Читать книгу Мемуары младенца (сборник) - Олег Батлук - Страница 18

От важных событий в памяти через много лет остаются одни лоскуты. Как будто они истрепались на ветру времени.

Про свое 1 сентября я помню какую-то чушь.

Я запомнил, что мы с мамой, и бабушкой, и папой, и соседкой, и ее собакой, и нашим дворником, и еще с десятком каких-то неравнодушных людей так спешили торжественно проводить меня в первый класс, что забыли помыть мне голову.

Когда мы большой делегацией, замыкаемые собакой, шли от дома к школе, мама так и сказала:

«Ой, мы забыли помыть ему голову».

Едва она это произнесла, голова у меня стала чесаться.

Я рос крайне чувствительным и мнительным ребенком, и к тому моменту, когда впереди показался пестрый гудящий школьный двор, я мог думать только о своей немытой голове.

Директор школы произносил речь про «самый важный день в жизни», а я стоял и психовал, что в самый важный день в жизни у меня на голове птичье гнездо. Тогда я еще не подозревал, сколько разных директоров впоследствии будут задвигать мне про «самый важный день в жизни».

Я накрутил себя про немытую голову настолько качественно, что решил прикрыть ее от посторонних взглядов букетом цветов, плотно прижав его к лицу.

Директор отмикрофонил по бумажке, и торжественная линейка под веселую музыку стала расползаться в светлое будущее, по классам. Букет, за которым я прятал немытую голову, полностью закрывал мне обзор. Я шел в толпе наугад, за шорохом шагов впереди. Через несколько минут шорох шагов впереди начал стихать. И в то же мгновение над школьным двором раздался чей-то металлический голос из мегафона:

«Чей ребенок идет в стену?»

Это был чей надо ребенок, ребенок своих родителей, моих родителей, то есть я. Из-за того дурацкого букета поверх лица я отбился от стада и шел по направлению к глухой школьной стене. Меня поймали и вернули в строй. Впоследствии я еще долгое время фигурировал среди учителей и родителей под кодовым наименованием «ребенок, идущий в стену». В прекрасном японском это наверняка называется одним красивым словом, вроде «камикадзе».

Но самое ужасное случилось уже в классе, куда нас, первоклашек, привела учительница. Мы все кучковались у входа в помещение, пожирая взглядом вожделенные парты, пока учительница зачитывала что-то торжественное по бумажке. Толпа детишек оттеснила меня в самый угол при входе в класс. Там я наконец отлепил букет от лица и огляделся. И первое, что я увидел, была раковина.

«РАКОВИНА!» – подумал я и начал сползать в обморок.

У нас в классе в углу при входе почему-то располагалась обыкновенная раковина с краном.

Я понял, что сейчас мне прилюдно, на глазах у всех этих незнакомых детишек, будут мыть немытую голову, ведь с немытой головой за такую чистую прекрасную парту, очевидно, садиться нельзя. Возможно даже, директор лично придет натирать мою жалкую черепушку хозяйственным мылом.

Я попытался выбраться из угла, как боксер в клинче, но передо мной стояло сразу несколько рослых девочек. Это было советское время, и тогда с экологией дела обстояли куда лучше, чем сейчас, поэтому девочки получались как на подбор – высокие, крупные.

В руках девочки-гренадеры держали одинаковые букеты гладиолусов. Это все был, конечно, полный сюрреализм и 1 сентября в Твин Пиксе, если бы я тогда знал, что значить «сюрреализм», не говоря уже о «Твин Пиксе».

Я оставил попытку вылезти из-за девочек (в любом другом контексте это, пожалуй, звучало бы даже романтично) и затаился в углу, как хорек.

Торжественная речь учительницы размеренно шелестела сквозь гладиолусы, и я немного подуспокоился. Я даже слегка осмелел и подумал, что, может быть, меня на первый раз пощадят и не станут мыть голову.

И в этот момент мой взгляд упал на портрет Ленина, висевший на стене класса.

«Без валиантов – мыть!» – сказал портрет картаво. И я снова начал терять сознание…

Через много лет у меня постепенно выпали волосы, и я облысел.

Уверен: от последствий того стресса 1 сентября.