шеф-повар ледокола, врач и ведущий метеоролог. По поводу последней подписи было немало шуток. Типа: а что, если погода испортится, значит, и меню изменится? А иначе какого ляда обеды и ужины метеоролог утверждает?» Меню обсуждалось живо и заинтересованно.

– Братцы, а вы заметили, компот по два раза в день, – говорил кучерявый парень, сидевший рядом с Никитой.

– Чудик ты, – перебивал его кто-то из-за соседнего стола. – Где же ты видел флот без компота, это же у них первая пища. Моряки даже не говорят, что компот пьют, он его едят.

– А суп-то, суп, один и тот же по два раза в день, – не унимался кучерявый.

И снова слышал возражения: «Да кто же тебе по два раза в день разные супы готовить будет? Это же не ресторан!»

«Не ресторан…» Чуть ли не каждый день в экспедиции вспоминал потом Никита это меню на ледоколе «Академик Смирнов», и казалось ему, что ни одном ресторане он не ел так вкусно и сытно, как в трехмесячном переходе от Санкт-Петербурга до Антарктиды. Он, уходя из столовой, сфотографировал на свой телефон тот листочек с перечнем блюд, но на полюсе заглядывать в него старался пореже: уж больно велика была разница между корабельными деликатесами и той несъедобной бурдой, которой их кормил на станции неумеха повар, лентяй и пропойца.

«Закончить питание, занять места по вахтенному расписанию», – раздался в столовой чей-то зычный голос и поторопил никуда не спешащих полярников: побыстрее, бичи, побыстрее. Через два часа отшвартовываемся». Свою фамилию Максимов обнаружил в графе: «Разгрузка продуктов в трюме». Он-то полагал, что его вахта в медсанчасти, а тут – разгрузка. С какой, спрашивается, стати? Мимо проходил моряк с тремя золотистыми нашивками на небольших погончиках.

– Я врач, а меня тут на погрузку почему-то поставили, наверное, ошибка, – обратился к нему Максимов.

– Не знаю я ваших дел, – резко оборвал его моряк. – У вас, полярников, свое начальство, у него и спрашивай. А раз на разгрузку поставили, давай поторапливайся, слыхал же – через два часа отшвартовка. Потом выяснять будешь, врач, ети твою…

Вместе с другими отправился в трюм, где еще стояли заполненные контейнеры с мешками, ящиками, огромными упаковками продуктов в сетях. Все это предстояло из контейнеров выгрузить и закрепить в трюме. Бывалые полярники, те, кто шел в экспедицию уже не первый раз, мигом выбрали себе контейнеры с небольшими по объему и весу упаковками, салагам же, «первоходкам», достался груз габаритный, неподъемный.

Через час у него в спине уже заломило так, будто радикулит разбил. Никита осмотрелся. Рядом с ним тер спину толстенный мужик. Пот градом катил по его лицу. Кое-кто и вовсе присел на корточки, не в силах подняться. «Нет, так дело не пойдет, надорву спину, потом встать не смогу. Надо мешки вдвоем брать, сверху и снизу, тогда сподручнее будет. Двое передают, двое крепят», – решил он. Подозвав трех парней, распределил обязанности. Никто и не возражал, не спрашивал, по какому праву он тут командует. Работа и впрямь пошла легче. Да и быстрее управились со своим контейнером. Внизу, на самом дне, оставались две небольшие коробки, невесть откуда попавшие в контейнер с мешками. Никита залез вовнутрь и стал укладывать коробки одну на другую. Трое остальных из его «бригады» тут же уселись поодаль и задымили сигаретами. Видно, с палубы увидели пустой контейнер. Раздалась команда «вира!» и огромный ящик с двумя распахнутыми бортами пополз вверх. Над палубой контейнер накренился и Никита заскользил по скользкому настилу вниз. Лишь каким-то чудом, уже падая, он судорожно вцепился руками в металлическую окантовку контейнера, да так и повис, чувствуя, что пальцы немеют и вот-вот разожмутся. «Полундра!» – истошно заорал кто-то. Подъем застопорился, а потом контейнер вместе с трепыхавшимся Никитой медленно пополз вниз. Ему казалось, что этот кошмар продолжался целую вечность, и когда он почувствовал под ногами твердые доски палубы, завалился набок. А пальцы по-прежнему судорожно сжимали металлическую рейку, и разжать их никак у него не получалось…

А вокруг уже продолжалась обычная работа, каждый спешил по своим делам, никому и дела не было до того, что вот прямо сейчас, у всех на глазах, мог погибнуть человек. Но не погиб же. Ну не углядел крановщик, что в контейнере салага болтался, уцелел, вот и ладушки. Лишь парень, что работал в трюме рядом с Никитой, склонился над ним, бережно, один за другим, разжал ему пальцы, участливо сказал: «Молодец, что не убился, значит, долго жить будешь. Ты на какую станцию идешь?»

– На «Пионерную», – разом севшим голосом просипел Никита.

– Вот здорово, и я на «Пионерную». Вместе будем. – Собеседник легонько пожал ему запястье – ладонь не решился, и представился: – Будем знакомы: Саня я, Сан Саныч Богатырев, механик. А ты, я слышал, врач?

– Врач, – подтвердил Никита. – Никита Борисович Максимов, просто Никита.

– С врачами нужно дружить, – широко улыбнулся новый знакомый. – Так что будем друзьями, Никита. Не возражаешь?

***

«Экипажу занять места по штатному расписанию! Отдать носовые! – раздались в динамике отрывистые команды. – Свободным от вахты занять верхнюю палубу. Капитан ледокола „Академик Смирнов“, начальник рейса и экипаж поздравляют полярников с началом новой, очередной Российской Антарктической экспедиции».

Вода за кормой вскипела белой пеной. Полярники потянулись на верхнюю палубу. Все как один, не сговариваясь, надели тельняшки. Как иначе? Выходим в открытое море, потом в океан, без тельняшки никак. Несмотря на свежий морской ветер и соленые брызги, над палубой витал такой алкогольный духман, что его никаким ветром не перебьешь – большинство полярников по-своему отметили начало экспедиции. Собственно, и на палубу далеко не все способны были подняться. Некоторые «наотмечались» так, что снопами повалились на свои шконки.

Никита отошел подальше от всех. Ни с кем ему разговаривать в этот момент не хотелось. Он пытался разобраться в своих чувствах. Казалось бы, сбывается многолетняя, можно сказать, самая заветная мечта. Полюс, его Полюс, о котором он мечтал с детства, который снился ему ночами, теперь становился реальностью. Думал, подпрыгивать будет от счастья, а тут непонятная какая-то апатия, вместо радости волком выть хочется. Нет, никак он в этот момент не мог в себе разобраться.

Как точно определил это состояние поэт: «От земли освобождаясь, нелегко рубить концы», – мысленно процитировал Никита любимого Высоцкого, которого знал почти всего наизусть. Над головой проплывали причудливые пушистые облака. Одно из них зависло, преобразилось и Никита увидел… Варино лицо. Он даже зажмурился от этого наваждения, а когда открыл глаза, облако-Варя уже удалялось, растворяясь в небесной лазури.

С Варварой Чиркиной они познакомились в детской поликлинике. Никита уже был ординатором, студентка мединститута Чиркина летом подрабатывала медсестрой. Никита пытался держаться солидно, но Варя, хоть и младше на два года, сразу определила его жизненную непрактичность, и как-то так повелось, что именно она решала, когда им идти в кино, когда на пирушку к друзьям, когда за учебники садиться. Никита не возражал: хочет командовать, пусть командует. Человек он покладистый, неконфликтный, а коли понадобится, то постоять за себя сумеет. А Варвара девушка рассудительная, можно и послушаться. Но когда заговорили о женитьбе, Никита твердо сказал, что сначала представит Варвару своим родителям, а уж потом будет знакомиться с ее мамой и отцом. Своих он не предупреждал, что приедет с девушкой, но когда вошли в квартиру, явственно ощутил запах маминого фирменного гуся с яблоками, а в коридоре его приветствовали мамина сестра Лиза и глава рода Максимовых – академик Никита Борисович Максимов, дед Никиты. Варя от такого обилия людей в доме сначала вроде как растерялась, но потом решительно тряхнула головой, заплела пышные волосы в густую косу и отправилась на кухню. Там она быстренько со всеми познакомилась и в гостиную вошла уже совсем как своя, с горкой тарелок, которые тут же начала расставлять на столе. Во время обеда о молодых не было сказано ни слова. Только под конец вечера дед Никита Владимирович поднял рюмку, произнес: «За здоровье молодых», и хотя спиртного почти не употреблял, рюмку осушил до дна.

А вот с Вариными родителями, в основном с отцом, отношения у будущего зятя сразу не заладились. Приехали они на дачу, где машинист электровоза Илья Васильевич Чиркин потчевал гостя собственноручно выращенными клубникой, огурчиками да помидорчиками, укропчиком и редисочкой. Вот только когда Никита от самогона отказался, помрачнел: «Не мужик ты, что ли, или болеешь чем?»

– Здоров, – коротко ответил Никита. – Курить курю, а пить не люблю, потому и не пью.

Илья Васильевич молча опрокинул свою стопку, хрустнул огурцом, засопел сердито. После третьей рюмки, раскрасневшись и беспрестанно вытирая лицо и шею полотенцем, принялся за молодого человека всерьез.

– И где ж ты, мил человек, с женой своей раскрасавицей жить собираешься, на какие-такие капиталы кормить-одевать-обувать будешь?

– Ну, папа! – умоляюще воскликнула Варвара.

– И вправду, отец, что ж ты так сразу-то, неловко даже, – попыталась поддержать дочь Наталья Петровна.

– А я чего, я ничего, – прикинулся простачком Илья Васильевич. – Просто знать хочу, за кого дочь свою единственную отдаю.

Свадьба была скромной, в основном родственники да несколько Никитиных друзей и Вариных однокурсниц. Молодые сразу решили, что жить будут отдельно. Сняли малюсенькую однушку в хрущобе в Черемушках. Зарабатывал Никита не густо, хотя дежурства и сверхурочные брал, какие возможно и невозможно. Плата за квартиру, коммунальные расходы в бюджете новой семьи пробивали весьма существенную брешь. Тесть, невзлюбивший зятя с первой же встречи, ел того поедом. Особенно не нравилось ему, что Никита не желал молча сносить обиды и упреки, возражал и даже, по мнению Чиркина, нагрубить мог. А то и вовсе, не дослушает упреков, возьмет Варвару за руку и скажет: «Пошли, Варя», – а та, как собачонка, за ним бежит. Про себя Никита называл тестя «кулубника». Уж больно тот напоминал ему куркуля-дачника, которого гениально сыграл артист Папанов в фильме «Берегись автомобиля».

Работу свою Максимов любил, искренне полагал, что врач – профессия, обществу необходимая. Всякий раз, спасая чью-то жизнь на операционном столе, гордость и душевный подъем испытывал необыкновенные. Вот только государство своими медиками, похоже, не сильно гордилось. Чем иначе можно объяснить унизительные зарплаты?! Слова, конечно, о врачах говорили красивые. В День медработника и награждали, и концерт закатывали знатный. Но песни да слова, как известно, на хлеб не намажешь. И всякий раз, когда, гуляя по городу, его любимая Варенька останавливалась перед витриной какого-нибудь магазина, где платье или шубка были выставлены, Никита отходил в сторонку, вроде как покурить. Уж как он только не старался, а заработать так, чтобы на жизнь хватало, чтобы не думать об этих проклятущих деньгах, ну никак не получалось.

После очередной ссоры с отцом жены Никита сказал:

– Я, Варя, решил уехать, завербоваться в экспедицию на полюс. Я уже все узнал, врачи требуются, необходимый стаж, пять лет, у меня уже есть. Поживу с полгодика в экспедиции, накоплю денег, машину купим, ипотеку возьмем на квартиру. И вообще, это моя самая давняя мечта – побывать на полюсе. А теперь, когда я – хирург, вполне могу эту мечту осуществить.

– А обо мне ты подумал? Как же я тут без тебя буду? А если ребенок родится? Мы же так о ребенке мечтали…

Всю ночь она проплакала, а утром неожиданно твердо заявила: «Езжай, я тебя буду ждать, верно и преданно. А ребеночка я тебе рожу после экспедиции».

Он даже слов таких от своей Вари не ожидал. А Варвара, памятуя о непрактичности Никиты и полагая, что без нее муж не справится, сама энергично взялась за дело. Выяснила, что в Санкт-Петербурге есть Институт полюса, разыскала на его сайте анкету, вместе с Никитой села ее заполнять. Когда дошли до графы «Приемлемая для вас зарплата», посоветовала написать побольше, чтобы, значит, было куда отступать. Написали 200 тысяч в месяц и анкету отправили заказным письмом, электронный вариант не принимался. Настроились на долгое ожидание. Но тут буквально через неделю телефонный звонок из Питера: «Приезжайте. Ничего обещать не можем, желающих много, конкурс на должность хирурга полярной экспедиции – на несколько лет вперед, но в резерв вас поставим, а там видно будет».

***

В медицинском управлении Института полюса их принял Петр Петрович Шпинда – «главный полярный хирург», как он отрекомендовался молодым людям.

– А ты чего это с женой явился? – с напускной строгостью спросил Петр Петрович Максимова. – Ты бы еще мамку с нянькой привел.

– Я, между прочим, тоже врач, – строптиво заявила Варвара.

«Ну врач так врач, посиди, послушай», – не стал капризничать главный хирург. Он подошел к шкафу, распахнул обе дверцы и нарочито медленно стал перебирать разноцветные канцелярские папки. В правом отделении шкафа молодые люди разглядели висящий на вешалке темный пиджак, сплошь увешанный орденами и медалями. Петр Петрович перехватил их восторженный взгляд, самодовольно улыбнулся:

– А вы что же, думаете, я всю жизнь в кабинетах штаны протирал? Нет, милые мои, у меня за плечами шесть экспедиций – и на Северном, и на Южном полюсах. А награды – это высокая оценка Родины нашего медицинского труда. Потому что хирург в экспедиции – это самый что ни на есть главный человек. Почему, спро́сите? Да потому что не от начальника станции, не от других специалистов, а только от хирурга зависят жизнь и здоровье наших героев-полярников. Именно поэтому на должность врача экспедиции берем исключительно хирургов со стажем, а вторым номером – анестезиологов. Понятное дело, приветствуется наличие общей врачебной практики и хотя бы начальные знания стоматологии. На полюсе с зубами беда просто. В основном из-за холодов, флюсы всякие, воспаления… Так что работа ответственная, потому и оплачивается высоко. А отсюда что значит? Отсюда значит – много желающих. Предпочтение отдаем самым лучшим, самым достойным. – Он протянул Максимову несколько листков бумаги. – Тут названия курсов, которые тебе надо пройти, анализы сдать всякие. На все про все где-то месяц уйдет. Все это можно сделать в Москве, не обязательно в Питере. Когда пройдешь курсы и сдашь анализы, пришлешь документы сюда. А там посмотрим, – неопределенно закончил Шпинда.

По дороге домой Никита выразил сомнение, что ему вообще удастся в ближайшие годы пробиться в штат полярной экспедиции.

– Ох, Максик, Максик, – так его любила называла Варя, – как же ты в жизни мало что понимаешь, так ничему и не учишься. Ну неужели ты не понял, что он просто страху на тебя нагонял! Вот увидишь, как только все эти дурацкие курсы пройдешь, тебя сразу зачислят.

– Почему «дурацкие»? – удивился Никита.

– Да ты сам посмотри, – Варя вынула из сумки папку с бумагами. – Каждый курс – всего пять дней. А курсы-то какие: техника безопасности, инструктаж по обезвреживанию пиратов и прочая мура. Ну сам посуди, чему тебя за пять дней научат?

Варя как в воду глядела. Не успел Максимов отправить бумаги в Институт полюса, как тут же пришел вызов: «Срочно приезжайте».

***

На сей раз Петр Петрович был сух и деловит. Никакой лирики о хирургах-полярниках, ни слова о том, как Родина ценит своих героев. Начал вообще с зарплаты.

– Двести тысяч – это ты загнул. В первую экспедицию идешь, а губу раскатал, будто на пятую зимовку отправляешься. Короче, сто пятьдесят в месяц, и не вздумай возражать.

Максимов возражать и не думал. Он лишь в очередной раз восхитился своей Варенькой и ее предусмотрительностью, это же она настояла, чтоб сумму завысили. Вот и сработал ее план. Сто пятьдесят тысяч в месяц! Это же, это же… «Это же шамашедшие деньги», как говорил когда-то с эстрады Аркадий Райкин.

– Перво-наперво подпишешь сегодня договор. Экспедиция ответственная, задачи возложены на вас серьезные, поэтому за полгода управитесь навряд ли. В договоре запишем от года до двух, но, думаю, за год выполнить возложенные на вас задачи вполне реально.

– Год?! – невольно вырвалось у Никиты.

– Что задергался? – зло усмехнулся Шпинда. – Еще в море не вышли, а ты уже обосрался.

– Ничего я не обо… не испугался, – твердо ответил Максимов. – Год так год, два так два.

– Вот это уже другой разговор. И запомни, в экспедиции нет слов «хочу» и «не хочу». Есть слово «надо»! И точка. Начальник станции велел – иди, делай. Кстати, в договоре обрати внимание на строчку: «Обязан выполнять все распоряжения начальника станции». Все! Это ясно?

– Так точно, ясно! – четко, как когда-то на военной кафедре в мединституте, ответил Никита. Хотя и не совсем понимал: это что же, начальник станции будет ему давать распоряжения, кого как лечить, как оперировать?.. Но вслух своих сомнений не высказал.

Главный хирург объяснил, что вторым номером с ним пойдет в экспедицию анестезиолог, так положено по штатному расписании. Заглянул в какую-то папочку, уточнил: «Зубков Александр Тихонович, врач опытный, не чета тебе. Но хирург – ты, а значит, и спрос с тебя». Выяснилось, что Зубков тоже здесь сейчас, документы оформляет. Но на просьбу познакомить их Петр Петрович уклончиво ответил, что не время сейчас, в экспедиции, мол, познакомитесь. Кстати и объяснил, что на ледоколе «Академик Смирнов» пойдут полярники пяти антарктических станций. Там, в рейсе, их государь и главный руководитель – начальник экспедиции, он же – начальник рейса. Слушать его и приказы его выполнять беспрекословно. Ну а уж на полюсе подчиняться начальнику станции.

– Пойдешь на «Пионерную». Станция одна из старейших наших в Антарктиде, еще с пятидесятых годов прошлого века работает, приоритетное направление – наука, – объяснил Петр Петрович. – Так что повезло тебе, сразу на «Пионерную» попасть. У нас опытные полярники мечтают там зимовать.

Никита слушал заворожено. Надо же! Какая, действительно, удача! Конечно, он читал, много, еще в юности, читал о легендарной советской станции «Пионерная». И вот теперь он сам, совсем уже скоро, через каких-нибудь два-три месяца окажется в этом манящем и загадочном мире вечных льдов и мужественных людей…

Из романтического транса его вывел голос Петра Петровича: «Тут, правда, одна накладочка получилась. С погрузкой затягивается. А на ледокол можно заселиться только в двадцать три ноль-ноль накануне отхода. Ты уж пока приткнись куда-нибудь, уезжать в Москву тебе резона нет – здесь дел по горло. Медикаменты, инструментарий тебе получить надо, груз упаковать, опись сделать, то да се… Так что поселись на недельку к знакомым каким, или гостиничку найди дешевую, а то комнату сними, на любом вокзале старушки толкутся, сдают задешево. Только не говори, что полярник, а то сдерут втридорога. Потом-то, с расчета, все компенсируешь.

Комнатушку он снял в тот же день. Поехал на Московский вокзал да сразу и договорился с одной старушкой. Бабка строго предупредила, чтоб вокзальных девок не водил, в ванной и в коридоре не блевал, потребовала аванс и вручила ему ключ от входной двери. Комнатушка, куда Никита заселился, не запиралась. Первым делом, как чемодан поставил, тут же Варе позвонил. Узнав, что в договоре от года до двух срок экспедиции обозначен, Варвара расстроилась не на шутку:

– Как же так, Никита?! Мы же думали, полгода – не больше.

– Успокойся, Варюша, это так, на всякий случай договор составлен. Как только экспедиция свою работу выполнит, нам тут же пришлют замену, – пытался успокоить ее он. Но прозвучало это неубедительно…

По утрам он убегал в Институт, носился по коридорам, оформлял заявки на лекарства, медоборудование, какие-то бесконечные бумаги подписывал. Вокруг сновали озабоченные люди, но ни с кем из них не то что познакомиться, даже парой фраз перекинуться не удавалось – все были заняты своими делами. Итог всех его почти недельных хлопот Никиту обескуражил: выдали ему только лишь несколько пар допотопных деревянных костылей да носилки.

– А как же моя заявка? Где медпрепараты, где все остальное?

– Все на станции есть, от предыдущей смены осталось, – равнодушно ответил мужчина в отделе комплектации.– Да, имей в виду. Наркологические препараты закупите в Германии, ну да это не твоя забота. Начальник экспедиции сам купит и тебе под отчет вручит. – И, увидев, что Максимов собирается задавать какие-то вопросы, замахал руками: – Иди, иди, у меня и без тебя дел по горло. Потом сам во всем разберешься, – произнес он уже более мягким тоном.

***

За пару дней до отплытия Никита заскочил перекусить в институтскую столовку. Заколачивая ящик с медоборудованием, он утром слегка поранил правую руку и теперь, хлебая безвкусные щи, неловко орудовал ложкой левой рукой.

– Что ж вы, коллега, руки не бережете?

Возле его столика стоял седой мужчина с подносом, заполненным тарелками с едой.

– Не возражаете? – кивнул он на свободный стул и, не дожидаясь ответа, устроился напротив Максимова. Расставив на столе свой обед, произнес. – Позвольте представиться: Виктор Георгиевич Родинов. Прошу не путать, не Родионов, а именно Родинов, такая вот у меня редкая фамилия. Иду врачом на станцию «Космонавт Титов», а вы, как я понял, на «Пионерную». Первая зимовка?

– Первая, – подтвердил Никита.

– Я так и понял.

–А что, сильно заметно?

– Да уж заметно, – усмехнулся Родинов. – Суетишься, делаешь все, что скажут, и постоянно вопросы задаешь, я слышал. Не обижаешься, что на «ты»?

– Не обижаюсь, – ответил Никита, хотя заметная фамильярность коллеги его несколько покоробила. – Вы же меня по возрасту старше.

– Старше, старше, – пробурчал Виктор Георгиевич. – И не только по возрасту. Вот вижу, не понравилось тебе, что на «ты» я так сразу перешел. А ты не обижайся, привыкай. Это в больнице тебя все на «вы» да по имени-отчеству. А в экспедиции и имени никто не назовет, дадут кличку и тыкать будут. Там что рабочий, что начальник или доктор – всё едино и все едины. Я-то уже в третью по счету экспедицию иду, знаю, что там почем.

Никита решил воспользоваться моментом и сам продолжил разговор. Стал расспрашивать бывалого коллегу о том, почему в Институте царит такая неразбериха, почему ограничивают в лекарствах, в оборудовании.

– Ладно, давай пообедаем да пойдем воздухом подышим, а то кое-кому может не понравится, что мы так долго беседуем.

Вышли на набережную Невы, закурили. То, что рассказал опытный полярный врач, Никиту потрясло. С горечью говорил Родинов о плачевном состоянии медицины на полярных станциях. Для российского Министерства здравоохранения медсанчасти полярников не существуют. Да иначе и быть не может. Взять, к примеру, рентген. Нужно отдельное помещение, соответствующая защита от радиации. А ничего этого нет. Рентгенаппарат находится в обычной комнате, как правило, за дощатой перегородкой врач живет. Невозможно учесть наркотические препараты, квалификацию врачей определяет не Минздрав, а Институт полюса, поэтому медицинское ведомство предпочитает делать вид, что им об этом ничего не известно. Пусть полярники за свои кадры сами отвечают и статистику им не портят. Это в больницах существует процент смертности и каждый летальный случай – ЧП. А на полюсе пусть сами разбираются, кого наказывать да отчего там люди болеют или умирают. Тем более что общеизвестно: Институт деньги экономит на всем – на чем можно и на чем нельзя. Лекарства, что за экспедицию не использовались, передают следующему составу. Часть из них давно просрочена, никого это не волнует. Половина приборов, это в лучшем случае, давно уже вышла из строя. Одним словом, положение печальное – это еще мягко сказано.

– Ты обратил внимание, что институтское наше начальство всячески огораживает новичков от общения с ветеранами. Это для того, чтобы такие, как я, таким, как ты, прежде времени ничего не рассказали. А то еще передумаете в экспедицию отправляться. Тебе небось говорили, что от желающих отправиться на зимовку отбоя нет. Так вот, это все вранье. Кадров не хватает катастрофически. Туман полярной романтики давно уже рассеялся. На большинстве станций – каторжный труд, к тому же с зарплатой стараются надуть. Оклад-то с гулькин хер, основной заработок составляет полярная надбавка. Вот эту самую надбавку в главный кнут и превратили. На станции существует один-единственный вид наказания: за любую провинность лишают надбавки. И главное, моду взяли – не сообщают, за какой период лишают. Только при расчете и узнаешь, да уж поздно кулаками махать, никому ничего не докажешь, да и слушать никто не станет. От начальника станции, конечно, много зависит. Это если начальник толковый попадется, а если рохля или пьяница – пиши пропало. – Родинов протянул Никите на прощание руку. – Ладно, не дрейфь, коллега, может, тебе повезет больше. Я ничего хорошего о «Пионерной» не слышал, но и сам там не был, а слухам доверять не привык. Бывай, на пароходе еще не раз увидимся.

Весь вечер Никита размышлял над словами доктора. «Нет, невероятно. Наверняка старый полярник решил сгустить краски, чтобы запугать коллегу. Бывают же такие люди, которые все видят в черном свете. А со мной такого просто быть не может», – решил Никита и постарался уснуть.

***

На четвертый день пути полярников позвали на общее собрание всех пяти антарктических станций. Когда расселись, к микрофону подошел статный мужчина лет шестидесяти. Это и был начальник экспедиции и начальник рейса Марат Владимирович Абишев. Долго и довольно монотонно говорил он о значении нынешней антарктической экспедиции, важности научных исследований, политической и стратегической роли присутствия России в Антарктиде.

– Завтра прибываем в немецкий город Бремерхафен, – объявил начальник. – Запасаемся пресной водой, продуктами, медикаментами. Стоянка пять суток. После завтрака и до двадцати одного часа разрешается увольнительная на берег, но не более чем на шестнадцать километров от порта. Вам выдадут суточные – по пятьдесят евро каждому.

– На сутки? – выкрикнул кто-то из полярников.

– На пять суток. Выдай вам такую сумму на сутки, вы в первый же день все и пропьете. И так вон уже все палубы заблеваны, постыдились бы моряков, что они о вас подумают. И еще по поводу ваших увольнительных на берег: личные документы остаются на борту. А сейчас я вас познакомлю с начальниками станций.

К Абишеву приблизились пять человек. Начальника станции «Пионерная» представляли вторым. Когда Владимир Петрович Акимов сделал шаг вперед, среди полярников раздался явственный смешок. Небольшого росточка, худощавый, он напялил на себя фуражку-мичманку с несуразно длинным козырьком. Казалось, что на голове у него клюв. Когда он, представляясь, чуть наклонял голову, впечатление усиливалось – ну точно сейчас клюнет кого-нибудь.

«Клюв, клюв», – понеслось по рядам. Так эта кличка за Акимовым и укрепилась. Потом, на станции, появилась еще одна, совсем уж обидная, но то уж было потом…

Никита, перед тем как причалили, зашел в судовую библиотеку, полистал справочник, из которого узнал, что Бремерхафен переводится как «Бременская гавань». Город Бремен, это который из мультика «Бременские музыканты», в шестидесяти километрах, хорошо бы туда съездить, но нельзя. Максимов все ждал, что ему надо будет с кем-то из начальства отправиться на закупку препаратов, тем более что здесь предстояло купить обезболивающие наркотические средства, но так его никто и не вызвал.

Вместе с Саней, новым его другом, отправились гулять по городу. И Никита, и Саня впервые в жизни оказались за границей. Все им было здесь интересно – необычные аккуратные немецкие домики с черепичными крышами и ровными, словно по линейке вычерченными зелеными лужайками, остроконечная кирха на городской площади и то, как по утрам моют улицы с шампунем. Разок в бар заглянули. Саня к спиртному тоже был равнодушен, но по кружке знаменитого немецкого пива, конечно, выпили, интересно же попробовать. Да к тому же с их «капиталами» особенно не разгуляешься. Тем более что Никита в первый же день приобрел местную сим-карту для телефона и каждый вечер, перед тем как вернуться на судно, подолгу разговаривал с Варей.

В первый же день стоянки случилось ЧП. Один из полярников умудрился на свои пятьдесят евро надраться так, что поймал «белочку» и стал на городской площади орать, что требует политического убежища. И дабы серьезность его намерений ни у кого не вызывала сомнений, решил тут же, на площади, помочиться. Хорошо, что рядом оказались моряки с «Академика Смирнова». Ловко скрутили алкаша и доставили его, уже сладко уснувшего, на ледокол. В тот же день незадачливого «диссидента» отправили в Санкт-Петербург, а к моменту отхода из Германии и сменщик поспел.

На пятый день Никита решил на сэкономленные деньги купить Вареньке хоть какой-нибудь сувенирчик на память о Германии, но его снова отправили в трюм – крепить ящики с медикаментами. Когда он выбрался на палубу, страна Германия уже скрылась в густом тумане.