Читать книгу Своя война. Фронтовой дневник - Олег Чекрыгин - Страница 8

Операция была закончена, бригаду отвели и новой задачей было – занять оборону на другом участке фронта.

Долгий, изнурительный переход в течение целых суток.

Поздно ночью, когда сознание уже туманилось от усталости и несколько раз я натыкался на идущего впереди – начинал дремать на ходу – колонна остановилась. Впереди редко бухали минометные залпы и щелкали пулеметные очереди. В стороне можно было разглядеть какие-то строения. Это оказались пустые конюшни с огромными, ничем не закрытыми проемами. По команде разместились в этих строениях. Внутри настил был покрыт замерзшим навозом и когда разожгли костер, все заволокло нестерпимо едким дымом, но другой возможности не было и пришлось как-то устраиваться на ночлег. От костра был только дым, тепла практически не было.

Дня два мы провели в этих конюшнях, продолжая нести полевую караульную службу, потом двинулись дальше.

Участок обороны, который заняла наша рота, представлял собой лесной массив. По лесу шли вырытые в снегу в рост человека окопы.

Прямого контакта с противником не было. Финны были где-то глубже в лесу или на другой стороне озера за лесом. Кроме снежных окопов и ячеек на нашем участке обороны ничего оборудованного не было. Выставили полевой караул и назначили порядок его смены. Но что было делать дальше? Первое, что пришло в голову бывалых моряков – сделать шалаши из небольших елей. Нарубили елок, составили их в кружок, верхушками вместе и развели костер внутри шалашей.

Было очень здорово! От пылающего костра шел жар, от которого сразу же клонило в сон. Снаружи дуло в спину, мороз в эту зиму ставил рекорды до -58°С. Шинели, валенки, рукавицы и шапки начинали тлеть от костра, а на голову капала вода от тающего льда и снега с елочных лап и тут же превращалась в сосульки на шапках.

Распорядок был простой: 6 часов в полевом карауле, 6 часов в шалаше. Ночью костер едва тлел, т.к. большое пламя могло привлечь внимание противника. Утром наш старшина Гарагуля здоровенный мордастый украинец привозил на лошадке мерзлый хлеб, свиное сало и водку. Хлеб пилили на четвертушки двуручной пилой, потом каждый оттаивал свою четвертушку на костре. Водка на морозе замерзала в бутылках до льда и ее тоже оттаивали на костре. В день давали по четвертинке на человека и по хорошему ломтю свиного сала – этим спасались от лютого мороза. Днем Гриша Решетняк привозил свою горячую баланду и это было большим подспорьем.

Прошло около полмесяца. С 13 января мы не только не мылись, но практически и не умывались. Сорокаградусный мороз постоянно держал все тело в напряжении. Сон был урывками у костра, глаза разъедало дымом, обмундирование приходило в негодность от обжигающего огня костра. Светлого времени суток было мало, жили в основном в темноте. Шесть часов в полевом карауле длились бесконечно. Чтобы не заснуть, я всегда носил винтовку на плече. Если от усталости я засыпал на ходу, падая, я ронял винтовку, которая толкала меня и я снова просыпался. Постепенно наступала какая-то апатия. Не было конца зиме, не было конца усталости.

А вокруг была неописуемой красоты природа. Днем снег невероятной белизны лежал под сверкающим на голубом небе солнцем. Снег был пушистый, легкий и глубокий. Так что можно было утонуть в нем. Лес еловый и сосновый стоял на фоне этой потрясающей бе-лизны. Ночью в небе горели огромные яркие звезды. Все в природе тихо, торжественно, ни ветерка.

Только отдаленный грохот орудийных залпов нарушал эту торжественность.

Наш добровольный письмоносец Костя Шедзиловский, прозванный таратошей за свою быструю, порой неразборчивую речь, аккуратно доставлял нам почту и, удивительное дело, я начал получать письма от родных из дома и сам начал писать им, сидя у костра, маленькие грязные бумажки, которые просто складывались треугольником и в таком виде доставлялись адресату. Костю все очень любили. Он был неутомимым почтальоном, таким же рассказчиком, всегда веселым, добрым товарищем, готовым любому прийти на помощь. Он был из потомственных моряков-балтийцев. Плавал на «торгашах» и кроме флота у него не было большего кумира.

К середине февраля наше войско (рота автоматчиков) представляла собой неприглядное зрелище: в обгоревшем обмундировании (у меня сгорела половина шапки и я сверху на оставшуюся часть одевал каску), грязные, небритые, со слезившимися глазами от постоянного дыма костра, закопченые, одуревшие от бессонницы бойцы никак не походили на тех газетных автоматчиков, которые на броне танков первыми врывались в занятые противником населенные пункты. В двадцатых числах февраля в таком виде предстали мы перед комиссаром Ломоносовым, совершавшим инспекционный объезд частей. Зрелище для него было неожиданное. Руководство срочно принимало решения.